Can we do without names?

      Это было проще, чем могло бы оказаться. Не скрывая радости хотя бы для приличия, я хватаюсь за ручку двери и победно выдыхаю. Забыв попрощаться, выскакиваю из кабинета, улыбаясь от уха до уха, закатывая глаза от наслаждения и поступающего адреналина, непонятно откуда взявшегося. Все дело в том, что я только что сдал этот грёбаный экзамен по физике. Ну да, попробуй его не сдай ещё тут.       Уже к концу подходит август, последняя преграда удачно пройдена, а это значит, что я могу сегодня же отправиться домой, что я и сделаю вечером. На самом деле мне несказанно повезло. На первом же занятии сам учитель выдал: «Я знаю, что это не Вы, поэтому сильно терзать не буду». Мы вместе согласовались, что было весьма необычно, и решили, что я буду приходить в назначенное время, он мне будет оставлять пять простых задач на два часа, которые я должен буду решить, а сам либо отсиживать со мной это время, либо удаляться по своим делам. Всё остальное время, свободное от решений, я могу проводить, как хочу, но не выходя надолго из аудитории, чтобы нам обоим не влетело. Я часто брал с собой гитару или ноутбук с парой фильмов, книгу или кубик-рубик, который, кстати, с пятой попытки сломал, так как этот китайский ширпотреб не хотел поворачиваться в нужную мне сторону. Времени действительно было предостаточно, задачи на удивление быстро решались, поэтому я вполне мог эти дни считать за выходные или каникулы, вот только без родных, которых очень сильно хотелось повидать.       Кстати, родители не особо обрадовались новости, что мне придётся задержаться. И не на пару дней или неделю, а на всё лето. Я объяснил им всю ситуацию, признался, что это мой знакомый, которому я просто уже не раз помогал, и они объявили мне, что я самый наивный и добросердечный человек на планете. Чёрт, я же обещал позвонить, как выйду. Достаю телефон, где уже красуется sms от матери: «Ну как?», и усмехаюсь. Получено через десять минут после начала. Что бы родители не говорили и как бы не старались соблюдать дистанцию для моей самостоятельности, они волнуются и опекают мою душонку, как самое ценное вообще в мире. В принципе, так оно и есть.       — Мам? Привет, — улыбаюсь, распространяя счастье по всему этажу. — Я тебя не отвлекаю?       — Ох, здравствуй, сынок, как ты? Нет, всё в порядке, у меня сегодня выходной. Как экзамен?       — Мам, тут такое дело… — ну нужно же помучить.       — Сын, — слышу, как с той стороны что-то опускается с глухим стуком на стол. — Скажи честно.       — Давай я тебе расскажу сегодня вечером… — я их оповестил, что прибуду, если сдам. Если же нет — пересдача. — Когда приеду домой.       — Так, ладно, не волнуйся, ничего страшного, — я так и знал, что стоит с этим завязывать. Вот, доигрался. Она уже не воспринимает мои слова.       — Мам, — она меня не слушает, продолжая успокаивать то ли себя, то ли меня. — Мам, — тяну немного громче, пока она уже придумывает способ мне выкрутиться и сдать раньше положенного. — Мам, да послушай же ты, — я обрываю её на «заплатить», отчего становится немного жутковато. — Ты только вслушайся. «Когда приеду домой», — ох, надеюсь, хотя бы теперь поймёт.       — Ты, — уверен, она сейчас похожа на возмущённую продавщицу, которой нахамили. Чёрт, как не стыдно такое говорить о родной матери, Айеро. — Да как ты…       — Мам, всё же хорошо, прости, — начинаю счастливо хихикать, предвкушая водопад похвалы, перемешанной с очередным укором о том, как плохо я веду себя с родителями.       — Дома поговорим, молодой человек, — она проговаривает это строго, что плохо получается из-за улыбки, и кладёт трубку. Эй, а как же вознести меня в ряды гениев?       И всё-таки я люблю своих родителей. Помню, было как-то время, пока я учился в школе, когда они даже не разговаривали друг с другом. Нам ещё повезло, что не дошло до рукоприкладства со стороны отца. Ну, мать бы физически не смогла что-либо сделать. Были просто ссоры каждые выходные напролёт и обвинения в изменах и грабежах из семейного бюджета. Благо, со временем всё наладилось, естественно, не без моей помощи. Я заставил их сходить к семейному психологу. Они долго отпирались, кричали и на меня, что уже взрослые, а прибегнуть к помощи специалиста — это значит признать на всю округу, что у нас в семье что-то неладно, значит показать, что они действительно рушат брак, значит дать почву для обсуждений, что могло бы сказать на работе как у матери в суде, так и у отца с партнёрами.       Сначала я отказался от этой затеи в силу их аргументов, но после, когда не нашёл себе тарелку для ужина, а только осколки, сам сходил к нужному человеку и привёл в дом. Около полугода они выясняли причины ссор. Было сразу очевидно, что никто не брал никаких денег и верность всегда оставалась при них. Как выяснилось, это были просто слухи, которым мой мнительный отец не сразу, но поверил. Видите ли, кто-то ему сказал, что у мамы появилось заоблачно дорогое колье, которое он и сам подарил ей когда-то давно на годовщину свадьбы, но не помнил, а она его бережно хранила, пока обстоятельства не вынудили выглядеть подобающе клиенту. Он искренне извинился и продолжает это делать по сей день, и теперь они вместе стараются поддерживать порядок в жизни. Настолько, что обсудили кое-какую новость ночью между собой – я подслушал, каюсь – и со спокойствием, если не с радостью приняли мою ориентацию, объясняя это тем, что они всегда открыты для чего-то нового и наша семья всегда отличалась необычностью.       — Ну, как всё прошло? — резко выдыхаю, будто меня ударили под дых. Распахиваю глаза, сразу щурясь от усталости, накатившего желания спать и резко бьющего по зрачкам света.       — Что ты тут делаешь? — странно, обычно я видел Артиста на первом этаже, ну, максимум на втором, а сейчас мы стоим друг напротив друга на четвёртом, ровно возле кабинета физики.       — У меня сегодня экзамен.       — Как? По чём? У тебя пересдача? — я думал, он просто отрабатывает за то весеннее происшествие какими-нибудь уборками, или покрасками, или что там ещё в голову взбредёт управлению.       — Я тебе разве не рассказывал? Меня прямо перед экзаменом вызвали к декану, где он мне и сообщил, что я буду, как ты, всё лето заниматься и только после этого сдавать.       — Но почему ты мне ничего не сказал? По каким дням ты ходил?       — Вторник и пятница, — ну вот, ровно после меня. Чёрт, жаль, что я не знал раньше, я бы попросил, эм, совместить, что ли. Чувствую, как от таких мыслей кровь прилила к щекам. Ну вот опять я превращаюсь в спелую помидорку. Хотя возможно, он сам не хотел со мной ходить, да и программа, видимо, была другая. — Так как твои успехи? — он, прищурившись, заговорчески смотрит на меня и слегка улыбается, передавая частичку задоринки в моё и так приподнятое настроение.       — Да-да, всё хорошо, я сдал на "отлично", — ладно, об этом умиляющем зрелище я подумаю позже, а пока что уступлю место радости.       Не успел я даже улыбнуться, как он, подходя ещё ближе, хватает моё лицо в ладони, осыпая его мелкими поцелуями куда придётся, злорадно похихикивая и попутно расхваливая меня всевозможными «Умница», «Молодец», «Горжусь» и прочим. Наверное, у него это идёт не так хорошо. Я счастливо жмурюсь, благодаря его и ещё не до конца осознавая происходящее. За это время мы с ним стали достаточно близки. Я понятия не имею, как это нечто между нами можно назвать, но я точно знаю, что своей стороны питал к нему симпатию уже на протяжении последнего месяца точно, поэтому его действия иногда вводили меня в заблуждение, подмешанное в смятение. Хотя это уже стало более-менее нормально для нашего общения. Но я сомневаюсь, что нас можно назвать друзьями. Друзья ведь не ходят за ручку при любом удобном и не очень случае, не кормят друг друга мороженым и не обнимаются просто так у кучи людей на глазах?       Я не понимаю почему, но именно сейчас мне вспомнилось, как в один прекрасный момент у меня в сумке стали появляться небольшие шоколадки. Сначала я подумал, что было естественно, что это не мне, но надпись «Тебе, я не ошибаюсь» на обёртке чётко дала мне понять, что я могу распоряжаться ей, как захочу. Так продолжалось почти два месяца, и каждый раз надписи менялись. Иногда аноним просил меня улыбнуться под предлогом, что он меня видит, но, к моему сожалению, я, обернувшись, никого поблизости не видел. Иногда надписывал цитаты из песен, как бы намекающие на симпатию, но он никогда не говорил прямым текстом. Никогда, кроме последнего послания. Он так и написал: «Ты мне очень нравишься». Я следующие пару суток светился от счастья. Само собой я думал, что это от Артиста. Ну, мне хотелось так думать. Но вот уже две недели от него ничего не было, и, честно признаться, меня это ещё как расстраивало. Я даже связаться с ним не мог, чтобы элементарно отблагодарить.       Эти подарки появлялись магическим образом у меня в сумке, но однажды, отойдя на несколько минут во время занятия и возвращаясь назад за забытым телефоном, я увидел его, обернувшегося — благо, я успел спрятаться за дверь, — и проталкивающего пальчиком мне в боковой карман сладость. На самом деле я долго сомневался на тему личности и имени отправителя. Этот человек определённо должен находиться на территории университета, а поскольку эта привилегия есть только у учителей и редких оставшихся учеников, мой круг выбора подходящих кандидатур сужается. До этого я пытался подглядывать, как-то разузнать, даже записку ему оставлял о просьбе встретиться – получил отказ, кстати, - но ничего, кроме простых и достаточно романтичных знаков внимания он не хотел. Как я понял, так он показывал заинтересованность мной. Что уже там таить, я и сам не на шутку заинтересовался.       К этому же времени у меня появлялись какие-то задатки и зародыши чувств к Артисту. Моё сердце всегда подпрыгивало, только стоило ему просто взглянуть в мою сторону или помахать рукой издалека, молча отстоять рядом со мной в ожидании лифта несколько минут, а после развернуться и уйти в совершенно другую сторону или придержать дверь, пропуская вперёд. Внутри всё разгоралось, подкрепляемое его небольшими жестами внимания, до такой степени, что я в скором времени понял, что опять по уши влип во всяческие чувства и волнения. Я, как типичная девочка-подросток, надеялся на лучшее, то есть что всё же отправителем окажется Артист. Но для меня оказалось всё-таки сюрпризом, что это был какой-то непонятный, но миловидный парень, не походивший на учащегося даже первого курса. Ну а на что я, собственно, надеялся? Меня эта новость поставила в тупик. Я не думаю, что мог бы ответить ему взаимностью. И на то была достаточно веская причина. И единственное, что мне не давало подойти и признаться этой причине, - моя неуверенность во взаимности и возможное наличие кого-то третьего. Хотя, будь тут треугольник, как раз третьим являлся бы я со своими ненужными, бесполезными чувствами.       Неожиданно эти детские поцелуи и восторгания прекращаются. Я медленно открываю глаза — когда я успел их закрыть? — и понимаю, что сейчас действительно не до шуток. Он замирает, сильно склонив голову, в таком положении, что его приоткрытые губы находятся в катастрофической близости к моим. Наша радость моментально уходит, оставляя после себя лишь воспоминание и толику непонимания, добавляя к ним и предвкушение чего-то действительно значимого и грандиозного. Сначала я не чувствую его дыхания, а после ощутимый поток ветра проходится по левой щеке, извещая, что он всё-таки вспомнил, как дышать. А вот я, кажется, нет. Его взгляд в следующий момент становится растерянным и испуганным.       — Ой, — он отпускает меня, наверное, понимая, что увлёкся. Понял бы он ещё, что мне сейчас метроном не нужен, так как я отлично слышу в ушах биение сердца, напоминающее больше по звучанию ритм польки. Резкий вздох и следом плавный и боязливый выдох: — Ой-ёй, — он начинает судорожно тереть лоб одной рукой, вторую прикладывая к груди в смущённом жесте, и отходит на полшага назад. Мои же руки безвольно опадают, хотя мне жжётся внутри, как хочу всё вернуть на несколько минут назад и не облажаться. Вместо этого смотрю на него вылупленными глазами, и в момент, когда наши взгляды пересекаются (он всё это время смотрел в пол), он срывается с места.       Серьёзно? Ну уж нет, так просто я это не оставлю. Через полминуты, отмерев, ни о чём не думая, бегом направляюсь к лестничному пролёту. Останавливаясь в проходе, я вслушиваюсь, и понимаю, что он взбирается выше, и следую за ним. Я несколько раз прошу его остановиться, чтобы поговорить, и на пару минут у меня появляются сомнения, за тем ли человеком я сейчас гонюсь, но я продолжаю свой бег. Если даже это не он, то я сделал всё, что мог. Я нахожу его в конце коридора на шестом этаже, где он стоит спиной к проходу, сложа руки на подоконник и вглядываясь куда-то вниз. Стараясь как можно тише и аккуратно подойти, я замираю у него за спиной. Я не могу определить, заметил ли он меня, поэтому пододвигаюсь ещё ближе, да так, что между нами остаётся всего жалких десять сантиметров. И что мне сказать? От его недопоступка абсолютно всё вылетело из головы, заставляя пропитаться будущими ощущениями, которых я так и не получил.       — Ты можешь опоздать, — вкрадчиво начинаю я, стараясь не напугать его громкостью и неожиданностью.       — Да… сейчас пойду, — это было действительно тихо, по сравнению со мной. Всё же он заметил, ибо даже не вздрогнул. Меня не устраивает расклад говорить с его спиной, поэтому я становлюсь рядом, слева от него. Когда же он отворачивает голову, пряча взгляд, я настойчиво разворачиваю его к себе за плечо.       — Объясни мне, почему? — почему ты не довёл до конца? Почему ты убежал? Пожалуйста, скажи, что моё отношение к тебе взаимно. Я даже не знаю… Как тебе об этом намекнуть, чтобы было очевидно?       — Галерея, я… — он бегает глазами по полу, после останавливая взгляд на моей руке. Он вдыхает и выдыхает через приоткрытый рот, от чего его губы быстро пересыхают, что он сразу устраняет, облизываясь. Кажется, он передумал, так как его губы смыкаются, не давая шанса мне расслышать ещё хоть звук. Он немного неуклюже наклоняется, всё так же зомбируя мою руку, следом беря её в своё запястье. И снова моё сердце проделывает двойное сальто. Сколько я уже не держал его за руку?       — Почему ты ушёл? — как бы я не старался заглянуть в его глаза и увидеть хоть что-то, я не мог, так как он всё время смотрел под ноги, низко опустив голову. Чёрт, а что бы я ответил, спроси у меня такое? Хотя это зависит от него самого.       — Я испугался… — он тянется за моей второй рукой, выглядя сейчас как маленький провинившийся ребёнок.       — Чего ты испугался? — неужели сейчас происходит именно то, что я уже не один раз с наслаждением прокручивал у себя в голове? Хоть бы, хоть бы…       — Галерея, ты… — да, прошу, скажи это! Пусть это окажется то, о чём я думаю. Пусть это засчитается за все мои несбывшиеся желания на Дни рождения, Новые года и прочие праздники.       — Ах вот ты где! — Эй, это ещё что такое! На него сзади, обхватывая плечи руками, налетает… Радуга?! Что она тут делает? — Я тебя так долго искала по зданию, — она, не дав и вставить протестующего слова ни мне — ну а что, — ни ему, сразу же целует Артиста, хватая его за подбородок и максимально отворачивая от меня. Ну только не это, пусть это мне сейчас просто кажется! Я не знаю, как себя сейчас вести, но он… Он даже не сопротивляется, держа меня уже за одну руку, так как эта особа его ужасно выгнула через плечо назад, и оставаясь на месте, не пытаясь увернуться или вырваться. Ну спасибо!       Я просто отпускаю его руку (он тянется за ней, от чего только сильнее налегая на целующую его девушку, но я уворачиваюсь) и как можно быстрее ухожу, придав себе максимально безразличный вид. Теперь убегаю я. Убегаю от того, что появилось во мне несколько секунд назад. Мне стало обидно. Мне стало ревностно. Мне стало больно. А что мне ещё остаётся делать? Ничего, от Рояля отправился, и от этого придурка смогу отвыкнуть. Поднимаюсь по лестнице ещё выше, к самому чердаку, и сажусь на третью сверху ступеньку, почти упираясь головой в потолок. Глаза начинает щипать, но я сдерживаю себя всеми силами, так как решил когда-то, что больше не позволю себе расклеиться из-за очередного наплыва чувств. И вот опять. Опять я поддаюсь влиянию внутренних бурь и ураганов. Я же пообещал себе когда-то даже не прикасаться к Артисту. Отблагодарил бы, да и ладно. Но нет, не в моих правилах следовать своим же запретам. Вот теперь и буду мучиться. Да и тем более из-за человека, который даже не считается со мной. Но и откуда ему знать? Так, стоп. Я начинаю его оправдывать.       Какое-то время я просто сижу, вспоминая аккорды и тексты песен, выученные стихи и подсчитывая тосты, съеденные на завтрак за последние пять лет, чтобы отвлечься и немного отойти. Я слышал, как на лестницу вышли двое, но я не слышал ровным счётом ничего, кроме одного единственного «Нет». Я слышал, как они — нет сомнений, кто ж ещё — целовались, а после звуки какой-то возни. Я сперва подумал, что он действительно сопротивляется, но следом ко мне в голову пришла мысль, что, возможно, он её зажимает в углах, а «нет» обозначало всего лишь свободный путь без посторонних глаз. Тяжело вздохнув, я решил, что чем раньше разберусь и утрамбую полученную информацию, тем раньше смогу выйти спокойно и в более-менее приличном эмоциональном плане отправиться домой, где меня будет ждать моя комната с мультяшными ракетами и звёздами по стенам, душевный разговор с мамой – ни слова не утаю, она поймёт, – смущением и кружкой какао, куча фильмов и, самое главное, хоть какой-то, но отдых.       Когда от меня ушёл Артист в тот день происшествия с Роялем, крайне странно попрощавшись со мной, я отдался всем чувствам и обидам с головой. Я оставался в комнате порядка четырёх дней, не выходя даже за едой. Я пропустил несколько важных пар, конспекты с которых я добывал через Facebook у одногруппников. Но я понимал, что сидеть одному в комнате всю жизнь, что я и делал, я не смогу да и глупо это, поэтому, собравшись с силами, я сходил в университет, сдал последний для меня экзамен и под осуждающие взгляды всех преподавателей сходил в их логово, чтобы получить своё расписание на лето. Я должен был появляться на занятия, точнее занятие, два раза в неделю. Как оказалось, мне перед осенью и началом следующего учебного года даётся – ох, щедрая душа - неделя съездить домой, проведать родных и переделать все нужные мне дела. Мне сообщили, что ещё рассмотрят вариант дать мне неделю сентября. Да уж, это так мне поможет после почти трёх месяцев умопомрачительной физики.       Но теперь… У меня будет неделя на всё про всё, а после я буду снова его видеть, видимо, обжимающегося со своей девушкой. Он мне не говорил даже, что они снова вместе. Но и с чего бы он меня об этом стал оповещать? Чёрт, обидно-то как! Всё во мне волновалось от какого-то нового необъяснимого ощущения трепета и дрожи внутри, и я не преувеличу, если скажу, что мучился из-за необычных чувств. Да я, блядь, подумал, что он мне сейчас признается, что тут скрывать! И все эти взгляды и поступки... Неужели мне всё казалось? Конечно же, забитый мальчик, в глубине души не теряющий веру в любовь, позволил себе выстроить образ распрекрасного парня со взаимностью в глазах, а теперь будет страдать из-за своей слепой и до жути глупой наивности. Вот бы мне сейчас потеряться где-нибудь. Да и как он может? Сейчас начинает «Галерея ты…», а в следующий момент на моих глазах растаптывает все заоблачные розовые мечты одним поцелуем. Я чувствую себя брошенным и преданным, хотя он мне ровным счётом ничего не обещал.       Ладно, нужно взять себя в руки. Встаю с пустующих ступенек и перегибаюсь через поручни, перепроверяя, чтобы не застать эту парочку. Направляюсь на выход, сбегая по лестнице, уже не чувствуя конечностей, будто кто-то ампутировал и руки, и ноги, а вместо настоящих протезов пришил ватные на замену. Чёрт, ужасное зрелище. Случайно сталкиваюсь в дверях с преподавателем, который так добродушно выводил у меня в зачётке оценку сегодня. Он так быстро освободился? Я же отсидел там не больше получаса. Или Артист был слишком занят, чтоб прийти?       — До свиданья, — прощаюсь с учителем, автоматически кивая и стараясь как можно быстрее, но и с незаметной ускоренностью пробежать мимо.       — Всего доброго, надеюсь, мы больше не увидимся с Вами до двадцатого, — коротко смеюсь вместе с ним. Да-да, я тоже… Двадцатого?       — Простите, что? Двадцатого? — таки останавливаюсь и оборачиваюсь, выражая крайнюю степень недоумения. Должно быть до первого, так как мне не дали дополнительные дни «на отдых».       — Нет, всё верно. На самом деле Вам повезло, что мы сейчас встретились, так как я и забыл совсем, — он поправляет очки, выражая свою вину и некомфортность его положения относительно меня и поступка. — Мне сказали самому решить, достойны ли Вы отдохнуть. Я должен был судить по посещениям и ответам. К сожалению, больше выбить я не смог, мне не позволили.       — Ничего страшного, — ещё плюс двадцать дней, начиная с сегодняшнего! Аллилуйя! — Благодарю, что сообщили, — улыбаюсь больше предчувствию встречи с родителями, чем мистеру Брофловски.       К чёрту их всех. У меня теперь будет более-менее полноценный отдых, и это главное. Я знаю, что не смогу выбросить всё из головы в ближайшее время, но я заставлю себя с этим окончательно разобраться. Наверное, хватит уже с меня всех этих драм и наигранных страданий. Возьми себя в руки, Фрэнк.