Это моя жизнь, Джуд

Думал ли я, что до самого утра в этот чертов день-икс не смогу уснуть? Конечно, думал. Я знал, что буду рефлексировать, выкуривать сигарету за сигаретой, что у меня вполне могут даже дрожать руки. Но, к счастью, в последний месяц я успел обзавестись отличным снотворным, давно уже ощутив реальную потребность в нем. Для описания побочных эффектов на упаковке отведена целая графа, и все красным цветом. Неважный рекламный ход. С другой стороны, это может привлечь ряд особых потребителей: наркоманы, потенциальные самоубийцы, те, кто пока не определился, но тоже уже слегка не в своем уме. Там написано о возможных галлюцинациях, кратковременной потере памяти, дезориентации, проблемах с сердцем, нервной системой, печенью; передозировка гарантирует приход почище героинового и пятьдесят процентов вероятности летального исхода. В общем, на ночь такое лекарство отважится принимать не всякий. Нужно будет припасти немного на тот день, когда мне захочется выкинуть что-то из головы вместо того, чтобы выкинуть себя из окна. Например, на тот день, когда я подам на развод со Сьюзи. Мне кажется, дело к этому близится. Перед сном я, недолго думая, выпил сразу две таблетки. Наверное, не лучшая идея после ударной дозы алкоголя, но с препаратами у меня всегда были сложные отношения, да и в сон затянуло почти сразу, я толком не успел ощутить на себе все обещанные галлюциногенные свойства. А разбудил меня стук в дверь — далеко не деликатный, а словно кулаком или даже ботинком, пошатывая дверь на крепких петлях. Стоило мне приоткрыть глаза, перед которыми еще лишь развеивалась мутная дымка сновидений и уже начал появляться по-утреннему светлый потолок номера, как я вспомнил про Джуда и едва не свалился с кровати. Джуд. Я все-таки позвонил ему, да, и теперь он пришел. Твою мать, на часах одиннадцать пятнадцать, а я лежу с голой задницей и созерцаю куски пластика, на которые развалился мой мобильник при, видимо, мощном ударе о пол. Я даже успеваю с негодованием поморщиться при его виде. Бля, когда ж это кончится — я постоянно спросонья швыряю телефон... надо будет поставить на будильник какую-нибудь умиротворяющую музыку. - Минуту, - говорю, вскакивая с постели и почти запрыгивая в джинсы, которые кажутся непривычно свободными. А, ну да, я же похудел на нервной почве и все такое. Работодатели будут недовольны. Цинично усмехаюсь, в который раз ощущая себя гребаной проституткой. Когда иду открывать, я представляю его себе трезвым, спокойным, в дорогом костюме при галстуке, пахнущим Hugo, и хочется горько усмехнуться этому образу. Чему я никогда не научусь, даже имея поблизости прекрасный пример для подражания — это полному контролю своих эмоций. Если мне хреново, то все вокруг видят, что мне хреново, даже если мое молчание и сигнализирует адресатам, что я не желаю обсуждать свое состояние. А вот по Джуду никогда не заметишь, что у него что-то не так. Впрочем, с чего я взял-то, что у него сейчас что-то не так? Это ведь он ушел от меня, следовательно, он этого хотел, а пострадавшая сторона — как раз я. Да и был ли он со мной... может, я просто зациклился на том, чего по сути никогда не было. Лишь мое богатое воображение, раздувшее историю из обычного траха. Я ведь вспоминаю только секс, его движения, глаза, дыхание, запах — не вспоминаю своих чувств или наших разговоров... но то, что есть, не выходит из головы, не отпускает. Я в самом деле стал пить это гребаное снотворное, но каждое утро продолжаю просыпаться с мыслью, что Джуд должен быть рядом — и только потом осознаю, что все уже потеряно. Я открываю дверь, окончательно уверившись в том, что держаться мне не за что, возвращать некого. Аварийный выброс какого-нибудь гормона похуизма в кровь – отличная, надо признать, вещь. Ты перестаешь паниковать, берешь себя в руки и смиряешься с фактами. Мы партнеры по съемкам. И у нас действительно до хрена «домашней работы», никак не связанной с интимной стороной жизни, нравится мне это или нет. Эй-эй, пора вырастать, милая Венди, тебе уже стукнуло сорок, твою мать... Джуд стоит на пороге и при виде меня выпрямляется, словно перед преподом на экзамене. А мне, напротив, хочется ссутулиться и опустить тяжелую не то с похмелья, не то от заполняющих ее мыслей, голову. - Ты зачем так вырядился? – медленно спрашиваю я. Легкость не идет на язык, застревает в горле. – Решил-таки в оперу меня пригласить? А то я не против. Джуд беззлобно усмехается. - Все никак из роли не выйдешь? - Я всегда в роли, - говорю глухо, отдираю от него взгляд и схожу с порога. Джуд двигается медленно и осторожно, но одновременно плавно и расслабленно. Заходит в комнату, оглядывает мой творческий беспорядок и прячет руки в карманы, поддевая носком туфли какую-то мою футболку. Как какой-нибудь ебаный эстетствующий интеллигент в дешевом притоне. - Ну так, - произносит, не глядя на меня, - ты хотел поговорить. - Да, - подхожу к столу и поднимаю папку с бумагами. - Гай прислал мне сценарий и сказал, что, если мы не возьмемся за ум, грядет длительный хиатус. Джуд бросает на меня сперва полный подозрительности, а потом задумчиво-сомневающийся взгляд. Похоже, он и не думал, что у меня есть настоящий повод пригласить его — так, позвонил спьяну, заскучав в компании незнакомых алкашей... - Что значит, «возьмемся за ум»? - осторожно спрашивает Джуд. - Это значит, перестанем бегать друг от друга, и начнем репетировать вместо того, чтобы выходить на площадку и устраивать дю Солей, - ровно говорю я, глядя ему в глаза. - Знаешь, я смотрел записи, это похоже на кастинг в мыльную оперу девяностых. Или на школьную постановку. Ты избегаешь меня настолько явно, что кто-нибудь может подать на меня в суд за домогательства, хотя мои руки и намерения чисты. Что с тобой такое, черт возьми? Он смотрит настолько чертовски внимательно, что я почти чувствую покалывание у себя в голове от этого взгляда, но продолжаю открыто смотреть в ответ. Это что-то вроде небольшой дуэли, но мне слишком насрать на боль, чтобы бояться проигрыша. Значит, я и не проиграю. - То есть, ты правда хотел о съемках поговорить, - скорее утверждает, чем спрашивает, опуская голову и первым отводя взгляд. Я пожимаю плечами. - Не так уж я и пьян, могу обсудить работу, раз прикипело, - говорю спокойно. – А тебя это не интересует? - Что? - резко. - Что съемки могут быть сорваны из-за нас с тобой. Джуд непонятно передергивает плечами. Вид у него сейчас такой, словно вот-вот сорвется, его почти трясет. Не понимаю, в чем проблема. Живые эмоции на этом лице выглядят как-то до странного непривычно. - Хочешь что-то сказать? - спрашиваю я, глядя на него, походу окончательно впавшего в некий транс. - Что-то не так? Я все-таки бухой, и поэтому ты уходишь и тому подобное?.. Или мы начнем работу, Джуд? Наверное, его собственное имя срабатывает, как сигнал к действию, кнопка запуска и команда к немедленной атаке — все вместе, сразу. Я не успеваю даже в достаточной степени охуеть от удивления, когда он оказывается рядом в пару шагов и резко толкает меня к стене. Это не столько больно, сколько неожиданно. Я словно просыпаюсь после долгого сна от этого удара спиной о бетон. Наполовину сбитое дыхание дается трудно, когда он стоит в паре дюймов и бегает взглядом по моим глазам. Я вдруг понимаю, что не против даже удара, боли и его ярости, лишь бы не продолжалось это гребаное молчание, окончательно доконавшее меня за этот месяц. Джуд целует меня, резко и больно, притянув за шею и впившись в губы. Я сперва машинально вцепляюсь в его плечи с намерением оттолкнуть, но быстро расстаюсь с этой идеей и убираю руки, позволяя обхватить себя за талию и снова приложить затылком о стену. Удар ощутимый и болезненный, но он не прерывает этой малоприятной пародии на поцелуй, до крови закусывая мои губы. Я даю себе приказ расслабиться, потому что мне все равно что, лишь бы не ничего. Звучит как дерьмо, да и с любой стороны это жалкая позиция, я же, в конце концов, не баба, чтобы не суметь поставить ублюдка на место. Но любовь в моей жизни вообще предпочитает быть мерзкой и грязной сукой, и она легко отшибает всякое чувство собственного достоинства. Вряд ли Джуд вообще подозревает у меня его наличие. Думаю, это будет самый неприятный секс в моей жизни. Для статистики должен быть и такой. Жаль, что именно с этим уебком, но, в сущности, сильнейшую боль может причинить лишь тот, кто способен доставить максимальное удовольствие. Такова горькая правда, и у меня есть шанс вкусить ее в полной мере. Уже когда я стою, прижавшись щекой к стене, со спущенными джинсами, Джуд резко замирает позади меня, только шумит его прерывистое дыхание. Голова слегка кружится от удара, но это ерунда. - Не волнуйся, я не пойду в полицию, - произношу я негромко, чуть скосив глаза в его сторону. - Только будь помягче. У моего гримера и без синяков и ссадин сейчас полно работы. Стоит мне договорить, как Джуд убирает руки и, отшатнувшись, садится на кровать, словно у него подкосились колени. Может быть, так и есть. Я только сейчас чувствую, как остервенело бьется мое собственное сердце. Застегиваю джинсы и отправляюсь к бару, потому что, если не выпью, судя по ощущениям, могу схлопотать инфаркт. В следующие пять минут он пытается вымолить прощение, я привычно чувствую его рядом с собой, совсем не агрессивного, теплого, родного и солнечного, а на шестой минуте тормоза срываются, и я ору на него так, что его след простывает в ближайшие десять секунд. Мне надо как-то привести в порядок свои цели и мотивацию. Кто-то говорил, что я сложный человек? Отсосите. Вы просто не знакомы с Джудом. Мне надо найти и собрать себя. А еще холодный душ, бутылка минеральной воды и пара таблеток снотворного. Начинать перезагрузку лучше с удаления эмоций путем здорового сна.