Ошейник для Лисицы 2

Восемь дней, девять ночей я простоял на коленях перед могилой своей жены. Я просто больше ничего не мог делать: ни жить, ни есть, ни спать с осознанием того, что Эмерлины больше нет. Много раз меня пытались уволочь от могилы силой, но, понимая, что мне другого не надо, оставляли меня, и я просто шёл обратно. Приносили мне еду, но я не прикасался к ней: кусок в горло не лез. Несколько раз я засыпал, стоя на коленях, но когда просыпался, то на меня накатывали воспоминания и снова силы покидали меня, не давая встать. Я ничего не ел, очень проголодался. Я пил собственные солёные слёзы, вернее, они сами затекали мне в пасть, увлажняя пересохшее горло. Два или три раза со мной спали Арен и Флёр, просто улёгшись на земле. Рядом со мной, рядом с Эмерлиной. Лишь на девятый день, когда я в очередной раз проснулся у её могилы, я понял, что с меня хватит. Я поднялся с колен и повернулся к могиле спиной, пойдя к замку. Все только-только начинали просыпаться, и я, наевшись на кухне остатков вчерашнего ужина, нашёл в себе силы дойти до обрыва, на котором я часто придавался своим мыслям. На этот раз я просто сел на обрыв — довольно небрежно и плюя на всё. Если рухну — буду наслаждаться полётом до последнего, перед тем как встречусь с Эмерлиной… Но ни закат, ни величественные леса под лапами не бодрили ни дух, ни тело. Мыслей не было. Одна лишь изредка проскакивала у меня в голове — «Это я виноват в её смерти», но я уже к ней привык. Что ж, если я виновен, то её отсутствие — лучшее наказание для меня. — А ведь я предупреждал… — раздался у меня за спиной низкий мягкий голос. — Наверно, трудно стоять девять дней на коленях. Что ты хотел этим показать? Я обернулся, сидя на краю пропасти, и увидел шакала в старой коричневой мантии. Посоха у него не было. — Уходи, — попросил я его. — Ты опять дерзишь богу, лис, — строго сказал Селкер, подходя ко мне. — Это опять сон и я не умру, если спрыгну с обрыва? — С чего ты взял, что ты вообще когда-нибудь умрёшь? — ехидно отвечал шакал. — С того, что ты сейчас закроешь пасть и оставишь меня одного. — Я тут же получил чувствительный удар по затылку каким-то тяжёлым и тупым предметом. Удар пришёлся чуть выше виска, почти в ухо, но его было недостаточно, чтобы сбросить меня с обрыва. Потирая голову, я гневно обернулся, оскалившись на шакала, — в лапе у него был тот самый посох. — Не хами, лис. — А что ты мне сделаешь? Стукнешь ещё раз? Бог зарычал, оскаливая клыки: — Я сделаю так, что когда ты умрёшь, то будешь мучиться ещё больше. Я замолчал. Он ведь мог. В мире, где есть магия и боги спокойно спускаются, чтобы поговорить со смертными, существование потустороннего мира было просто неоспоримо. Существование душ тоже было доказано, причём при помощи обычных смертных — не магов. Маги же умудрились доказать, что душа есть у всего, даже у камня. — Как там Эмерлина? — спросил я у него. — Поверь, она не скучает сейчас. Видит тебя… — Я верю, значит, видит… — Не просто видит, лис. Чувствует. Поверь, она может быть ближе, чем хочется… — Не выйдет, бог, — в тон ему, как он называл меня лисом, назвал его я. — Если ты не вернёшь её. — А если это было суждено? — А если я возьму палку и побью тебя? Конечно же, шакал рассмеялся. Не просто рассмеялся — он практически расхохотался, глядя на мою грязную спину. — Ты что, не сражался с магами, лис? Я могу показать тебе, что это такое. Пока он рассказывал, что со мной будет и что после всего этого от меня останется, моя лапа сама нащупала какой-то камень и сжала его. — А ещё я читаю мысли, лис. От меня не скроешься. И в тот же момент, когда он говорил эту фразу, я с рёвом бросился на него, вскочив с края обрыва. Я знал, что простых магов можно ошарашить, никакие простые чувства им не чужды: страх, шок, удивление… Но я действительно не на того напал. Камень пролетел сквозь его глаз, будто шакал был приведением. Я махнул ещё пару раз, на автомате, но кулаки пролетали сквозь его нос так же, как и через воздух. Шакал улыбался, держа свой золотой посох. Отойдя от него на пару шагов, чуть не свалившись с обрыва, я протёр глаза. Нет, он был материален, то, что не было его следов, понятно и так — боги явно не любят пеших путешествий. Но ветка ели, раскачивающаяся на ветру, гладила его иголками по спине и сгибалась, касаясь его тела. Я ещё раз разбежался, но, как только понял, что кулаки не встречают никакого сопротивления, затормозил, чтобы не пройти через него всем телом. Шакал заулыбался шире. Я протянул лапу и потрогал его плечо. Именно потрогал — немного тонковатое, мягкое от шерсти, которую скрывала мантия, плечо. Я ткнул его пальцем в грудь — шакал покачнулся. — Тебя не учили, что тыкать пальцами в бога смерти нехорошо? — Меня учили не показывать, а я… Стой, ты бог смерти? Каким образом?! — Вдруг смысл этих слов дошёл до меня. — Я думал, что ты наш покровитель! — Покровитель… Волков, лисов, всех собак, шакалов, — последнее он произнёс с особым смаком, — и вообще всех, кто имеет нашу кровь. Крови собаки пусть и разные, но вы все похожи… — Но бог… — Смерти, лис. Я видел твою любимую — она была крайне удивлена такому повороту событий. Конечно, ведь не многие умирают так быстро. Она даже не успела сказать тебе что-нибудь. — Оживи её! — крикнул я, но снова воинственный выпад встретил лишь невесомый воздух. — Нет, — твёрдо ответил шакал, убирая мою лапу из своей груди. — Что было, то прошло, лис, и этого не изменить. Я пришёл лишь сказать тебе, чтобы ты не делал глупостей и смирился с этим. Всё остальное может тебя погубить. — А что мне с того, что меня якобы погубит? Да я об этом сейчас мечтаю! — Тогда вот тебе ещё одно предупреждение: ты её там не увидишь! Я лично об этом позабочусь! — Только попробуй… — И попробую. Селкер наконец растворился в воздухе вместе со своим посохом. Постепенно я приходил в себя. Опять бог — и опять со своими советами. Если он может видеть будущее и если он такой всесильный, почему всё зависит только от меня? Неужели наш покровитель и всемогущий бог смерти просто не может сделать так, чтобы я умер? Подстроить любой несчастный случай или просто пихнуть острым концом посоха в спину — и я бы полетел с обрыва, у него бы больше не было со мной проблем. Зачем столько сложностей с моей жизнью и судьбой? Я снова подошёл к краю обрыва. Настолько близко, что кончики когтей на лапах уже не чувствовали земли. Смотря вниз, я подумал о самоубийстве… Но если я брошусь вниз, то ничего не останется и мне придётся потом долго объясняться перед всеми, кого я так люблю ещё здесь, в этом мире. Казалось бы, что может быть проще? Но, вспомнив Арена и Флёр, эту счастливую пару, я понял, что, если их брошу я, с ними обоими случится то же самое, что случилось со мной. Чувствительный к таким вещам Арен никогда не переживёт потерю такого друга, как я. Как он мне признавался, его всё ещё терзает чувство долга передо мной. За Флёр. Он понимал, что, если бы не я, никогда он бы не нашёл своё истинное счастье в виде лисицы с двумя арбалетами. А Флёр просто не смогла бы примириться с моей потерей, как смирилась она с потерей отца. Я отошёл на шаг назад и взялся за левое ухо, продев указательный палец в свою серьгу, которую носил не снимая уже много лет. Избавиться надо от всего. Прости, Эмерлина… Зажмурившись и сжав зубы до скрипа, я силой дёрнул золотое кольцо. Против всех сил логики вместе с ним оторвалась и часть уха. Дикая боль заполнила всё тело, я сразу же прижал ухо к голове и зажал рваную часть лапой, не давая себе скулить от боли. В правой лапе у меня осталось кольцо с куском тонкой плоти, болтающимся на нём. Оглядев кольцо, которое раньше я видел только в зеркале, я потрепал часть своего уха. На кольце осталось немного чёрной шерсти на куске нежной тонкой кожи. Наверно, так моё тело отказывало признать потерю. Я думал, серьга просто порвёт ухо, но оно оторвалось только вместе с его частью. Это было больнее, чем я предполагал, но обрывок чёрного треугольника быстро поднялся на прежнее место. Проверив, как оно двигается, я пощёлкал пальцами у самого его основания — слух немного испортился, но совсем незначительно. А потом я вытянул лапу над обрывом и, размахнувшись, бросил кольцо вниз, в лес. Сверкнув начищенным боком, серьга исчезла на фоне листвы. — И пусть тому, кто её найдёт, повезёт больше, чем мне… — попросил я у неба и побрёл в замок. Несколько дней после этого прошли в трауре. Никто в замке не говорил громко, никто никогда не смеялся. Я почти ни с кем не разговаривал и топил своё горе в тяжёлом вине, сидя у камина в центральном зале. Началась осень, дожди почти не прекращались, зелень деревьев впервые подёрнулась желтизной. Природа завершала свой круг, чтобы потом вступить на новый виток, но на всё это мне было плевать, как и на всё остальное. Рядом со мной зачастую сидели и мои друзья, иногда наши дети. Мы просто размышляли о том, кого мы потеряли. Но вот с Флёр происходило что-то странное. Почти сразу, как я вернулся, пропали две части её ошейника над камином. Периодически они появлялись, и три раза я видел в её лапах напильник или ножовку, но интересоваться её намерениями я не решался. Но способы, которыми она порой помогала мне, превосходили даже самые смелые ожидания. В ту ночь я спал неспокойно: впервые за всё время после её смерти Эмерлина явилась ко мне во сне. Снилось совсем не плохое, скорее наоборот — самые счастливые и прекрасные моменты, но потом раздавался её крик и её слова: «Живи…» Потом сон кончался. И всё начиналось заново — наша с ней встреча, любовь, два года поисков, дети… И снова её просьба и снова темнота. Не выдержав, я кричал, звал её и бежал куда-то… И как только почувствовал лапой её живот, то прижался к её спине, уткнувшись мордой в плечо, плакал, гладя свою потерянную любовь… А когда я проснулся, то понял, что действительно лежу не один. Но вместо белых волос с чёрными кончиками я увидел длинные и чёрные. — Флёр?! — тут же вскрикнул я, отодвигаясь от неё. Она лежала со мной совершенно голая и плакала. — Прости… Но мне пришлось… — Что ты делаешь? Зачем? — спрашивал я, извиняясь и натягивая одеяло повыше. — Ты не спал… Кричал и звал её… Весь замок не мог заснуть… — И ты… — Когда я легла, ты успокоился. Стал гладить меня и плакать в плечо… — Флёр, прости… Но что скажет Арен, когда узнает об этом? — Он… Лис в белом плаще поднялся с пола и отряхнулся, глядя на свою жену. — Я это предложил, Ренар… — Ты с ума сошёл! Ты же её любишь! — Разве ты бы не попросил Эм сделать это, если бы я потерял Флёр? Я замолчал и понял, что попросил бы. Причём настоял бы на этом. — Ренар, я не обижаюсь, — сказала Флёр, поднимаясь и закутываясь в одеяло, — я просто помогаю тебе. — Я не знаю, что и сказать… — Можешь даже не говорить, — тихо посоветовал Арен. — Я ведь тоже самец, Ренар. Я понимаю, что значит потерять жену, особенно ту, которую действительно любишь… — Флёр, укутанная по подбородок в одеяло, отошла к нему, и лис сразу обнял её и поцеловал. Лисица томно посмотрела на меня, и я вспомнил тот поцелуй в лесу, когда я набросился на неё после совета Клитуса встать на четыре лапы. Не успел Арен открыть пасть, я уже перебил его: — Я не буду изменять! Арен сразу закрыл пасть, но потом всё-таки сказал: — Ни я, ни Флёр против не будем. — Лисица в его объятиях кивнула. — Если тебе потребуется… — Мне не потребуется! Я не такой… — Вы же с Эмерлиной… — Это я с ней! Я люблю её. И мы с ней этим занимались только по любви, а не просто ради какого-то удовольствия. — Ренар… — Флёр подняла глаза, — а я ведь люблю тебя. И любила. — Это не так… — Это так, Ренар, — подтвердил Арен, — Так же, как я любил и Эмерлину. — Вы совсем сбрендили. Вы должны быть друг с другом и быть счастливы! — Но мы несчастны без Эмерлины. Мы все были семьёй, Ренар, прошу, признай это… Как я мог это не признать? Когда Эмерлина уходила к Арену и передавала мне свои проблемы через него, а Флёр матом ругала своего мужа, я не мог не признать этого. — Флёр, спасибо за твою заботу… Но это зайдёт слишком далеко. — Просто знай: я не против. Арен и Флёр покинули меня, оставив в одиночестве, а я погладил место на кровати, где совсем ещё недавно лежала Флёр. Матрас сохранил её тепло, даже её очертания. Не выдержав пустоты, я лёг на это место и сразу вспомнил, как мне было хорошо с Эмерлиной… Прошёл ещё месяц без неё. Я отрёкся почти ото всех, ни с кем не говорил. Лишь с Флёр или Ареном я перебрасывался парой слов, а все остальные начали даже говорить, что я онемел от горя. В чём-то они были правы. Самый тяжёлый разговор за весь месяц был с моим сыном Карлом. Мы, как обычно, ели за общим столом какую-то утку, а Карл смотрел больше на меня, чем на еду, и поэтому часто промахивался мимо рта, а часть еды вообще сыпалась на пол. Когда все разошлись и поблагодарили Флёр за чудесный ужин, Карл остался на месте. Поняв намёк, я сел обратно, смотря в его глаза. — Ты убил её, — без вступлений и церемоний начал мой сын. Ему было всего четырнадцать лет, а он уже понимал такие вещи. Мне иногда становилось стыдно за себя: он отчитывал меня на очень жестокие темы, но сейчас я точно знал, что ему сказать. Я кивнул и сложил лапы на груди. — Если ты хочешь поговорить об этом, то ты выбрал неподходящее время и место. — А у тебя теперь всегда будет неподходящее время, не так ли? — Карл, окстись! — крикнул я, не дожидаясь, пока он перейдёт к обвинениям. — Ты обвиняешь меня в её смерти? Обвиняй, я тебе не запрещаю! Но говорить такие вещи я тебе не позволю, и если ты продолжишь, то я покажу тебе, щенок, кто тут главный. Сказал я довольно резко и грубо, но Карл оставался спокойным. — При матери ты никогда не называл меня так. — Как так? — гневно бросил я. — Щенком, отец. Я оглядел Карла. Конечно, на щенка он не тянул, вымахал с меня и теперь доживал свою сознательную жизнь. Взрослеем как звери — стареем как люди… — Тебе четырнадцать лет, а мне уже под тридцать. Я за свой век повидал куда больше, чем ты, и куда опытнее тебя. — Ты учил меня честности, оставаясь вором и лжецом! Отец, я действительно не понимаю, как такое возможно! — А вот так, Карл. Возможно настолько, что мой собственный сын обвиняет меня в вещах, которых я не совершал никогда. — Это всё из-за тебя. Не было бы тебя — сейчас бы было всё хорошо! — начал Карл. — Не было бы меня, ты бы со мной сейчас не разговаривал. — Да какая разница! Ты что, никогда не видел, как несчастлива мама, как она плачет? — Видел. Много раз я видел её слёзы и всегда утешал её. — Ничего подобного! Ты не утешал её, когда её слёзы видели мы с Лимой! Потому что плакала она потому, что тебя не было рядом! — А сейчас её нет рядом со мной и сил реветь у меня уже не осталось, Карл, — парировал я. — Ты, отец, был очень эгоистичен! Ты всегда думал о себе, а потом уже о маме! Не говоря уж обо мне или сестре! — Я делал всё, чтобы вы могли выжить и нормально получить образование. — Нас всему учила наша мама! Всему! Ты хоть чему-нибудь меня научил за всю мою жизнь, а? — Чему ты хочешь научиться от меня? Воровству? Научиться умело лгать, глядя в глаза тем, кого любишь? — Да ты и сейчас лжёшь! — А может быть, и да. Я тебе скажу правду сейчас: этот разговор мне неприятен и я хочу его закончить. Ты говоришь о вещах, которых не видел, так что не верь никому. — Я видел мёртвую мать, которую ты принёс на лапах в этот замок. А потом я видел, как ты закопал её своими же лапами! — Да потому что так должно было быть! — Я ударил кулаком по столу. — Потому что это было правильно! — Было правильно что? — Я люблю её, Карл! Запомни это раз и навсегда! Я люблю твою маму больше жизни — и она всегда понимала это! Отвечала мне взаимностью! Чего тебе непонятно, Карл?! Вот тут лис и опешил, откинувшись на спинку стула. — Если бы я убил её вот этими лапами, — я поднял лапы и потряс ими, — в тот же день я бы отгрыз их сам себе, но я этого не делаю. Если бы я попросил её убить, я бы вырезал себе язык! И вырезал бы его любому, кто только бы посмел заикнуться об этом! Но её убийца сейчас плавает в море с шестью ножами в теле! Потому что сейчас я уже достаточно наказан, Карл, так что перестань меня мучить и занимайся своими делами! Из жилетки я достал небольшой значок командующего разведывательным отрядом Клана и бросил его перед сыном. — Ты… — Вот тебе. Займись делами. — Отец… — Я поговорю с Флёр. И не спорь, обратно я это не возьму. Решительно встав, я отправился в спальню, где снова упёрся носом в подушку и разрыдался. День за днём, час за часом проходили минуты и секунды без Эмерлины. Проходило только время, но мне не становилось легче — даже наоборот, я всё больше и больше скучал по ней. Стремясь хоть как-то занять себя, я шпионил немного за Флёр и вынес все цветы Эмерлины из спальни, в которой из-за этого стало необычайно пусто и тоскливо. Всё равно спал я теперь там довольно редко — чаще на кушетке в главном зале или прямо в кресле, в котором засыпал, сидя перед камином. Результаты шпионажа дали довольно интересные, но непонятные результаты: Флёр спиливала шипы со своего ошейника. Зачем она это делала, я не понимал, но сил на то, чтобы поинтересоваться, у меня не было. Приключения, казалось бы, кончились, но всё-таки во мне загорелся былой огонёк азарта, когда одним поздним дождливым вечером ко мне подошла Флёр. Заговорщически осмотревшись, она присела на край кресла и, не смотря мне в глаза, закурила. — Что-то произошло? — тихо спросил я. — Пока нет. У меня к тебе один вопрос. — Задавай. — Где последний кусок ошейника? Я вздрогнул так, что Флёр чуть не упала с подлокотника. Я удивлённо посмотрел на её затылок. — Ошейника? Зачем он тебе? — Нужен. — Ты хочешь собрать ошейник обратно? — предположил я. — Но зачем? — Кто тебе сказал такую глупость? Скажи мне, и он получит стрелу в глаз прежде, чем успеет сказать «это не я». — Флёр, последний тебе может быть нужен только в одном случае — ты хочешь собрать ошейник снова, и я боюсь, что вынужден буду тебе помешать. — И не пытайся. Во-первых, ты мне ещё нужен живым, а во-вторых, у меня и так много тех, кто хочет остановить меня. — Арен-то знает? — Нет. И знать не должен. Так что держи язык за зубами, или я сделаю так, что ты больше никогда не откроешь свою пасть. В этот момент она напомнила мне ту Флёр, которая уже очень давно спрыгнула на палубу яхты моей жены. Говорила она грубо, тоном, не терпящим возражений. Ему было довольно сложно противостоять. — Кусок лежит у меня в той жилетке, в которой я ходил тогда. Я не вынимал часть с тех пор, как ты сняла ошейник. — Хочешь сказать, восемь лет он лежал у тебя в жилетке? — Ну, у меня же не одна жилетка… — немного смутившись, ответил я. — Хорошо. Ты не возражаешь, если я пороюсь в твоих вещах? — Никаких проблем, ройся. — Спасибо, Ренар. — Она похлопала меня по плечу и пошла наверх, в мою спальню. Но мой хвост сам собой дёрнулся за ней. Всё-таки нельзя было вечно скорбеть о своей потере — моя жизнь ещё продолжалась, и мой характер ещё не совсем изменился. Я оставался таким же любопытным и хитрым лисом, как и раньше. Поэтому я решительно встал с кресла и последовал за ней, чтобы в тайне от неё узнать, что она хочет. Как в старые добрые времена, я, перебираясь по стенам, прижал ухо к двери и чуть приоткрыл его, рассматривая свою спальню. Щель открывала мне прекрасный вид точно на гардероб, в котором висела верхняя одежда. Флёр методично перебирала жилетки и проверяла все карманы, даже секретные. Кусочек ошейника она нашла в самой последней. Покрутив его в лапах, она достала из юбки (как она туда их запихнула, я так и не понял) две оставшиеся половинки и сложила ошейник. — Прекрасно… — тихо прошептала она и убрала всё обратно, оставив себе ошейник. Я лишь успел вжаться в стенку и слиться с фикусом, за которым я так любил прятаться, как Флёр распахнула дверь и решительно пошла вниз. Когда я шпионил за своими детьми, мне надо было идти к Эмерлине, но сейчас спешить мне было некуда, поэтому я поспешил вслед за главой Клана. Не особо удивившись моему отсутствию в главном зале замка, Флёр распахнула двери на улицу и пошла сквозь ночь куда-то в Клан. Глаза перестроились на ночное зрение практически сразу, и мне не составило труда следить за лисицей. Будто стараясь запутать след, Флёр петляла через лес некоторое время, а потом повернула в сторону старой территории и направилась туда. Шла она около получаса, я держался на порядочной дистанции, следя, чтобы я оказывался с подветренной стороны, не забывая о её нюхе. Ночью, в лесу, мы полагались не столько на зрение, сколько на все остальные чувства: слух, нюх и осязание. Флёр топала в лесу на каблуках, но при этом умудрялась двигаться почти бесшумно и совершенно незаметно, как маленькая мышка. Она то и дело совершала разнообразные акробатические этюды, ловко перелетая через большие поваленные деревья и овражки. Я же только пачкался, с диким грохотом преодолевая подобные препятствия. В результате она дошла до старой территории, там, где её не заняли эвы. Их тут не было по очень простой причине: на опушке леса стояла небольшая, еле заметная землянка кланового мага. Флёр направлялась к Хелен, сомнений не было. Но, как только она подошла к земляному валу, она не стала никак подавать какие-то сигналы, извещая о своём прибытии. Зато у меня за спиной раздался совсем тихий хлопок, от которого, впрочем, зазвенело в ушах. — Кажется, великого хитреца всё-таки перехитрили… Я рывком обернулся и, конечно, уткнулся носом в бюст Хелен. Одета она была как всегда откровенно. — Не такой уж я и великий… — Я сделал пару шагов назад, посмотрев на Флёр. — Великий-то великий… Хитрецы всегда погибают от недостатка хитрости, — тихо рассмеялась Хелен. Я посмотрел ещё раз на Флёр — она пошла в нашу сторону, — а потом на Хелен, немного угрюмо. Смех мне сейчас казался совсем неуместным. — Ренар, нам надо поговорить, — начала Флёр, подходя к нам, — зайдём? — Зачем тебе ошейник? — Я подловила тебя на твоё собственное любопытство, Ренар. Ошейник ещё понадобится. — Подловила, да? А что было бы, если бы я не вышел за тобой? — Ты же вышел. Я гневно фыркнул и посмотрел на двух самок. Хелен улыбалась, а Флёр явно волновалась о чём-то. — О чём вы хотите поговорить? — Это очень личный разговор, Ренар. Хелен оставит нас. Волшебница серьёзно кивнула и буквально растворилась в воздухе. Флёр взяла меня за лапу и повела к жилищу Хелен. — Флёр, но почему именно у неё? — Землянка неплохо заколдована, и нас никто не услышит, даже если очень захочет. — А Арен об этом… — Не знает! И тебе бы это знать не стоило, но сейчас я предлагаю тебе узнать это и хорошенько подумать. — О чём? Флёр, не ответив, втолкнула меня в землянку и сразу же спрыгнула за мной, закрыв за собой дверцу. На ощупь она нашла керосиновую лампу и поставила её на стол. — Присаживайся, — велела она мне, кивнув на небольшое кресло посреди единственной комнатки. Я уселся и немного поелозил в нём, устраиваясь поудобнее. Флёр чуть убавила свет от лампы и села передо мной в другое, точно такое же кресло. Мы с ней долго сидели друг перед другом, смотря на собеседника. Сложив пальцы перед носом, лисица молчала. — Так о чём ты хотела поговорить, Флёр? — начал я, стараясь прервать неловкую паузу. — Не поговорить. Рассказать. — Флёр явно волновалась, даже дыхание у неё участилось, она нервничала, перекладывая лапы то в одну, то в другую сторону. — Ты знаешь, я умею хранить секреты. — Дело не в секретах, Ренар. Дело в тебе. — А чего во мне такого необычного? Мне нельзя и по жене своей поскорбеть? — Тут опять-таки дело не в этом… — Она глубоко вдохнула. — Пообещай, что будешь верить мне. — Я всегда тебе верю, — честно ответил я. — Тогда я начну с общего. Ренар, ты отлично знаешь, что такое судьба. Некий путь, предначертанный нам сверху, по которому мы все идём. Некоторые верят в это, некоторые — нет. Лично мне безразлично, во что верить, потому что верю я только своим глазам. Я наклонился вперёд, внимательно слушая лисицу. — Судьба никем не определяется. Она есть — и её нет. Зачем она, откуда и кто ей управляет — никто не знает, даже боги. — Мы сами управляем своей судьбой, — вставил я, и Флёр сразу показала мне указательный палец, будто пытаясь этим что-то сказать: — Именно. Сами, и только сами. И так иногда получается, что мы сворачиваем с дороги и идём наперекор. Тогда может случиться что-то плохое, а может, и что-то хорошее. — Я всё это знаю, Флёр. — Это радует. Но скажи мне, если ты так много знаешь, то можешь ли ты сказать, была ли предначертана смерть Эмерлины, или это произошло из-за того, что она свернула с пути? — Я свернул с пути. И потянул её за собой… — грустно ответил я. — Жаль, что на той дороге не оказалось места на двоих. — Печально, лис. А теперь та история, которую я тебе расскажу… Она может показаться тебе фантастической и нереальной, но я прошу тебя просто поверить. Произошла она примерно восемь лет назад, но говорить о времени в моём случае довольно сложно. Начну я с небольшой легенды… — Она замолчала и понурила морду. — Начинай же, Флёр, — попросил её я. — Многие тысячи лет назад, Ренар, этот мир был создан. Именно создан — сразу таким, какой он есть сейчас. Кем и зачем — сейчас неважно, но создан он был с определённой целью. Он кому-то понадобился и кому-то нужен, чтобы хранить здесь одну очень важную вещь. Вещь эта называется временем. — Как это? — не понял я. — Смотри. Мы с тобой живём, двигаемся, дышим — перемещаемся во времени в одном единственном направлении. Время вроде бы бесконечно — оно никогда не закончится. Точнее, не должно закончиться, но ведь когда-то оно началось, ведь так? — Логично… — И чтобы начать время, понадобилось что-то. То, что сейчас двигает стрелки часов в нужном нам направлении и позволяет нам жить, развиваться. Это что-то на самом деле живое. Я постепенно осознавал весь тот бред, который несла Флёр. Бред бредом, но что-то логичное в этом было. — Этот кто-то был назван Демоном Времени. По крайней мере у нас. Как его называют другие — я не знаю, но нам другого и не нужно. Так вот, Демон этот был заключён в некий артефакт, который для сохранности поместили сюда, в наш мир. Его, конечно, надёжно запрятали и хорошо охраняют, но пробиться к нему можно и, в принципе, если оно того стоит, взять его. Обладатель артефакта наделяется могуществом, бо́льшим божественного, подчиняет себе все стихии этого мира, а самое главное — у него есть всего один шанс управиться с временем. — Что за детские сказки, Флёр? — Я уже собирался встать. — Я думал, что ты серьёзнее… — Сиди и слушай, лис… — велела мне Флёр и понизила голос до шёпота. — Легенда легендой, но в любой легенде есть доля правды, не так ли? — Да, в любой. Кроме тех, в которых рассказывается обо мне. — Так вот артефакт существует. И я держала его в лапах однажды. — Что? — я вскинул брови. Если Флёр не врала… — Всё очень просто, Ренар. Мне надо было исправить свою ошибку. Очень грубую, но маленькую ошибку, которую я совершила в своей жизни. — Что за ошибка? — сразу поинтересовался я. Лисица тяжело вздохнула и откинулась в кресле. — Как я и говорила, восемь лет назад я встретилась с вами. С тобой, Ренар, и с Ареном. Это была моя судьба, но это произошло не сразу. — То есть как это не сразу? Свет почти померк, и тьма закрыла глаза Флёр. Я видел только её пасть. — Когда на меня надели ошейник, это было большое горе, но всё было терпимо. Спустя полгода мне пришлось мириться с потерей своего любимого, а потом снова бежать за жемчужиной в клан гиенам. Выкрав её, я побежала к морю… — …и попала к нам на яхту, — продолжил я за неё. Флёр подняла глаза. — Но, свернув кое-где в сторону Клана, я побежала вдоль берега и даже не увидела вас. Потом, когда я добежала до клана сама, я поняла, что гиены добрались туда вместе со мной. Их было немного, всего десяток, но четверо постовых не смогли дать отпор одними стрелами, потому что они выбежали мне навстречу. Наши враги тогда подстрелили всех четверых, а потом вошли в клан и смогли всё разузнать — где лежала жемчужина, главный дом и много чего, чего никогда они не смогли бы рассмотреть с воздуха. Конечно, у нас поднялась тревога и шестерых мы убили, но четверо ушли. Война началась не четырнадцатого августа, а за две недели до этого — конечно, мы ничего не знали. Они застали нас врасплох и перебили почти всех, но часть Клана, около пятидесяти лис, осталась в живых и рассосалась кто куда. Мой отец погиб, а без своих братьев я была почти беззащитна. Я побрела к тебе, Ренар. — Она посмотрела на меня, и снова глаза скрылись в темноте. — Тебя, конечно же, не было, но я смогла пробраться в замок и там ночевать пару дней, пока ты не вернулся обратно с водой из тайного города. Застав меня у себя в замке, ты не стал поднимать шум — я бросилась на тебя и быстро связала, но ты выбрался и с помощью Арена смог связать и меня. Но, как только я была беззащитна, Арен вырубил тебя, ударив стулом, и тогда пришёл Изенгрин со своими расчудесными наручниками. Увидев меня, он обрадовался неслыханной удаче: за меня, если ты помнишь, тогда давали очень большую сумму денег, и у него были все основания делать со мной что он хотел. И он сделал. — Она пару раз кивнула, подтверждая мои догадки. — Но, к сожалению, он решил оставить меня и не вешать сразу, а сдать потом, живой… А тебя он повесил. И Эмерлину, и Карла, и Лиму. Тебя выставили убийцей и моим сообщником, и это Изенгрину удалось как нельзя лучше. Я сидел и молчал, слушая такую историю с огромными глазами. Это было похоже на плохой сон Флёр. — А пока я отсиживалась в камере у Изенгрина, он пользовался мной так же, как и гиены. Лишь благодаря своему опыту я смогла не сойти с ума опять, да и условия у него были получше. Но выбраться оттуда я снова не могла. Через три недели за мной пришёл Арен. Бедняга так сожалел обо мне, но, так как мы с ним виделись второй раз в жизни, он ещё не совсем разобрался в своих чувствах, поэтому, как только я получила свои арбалеты обратно, я убила его. Да. Никакого прощения он от меня не дождался и отправился в речку около замка кормить рыб. Флейту его я забрала себе и довольно быстро выучилась играть на ней, так что стала… почти неуязвимой, да. Хех. — Флёр усмехнулась и снова переложила сапоги с одной стороны на другую. — В общем, в гордом одиночестве я металась по свету несколько лет. Изенгрин довёл это государство до ужасного состояния и занял королевский престол. Как только он стал королём, стало немного лучше, но это всё делалось, чтобы наше государство смогло потихоньку подминать под себя другие. В результате он нашёл меня в Феланоксе, где я пряталась от его преследования. Но, перед тем как он сумел найти меня там, я узнала легенду о некой жемчужине времени, которая якобы меняет судьбу там, где ты совершил ошибку. Тот, кто мне об этом рассказал, погиб на следующий день, — дополнила лисица и продолжила: — В общем, мне было всё ясно. Я выяснила у кое-каких магов, куда мне идти. Путь лежал через пустыню, на восток. К самому-самому морю. Там, где море и пустыня сходятся в одно, стоит величественный, прекрасный город. Но, когда я пришла туда, там было уже пусто. Я нашла жемчужину. Флёр замолчала, смотря на меня. Но её удивительная история так ошарашила меня, что я только через две минуты смог открыть пасть: — И… Что потом? — У меня была цель, Ренар. Цель, к которой я шла и ради которой я натерпелась всех этих несчастий. Я следовала только ей. И Демон вернул меня точно в тот момент, когда я совершила ошибку. — Что это был за момент? — спросил я, поняв, что она опять замолчала. — Тогда… Когда я убегала от гиен. Да. Демон рассказал мне, что смерть моих братьев была нужна. И ошейник тоже. Но мне надо было всего лишь встретиться с вами на яхте. И построить другую жизнь, Ренар. Просто, убегая от гиен, я свернула в другую сторону. Попала к вам. И сейчас у тебя и Арена есть жизнь. Благодаря мне. Я смотрел в её глаза и боялся её слов. Мне не хотелось верить в такое, но она не лгала мне, я был уверен. — Ты… ты… — начал я, но Флёр заговорила уже решительней. — Предложение у меня простое, Ренар. Завтра мы с тобой собираемся и идём на восток. — Чтобы снова найти жемчужину… Чтобы… — Но Ренар, запомни одно, — перебила меня Флёр и наклонилась поближе. — Если Эмерлине суждено было умереть, тебе уже никто не поможет. Но если ты совершил ошибку… — …то Эмерлина вернётся…