Это моя жизнь, Джуд

*** В ресторане, где сегодня снимаемся, сортир с японской керамикой. Даже умывальники эти узкоглазые гении умудрились сделать шедевром высоких технологий, так что я пару минут не мог понять, на что тут нажать и за что дернуть, чтобы пошла вода, а потом еще пять минут разбирался, как сделать ее не такой обжигающе горячей. Зачем столько наворотов; по-моему, это что-то по Фрейду. Что можно компенсировать интеллектом, м? Меня раздирает усталость. Впервые за черт знает сколько времени я задолбан настолько, что просто бездумно плескаю себе в лицо прохладную воду, не соображая, что уничтожаю двадцатиминутный труд гримерши. Спохватившись, ругаюсь сквозь зубы и раздраженно тянусь за полотенцем, проклиная свою работу. Тональник явно потек, потому что на полотенце, когда я лишь немного прижал его к коже, коричневатый след. В зеркале уже немного больше меня и меньше Холмса — очертились морщины на лбу и у уголков глаз. Я обычно хмурюсь так же часто, как улыбаюсь. Джуд пару раз называл меня истеричкой. В последнее время я не улыбаюсь. - У тебя все в порядке? - заботливо и проникновенно спрашивает Гай. Он решил, что это входит в его обязанности - разбираться в тонкостях творческих натур своих актеров. Впрочем, может, и входит. Порядок — это нечто, крайне далекое от моей жизни. Она — хаос, не картина, а аляпистая мазня и кляксы из разных цветов, в основном среди них красный, черный, белый, сияющий медный. Что люди имеют ввиду, задавая вопрос, все ли у нас в порядке? Не умер ли кто, хорошо ли здоровье, не поссорился ли с любимой женой? Если так, то мне нечего ответить. Я прихожу домой к полуночи и не могу заснуть до пяти утра, хотя скоро посажу печень снотворными, но с моей семьей все в порядке, и с женой у меня прекрасные отношения. Меня раздражает все, что только может раздражать, у меня взгляд уставшего пятидесятилетнего алкоголика, я каждый день разыгрываю забористый тип дружбы-партнерства-влюбленности с человеком, о котором думаю примерно двадцать четыре часа в сутки. Ну ладно, двадцать два. Иногда сон бывает особо крепким. Я могу сказать одно: у меня не все в порядке. Впрочем, было бы глупо озвучивать подобную тираду перед Ричи. - Что натолкнуло тебя на этот вопрос? - вместо ответа, интересуюсь я. Гай пожимает плечами и мнется, переступая с ноги на ногу, потому что знает, что психолог из него херовый, хоть и хороший режиссер. Но раз уж начал разговор — надо его закончить. И лучше бы он поторопился, потому что сегодня я собираюсь заехать к Индио и познакомиться с его пассией, а это в трех часах езды, и желательно было бы успеть наведаться в магазин, купить ему что-нибудь, он вроде просил... - Вообще-то, не меня, - говорит Гай как-то заискивающе, словно пытается смягчить некие неприятные новости интонацией. - Роб, у нас тут все озабочены твоей депрессией. - Депрессией? - эхом повторяю я, пытаясь сосредоточиться на разговоре. Ричи вновь пожимает плечами, одновременно разводя руками, мол, он ни при чем, все разговоры да слухи. - Я недавно говорил со Сьюзи, она считает, что тебя надо взбодрить или вообще дать отдохнуть. Да и не она одна, многие замечают, что работа пошла на спад. Так, приехали. Я заглядываю ему в глаза. - Чего я не люблю, так это когда мне ставят диагнозы. Поверь, я заплачу кому-нибудь, у кого есть лицензия, если захочу, чтоб меня трахнули в мозг. Если я плохо работаю, так и скажи, я буду работать лучше. Сейчас действительно есть кое-какие проблемы, и я мог бы... - Это связано с Джудом? - перебивает Гай. Я моргаю. Это что-то вроде того момента, когда тебя спрашивают, кто ты — теряешься в вариантах ответа и мимоходом где-то в подсознании нащупываешь себя настоящего, только эту находку никак не обличить в слова. Ты это ты, постоянно, это твое, личное. Поэтому я торможу и, как идиот, переспрашиваю: - С кем? - Ну все, это клиника... С Джудом Лоу. Тот парень, знаешь, с которым ты работаешь пятнадцать часов каждый день в паре. - Ричи, заткнись, ладно? Я просто не расслышал. - Здесь вообще-то тихо. Хорошо, я понял, ты устал. Просто, судя по всему, ему явно есть место в твоей апатии. Вы не общаетесь, почти не репетируете вместе — не спорю, ты хорош в экспромте, но ты это ты, а есть еще Джуд, и десятки дублей жрут лишние дни, а у меня сроки намечены явно недостаточно свободные... мне нелегко, Роб, совсем нелегко. - А тебе мама в детстве не сказала? Жизнь вообще штука сложная. - Это я сам обычно всем говорю. Ты понял мою мысль. Пора во всем этом разобраться. Наверное, я выгляжу как законченный жалкий неудачник, когда против воли, просто чтобы скрыть лицо, которое уже нет сил контролировать, поднимаю руку и тру пальцами глаза, стараясь подавить вздох. В голове полный сумбур. Вспоминается состояние, в которое я себя вводил минут пятнадцать размышлениями о своем прошлом, перед тем как сыграть полумертвого Старка. Было также. Но сейчас это не выключишь после команды «снято». Отмахнувшись от режиссера, я ссылаюсь на спешку и тороплюсь свалить поскорее с площадки. Пока еще кто-нибудь не решил, так сказать, поговорить со мной по душам. По-моему, у здешнего контингента явно не хватает обаяния. Впрочем, с чего я взял, что кто-то должен со мной нянчиться? Все-таки меня изрядно недолюбили в детстве. Уже полжизни за спиной, а я все жду, когда ж придет кто-нибудь, кто возьмет меня за руку и проведет через особо оживленную дорогу. Самому надо двигаться, самому. Я с трудом вспоминаю, когда мы в последний раз были вместе. Что-то около месяца прошло. О, всего-то?.. Давненько время для меня так не тянулось. После очередной ночи убийственного лежания в постели я все-таки отключаюсь — на самом деле, созерцание рассвета над городом, пусть даже через это огромное окно, оказывает опеределенный эффект. Глаза словно устают, все тело наливается тяжестью, и организм отказывается функционировать ближайшие часов десять. Впрочем, ему придется. Через пять. На периферии между сном и явью я слышу вибрацию мобильника в кармане висящего на спинке стула пиджака — оповещение об смс, но вставать страшно лень. Завтра, все завтра. ***