Это моя жизнь, Джуд

*** На следующий день я сильно опаздываю на съемки. Почти на сорок минут. Комичность бытия зашкаливает: скоро превращусь в невротичного алкоголика, лишусь работы и стану бомжом и социальным инвалидом, зато я отлично выспался, твою мать. Подходя к площадке, я стараюсь окинуть взглядом всех присутствующих, чтобы понять, насколько группу возмущает мое поведение. Я, конечно, Дауни, и мне по этой причине многое сходит с рук, но отношение ко мне у коллег все равно формируется равносильное моим поступкам. Не то чтобы оно меня сильно волновало, но, по идее, должно, ведь это моя репутация, а значит, и зарплата. Я усилием воли заставляю себя вообще не думать о Джуде - в последнее время я постиг такой забористый дзен, что мне это вполне удается, - поэтому не заостряю внимание на том, что его не видно на площадке. Зато виден Гай – люди расступаются, чтобы пропустить его и дать дорогу его грозной походке. Он подходит с таким видом, что я без особых эмоций думаю – врежет. И даже делаю неосознанный шажок назад. Подойдя, Ричи с красной от злости мордой, явно с трудом подавляя желание заорать, участливо спрашивает меня: - Хорошо выспался? - Не очень. Над моим номером поселилась какая-то пожилая пара, так вот, они оглушительно трахались до шести утра, - говорю, стараясь разрядить обстановку, - Гай, я, честно, в последний раз. Ты же знаешь. - Начинаем работать через полторы минуты. Я согласно киваю, готовый на любые условия, лишь бы умаслить того, кто платит мне бешеные деньги и получает в ответ ведра говна на голову. И в следующую же секунду я передергиваюсь от неожиданности, когда кто-то хватает меня со спины за руку и дергает в сторону моего трейлера. - Это еще что за хрень? – орет Гай. Я хотел бы разрулить момент, но не могу, пока цепкие пальцы не отпускают моего рукава. – Лоу, если хочешь набить ему рожу, встань в очередь! Потом выясните свои семейные отношения! Парни, я все понимаю, но мы две недели проебали! Это какой-то ебаный цирк. Гай сокрушается позади, группа перешептывается, скользя по нашим спинам многозначительными взглядами, кто-то расходится по трейлерам выпить кофейку, раз уж начало работы вновь откладывается по моей милости, - а Джуд тащит меня, как провинившегося ребенка, к моему трейлеру. Внутри закипает ярость, такая, что я знаю: если он и сейчас решит зажать меня у стенки и попытается мстительно и с особой жестокостью отыметь, я просто вышибу ему мозги. Вышибу и размажу по комнате. Мало того, что мудак обрек меня на месяц абсолютно необъяснимой гребаной депрессии, закончив ее парой синяков на моем теле и легким сотрясением, так сейчас он еще и выставляет этот позор на всеобщее обозрение. Устроил тут «Горбатую гору», мать его. Дверь за нами захлопывается с такой силой, что трейлер слегка покачивается на колесах. Жалюзи на окнах опущены, и в комнате царит почти полный мрак. Пока Джуд проходит вглубь помещения, я нашариваю на стене выключатель, врубаю свет и уставляюсь на него вопросительным взглядом. - Ставишь "Венецианского мавра"? – если меня довести, я говорю холодным и низким тоном. Непривычный для всех, кто видит меня не слишком часто и знает не очень хорошо. Джуд как раз относится к этой категории. Все еще относится. До чего же смешно, а. Он стоит передо мной, рядом с кроватью, бродит туда-сюда, и вид у него растерянный, как у щенка, расхерачившего любимую вазу хозяина. Глаза шальные, стеклянные. Щеки покрасневшие. Я смутно понимаю, что он пришел на съемки, солидно давшись спиртного. Это сильно удивляет меня, вводит в недоумение (так переживал из-за вчерашнего, что аж напился?.. это скорее мой стиль), но одновременно я чувствую, как запал пропадает. Злость снимает как рукой, когда я смотрю на него и вижу, что ему нехорошо. Что он не та бесчувственная ледяная глыба, разряженная в Армани, за которую он так правдоподобно себя выдавал вчера, да и весь последний месяц. Я вдруг вижу лицо, скрытое под маской, и честный взгляд – «не уходи, выслушай». На задворках сознания проносится мысль – с каких это пор я читаю по глазам? – и меня накрывает снова. В горле словно становится кость, ни сглотнуть, ни слова сказать. Этот парень может управлять мной одним взглядом. - Прости меня, - выдыхает Джуд. – Клянусь, это было какое-то сраное состояние аффекта. Я в трезвом уме не подумал бы причинить тебе боль. - Знаю, - отвечаю я, не очень-то понимая, вру я ему и себе, или нет. - Случается. Ты не волнуйся так, я не первокурсница, которую ты едва не обесчестил, переживу как-нибудь эту травму. Джуд отводит взгляд, слегка хмурясь. - Кончай издеваться, я не о том. Ты просто… ты вчера нехило разозлился. Мне показалось, я все развалил, - он усмехнулся, но в этом смехе не было ничего веселого. Я хмыкаю и прячу руки в карманы. - А по-моему, все развалилось еще месяц назад, когда ты уехал на такси посреди ночи черти куда и не вернулся. Я ничего не понял, а ты ничего так и не объяснил. Конечно, меня немного выбил из колеи твой вчерашний финт, в контексте прошлых дней, так сказать, но это ничего не изменило. Ты творишь что-то, мне не ясное, Джуд, но это не значит, что мое отношение к тебе как-то изменилось. Я хотел бы этого, уж поверь, но это не так, - я слегка перевожу дух, пытаясь прочесть взгляд его стеклянных глаз, и подвожу итог: - поэтому, если ты хочешь сейчас прокинуть меня еще раз, ищешь слова для расставания и все такое, то давай закончим побыстрее. Мне осточертело оправдываться перед Гаем. - Ни о каком расставании я говорить не хочу, - Джуд раздражается. – Ты не даешь мне объясниться. Хочешь знать, почему я тогда ушел? - Сгораю от любопытства. Он фыркает. - Я просто понял, что в твоей жизни для меня есть одно место – в твоей постели, но в сердце у тебя Сьюз. В тебя легко влюбиться, Дауни, ты такой - ну знаешь, не буду отвешивать десятки комплиментов на радость твоему нарциссизму... - Жмот. - ...просто ты можешь заставить поверить, что хочешь и любишь. Ты небо заслоняешь, когда ты рядом. Но мы с тобой никогда даже не говорили о чем-то по-настоящему, ты не рассказывал ничего о своей жизни, я тебя знаю по одним статьям из Times и рассказам общих друзей, - он издает смешок. – И я просто понял, что лучше будет уйти и не ставить под удар твои отношения с женой. Да и мне такая малина не нужна. Ты наиграешься со мной, найдешь кого помоложе, а я останусь, как фанатка с разбитым сердцем. Мы уже слишком взрослые люди для игр, Роб. Я слушаю и не могу поверить в то, насколько же баснословным идиотом оказался Джуд. У этого придурка, оказывается, полно благих намерений. Он считал, что мне насрать на него, и решил, что будет лучше исчезнуть из моей жизни, чтобы не травмироваться о мой похуизм и заодно спасти мой брак. Даже если он говорит правду, я не могу поверить в это. Аж перед глазами рябит. И в голове отстукивает набатом: «идиот, идиот, идиот. Я без тебя чуть с ума не сошел. Убью нахрен». - Что же изменилось сейчас, почему ты нарисовался в моей жизни вновь, раз мне так плевать на тебя? – я стараюсь говорить спокойным заинтересованным тоном. Голос, правда, хрипит, но это ничего, не сцену же снимаем. Джуд пытается сохранять серьезный вид, но выдает себя тем, что нервно моргает. Он волнуется, как перед девчонкой на первом свидании. В чем-то я его понимаю: видок у меня должен быть тот еще, взгляд должен просто испепелять, а он меня таким еще не видел. В наших недоотношениях я вечно-несерьезный долбоеб, он и не догадывается, что это маска. Как и мой глянцевый образ. Должен сказать, довести меня так, что маски слетят сами, может только по-настоящему дорогой мне человек. Трудновато, наверное, задвигать сейчас дифирамбы о чувствах. - Все изменилось, - бормочет Джуд, глядя на меня, - я увидел, что тебе без меня было так же плохо, как мне. И решил бороться, - говорит он подрагивающим голосом, с ироничной улыбкой на губах, на моих любимых, обожаемых губах. – Я намерен отбить тебя у твоей жены, Дауни. Я хочу все права на тебя, не только на койку, но и на кухню, и на гостиную. Я говорить с тобой хочу, сколько влезет. В гольф играть. Тут недалеко есть красивый японский ресторан, я не приму отказа. Если понадобится, я буду тебя выслеживать и домогаться, могу цветы дарить, чтоб простил. И я не хочу ждать до конца рабочего дня. Я хочу тебя прямо сейчас… отбить. - Отбивай. - Да? - Да, - я слышу собственный смех, когда подхожу к нему и, заваливая на кровать, впиваюсь в его губы. Последний намек на злость испарился. Меня обуревает совершенно немыслимая эйфория, какую могут испытывать только впервые по-настоящему влюбленные подростки. В какой-то момент, пока он нес эту чепуху, мне стало плевать на то, как он выбесил меня, как хреново мне без него было и сколько килограммов я потерял на нервной почве, и какой он этический идиот. Мне буквальным образом отшибло память и адекватность. Мозг отключился, врубилось сердце и… кое-что еще. Я целую его, исступленно, как никого еще, наверное, не целовал; прижимаю к себе, запускаю ладони под его дорогую выглаженную рубашку. А он говорит, немного нервно смеясь и заставляя меня смеяться: - Если хочешь, я буду общаться с твоими детьми и готовить им завтрак. Ты знаешь, я неплохо готовлю, всегда готовлю своим детям. Еще не буду позволять тебе пить, заебал, - потом я затыкаю его поцелуем, чтоб не нес черти что, исследую языком его рот, снова чувствуя, что могу кончить от одной этой безумной прелюдии. И тогда он бормочет, вцепляясь мне в спину: - ты мой. Я хочу все права. Ты понял? Мой. - Понял. - Увижу с кем-то - убью обоих, честное слово. - Я же говорю, "Венецианский мавр". - Заткнись. Я все-таки заставляю себя прерваться, хотя дается мне это ценой нечеловеческой пытки над своим телом и разумом. Всем существом я хочу быть рядом с ним на расстоянии не больше, чем полметра. Джуд в этом со мной, кажется, полностью солидарен. Но у нас есть еще сегодняшний вечер, и завтрашний, и день, и утро – столько времени, сколько вздумается. А сейчас нужно профессионально удовлетворить Ричи. Надеюсь только, никто не слышал нас, а, впрочем, насрать. По-моему, не для кого на площадке уже не секрет, что Холмс и Ватсон слегка заигрались. ***