Копеечная жизнь

Мы зашли в особняк, где было тихо и прибрано. Слуга забрал у меня пальто, повесил в шкаф и, улыбнувшись, повел меня по коридору. На некогда пустующих местах теперь висели картины: пейзажи, портреты, несколько произведений-репродукций Ван Гога. — Можно мне узнать ваше имя? — я послушно шел за мужчиной, решив узнать хотя бы имя своего проводника. — Михаил, — он повернул ко мне голову, и я заметил морщинки возле его глаз. — Я удивлен, что вы тут уже второй раз. Даже если и прошла всего неделя. — Я тоже, если честно, — еле слышно прошептал, останавливаясь возле закрытой двери. Михаил внимательно посмотрел на меня, оценивая и скользя взглядом по одежде. Секунду спустя, он открыл дверь, но сам не зашел, кивнув мне. Я выдохнул и зашел в гостиную, отделанную в кремовых и черных цветах. На деревянном паркете расположился темный ковер, на окнах черные занавески, придавая сдержанность и элегантность. Стены был кремового цвета, и диван с черными подушками. Свет был не сильно ярким, приятным, не слепящим глаз и не искажающим черты лица. Сам хозяин сидел на диване, в его руках был стакан с янтарного цвета напитком. Взгляд блуждал по комнате: казалось, что он был немного удивлен моим появлением. Его бровь приподнялась, а костяшки пальцев побелели. Перед ним на столике стояла бутылка виски фирмы "Glenfiddich", пепельница была полна окурков, а лист покрыт исписанными фразами на английском языке. Я не решался подойти, предпочитая с расстояния смотреть на фигуру своего клиента. Он в ответ смотрел на меня, взгляд аквамариновых глаз был холоден, наполненный пустотой и горечью. Казалось, что он принимает меня за шевелящееся дополнение к комнате, его грудная клетка поднималась мерно и спокойно. Но я почувствовал жжение в груди, будто он передавал мне свои ощущения через этот минутный взгляд. — Подойди, — он наклонился, и новая сигарета выползла из пачки. Огонек на пару секунд осветил его лицо, а из губ вырвался сизый дым, он медленно, с удовольствием выдыхал его, выталкивал из легких. Я, будто онемевший, двинулся вперед, его взгляд холодил кровь в моих жилах; жертва покорно приближалась к своему господину, не смея сделать шага в сторону. Он все так же смотрел на каждый изгиб моего тела, очертания ног в узких джинсах, голубую рубашку. Легким взмахом руки остановил почти возле себя. Мимоходом я заметил ярко-красные розы в вазе, они выделялись на фоне остального интерьера. Абсолютно мертвые, отдающие последние капли своей жизни в угоду внешне живому. Мне вспомнились слова Кости, но все равно не мог признать его точку зрения полностью точной. Даже мертвое приковывало взгляд, раскрывало свои бутоны из последних сил, и эта жизненная энергия уходящего цветка проходила по сознанию чувством восхищения. — На колени, — Саша слегка прищурил глаза от дыма и выдохнул в сторону, и пока я исполнял, стакан опустился на стеклянный журнальный столик. Я опустил голову, смотря в пол и ожидая чего угодно, но от холодных касаний к щеке я вздрогнул и поднял на него взгляд. Он сидел близко, я чувствовал запах тяжелых сигарет с вишневым ароматом, дорогого парфюма и еле слышимый запах алкоголя. Пальцы прошлись по коже вспышками наслаждения. Он вытащил сигарету из губ, схватил за меня воротник, резко притянув к себе, впиваясь зубами в шею, кусая до жуткой боли. Я прошипел, чувствуя, как помимо воли скапливается влага в глазах. Но Саша не отпускал, истязал, оставляя рану-метку на коже, слизывая проступившую кровь и ведя языком дальше вниз. Отстранился только для того, чтобы бросить сигарету в пепельницу и расстегнуть мешающие пуговицы. Как только ткань рубашки спустилась по плечам, я очнулся, до этого млея от касаний пальцев. Заметив это, мой хозяин остановился, его губы дрогнули в легкой улыбке. — Открой рот, — наполненный наполовину стакан оказался в его руках, и когда я, немного замешкавшись, послушно выполнил его приказ, жгущая смесь полилась мне в рот. Она стекала по подбородку, груди, капая на джинсы. В горле все горело: сколько в этой гадости оборотов, мать его?! Легкий привкус меда и ванили вбивался в голову, дурманил и с ехидной улыбкой открывал двери всем потаенным желаниям. Я закашлялся и опустил голову, пытаясь отдышаться. Губы горели, и я провел по ним языком, стирая последние капли алкоголя. Макушку обожгло болью, Саша схватил за волосы и, заставив попросту упасть на пол, сел сверху. Я с внутренним страхом смотрел, как темнота наполняет его глаза, черти в глазах грозили мне всевозможными муками, и я сглотнул вязкую слюну с послевкусием виски. Мягкие губы ласкали шею, а пальцы проходили по коже, груди, надавливая, заставляя кожу гореть и изгибаться. Я обнял его за шею, запутываясь в волосах, пьяное сознание срывало все рамки, а ведь по договору я не мог употреблять спиртное. Кому нужна пьяная шлюха, после блюющая в унитаз? Мне хотелось коснуться его губ, истязать их своими губами, проводить по ним языком, чувствовать его вкус и изводить так, как он сейчас изводит меня. Я дернул за черную шелковую рубашку, пытаясь непослушными пальцами расстегнуть белоснежные пуговицы, а может, и вырвать их и рассыпать по полу. Его рука скользнула на поясницу, заставляя совсем чуть-чуть приподняться, выдохнуть от того, как он елозит на моем пахе. Кровь толчками билась в голове, сердце птицей билось в груди, не стараясь вырваться из горячей клетки. Саша отвлекся, помогая расстегивать пуговицы, и его рубашка улетела куда-то в сторону. Кажется, цепляясь за розы и скидывая их на пол. Интересно, разбилась ли ваза, но стук стекла ворвался в сознание, и, пользуясь моментом, я еще больше приподнялся, впиваясь губами в шею своего хозяина. Он рвано выдохнул и провел по коже пальцами, чуть надавливая. Я медленно провел языком по ключицам, ниже к соскам, касаясь их самым кончиком и млея от того, как тело Саши горит в моих руках. Я кусал, истязал кожу, оставляя красные пятна на его теле, дразнил соски, то прикусывая, то нежно целуя. В голове висел туман, все было на уровне инстинктов, возбуждение яркими огнями скапливалось на пахе, увеличиваясь от мимолетных движений Александра. Он прикрыл глаза, позволяя мне взять немного власти, от которой я дурел, как и от алкоголя. Красные следы от моих укусов на его коже сносили мне крышу. Я хотел большего: стонать и орать под ним и чувствовать, как он двигается во мне. Путь жестко, глубоко, сжимая в своих объятиях. От холода до нестерпимого жара разгон в несколько секунд. Я сжал его задницу в своих руках, пробираясь под джинсы, касаясь маленькой дырочки. И успел только заметить как сверкнули глаза моего хозяина в свете ламп. Я упал на пол и с леденящим ужасом смотрел, как холод в его глазах перекрывает все возбуждение. Глаза в глаза, воздух застрял в груди, не желая выползать, не проталкиваясь ни вперед, ни назад. Сашины руки дернули пряжку моего пояса, а вторая рука с силой ударила ладонью возле головы, я вздрогнул, инстинктивно пытаясь убрать свой горемычный котелок подальше от его гнева. Да, я признал, что зашел слишком далеко для обычной шлюхи, мне нужно было помнить о своем подчинении своему клиенту. — Знай свое место, — шипение разъярённого зверя, а я хотел бы и кивнуть, но почему-то меня манили эти глаза, сковывая ледяными нитями. Он посмотрел куда-то в сторону, и его лицо исказилось. Он встал и прошел пару метров, поднимая что-то на полу, а я пытался отдышаться. От возбуждения джинсы казались тесными, и от этого боль проходила по члену. А от пережитого сердце пропускало удар и снова билось. Саша вернулся, в его руке была одна из красных роз, с ее стебля скатывались капли воды, я попытался отползти, пальцы скользили по полу, но нога, наступившая на мой пах, заставила меня застонать от боли. Саша смотрел на меня сверху вниз с немым торжеством. — Будешь дергаться — я могу что-то сломать… нечаянно, — его лакированные туфли чуть сильнее нажали на возбужденный член, заставляя меня замереть и испуганно смотреть в его глаза, сдерживая желание закричать. — Я… не хотел, — жалкая попытка оправдаться, которая не сработает. Похоже, Александр думал так же, он презрительно хмыкнул и, убрав свою лапу от моего достоинства, медленно сел на мой пах. Его жар и мой испуг разгоняли адреналин в крови, опьянение все никак не хотело выветриваться, усугубляя состояние и мое положение раба. Не церемонясь, бутон с красными лепестками и листьями был безжалостно сорван, я заметил как Саша поморщился от уколов крючковатых шипов, на бледной коже моментально показались царапины, но, кажется, его это не особенно заботило. Я с ужасом смотрел, еле дыша, шептал «не надо». Никакой романтики, и мне кажется, что член упал от холодящего тело страха. Саша наклонился ко мне, скользнул по шее языком горячим искушающим движением, слегка прикусывая, выводя из состояния транса. Губы прошлись по щекам на ухо, прикусывая мочку уха и облизывая. Я медленно выходил из ступора, пытаясь утопить свой страх в его губах, которых все никак не смел коснуться. — Пожалуйста… — еле слышно, с хрипотцой в голосе, смотря на его губы. Саша недоуменно заглянул в глаза, после, понимая, о чем я прошу, наклонился еще ближе, почти касаясь, почти позволяя себя поцеловать... А после мой бок пронзила боль, нитками зацепилась за сознание и разрезала воздух в немом крике. Шипы царапали мою кожу, оставляя царапины с выступившей кровью, тело реагировало моментально: я забился под ним, шипя. Только вот его силы хватало, чтобы, не сильно напрягаясь, сдерживать мои жалкие попытки выбраться. — Прошу, не надо, — я шептал как молитву, смотря в его глаза, когда следующий порез появлялся на коже. Было не столько больно, а неприятно и страшно от его безразличного взгляда, от обычного наблюдения за моими слезами в глазах. Я сжимал его плечи до боли в пальцах и шмыгал носом. Шипы цеплялись за кожу, оставляя на левом боку уже третью царапину, менее болезненную, чем первые две. Сколько их там было? Десять? Я потерял счет времени, иногда переводя взгляд на потолок и прекрасную хрустальную люстру, ставшую свидетельницей моих мучений. Можно было сказать, что бывало и хуже, но каждый раз по-особенному больно, особенно, когда ты не смеешь сопротивляться. Игрушка, которая должна, обязана подчиняться, терпеть, пытаться изобразить наслаждение, когда хочется обыкновенного тепла и домашнего уюта. Разве я много прошу? Наверно много, раз уже последние три года своей жизни служу чьей-то похоти. Неудавшийся проститут не менее грязной богини любви. Я кусал губы, не крича, а только тихо скуля на резкие движения ненавистного цветка. Как мне вовремя вспомнилась картина в холле борделя. Мертвое, говоришь? В руках человека даже мертвое оживает, уж поверь мне, Костя. Я широко открыл глаза, в безумном сознании всплыло его улыбающееся лицо; я не особо понял, когда штаны слетели с моих ног, оставляя в боксерах и туфлях. Какая, мать, ее, ирония. Саша навис надо мной, а я бездумно смотрел на его лицо. Черты красивого лица, на шее красные засосы и укусы, взлохмаченные волосы, красные капли моей крови у него на пальцах. Я смотрел на его поколотые пальцы — мне не было жаль ни себя, ни его. — Ну, что еще? Трахни меня, наконец, — слова вырвались быстрее, чем я смог подумать. Стало как-то все равно, алкоголь еще держал, а смешанный с болью, ломал, выворачивая мышцы наизнанку. — Так и сделаю, не сомневайся, — пожал он плечами, а я успел пожалеть неизвестно сколько раз. Я что, правда думал, что он меня отпустит после моего идиотского вызова? Он даже не снял темные джинсы, только приспустил, смотря на меня с какой-то горечью, провел несколько раз по своему члену, который поднимался. Надо же, где же его возбуждение было раньше? Мои ноги оказались широко разведены, что я там говорил о не разорванных задницах? Саша ввел два пальца, начиная сразу двигаться, мои стоны боли он попросту игнорировал, жёстко растягивал стенки ануса, а я кусал губы, вгрызаясь в них, истязая. Я замер, чтобы не причинить себе больше боли, лежал так называемым бревном и только дышал. Пальцы резко покинули мое тело, меня сжали в объятиях, зажимая рот, когда я заорал от боли и прижали к себе. Он резко вошел и сразу же начал двигаться, с остервенением вбиваясь в тело. Меня начало тошнить от осознания того, что он двигается во мне, касается простаты, вынуждая боль смешиваться с жаркими волнами наслаждения. Я пытался вдохнуть, мыча сквозь его пальцы, яростно хватал воздух ртом, когда он убрал руку. Секунды разбивались болью, ну когда же этот ублюдок кончит? Сколько там этих гребанных мгновений уменьшали мое унижение? Вспышка за вспышкой, пока не почувствовал дрожь его тела, тихий стон на ухо и горячую жидкость заполняющую внутренности. Я боялся пошевелиться, боль билась тупыми волнами, и, казалось, мышцы скручены в тугой комок. Мой стон боли резанул тишину, когда Саша вышел из моего тела. Чтобы как-то облегчить боль, я скрючился на полу в позе эмбриона. Сперма толчками вытекала из задницы. Слезы солеными каплями скатывались по щекам. Жалкая плачущая шлюха — да уж, что еще хуже этого зрелища? Звук застегиваемого пояса и хруст осколков вазы, на которые наступили Сашины ботинки. Дверь открылась и закрылась, а я сжал челюсти и пытался хотя бы одеться. Моим самым большим желанием было свалить отсюда. Дверь снова открылась, и я замер, пытаясь поднять голову. — Саш… - голос Михаила был недовольным, кажется, он хотел добавить что-то еще, но хозяин особняка его перебил. — Не в первый раз. Набери ванну и дай лекарства. Я сам, — холодный голос. Саша опустился возле меня на корточки. Я инстинктивно попытался отползти от него, но от боли только зашипел сквозь зубы. Я и так валялся на самом дне, не хватало еще больше падать в своих же глазах. — Как скажешь, — впервые я слышал, как они общаются, и если при мне Миша уважительно отзывался о своем хозяине, то сейчас в его голосе чувствовалась злость и непонимание. Саша провел по моей щеке тыльной стороной ладони, убирая слезы и успокаивая словами, поднимая на руки. Мне бы и хотелось сбежать от него, а еще лучше — убить нахрен, перед этим трахнув чем-то внушительным по размеру. Но поясница ныла, а задница горела. Поэтому я отстранено наблюдал, как мимо меня проплывают стены и ступеньки лестницы. — Саша, — Михаил вышел за нами в коридор, замерев у двери. — Что еще? — парень остановился, недовольно прикусив губу. — Что мне ответить твое… вашему отцу? Несколько секунд Саша смотрел перед собой, а после перевел взгляд на меня. Я отвернулся, не желая видеть эту рожу. — Ответь, что я согласен, — хозяин удобнее перехватил мое тело. Михаил кивнул и поддерживающе мне улыбнулся. Да уж, поможет мне это. Как будто эта улыбчивая рожа уберет все мое унижение и намажет мне жопу мазью. И пока я был занят перебиранием матов в сторону этого дома и его обитателей, услышал только одну фразу: — Мне нужны его документы, свяжись с Пароновой. Паронова? Но ведь… это моя хозяйка!