Te quiero, mi amable.

Дёрнувшись в судороге, я выблевал остатки вчерашнего ужина и, облокотившись руками на унитаз, проводил глазами ниточку слюны в ожидании, когда она оборвётся и ниспадёт в водные пучины. Вытерев рот о край футболки встал с коленей и смыл результат своих трудов. Уже второй раз за ночь. Бегать по ночам в туалет с рвотными потугами я начал недавно. Не то, чтобы каждую ночь.. Но часто. Не понимаю с чем это связано. Тем более с пищей, что я готовлю, всё в порядке, если учитывать, что Кайри не жаловалась и продолжала лопать мою стряпню как обычно. Нашарил рукой выключатель. Щелчок, и ночные походы прячутся во тьме. Стоит лишь дойти до комнаты. В последнее время часто снятся кошмары. Даже не хочется ложиться спать. Но каждый раз глаза предательски слипаются, а мозг отключается, одурманенный дневной усталостью. Даже портьеры, развеваемые прохладным уличным воздухом, как вор, проникающий в дом через открытую форточку, неустанно шепчут и убаюкивают: «Спи и отдыхай..» Заткнитесь ради Бога.. «Спи и видь кошмары..» Почему кровать такая тёплая? Тёплая как его шея. «Спи и страдай..» Уткнувшись носом в подушку, я погрузился в сон. Девушка в чёрном платье из грубой ткани сидит на корточках в пустом классе старого корпуса школы. Она скоблит дощатый пол маленькой лопаточкой. Её длинные волосы цвета вороного крыла закрывают лицо и достают до острых коленей. Рука уверенно двигается. Краска отщипывается маленькими крошками и разлетается, застревая в её прядях. Но девушка не обращает внимания. Она скоблит – старательно, яростно. Небольшой полумрак придаёт её виду некую величественность. Как-будто она спасает эту школу, как-будто она спасает мир. Квадратный кусочек тёплого красного света падает ей на спину, грея, подбадривая. Девушка скоблит. Девушка скорбит. Капли воды стекают по её носу – единственному участку лица, виднеющемуся из-за копны волос, и падают на пол. Сначала она не замечает. Но потом, когда ей становится не видно участка, над которым она работает, лопатка вываливается из её ладони и она усаживается на левое бедро, подогнув босые ноги. Пятно холодного зелёного цвета, так сильно выделяющееся в этой тёплой комнате, ещё более теплеющей на закате, уменьшилось едва ли на один квадратный сантиметр. Снят лишь верхний слой. Час работы, а должного результата так и нет.. Но девушка уже забыла про него и теперь, подняв голову, смотрит на открытое окно, в котором видно ветвь засохшего абрикосового дерева, и пустые окна, расположенные перпендикулярно кабинету стены. - Это ты поставила пятно? – с шумом задвигаю за собой дверь-купе, заставив стекло с гулом задрожать. Девушка оборачивается и поднимает на меня усталый взгляд красных от плача глаз. Её лицо кажется мне знакомым, но я не могу вспомнить.. Мне неловко. Мне всегда неловко, когда плачут девушки. Хочется уйти, лишь бы не смотреть на неё, но я делаю несколько шагов и усаживаюсь на корточках рядом с ней. Она, как будто забыв о своих проблемах, с любопытством рассматривает мой полосатый галстук. - Это ты пролила краску? – наклоняю голову в бок. Я не пытаюсь выглядеть строгим. Она отрицательно качает головой. Нервно начинаю чесать свою шею. - Если хочешь, я помогу. – буркаю сердито и отвожу взгляд на пятно. - Не нужно, - говорит она и я слышу, что она вытирает мокрые щёки большим пальцем. Поднимаю на неё глаза и вижу в её взгляде укор. – Ты действительно думаешь, что сможешь помочь сейчас хоть кому-нибудь? - Эй! – вскакиваю и наступаю на пятно. Она задирает голову. – Если помочь не в моих силах – я не предлагаю, уяснила?! - Ты так завёлся из-за обычной зелёной краски? – спрашивает она спокойно, без каких либо эмоций на лице. Если конечно можно так сказать глядя на её опухшие от плача веки. Не знаю что ответить и беспардонно сажусь на учительский стол, возле которого и происходит наш диалог. Сам не понимаю почему разозлился. - Я всегда стараюсь помочь,если могу. – понижаю голос и подбираю под себя ногу. - А ты не делаешь хуже? - Я знаю – что делаю. - А ты не делаешь хуже, Дайчи? - Если я делаю хуже – ко мне не обращаются. - Дайчи,ты.. - Я ЗНАЮ! Бью кулаком по столу и наблюдаю, как она вздрагивает от громкого звука. Решив, по-видимому, что разговор окончен, она опустила голову и подняла лопатку. - Не мешай. – приступает она снова к соскабливанию краски. - И не подумаю, делай сама, раз ты такая самостоятельная. Шорканье металла о дерево раздражает и я слезаю со стола. - Помоги для начала себе. – говорит она, не отвлекаясь от любимого дела. - У меня всё в порядке. – отвечаю не очень уверенно. - Если что-то не в порядке у тебя – это отразится на нём. - С чего это? - Отвали! – говорит она неожиданно грубым голосом и бросает в меня лопатку. Уворачиваюсь и отступаю к двери, удивлённо на неё косясь. Неожиданная смена настроения. - Ты больная девка! - Я так не думаю, - (отвечает через «оре»), - Иди домой. Громко фыркаю и, обернувшись, отодвигаю дверь. - Так кому за пролитую краску по шее надавать? - Ты уже не в студсовете, - ухмылка на её устах. - Так кому? - Это не важно. Я ототру, увидишь. - Так и скажи, что это ты! - Иди домой! - Тц! Отворачиваюсь и, вместо того, чтобы выйти в коридор, попадаю в бывший кабинет студенческого совета. Из открытого окна дует ветер, принося с собой запах Идзуми. Открываю глаза и вижу перед собой лишь... - Что за бумажка?! Приседаю и беру в руки листок, на котором красуется записанный до тошноты аккуратным (хотя не таким аккуратным как у Химмедзи, но она девушка, ей простительно) почерком список домашних заданий. Идзуми принёс мне его полгода назад, когда я заболел. Почему я до сих пор не выкинул это? Похоже его сдуло ко мне сквозняком. Поднёс листок к лицу. Запах Идзуми исходил именно из него. До сих пор. На минуту закрыл глаза, стараясь вобрать его в себя. - Дайчи, опоздаешь! – громкий пинок в дверь, и я вздрагиваю, роняя список и чуть не падая. - Встал я уже, встал! Свесив ноги с кровати я помедлил. Похоже забыл с какой ноги вставать. Почему мои кошмары сегодня отошли в тень, дав посмотреть вместо себя на странноватую девушку и это чёртово пятно? Может из-за лёгкого аромата Идзуми? Уже полтора месяца прошло с того дня, как его отвезли в больницу с ножевым ранением. Мне тоже пришлось полежать там недельку, но я смылся оттуда как можно раньше. Операция прошла успешно, Гаку шёл на поправку, а я, удостоверившись что с ним всё в порядке, сдержанно кивнул ему на прощанье и ушёл, что бы больше его не видеть. Адачи и ребята частенько его навещали и понять не могли, почему я отказываюсь идти с ними, но как мне им объяснить, что после того что произошло, я просто не могу видеть его или показываться ему на глаза. Я вспоминал свои неестественные чувства. Возможно, это страх потерять друга так повлиял на меня, но я чувствовал, что чем больше думаю об этом – тем сильнее разрывается моё сердце. Я чуть не потерял его.. Душа разрывается на части, стоит лишь вспомнить его холодные ладони. Ноги уносят меня прочь от него, стоит лишь вспомнить свою вспышку слабости. Неведомая доселе одержимость им не даёт мне покоя. «Я не могу быть влюблён в Идзуми» Не могу же я говорить о какой-либо любви после того, что случилось. Это критическая ситуация заставила мой мозг работать в ненужном направлении. Он просто мой друг.. Он чуть не погиб.. Я плакал.. Я всего лишь принял страх за любовь. Снова вспомнил поход за мясом. У него тёплая шея.. Когда я это заметил? Не помню... - ШИНАГАВА-КУН! Тля.. только не с утра пораньше. - ШИНАГАВА! – голос с улицы всё громче и громче. - Адачи, прекрати орать! – высовываюсь из окна. Внизу, перед домом, светясь от счастья стоит староста, блистая своими очками и косичками. - Шинагава, сегодня Идзуми возвращается в школу! Его фамилия, самая обычная фамилия. Она произносит его и у меня появляется чувство, будто кто-то ударил меня по уху. - Что ты сказала? - Идзуми вернулся! «Идзуми..» У меня дрожат колени. Я отхожу от окна и прикрываю рот рукой. Какое странное чувство. Я определённо схожу с ума.