Nothing Lasts Forever

      Я знала, что он еще появится. Пожалуй, я даже немножко хотела, чтоб он вернулся. Наверно, просто чтобы покончить с этим. К тому же, признаюсь, он меня заинтриговал. То есть я точно знаю, что произошло, и более или менее почему, и более или менее как. Но мне хотелось поглядеть, насколько ловко он — то есть на самом-то деле я сама — сможет все объяснить.        — Так вы считаете, что готовы поговорить о Греге?       — О Греге? При чем тут Грег?       «Действительно»       — Меня зовут Кэтлин Феррис, — сказала я, скорее себе, чем кому-нибудь другому. — Мне тридцать восемь лет. Я уехала с севера и поселилась на юге, потому что видела, что происходит. Но война преследовала меня. Она все равно началась. Я села в лодку и поплыла, куда ветер дует. Я взяла с собой двух кошек. Пола и Линду. Я нашла этот остров. Я живу здесь. Я не знаю, что со мной будет, но знаю, что те из нас, кто думает о судьбе планеты, должны жить дальше.       «Какой-то чёртов приключенческий роман, а не канон пост-модернистской литературы»       — Да, мы предполагали, что у вас сложилась такая картина. —       ответила галлюцинация Кэтлин Феррис.       Глаза, уставшие искать глубокий смысл и бесконечное количество туманных отсылок, перевели свой взор на окно бывшей пиццерии. Сгущавшиеся с утра тучи — хмурые, как и угловатое лицо, глядевшее сквозь мутное стекло на улицу — предсказуемо обернулись противным мелким моросящим дождиком. Джейн уже слегка подташнивало от кофе и классической литературы новейшего времени — по правде сказать, она никогда не любила читать. Во время чтения её разум выхватывал лишь образы, которые немедленно хотелось реализовать физически, будь то пейзаж или какой-то ярко описанный герой, может быть, даже эмоция — и тогда из-под её кисти, в тех редких случаях, когда ей было не лень, рождались масштабные абстрактные полотна с еле уловимой ссылкой на сюжет прочитанного — но сюжетные повороты, то, что стоит за поступками персонажей, это всегда мало её трогало. Большинство книг она так и оставила недочитанными. Но в этот раз она была твёрдо настроена одолеть все 180 страниц мелким печатным шрифтом небольшого томика, изданного Lawndale's Word&History. Тяжеловесней названия и не придумаешь, прямо под стать этой книге: «История мира в десяти с половиной главах». Джейн задумчиво провела ногтем по тиснению на обложке. Это было издание 90-го года, года, когда маленькая и ещё не хмурая Дженни только пошла в первый класс, держа за руку маму-художницу, твёрдо уверенная, что никогда не возьмётся за кисть, потому что Лейны видели в ней продолжение профессии, ставшей семейной, а не по годам упрямый Трент настойчиво не проявлял интерес к изобразительному искусству. Так она себя будет уговаривать и много лет спустя — не браться за осточертевшее рисование, которое не приносит ничего, кроме разочарования и крайне печального вывода о том, что она не сможет зарабатывать себе на жизнь таким образом. И вот, наконец, ещё один шанс. Так или иначе, видимо, гены всегда брали своё, и Джейн всегда возвращалась — к холстам, краскам, невыносимом желании запечатлеть своё видение и, в конце концов — к себе самой.       Хлопнула стеклянная входная дверь, и Джейн, погружённая в свои мысли, вздрогнула. Вошедший негромко выругался в адрес погоды, отряхивая длинный выцветший чёрный плащ. Этот голос был ей уже знаком, да и длинный нос, торчавший из-под козырька кепки выдавал его с головой.       Она помнила разговор, который они вели прошлой ночью. Тот человек во сне сказал, вы многое в жизни отрицаете, ведь так, а она сказала, да нет, что вы.       Джейн не до конца понимала как себя вести; она не так-то просто сходилась с людьми, особенно стоящими на порядок выше по лестнице социального одобрения, но, с другой стороны, трудно держать дистанцию с тем, кто отрицает само её понятие, верно? По крайней мере, такое впечатление создавал о себе Джулиан Барнс. И, в отличии от Джейн, он, кажется, не видел никаких барьеров, и направлялся прямиком к её столику.        — Тут же можно курить, да? — поинтересовался он вместо приветствия, и, не дожидаясь ответа, достал сигарету.        — Официально нет, но когда никого нет, и в дневную смену Ника можно. Он иногда и сам предлагает.        — Значит мне повезло. — действительно, они были в кафе совершенно одни, не считая Ника, занятого своими бокалами.       Сделав несколько глубоких затяжек он резко выдохнул, переводя дух. Весь его вид говорил о бушующем негодовании.        — Оказывается, этот чёртов, как его там…        — Йешуа?        — Именно. Оказывается, он нелегал. Я привезу в Европу нелегала, отлично. Его документы утеряны, а это значит, что его могут депортировать в любой момент. Чтобы этого не случилось, нужно восстанавливать документы, оформлять его как политического беженца, затем он должен будет пройти собеседование в посольстве, а это чёрт знает сколько времени, и заниматься всем этим придётся мне, потому что никто ничего делать не хочет, включая самого мистера, мать его, Фридмана. А если я не буду этим заниматься, то он заклеймит меня обманщиком и антисемитом, а учитывая сегодняшнее время, ему поверят. Я ненавижу художников!       Выдав пламенную тираду он откинулся на спинку кресла и уставился в потолок.        — Отстой. — сказала Джейн единственное, что пришло ей в голову.        — Я увидел тебя, проходя мимо. Ты же не…        — Нет, я просто пришла сюда сменить обстановку. Мне дали задание в издательстве, нужно оформить обложку. Если сделаю ещё пару иллюстраций, добавят премию, но для этого надо прочитать книгу, — закатила глаза собеседница.       Барнс ухмыльнулся.        — Ты работаешь с Клариссой Питерс?        — Ага, — Джейн снова нахмурилась. Редактор присутствовала в жюри конкурса и уже тогда вызывала у неё опасения, которые полностью подтвердились: это была сухая и строгая женщина, убеждённая в том, что навязанная кандидатура мисс Лейн является большой ошибкой. На собеседовании она завалила её терминами и именитыми авторами, о которых не читающая Джейн только лишь что-то отдалённо слышала. Её пыл заметно поубавился после этой встречи, но, всё же, она не хотела сдаваться.        — Она завалила мне практику, с которой я должен был поступить в Йель. Так что считай, что это дань традиции. У нас был просто разгромный конфликт, после которого меня выставили без оплаты и рекомендательного письма, которое мне было так необходимо, пришлось обучаться в Нью-Йорке, потому что к тому времени все сроки вышли.        — Да она ещё хуже, чем я думала.        — На самом деле, через 9 лет я давал в Йеле лекцию и выслал ей открытку оттуда. Потом я ещё несколько лет присылал ей открытки, чтобы она меня не забывала.        — Стоит ли рассматривать это как ответ на твои открытки? — улыбнулась Джейн и показала ему обложку томика, который всё ещё держала в руках. Джулиан задержал взгляд на несколько секунд, а затем расплылся в ядовитой улыбке.        — Вот же старая сука. Она всегда говорила мне, что мир уже знает одного великого Джулиана Барнса, до которого мне никогда не дорасти.        — Есть Френсис Бэкон, — пожала плечами Джейн.        — Да, Френсис Бэкон хорош. Видела фотографии его мастерской? — его, обычно скучающие глаза внезапно загорелись, и он подался вперёд. Конечно, Джейн видела эти фотографии. Мастерская, служившая также жильём ныне великого художника была, вероятно, похожа на безумие и хаос, творившиеся в его не совсем здоровой голове, продолжением которого являлись полотна, которые мало кого оставляли равнодушными. А ещё эта комната была похожа на её собственный дом — и это ей всегда невероятно льстило.        — Эта маленькая студия в мансарде закрыта для посещения, но однажды мне всё-таки удалось договориться и попасть туда. Знаешь, это даже не из тех вещей, ради которых стоит пересечь океан, это то, из-за чего я вообще делаю то, что ненавижу. В такие моменты просто понимаешь, что всё не зря, даже когда погряз во второсортном шоу-бизнесе и приходится заниматься ерундой.       Он сделал небольшую паузу. Джейн смотрела на его нервную руку с зажатой сигаретой, длинные узловатые пальцы отбивали ритм на гладком пластике стола. Безусловно, излишняя резкость и эксцентричность поначалу отталкивали, но сейчас она вдруг почувствовала некое родство с бунтующим против всех и в том числе себя самого художником.        — Что однако не отменяет того факта, что мне пришлось хорошенько подкупить полицию, которая всё-таки меня поймала.       Они оба негромко рассмеялись этой то ли шутке, то ли действительно реальной истории. Барнс ушёл к барной стойке, чтобы заказать себе кофе, Джейн проводила его взглядом и вдруг поняла, что её настроение значительно поднялось с приходом этого высокого парня в холодный пустующий бар. Она впервые за долгое время ощущала себя в своей тарелке. Даже Кларисса Питерс и предстоящая ночь с томиком классической литературы уже так не пугали.        — Взял тебе сэндвич. Я-то знаю, что в лучшем издательстве Лондейла считают, что художник должен быть голодным.        — На самом деле мне выплатили прописанный в контракте аванс, но спасибо, — Джейн с удовольствием потянулась к аппетитному свёртку.       В этот момент мобильник Джулиана, брошенный им на стол ещё в самом начале их разговора резко задребезжал. Тот схватил его, сразу помрачнев, видимо, ожидая плохих новостей от непутёвого Фридмана, но тут же радостно и как-то по-детски улыбнулся.        — Надо же… — пробормотал он, всё ещё смотря в телефон, но, вспомнив о собеседнице, пояснил — Приезжает моя девушка. Она же мой менеджер. Вообще-то она должна быть в Нью-Йорке, организовывать персональную выставку какой-то певицы, но… Кстати, а у тебя есть девушка?       Джейн не ожидала этого вопроса и в замешательстве уставилась на Барнса, инстинктивно откинувшись назад. Но тот, как ни в чём не бывало уплетал свой сэндвич.        — Не совсем, — выдавила из себя Джейн. — Но, в каком-то смысле, есть.        — Просто ты скорее похожа на того, кто вечно в поиске чего-либо, а такие редко заводят отношения. Впрочем, я кажется пока что не очень хорошо тебя знаю.        — Всё в порядке, — сказала Джейн по большей части себе, осознав, что вопрос не содержал в себе какую-то провокацию — Просто это долгая история.        — Я бы послушал. Расскажешь, когда появится желание, — он пошарил по карманам своего широкого плаща и бросил на стол визитку — Это номер отеля, где я остановился. Только не давай его моим родителям, если вдруг увидишь, они думают, что я уехал. Это тоже долгая история.        — Я бы послушала.       В ответ парень подмигнул ей и быстро ушёл — также внезапно, как появился, оставив недоеденный сэндвич и обескураженную Джейн.       Кстати, а у тебя есть девушка?       Этот вопрос выбил её из колеи — точнее, вернул в её привычную унылую колею, напомнив о том, что так хотелось забыть. Не то, чтобы она забывала ту, что помнила 7 последних лет — но, погружаясь в новую сферу, отстраивая по кирпичику свою новую, лучшую жизнь она заставляла эта тупую ноющую боль отступить, а сейчас она будто снова оказалась в центре этого болота голодной тоски по тому, чего никогда не будет. И эта тоска всё делала бессмысленным — все её старания что-то поменять, стать лучше. От досады Джейн схватила кусочек золотистого картона — визитки отеля, и изо всех сил сжала его в кулаке. Дождь за окном только приударил, навевая ещё больше грусти. Она схватила оставленную художником пачку сигарет и вышла на улицу.       На пустующей парковке ждала её машина. И без того не слишком населённый Лондейл трусливо прятался по тёплым домам и душным офисам, только Джейн оставалась неприкаянной. В тот день у неё не было больше сил сидеть дома, где накопилось слишком много ненужных воспоминаний, следы которых она так тщательно вымывала и выметала (Джейн никогда не убиралась с таким рвением, как в последнее время). Жаль, что в бардачке больше не осталось отложенного Трентом на чёрный день.       Включив дворники, она завела машину и помчалась по шоссе — благо, совершенно свободному — без определённого маршрута, вслушиваясь в вой старого мотора, надеясь, что он заглушит её мысли. Один за другим мелькали пряничные домики, деревья, детские площадки, на высокой скорости превращаясь в цветное месиво. Джейн была неплохим водителем и, несмотря на своё смятение, крепко держала руль. Она просто ехала куда глаза глядят, стараясь не смотреть по сторонам. Выехав на перекрёсток рядом с кондитерской мадам Пьеретт, она остановилась у светофора и, вспомнив про сигареты Барнса, закурила. У неё не было этой привычки, но сам процесс всегда помогал немного отвлечься. Не подвёл старый трюк и на этот раз: выбросив окурок в окно, она почувствовала себя несколько лучше. Глубоко вздохнув, она развернулась направо, чтобы проехать домой, а по пути захватить что-то в супермаркете. Но, кажется, что-то пошло не так. Вместо поворота, который вёл к её переулку, она вдруг выехала на совсем другую улицу. Бросив взгляд на навигатор, она поняла, что это был совсем другой перекрёсток. И прежде чем сообразить, Джейн резко нажала на тормоз.       Да, она снова здесь. Дом Моргендорфферов.       В комнате Дарьи горел свет. На первом этаже, где располагалась кухня, тоже было светло. Наверное, Джейк опять готовит спагетти с соусом Песто. Внезапно Джейн охватило безрассудное желание постучаться в этот дом, чтобы стать частью этой тёплой семьи, но она тут же одёрнула себя. Рука сама собой потянулась к следующей сигарете. Холодный воздух ворвался в приоткрытое окно, приводя девушку в чувство. Нет, этому не быть никогда.       Докурив последнюю («Точно последнюю») на сегодня сигарету, развернула машину в сторону дома, как всегда забыв купить продукты. Пришлось порыться по кухонным шкафчикам, чтобы найти себе что-то на ужин, и когда она изучала недра одного из них, что-то вдруг привлекло её внимание. Она запустила руку в проём между шкафчиком и стеной и вытащила оттуда нечто белое и хлопковое. Это была майка с парой капель сиропа, брошенная кем-то когда-то за этот шкафчик, и, очевидно забытая её владелицей в спешке. Джейн разгладила пальцами мягкую ткань; на неё снова нахлынули эти ощущения, когда она трогала её впервые. Она опустилась на пол, аккуратно разложила на коленках свою находку, не переставая перебирать кончиками пальцев ребристый трикотаж.        — Что же ты наделала? — вслух произнесла она.       Ответа не последовало. Джейн подтянула коленки к подбородку, прижимаясь телом к белой майке, и закрыла глаза.        — Ведь всё могло быть по-другому, разве нет?