остатья с луной

– Адик, если я тебе не расскажу, я взорвусь… – Стас почти бежал рядом с ней по коридору, – я за себя не отвечаю, порву их всех нах и уйду с работы. – Стоп, Стас. Это уже превышение всего на свете. Мы на работе. Так давай о работе. – Ада с вызовом вышагивала в своем собственном ритме, игнорируя скачки и подпрыгивания Стаса, пытавшегося идти с ней в ногу. – Так я же о работе! О пациенте по имени Марк! А ты о чем подумала, Адик мой… – Ну, мало ли о чем… О той ночи… в гостинице, например. Мне как-то не до твоих… хмм… отчетов. Может повернуть??? – Адинька! Светилко мое! Не нужно о наболевшем… больном… То есть, нет! Как раз таки о больном!!! И так надо, так надо, Адик! – Стас рванул и, забежав наперед, буквально поймал Аду в объятия. – Руки! Руки прибрал на место и шаг назад сделал! – Стас послушно отпрыгнул и комично вытянулся во фрунт. Только в глазах не было обычного для него легкомысленного ернического выражения. В глазах как раз-таки была нескрываемая тревога и боль. – Идем ко мне. Есть «пустых» полчаса, уложишься? – Ада сорвалась с места и зачастила в прежнем направлении. – Прощай, мой долгожданный ланч. Здравствуй, мой эгоистичный друг. – Адик, с меня ланч, обед, ужин… Выбирай, что хочешь! Но что-то одно…На все у меня средствов не хватит… – Стас с воодушевлением семенил рядом, подстраиваясь под темп почти бегущей Ады. – Располагайся, полдруга! – Ада распахнула дверь своего кабинета перед Стасом и рукой буквально подпихнула его к креслу. – Только учти – время! Давай все же коротко и по делу. Интим не предлагать! Никаких сюсюсю-мимими-няняня! Ясно? – Ясно. – Неожиданно серьезно, без обычных своих ужимок ответил Стас и мягким толчком отправил Аду в кресло напротив. – Адочка, дело действительно серьезное, и без твоего вмешательства нам не обойтись… – Нам? Кому это, уточни! – Нам всем. Тебе, как лечащему врачу; мне как психотерапевту и… хм… другу; ему, конечно, как нашему пациенту и, снова – другу. Ада нахмурилась и застучала пальцами по подлокотникам кресла. – Тэкс, поправочка. Пациент выписан, карта закрыта, почти полгода все в шоколаде. Поэтому еще раз уточняю, что за надобность? – Хммм… В шоколаде то в шоколаде. Это днем может и в шоколаде, а вот ночью… – Стас потер кончик носа, – Шумное дыхание, беспокойство, метание в постели. Иногда испарина или повышение температуры. Да, снохождение бывает время от времени, но только в пределах замкнутого пространства. Если дверь комнаты закрыта, может перебраться на пол и спать там. Как кот свернется и сопит… – А можно без этого интима? – Ада отвернулась, скрывая снисходительную улыбку. Сколько времени прошло после той знаковой «шоковой терапии», когда Стас умолял ее «промыть» память Марка, а затем и его, чтобы разом решить болезненную проблему под названием «любовное наваждение». И вот теперь она снова между ними – то ли проблема, то ли судьба… Почувствовав важность момента Ада собралась и надежно устроилась в кресле, засунув руки в карманы и скрестив пальцы. Зная азартность Стаса, она предполагала скорую развязку этого «дюдюктивного» сюжета, но вот чтобы так быстро и прозорливо… – А штойта ты в защиты ушла, Адусь? – Стас с подозрением посмотрел на ее запрятанные в халат руки и с вызовом заглянул в лицо. – Мне ведь не показалось, что ты упираешься и хамишь не просто так! Колись, полдруга! Я ведь проинтуичу и выдам в эфир – мало не покажется! – Тебе не показалось. – Ада усилием воли подавила желание все рассказать Стасу и приняла сосредоточенный вид. – Но СЕЙЧАС я внимательно слушаю тебя, мой озабоченный друг! Горя азартом находки, Стас не заметил нюансов ее настроения и максимально придвинулся навстречу вместе с креслом. – Адик, ты помнишь, мои потуги по поводу расспросов Ольги? Помнишь, как упиралась Анжелика, блин, маркиза без короля, дико переживая за свою «больше чем подругу»? Помнишь, как все это замялось и стало неважным после того, как мы «переспали тему» и Марек пошел на контакт? – Ну, не вопрос, помню… – Так, вот. Мальчик наш не просто так себе браслетики на запястьях вырезал и фенечку на шейку плел. Мы тогда с тобой по фоткам вычислили, что ясный улыбчивый образ подростка вдруг сменился на более чем взрослый, пропал блеск и задор, зато появился шарм хрупкости и уязвимости. Так? Как наша маркизочка об этом лепетала? «У него образ такой: с виду субтильный и хрупкий, но внутри он выносливый и твердый». Так? – Ну, допустим, так… – Ада согласно кивнула головой и с опаской глянула на профиль Стаса. – А теперь, Адик мой персональный, вспоминай: почти через полгода наш мальчик, ну, Марк, то есть, решается на эту проделку с руками. И в папке с очередной фотосессией появляются пару интересных фото, где на руках Марека видны следы жесткого связывания или сковывания. Помнишь, меня еще торкнуло на пор… тале это поискать? – Ну, помню-помню, не в маразме исчо! – Ада нетерпеливо дернула руками в сторону стола с компом. – Так вот. В приватной беседе, прости за интим, Марек мне намекнул, что женщины для него больше чем источник зла… – Прости, Стас, перебью… Это вот сейчас все для чего ты мне говоришь? Типа объясняешь мне, в чем причина нетрадиционной ориентации Марка? Пытаешься банально выстроить цепочку причин? – Нет, Адочка! Грубее все и пошлее. Пытаюсь намекнуть по намекам Марека: тупая, тщеславная мамаша – ее типо-подруга, исчо та извращуга – ее агентство, а на самом деле – бордель! А дальше – сама догадайся что… Ада слегка покрылась румянцем и растерянно заморгала, никак не ожидая такой прозорливости: – Эээээ… Ты хочешь сказать, что Анжелика сама, возможно даже зная, вручила сына Ольге? А Ольга подари… навязала мальчику первый опыт? – Пока четко и уверенно сказать не могу… Но по реакции нашего мальчика на некоторые… ммм… посягательства… могу утверждать, что для него это не только повод для флэшбека*, но еще и панической атаки*. Вот так! И там не только Ольга гусеницами прошлась, там как минимум стадо таких уродов… – Стас словно споткнувшись, прервал монолог и опустил голову на ладони рук, поставленных локтями на колени. – Ада… он ведь это мне не может вот как я тебе выдать… – вымученно прозвучало вниз, – он по капле все это выдает ситуативно, иногда через немыслимые ассоциации*… А, зная, что я это знаю и понимаю как никто другой… Ад… Это его личный, незатухающий ад… Прости за каламбур, черт… – Стас почти застонал, и, сделав над собой усилие, выпрямился в кресле. – Он ведь и в универ поступил на психологию, чтобы найти ответ на свой вопрос: «Почему он? Что в нем не так?». Наивняк был зеленый… А там все такие же… с «вопросами» и «тараканами», Светова этого возьми, например… Да и я… не лучше… – Стасик, ты эти свои рефлексии для другого раза прибереги! Ты можешь четко обозначить, что нужно? – Защитная реакция Ады на чужую боль вышла вместе с отрезвляющей деловитостью. – Что конкретно ты хочешь от меня, Стас? – Я хочу, чтобы ты как минимум поговорила с Мареком – это раз. Он тебе не просто доверяет, а боготворит со случая «шоковой терапии». – Приятно, мля… Это значит, что в его представлении я не женщина, а достойный уважения мужиг! Фраза дня: «От ож я – мужик!». Спасиб, вам, ребята! – Да, ладн, Адик! Ты же нам больше чем полдруга на каждого! Ты… – Хватит, проехали… Давай дальше! Я – мужик, достойный доверия Марека – это раз? Что у вас на два-с? – Ну, не мне тебя учить, как получить доступ к той инфе, что он прячет в тайниках подсознания… Это – два. – Стас промямлил это, делая над собой явное усилие и, ожидая привычной бурной реакции, потихоньку начал вжимать голову в плечи. Но реакция Ады его явно сбила с толку. – Это разумно, с одной точки зрения. Снять запрет я могу, распрячь память как нечего делать… Но что делать с картинкой? А если там не только то, о чем ты уже догадался? А если там все еще страшнее и больнее? Ты хочешь это знать? А он? Захочет ли все это снова пережить? И, вообще, закончилось ли оно для него? Видимо, нет… Если ты о его персональном пекле заговорил… Ой, Стас! Боюсь я за нашего мальчика… Все не так просто как мы тут разложили. Ада медленно и как-то обреченно встала из кресла и сделав пару шагов к окну, застыла, уставившись в тусклую картинку внутреннего двора больницы. – Для начала – чистый мальчик и взрослое насилие. Это раз. Работка исчо та: подозреваем, что Ольга наша «мамой» подрабатывает, возможно, в международных масштабах. Это два-с. То есть, сама садик садит, сама его и поливает… А дальше – еще страшнее. Мальчик воспитанный, сдержанный, одиночеством подкормленный. Эталон мужской у него как надо сформирован: мужчины не плачут, не стонут и до последнего боль терпят. А со временем начинают получать от этого кайф… И вот она – ловушка для лунного мальчика. Он считает себя испорченным, но не сломанным, понимаешь? Сколько мог, он в себе эту темень держал, а когда уже все мыслимые объемы переполнились – вынес себе приговор. Так что самурай наш мальчик, а не избалованная «маделька»! Поэтому все так серьезно и непоправимо получилось. И то, что мы, олухи, дали трижды ненужный ему шанс жить – дало повод измученному мозгу перекрыть все болезненные воспоминания и искать спасения в теле. В твоем, между прочим… Спокойный и безэмоциональный голос Ады почти ввел Стаса в транс, а содержание речи повергло в оторопь. Повисла вязкая тишина и ему захотелось перестать дышать, чтобы уйти в этот удушающий покой. Шаги Ады по кабинету сбили этот давящий морок и вернули в реальность: – Все, Стас, решение принято! – Ада снова грузно плюхнулась в кресло и нервно затолкала руки в карманы. – Ничего я «вскрывать» не буду, и в память его не полезу. И тебе, мой друг этого не советую. Все, что было – уже было. И если ты хочешь, чтобы он жил – будь рядом, он тебя выбрал. Будь вместе с ним. Аминь. – И ты ему не поможешь? Даже не попытаешься? – Стас удивленно уставился на подругу, не узнавая ее привычные повадки. – Уж в любом другом случае, ты бы, Адик, уже бы по локоть в мозги влезла и все в них по местам расставила. Неужели боишься? – Дурак ты, терапевт психов и не лечишься, хоть я у тебя под боком. Мы же не зря его лунным мальчиком зовем. Тонким, чувствительным, ранимым. И его состояние… Это похоже на фазы луны. Убывает его тревога вместе с приливом твоего внимания и заботы, он отражает твой свет, он наполняется твоим теплом. Что бы я сейчас не предприняла – это уже будет грубым и непредсказуемым вторжением в его мир. Который, кстати, он отстроил сам не без твоей помощи. Так что, прости, мой друг, я тебе не помощник… – И еще… Признай, Стас, ты врастаешь в него, ты уже от него зависим. – Ада снисходительно пошлепала Стаса по коленке и ткнула кулаком в плечо. И дальше с сарказмом: – Ну, и кто тут соплежуйством занимается? Цветок ты мой запоздалый!* Мне-то можешь не втирать о своем долге врачебном. Я ведь тебя насквозь вижу. И, заметь, по ушам тебе не тру, мол, «Что ты делаешь? Ты же не такой! Ты же натуральный»… – Бля, Ад, я же с ним как с собственным ребенком себя веду! Словечки всякие детские, трогать его хочется везде и баловать как дитя. У-у-у, я совсем кретином становлюсь рядом с ним. Посмотри на меня, Адик! Я придурок, да? – Нет, Стас! Ты полноценный дурак! Окончательный. С большой буквы. Что за хню ты несешь! Ты себя в зеркале видел? Глаза свои наблюдал как-нить, психов терапевт! Ты же светишься весь, сияешь как начищенный пятак. Ты же помолодел лет на десять, нет, вру на пять, на пять. Больше тебе не надо. – Замахала Ада руками. – Подобрался весь, плечи развернул и профиль выровнял. Даже походка стала такой… спортивной, что ли. Ты же сто лет как в качалке не был. А тут, что за напасть, охаешь по потянутым мышцам, кайф ловишь от упругого пресса. Прича на голову вернулась, не прошло и эндцать лет! – Э-э-э, полдруга! Ты че, хочешь сказать, что я огомосятился совсем? Ты мне исчо про маникюр задвинь! Стас возмущенно подхватился с места и возбужденно зашагал по периметру комнаты, наматывая круги. – Эй, там, на острове! Совсем повело? Не ожидала. Вроде приличный чел, терпимый и понимающий, и вот оно – самцовое, животное! Ты, прежде всего влюбленный человек. Не вякай, потерпи. Я тебе только раз это скажу, больше смысла нет. Тебе, полудурку, такое счастье выпало – чувствовать такое благо, стремящееся именно к тебе и вверяющее тебе себя целиком! Иди, найди, если сможешь! Ага, искал уже? И что? Зеро. Какая разница кто – женщина, мужчина? Кому до этого дело? Только тебе. Кому от этого плохо или хорошо? Жизнь – твоя, чувства – твои, счастье – твое! Что еще нужно? И мальчик твой – чудо одно на миллион. Ему бы славу как сверхкомпенсацию за всю эту боль, он бы всех этих андрогинов, вроде Сташко и Пежича на раз в утиль отправил. А он разделился и спрятался: настоящего, светлого – в очечки и образ ботана, а того, как он считает «испорченного» – в тусовку эту ольгину. Ну, каково? И тебе, счастливчику, и умничка-ботан и умелец-любовник в единстве как подарок достался. Ты так не думаешь? Нет? – Вау, Адик! А ты сюрприз, полдруга! Вот ты как это видишь! – И исчо рас дурак, ты, Стас. Об этом не сообщают в приватной беседе, это носят с собой всю жизнь, пока не нужно будет проявить. – А ты, как видно, проявляла, Ад, да? – Ну, да. Было такое. Поэтому и говорю так уверенно, и рассуждаю так мудро. Только про*бала я вспышку. Нету теперь ничего: ни эмоции, ни чувства, ни жизни. Все было в секундах от меня, и вот – полный отстой и ты в друзьях в наказание. – Да ты че, Адик, все так плохо? И я как полный… пелевинский черный пес?* – Да, лан, не кипишуй. Это так, к слову. Ты ж мои полдруга, и я твои полдруга, помнишь? А вместе мы – одно – друг. – Ад… если ты хочешь поговорить об этом… – Ага… ты исчо тариф мне напомни и в конфиденциальности инфы поклянись. Время пошло? Лан, Стас. Раз пошла такая пестня… Я, действительно, вспышку свою проморгала, не увидела. Или может, увидела и испугалась. Это в интернатуре было. Я в ее руки влюбилась, не видя лица. Такие ловкие, трепетные, чуткие. И маленькие, пухленькие, словно детские. И ведь все ж мы в перчатках, одинаковые как с конвейера. А ее руки я всегда узнавала. А когда увидела без перчаток, забыла все: как дышать, где я, с кем я… Она такая мелкая была, чуть выше полторашки. Ножки тридцать второго размера, носик вздернутый, светлые кудряшки – эльфочка, да и только. И колечко на пальце. Парень в армии, все решено: после мединститута – домой, в тьмутаракань, к семье, любимому. Я – волю в кулак, место себе определила, роль вызубрила, руки в карманы зашила. Она мне лучшая подруга, я ей опора и главный авторитет. А так трогать ее хотелось, до боли в зубах. Но судьба вдруг дает мне, дуре, шанс: парень ее на сверхсрочную остался по причине новой любви. И ее дома ждать не стали – должность чья-то протеже получила; родители скоропостижно ушли – девочка моя угасла в одночасье. Я выхаживала ее неспроста. Знала, что для себя, эгоистка. Холила и лелеяла. Выхолила. Даже признание заготовила. Такие слова хорошие нашла. Про жизнь, про любовь. Угу. А девочка моя перышки почистила, крылышки отполировала и выпорхнула прямо из моих волшебных рук в лапки жучары волосатого. Разменяла себя, эльфочку, на домик в два этажика, машинку, собачку и целый мешочек сомнительных удовольствий. Вот. Я живу, она живет. Встретились нечаянно в аэропорту. Эльфочка моя щекастенькая такая стала, сытенькая, вся в складочку как шарпейчик. Довольна всем. Меня вспоминает и обожает как богиню-заступницу. Фигурой моей восхищалась и сохранившимся лицом. А напоследок пригвоздила, легко так, с прищуром: «Что ж ты меня отпустила тогда? Испугалась? Или не очень-то и хотелось?» И пошла красиво, булочками своими шевеля… Мдаааа… Черный пес, мля… – Эээ… Адик, так ты что у нас – хммм… лесби? – Вот балбес! – Ада вскинула руку для удара, а Стас синхронно вжал голову в плечи. – Ну каким местом ты… Нет, не судьба, Стас. Но то, что би – это факт… наверное. – Вау… Вот так бы и умер в неведении. Но это для чего ты мне все выложила? Облегчаешь мне мою новогейскую участь? Стас серьезно и вопросительно заглянул в лицо подруги. – Нет, Стас. Шанс тебе даю. Учесть мои ошибки. Осознать, что тебе дано. И чего ты лишишься, если упустишь этот шанс. Тебе решать, кто ты есть. Дарю нюансы: есть пидоры, есть гомики, а есть геи. Первые – жеманные придурки как раз для нашей дурки (рифма, нэ?), вторые – предпочитают свой пол ради убойного траха, а последние – влюбляются ради самой любви к тому, кто им предназначен, несмотря на пол. Определяйся. – Адик, а исчо варианты есть? Как-то мне все эти нюансы… – Да, полно! Есть куча извращенств разных… – Ада заливисто засмеялась, не выдержав шутливо-трагического выражения мордочки лица Стаса. – Ну, Ад мой персональный, я тебя сейчас серьезно спрашиваю… Кто я теперь в твоих глазах? Глазах того, кому доверяю…больше чем себе. – Голос Стаса перешел на октаву ниже и почти свалился в трагический шепот. – Не ссы, пацан! Ты для меня был и остался Стас – реальный мужик. Сказал – ответил. А без подъ*бок… Будь я тобой, сама бы бусю твоего завалила, и не мучилась бы ни минуты! Прошлое твое никто отменять не собирается: ни ты, ни Светка, ни парни твои. Да, это трудно, Стас, понимаю. И здесь вам двоим парой не быть. Делать из жизни боевичок – ни тебе, ни Мареку не пожелаю. Поэтому ищи варианты. Раньше ли, позже… засветитесь вы и запалитесь. И пипец котенку, тебе то есть. Вон как на тебя сестры наши пялятся и шипят вслед: «Стасик, такой масик… к мальчику своему пошел». Чувствуют, сучки… Ну, не парься! Будь хеппи! А проще… Есть счастливые люди, получившие чудо любви, а есть… обделенные завидующие недоумки. Ты же готов это все сберечь, Стас, да? Правда? Неожиданно вся эта речь обернулась чем-то большим. Стас напряженно ссутулился и бухнулся в кресло: – Спасиб, Адик! Я об этом мысли отогнать не могу. И о Светке с детьми – что сказать им, как все это объяснить. И счастье мое, и вид цветущий, и желание жить и дарить себя другому. Парню. И о будущем, которого у нас здесь нет. У него – есть, у меня – есть, а у нас – нет. Ты права. Поэтому не удивляйся ничему, что услышишь. Еще не скоро, но мы сваливаем, полдруга. Грин-кард, работа в «русской» клинике, домик в аренду и все дела… Вот как-то так… Поддержи Светку, чем сможешь. Она ведь к тебе прибежит, больше не к кому. Ну, а ребята… Пока мелкие – папа уехал и работает, вырастут – поймут. Не поймут – их проблема. Стас низко опустил голову, положил их на замок рук и стал тихо раскачиваться в кресле. Ада обняла его сзади за плечи и сочно чмокнула в макушку. – Я с тобой, Стас. С вами. Держитесь, ребята. Вы мне так симпатичны… вместе!