***
Граф сидел в кресле у окна. Гроза все набирала ход, и деревья прижимались к земле. Ветер гнал тучи к Лондону, разъярённый и злой, он хотел выжать из серых всадников больше влаги. На обеденный стол только накрывали, жареный гусь с апельсинами – любимое блюдо графа – гордо воцарился на столе. Но аристократа это не интересовало. Ему нужны были факты, сведения. Он знал, что убийца не остановится. Он только вошел во вкус, и следующее убийство не заставит себя ждать. Только что на этот раз придумает мужчина? Почему мужчина? Разрезать грудную клетку и ломать ребра довольно серьезное дело. Женской хрупкой руке это не по силам. – Пообедайте, господин. Вам нужно набраться сил, – Ричард остановился рядом с графом. Его глаза внимательно смотрели на молодого аристократа. Подмечали хмурость и недовольство. – Я... да, – немного рассеяно, отрываясь от собственных мыслей. – Он убьет совсем скоро, Ричард. Возможно завтра, а если демон внутри него не насытился, то уже сегодня. – Несомненно, мой господин, – дворецкий чуть поклонился. Он предчувствовал это, следя за тем, как ветки хлестали по стеклу. Дьявольская погода. В такую грозу лучше оставаться дома, не высовывая и носа наружу. Генрих выдохнул, будто смирившись, и, повернувшись к столу, начал трапезу. Дворецкий расположился рядом, иногда подливая дорогое вино. Молодому аристократу много не нужно, но толика терпкого напитка приятно вскружит голову. Граф прикрыл глаза: усталость, вызванная постоянным размышлением, навалилась тяжелым одеялом. Осталось только упасть и уткнуться в теплую постель. Но сначала... Генрих потянул за пуговицы жилетки, стараясь быстрее освободиться от одежды. Горячая ванна уже ожидала своего господина, и более заставлять ее ждать аристократ был не намерен. За жилеткой последовала бы и рубашка, если бы не теплые руки на его, графа, руках. Генрих замер: он поднял голову, встречаясь взглядом с демоническими карими глазами. Тело будто оцепенело, сладкая дрожь прошлась от лопаток до поясницы. Однако с каждым взмахом ресниц его видение пропадало. Перед ним, аккуратно расстегивая пуговицы, стоял его дворецкий. Удивление и настороженность в глазах, точные движения ловких пальцев. Ричард замер, увидев взгляд своего господина. Осторожно он отступил на шаг. – Мой лорд... – Молчи, Ричард, – граф отвернулся, пальцами взъерошив волосы. Он смотрел на бурю за окном. Не то чтобы ему слишком не хватало чужих прикосновений, но запретное манило. Не оставляло сознание, а раз за разом напоминало о себе. Аристократ коснулся глаз, проводя по лицу рукой. – Сережка – это не единственное, что там осталось. Меня преследует какое–то неуловимое чувство, что я что–то упускаю. Настолько важное и мимолетное, что оно решило само прийти ко мне в видениях. Но я не могу рассмотреть и не понимаю, – граф тряхнул головой, пряди упали ему на лицо, скрывая стальной блеск синих глаз. – Вы найдете ответ, мой господин, – дворецкий послушно проводил своего хозяина к ванной комнате, а после отправился отдавать приказы уставшим за день слугам. В огромном особняке было бы тихо, если не шипение печи, которая нагревала воду, да звяканье посуды, которую мыла посудомойка. Ричард остановился возле картин: прекрасные и бездушные портреты, взиравшие со своих холстов. Родовой особняк, в котором как никогда ожили старые тени предшествовавших поколений. Дворецкий коснулся лба, прогоняя воспоминания о тех минутах, когда он увидел тело своего графа после его пропажи. Почему–то хотелось верить, что предки древнего рода защитили своего отпрыска в час невзгод. Что же, пусть судьба будет к вам благосклонна, мой граф. А обо всем остальном я позабочусь сам!***
Ночью буря только ухудшилась, дождь непрерывно хлестал в окна, то угрожая, то будто прося защиты. Граф не мог уснуть: шум за окном раздражал его, норовя перерасти в докучавшую головную боль. В комнате приглушенно горели лампы, создавая устрашающие тени на стене. Генрих не чувствовал себя защищено, а точнее он хотел бы так думать, но с наступлением ночи всякий человеческий ум способен создавать себе страхи. Стоило лишь на минуту представить, что этот противный стук за окном мог прокрасться в дом и никакие стены не защитят тебя. И кроме того, граф не желал признаваться себе, но он хотел бы услышать скрип лакированных туфель и наконец взглянуть на свое видение, посетившее его в памятный вечер бреда. Но судьба–шутница не позволила этому сбыться, однако взамен предложив маленькую подсказку. Губы аристократа изогнулись в подобии улыбки: кажется, это был достойный обмен. Ричард легонько постучал в дверь, а буквально через пару секунд позволив себе войти в комнату. К удивлению, его хозяин не спал, как раз переворачивая страницу очередной книги. Заметив недовольный взгляд своего слуги, граф улыбнулся. – «Исполни светом тьму мою, возвысь Все бренное во мне, дабы я смог Решающие доводы найти И благость Провиденья доказать, Пути Творца пред тварью оправдав...» – У вас хорошее настроение, мой граф. Неужели за ночь случилось нечто благоприятное? Или благодаря Джону Милтону на вас снизошло провидение? – дворецкий помогал Генриху одеться, когда столкнулся со взглядом синих глаз. – Ты отрицаешь наличие Творца? Ричард, за это тебя бы казнили, – аристократ улыбнулся, скользнув взглядом по книге, сиротливо лежавшей среди складок одеяла. – На меня не снизошло провидение, однако я хочу провести некоторый эксперимент, но это ближе к ночи. А насчет Милтона... возможно, кто–то и без нас нашел свой единственный путь, обратив человеческое в дьявольские происки. Они приехали в жалкие трущобы Лондонской улицы. Ричард сунул монету в руку кэбщика и повернулся к графу, который постучал тростью по ветхой двери. На улице было грязно, не спасла даже вчерашняя буря, которая должна была унести за собой хотя бы немного отходов. Молодой аристократ брезгливо поджал полы плаща, пытаясь дышать через рот, так как зловоние на этих улицах вызывало стойкую тошноту. Но это было необходимо. Дверь открыла пожилая дама, мать убитой девушки. Ее лицо было посеревшим, а волосы спутались и торчали в разные стороны. Руки же у нее были большими и крепкими, мозолистыми от частой тяжелой работы. Однако Генрих не мог не заметить, что платье женщины было хоть и старым, но аккуратно заштопанным. – Мне нужно с вами поговорить. – Я не сделала ничего плохого, мистер... – женщина попятилась, глазами ища поддержку и защиту. Но улица была пуста, лишь две тени стояли у ее порога. – Я – граф Монтегю, и это по поводу вашей дочери. Я расследую это дело, и ваша помощь, мадам, мне очень необходима, – аристократ смотрел прямо, не шевелясь. Будто изваяние, указывавшее на его благородное прошлое. Дворецкий едва ли не хмыкнул: с такими, как эта перепуганная женщина, не принято считаться, не то чтобы называть ее «мадам», но таким, как граф, не нужно унижать кого–то ради доказательства своего благородства. Это и отличало его и ему подобных от тех, что сами недавно выбились «в люди». Миссис Абигайл впустила их в небольшую квартирку, которую они снимали всей семьей. Видимо, раньше они были богаче, раз позволили себе даже несколько дешевых картин. А сейчас здесь витал дух нищеты, болезни, горя и невыносимой печали. Граф не позволил себе даже презрительности, оставаясь на удивление спокойным и благожелательным. – Миссис Абигайл, меня интересует сережка, а точнее сережки, которые были на вашей дочери, когда мы ее нашли, – Генрих ожидал увидеть слезы на глазах матери, однако женщина не плакала. Не смея сесть за стол, за которым уже сидел высокородный господин, она начала вспоминать. Ее волнение выдавали лишь пальцы, нервно комкавшие ткань платья. – Нэнси должна была скоро выйти замуж, так что эти сережки ей подарил Джексон в канун свадьбы. Она так радовалась, что почти не снимала их в последнее время. – Где работала ваша дочь? Откуда она тогда возвращалась? – Генрих следил за каждой эмоцией, скользнувшей на лице Абигайл. Морщины вокруг глаз и рта, посеревшие от времени и горя глаза, сухие губы и сажа на руках – все это будто само собой откладывалось в сознании. – Она была швеей при миссис Видзор. Исполнительна и благожелательна. Миссис Видзор может вам дать все рекомендации по поводу моей дочери, – на последних словах губы женщины затряслись, что предвещало очень скорую истерику. Граф кивнул и поднялся, незаметно доставая из кошелька пару шиллингов и ложа их на стол. – Это не утешение, а вклад в вашего сына. Это же его рваные башмаки стоят возле кровати? – не дожидаясь ответа, аристократ продолжил: – И да, где живет этот Джексон? – Через дом от нас, господин, – Абигайл сжала руки в кулаки, до последнего держа эмоции при себе. Только после она сможет выплакаться, прижимая к себе прибежавшего после работы десятилетнего сына. Джексон не рассказал им ничего нового: обеспокоенный и уставший, он еле стоял на ногах. Граф Монтегю не стал даже заходить, предоставив этот разговор дворецкому. Сам же он стоял возле Темзы, смотря, как городская река вела свои зловонные воды. Ему вспомнилось та ночь, когда он подвел доверие Виктории и как пропустил важнейшее в ее жизни событие. Она ведь хотела видеть своего преданного поданного тогда в церкви, преклонившего голову перед величайшей королевой. Но его не было, как и не было его победы в том смертельном поединке. Ничья, разделившая соперников на сотни миль, а может, оно и к лучшему? Вернувшийся дворецкий принес те самые вести, которые Генрих и ожидал. Нить, которую он предполагал закрыть, и так отказалась тупиковой. Это хорошо, значит, пора ехать в Скотланд–Ярд к инспектору Пирсу.