Nothing Lasts Forever

      Знакомые однообразные пейзажи проносились перед глазами — ненавистная школа, игровые площадки, коттеджные строения в пастельной гамме, пресловутые розовые фламинго, воспетые режиссёром Джоном Уотерсом как символ американской мещанской пошлости, огромное стеклянное здание торгового центра, разукрашенное и размалёванное в ожидании ярмарки, маленькие захолустные пабы, где обычно выступают обречённые на провал гранж-группы с замысловатыми названиями (которые обязательно нужно сменить), деревья и маленькие парки; боже, я бы не удивилась, если бы увидела ту самую коробку, в которой пряталась, когда была совсем маленькой. Эта поездка превращалась в какой-то нескончаемый, мучительный, болезненный диафильм моей жизни. Я жила в Лондейле недолго — только во времена старших классов, но было ощущение, будто я покидаю своё детство и юность. Наверное, это потому, что маленькие города Америки в сущности все похожи — или, возможно, причина была вовсе не в этом, а в том, что я бросаю человека, который провёл меня за руку через самые яркие годы. Странная девушка-бунтарка, которую потрепала жизнь, но которая не изменила себе и не сломалась, хотя, кажется, была уже так близко к пропасти… Я причинила ей боль. Боль, которую она не заслужила. Но я не видела другого выхода. Если бы я позволила себе хотя бы короткое прощание, это бы подорвало мою уверенность в том, что я должна сделать, и всё запуталось бы ещё сильнее. Пора было внести ясность в этот странный любовный треугольник, в котором каждая из вершин была связана с двумя другими порочной связью.       Дорога предстояла долгая, в Бостон рейс прибывал только к вечеру. Так странно будет попасть в этот огромный и шумный город. Так странно будет слышать спокойный и приветливый голос Тома, обнимать его… У меня как раз есть несколько часов, чтобы подобрать наиболее подходящие слова. Автобус уже выезжал за пределы Лондейла. По телевизору вещал центральный новостной канал, седовласый мужчина в пиджаке обсуждал с хорошенькой ведущей неспокойную обстановку в стране из-за угрозы иракского терроризма. В последнее время эта тема набирала обороты, её нередко обсуждали у нас дома, когда приходили гости, но сейчас она действовала на меня как самое лучшее снотворное. И дело было не в моём обычном цинизме, а в бессонной ночи накануне: организм, уставший генерировать наиболее мягкие, осторожные, но в то же время убедительные аргументы для Тома Слоана, погрузился в сон, будто просто выключившись.       Пересев с автобуса в такси, я продолжала перебирать варианты, как сообщить о случившемся. Солнце уже тянулось к горизонту, повеяло прохладой, и я закрыла окно. Интересно, мёрзнет ли сейчас Джейн? Наверное, ненавидит меня за этот трусливый побег, отключённый телефон, короткую, насколько это вообще возможно, записку на зеркале.       Глубоко вдохнув, я нащупала в кармане пальто ключи. Гладкая и надёжная дверь в квартиру Слоанов, выкрашенная той же синей краской, что и все двери на этаже. Прекрасно смазанный замок бесшумно повернулся, и я вошла в квартиру. Том был дома — это я поняла ещё до того, как вошла в подъезд, заметив его новую машину на парковке, — но никто меня не встретил. Конечно, я же не предупреждала, что буду так рано. Машинально повесив пальто, я направилась было на кухню, чтобы выпить пару глотков воды перед непростым разговором, но что-то меня остановило. Что-то было не так. Конечно, это, скорее всего, было наваждение, вызванное нервным перевозбуждением и отсутствием нормального режима сна, но что-то заставило меня обернуться. На вешалке рядом с моим было чужое пальто тёмно-зелёного цвета. Причём оно было мне знакомо — я говорила о нём Тому, потому что хотела его купить вместо моего уже изношенного. Добротная качественная вещь, купив которую, можно забыть о смене гардероба ещё на пять лет — всё как я люблю, разве что на три-четыре размера больше моего — а значит, это точно чужое пальто. Я даже заметила курчавый чёрный волос на воротнике. Что-то внутри меня уже начинало понимать, что происходит, но я пока что не могла в это поверить. В самом деле, разве Том не мог пригласить в гости профессора Маркус из моего университета, с которой наша семья поддерживала приятельские отношения с моего последнего курса ещё бакалавриата — статная и высокая Джина Маркус разделяла мой подход к одежде.       Однако, подходя к спальне, я сняла свои дорожные ботинки, стараясь не выдать себя случайным шумом. Дверь была закрыта, но я отчётливо слышала голоса — первый, конечно же, принадлежал моему мужу, а второй, женский, тоже казался знакомым, но я не могла определить, кому он принадлежал, хотя, несомненно, это были не громогласные интонации профессора Маркус. Ну что ж, может быть, всё вовсе и не так. Что может делать Том в нашей спальне с другой женщиной? Может быть, показывает коллекцию сувенирных слоников, привезённую из Таиланда. Почему нет?       «Потому что у нас нет коллекции слоников», — резонно ответил внутренний голос.       Не желая быть свидетелем того, как мой супруг демонстрирует неизвестной мне женщине того единственного слоника, который у него был, я громко постучалась. Голоса за дверью предсказуемо стихли, послышался сбивчивый шепот, торопливые шаги, шуршание ткани. Я невольно скривилась, представив, как Том и его любовница в панике пытаются замести следы преступления.        — Вы там закончили, или я ещё успею заварить себе чай? — не выдержав, крикнула я.       Дверь распахнулась. Я увидела своего мужа, бледного, с поджатыми губами, боящегося поднять глаза; его растрёпанные волосы и смятая рубашка говорили красноречивее всяких слов, но он продолжал прятать за спиной девушку, словно я могла представлять для неё какую-то угрозу. Я — меньше пяти с половиной футов роста, против темнокожей девицы на полголовы выше меня. Пусть и совсем юной. Она испуганно жалась к своему боссу — да, я узнала её, мой муж нанял её личным секретарём три месяца назад. Говорил, что очень толковая девочка, кстати.        — Нормально добралась?       Я усмехнулась. Том остаётся верен своему чувству юмора даже тогда, когда это кажется не совсем уместным. Боже, насколько шаблонной стала наша жизнь. Завести любовницу, да ещё и секретаршу — самое примитивное клише, которое только возможно. «Ну да, ты-то поступила куда оригинальнее», — тут же съязвил мой внутренний голос. Я вспомнила, как ещё полчаса назад разрывалась от чувства вины и скрупулёзно обдумывала каждую реплику вроде «наш брак уже не тот, что раньше — и это неплохо, он перешёл на более высокий уровень, чем просто любовь и близость» и «я бесконечно уважаю и ценю твою преданность и веру в меня, и обращаюсь к тебе, как к близкому другу» и прочее — как это глупо, наверное, прозвучало бы сейчас. Мой муж оказался ничем не лучше меня. Мы оба облажались.       Я медленно села на мягкий пуфик у окна, расположенный недалеко от книжного шкафа (по выходным мне нравилось здесь читать английскую классику) и отвернулась к окну. «Клоди, сейчас тебе лучше уйти», — услышала я тихий голос мужа, обращённый к темнокожей красотке.        — Красивое пальто, — громко бросила я, не поворачивая головы, спиной ощущая смущение обоих.       Когда входная дверь захлопнулась, Том подошёл ближе и сел на пол, устроившись аккурат у моих ног. Точно так же мы сидели раньше, когда только переехали в эту просторную и комфортную квартиру: я читала, Том строчил что-то в ноутбуке, рассылал и-мейлы, иногда смотрел что-то смешное и показывал мне, а я иногда улыбалась. Это были дни, когда мы искали наиболее комфортный способ совместного проживания, а подобное времяпрепровождение доставляло удовольствие нам обоим. Но сейчас мы сидели рядом с ясным осознанием того, что нашей тихой и размеренной жизни пришёл конец.        — Давно ты с ней встречаешься?        — Где-то месяц. Я хотел тебе сказать, просто не знал, как.        — Хорошо.       Я могла это понять. Действительно, как сказать, что устал волочить супружеское бремя женщине, которую всего несколько лет назад убеждал, что это прекрасная идея, у нас получится, ведь для обоих это идеальная партия… Мы и в самом деле производили впечатление благополучной семьи — настолько хорошо, что сами поверили в то, что так оно и есть. Ты живёшь на автомате, добиваешься мнимых успехов, получаешь мимолётное удовольствие и осознание того, что ты не один, и что твоя жена — именно то, что ты искал, а тут тебе на голову сваливается молоденькая, застенчивая француженка с африканскими корнями. И ты, зная, что ничем хорошим это не кончится, даже пытаешься от неё избавиться, но ведь есть босс, который считает, что интернациональность компании — это хорошо, а цокающая каблуками бойкая девчонка, как назло, прекрасно справляется со всеми своими нехитрыми обязанностями. И все друзья — кроме тебя, идиота — имеют либо любовниц, либо обговорённое заранее право на интрижки, и подтрунивают над тобой, видя, как краснеют твои щёки, когда эта хитрая лиса варит тебе кофе и делает невинные комплименты твоему галстуку. Сначала ты считаешь их идиотами, ведь тебя дома ждёт жена-компаньон с айкью выше, чем у них и этой девчонки вместе взятых, потом тебя начинает раздражать эта ситуация, и, наконец, начинаешь задумываться, что, может быть, они и правы? В конце концов, разве у Дарьи замирает сердце, когда он на неё смотрит дольше трёх секунд? А у этой — замирает.       Всё верно, давно уже такого не было. И Том озвучил то, о чём я думала не раз. Он говорил очень долго, сбивчиво, временами голос предательски дрожал, но в целом справился он хорошо. К концу этого монолога я уже почти не чувствовала обиды.        — И что же мы будем делать? — спросил он, так и не дождавшись хоть какого-то ответа от меня.        — Думаю, нам нужно развестись, — пожала я плечами. Никогда не думала, что так спокойно произнесу эту фразу. Том плотно сжал губы.        — Это не только из-за тебя, — как могла мягко добавила я.        — То есть? — процедил сквозь зубы Том.       Внезапно все мои отработанные и зазубренные во время дороги реплики вылетели у меня из головы.

***

      Джейн послушно встала, разбуженная писком старого электронного будильника в 6:30. «Сегодня день Х», — вспомнила она. Конечно, она изначально не верила в эту затею, и к участию в ярмарке и конкурсе художников у неё были свои мотивы — но, вновь окунувшись в когда-то любимое дело, она осознала, что хотя бы умение рисовать у неё точно никто не отнимет, и это дало ей силы, несмотря на все переживания, закончить картины. Они аккуратно стояли у стены и ждали своего часа. Конечно, получилась сборная солянка из работ прошлых лет и что-то наспех нарисованного в последний момент, но, может быть, это сыграет ей на руку, и каждый найдёт что-то по душе. Было бы здорово что-то продать, учитывая, как бессмысленно вчера она потратила последние деньги. Джейн задумчиво посмотрела на коробку пирожных в холодильнике — мда, а как она радовалась, что впервые за долгое время покупает что-то не только себе. Первым желанием было выкинуть немедленно эту несчастную коробку, чтобы забыть о случившемся, но Джейн давно поняла, что половина несчастий в её жизни случалось из-за того, что она подчинялась эмоциональным порывам, поэтому сейчас старалась не действовать сгоряча. Немного подумав, она набрала единственный номер Лондейла, который помнила наизусть. Трубку взяли после второго гудка («Как в хорошем колл-центре», — отметила про себя Джейн), что странно для субботнего утра, но сбивчивый торопливый шёпот всё расставил на свои места.        — Бобби, нам теперь нельзя, мы же помолвлены! — сердито протараторила Квин.       Джейн поморщилась — уж подробности прогулов субботних занятий Квин Моргендорффер она точно не хотела бы знать.        — Это Джейн.        — А, это ты, — в голосе из трубки послышалось вполне ожидаемое разочарование, — А зачем ты звонишь?        — Сама не знаю, — честно ответила Лэйн.        — Поня-я-я-ятно, — протянула девушка в ответ. Или просто зевнула, ведь время было действительно раннее.       Повисла мучительно неловкая, бесконечно длинная пауза, которая бывает, когда случай сталкивает тебя с необходимостью разговора с тем, с кем у тебя нет абсолютно ничего общего. Джейн судорожно пыталась найти какую-то тему, безобидную и ничем не примечательную тему, только бы она не бросила трубку. Ей нужно было говорить, неважно с кем, лишь бы не оставаться снова одной, наедине с собой и своими страхами. Но тема могла быть тут только одна.        — Дарья уехала.       Квин что-то промычала в ответ. Джейн, впрочем, не ожидала другой реакции.        — Хочешь пирожных?        — Тех самых, которые ты брала вчера?       Джейн не смогла выдавить из себя ответ. Воспоминания о вчерашнем таком счастливом, таком странно-идеальном, практически невозможном утре снова захлестнули, и к горлу подкатил комок.        — Ты меня всё равно разбудила…       Было слышно, что ей совершенно не хочется проводить время с малознакомой чокнутой подружкой своей не особо любимой сестры, но почему-то Квин согласилась. Джейн с облегчением повесила трубку. Надо собраться, если она хочет как-то продолжать жить дальше — а она хочет, это уже было понятно точно. Хочет ещё раз попробовать себя в любимом деле. Хочет поддерживать дом в порядке и залечить свои раны. Хочет ждать чуда. Жизнь всё-таки стоит того, чтобы жить — несмотря на то, что положительных моментов в ней так мало, что они кажутся случайными. Пока Квин собиралась, Джейн успела заправить постели, протереть пыль, проверить свой профиль в MySpace и отметить скорый выход альбома Tegan and Sara («Как раз будет под что рыдать в подушку, если вдруг захочется», — подумала она), помыть машину и загрузить в неё картины. Как раз за этим занятием её и застала юная рыжеволосая нимфа, неспешно шагавшая по тротуару.        — Ты собралась переезжать? — спросила она вместо приветствия.        — Не хочется тебя расстраивать, но нет, — усмехнулась Джейн. — Я участвую в художественной ярмарке.        — О, это которая организована этим знаменитым художником с ужасной причёской?       Джейн снова усмехнулась. Причёска у Барнса была действительно своеобразная.        — Твой портрет там тоже будет.        — Меня увидит знаменитость? — глаза Квин тут же загорелись интересом.        — Если хочешь, можем поехать вместе.        — В этой машине... — брезгливо смерила взглядом старую развалюшку экс-главная красавица школы.        — Там никого не будет с утра, только рабочие, участники конкурса и жюри. И Барнс, наверное.       Квин промолчала, но кажется, возможность покрасоваться перед художником в отсутствие толпы и жениха показалась ей интересной.       Пирожные всё-таки оправдывали свою цену. Квин с восторгом расписывала тот фантастический торт, который она планирует заказать на свою свадьбу, листала миллион фотографий свадебных платьев в телефоне, периодически спрашивая Джейн, что она думает, а та отвечала наугад. Её вполне устраивала такая компания, не обременяющая тяжёлыми расспросами и дешёвым сочувствием. Тем более, она быстро сообразила, что Квин по большому счёту всё равно, что она услышит в ответ — ей явно очень не хватало общения, и она говорила просто не умолкая. Прям как её сестра чуть меньше недели назад. Наверное, эта мысль отразилась на лице Джейн, потому что, взглянув на него, Квин тут же спросила:        — Ты, наверное, скучаешь по Дарье?        — Немного, — ответила Джейн, постаравшись, чтобы её тон был как можно более небрежным, но, понимая провал этой жалкой попытки, добавила: — Я думала, что она будет со мной на ярмарке. Это была её идея.       Квин внезапно сочувственно кивнула. Так, по крайней мере, показалось Джейн.        — Она хотела бы быть там с тобой.       «Тогда почему она уехала?» — в сотый раз мысленно задала вопрос Лэйн. «Потому что муж и карьера всегда были намного более реальными, чем сама возможность отношений с тобой», — ответила она себе же. Что может знать об этом маленькая легкомысленная Квин? И почему она говорит так серьёзно, будто ей известно о той связи, что была между ними всего-то сутки назад, прямо вот на этом большом столе?        — О чём ты думаешь?       «Чёрт!»        — Впрочем, мне не интересно.       Две девушки молча мчали по пустому шоссе в сторону центра города. Обе были в тёмных очках, Квин для верности натянула на лицо козырёк кепки, чтоб её уж точно никто не узнал. Джейн включила радио, чтобы как-то разбавить молчание — это была центральная радиостанция. «Сегодня поступила информация о попытке террористического акта в Огден, штат Юта, был найден подозрительный объект в супермаркете Walmart, но, к счастью, тревога оказалась ложной…» Джейн нахмурилась. Параноидальные мормоны снова ставят и без того безумную Америку на уши. Наверняка через 10 лет подобные репортажи, только приукрашенные до неузнаваемости и приправленные вырвиглазными заголовками, будут достоянием низкопробных шоу типа «Больного безумного мира», разделив участь идей о внеземных цивилизациях и ГМО. В самом деле, наша жизнь слишком прозаична, чтобы это было правдой. «Не так ли, Дарья?» — мысленно спросила она у подруги, по привычке представляя, что она сидит рядом.        — Полный бред, — будто бы прочитав её мысли, проговорила Квин. В её руках был буклет с рекламой ярмарки Лондейла. — За первое место дают возможность совместной выставки с этим сумасшедшим. В Милане.        — Считаешь, что это слишком щедро?        — Неужели в модной столице больше нечем заняться, кроме как таскаться по выставкам?        — Как ни странно, многие платят большие деньги, чтобы посмотреть, например, на унитаз Дюшана, — ответила Джейн и, улыбнувшись своим мыслям, добавила — Больной безумный мир.        — Второе место — контракт с издательством Лондейла на полгода в качестве иллюстратора, третье место — тысяча долларов… И приз зрительских симпатий. Прямо как на моём выпускном. Я взяла первое место, а Сэнди просто взбесилась, поэтому я сказала всем парням голосовать за неё, чтобы она получила приз зрительских симпатий, а из проголосовавших я выберу с кем пойти на свидание. И она его получила.        — Хм.        — Она всё равно осталась недовольной.       Девушки снова замолчали. Новостной репортаж на радио плавно переходил в общественно политическое обсуждение, что ещё больше нагнетало обстановку. Джейн выключила приёмник и поставила музыку — выбор пал на так кстати напомнивших о себе утром сёстрах-близнецах по фамилии Квин, что показалось ей забавным. Интересно, понравились бы Дарье Tegan and Sara? Она не разделяла любви Джейн к рок-музыке, как и к художникам-абстракционистам и второсортным ужастикам, но, наверное, скромные близняшки из Канады пришлись бы ей по вкусу больше, нежели хрипящие под дисторшн патлатые ребята (непродолжительное школьное увлечение Трентом не в счёт). No matter which way you go No matter which way you stay You're out of my mind, out of my mind Out of my mind, out of my mind       Как бы то ни было, Квин, кажется, оценила — её тонкие пальчики отбивали незамысловатый мотив на коленке — так что, может быть, её бы сестре тоже понравилось, и их вкусы сошлись бы в чём-то. Кто знает, может быть, они бы даже могли бы ездить на музыкальные фестивали по выходным или в отпуск. Может быть даже, Джейн не пришлось бы использовать для этого хлороформ. I was walking with a ghost I said please, please don't insist        — Сделай громче, — попросила Квин. Джейн улыбнулась и послушно нажала «volume». Квин довольно кивнула ей, — Дашь мне потом этот диск?        — Без проблем, — пожала плечами Джейн.       На несколько секунд обе снова замолчали. Это было как-то странно и неловко — вот так общаться друг с другом, без колкостей.        — Я не помню, когда в последний раз говорила это… — пробормотала Квин.        — Говорят, эпоха CD близка к завершению…        — Да я не об этом. Я о том, что мне не с кем обмениваться музыкой.        — Правда? — Джейн покосилась в сторону Квин. Та повернула лицо к окну, но было видно, что ей грустно. — У меня есть много разной музыки. Слышала Le Tigre?       Девушки приехали к назначенному месту — огромная площадка перед торговым центром, освобождённая специально для ярмарки. Джейн вышла из машины и огляделась — и внезапно почувствовала волнение: она, кажется, не оценила масштаб мероприятия по меркам Лондейла. Площадку полностью преобразили, повсюду стояли палатки с едой, развлечениями и искусством самого разного качества, вида и направленности. В центре стояла сцена, где уже разогревалась — кто бы мог подумать! — «Мистическая спираль» с немного располневшим, но таким же бестолковым Джесси у микрофона (он занял место Трента). Джейн помахала ему рукой — тот, кажется, не сразу её узнал, но приветливо и немного горделиво улыбнулся в ответ. «Похоже, не я одна влипла в эта авантюру», — подумала Джейн, и от этой мысли ей стало немного спокойнее. Но ненадолго.        — Ого, похоже, наряду с этим дурацким художником в жюри будет мэр города? — услышала она голос Квин за спиной и в ужасе повернулась.        — Что???        — Стейси написала. Говорит, что сегодня здесь будет весь город. Как хорошо, что я здесь оказалась самая первая, — отозвалась Квин, не отрывая взгляд от экрана телефона.        — Нет!       Это катастрофа. Джейн и не подозревала, во что ввязалась. Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы её здесь увидели все те немногие знакомые, с которыми она где-либо пересекалась в родном городе. На трясущихся ногах она подошла к своему месту, благо оно было довольно далеко от чужих взглядов — большие и заметные площадки у сцены и у входа забронировали давно, и стоили они намного дороже, Джейн же не особо рассчитывала на что-то, когда выбирала место для своих картин, и слабо представляла себе, как это будет. Но теперь уже поздно. И ей придётся справляться с этим адом в одиночку.        — Я посижу тут, ничего? — невозмутимо прощебетала Квин, стряхнув пыль со стула и всё так же не выпуская телефон из рук.       Хуже, чем в одиночку. Эта девчонка неизбежно привлекает внимание всех.       «Есть и плюсы — может быть, благодаря Квин я что-нибудь продам», — пыталась успокоить себя юная художница. Она принялась распаковывать и развешивать работы на наспех сколоченной за день до этого деревянной решётке с крючками — пластиковые серые стенки стенда слишком уж отличались от её представлений о прекрасном, так что эта кривая конструкция всё равно бы ничего не испортила. В комплектацию её места также входил стол и пара стульев — самый минимум; впрочем, для Джейн это было более чем достаточно. Менеджер даже заботливо предложила воды, Джейн в ответ что-то промямлила, заикаясь (это должны были быть слова благодарности, но волнение всё больше давало о себе знать) — в сумке у неё лежал термос с крепким кофе, ведь день предстоял длинный. Конкурс, заявленный как главное мероприятие, должен был состояться вечером. Со временем подходили и другие участники — среди них было довольно много художников, что нервировало Джейн ещё больше. До этого ей нечасто приходилось сталкиваться с конкуренцией — она привыкла противопоставлять себя другим, а не сравнивать, ведь сравнение далеко не всегда было в её пользу. И сейчас она видела людей самых разных возрастов, и многие из них оставили заявки на конкурс — к ним подходила та же милая девушка-менеджер, что-то отмечая в своём планшете.        — Пойду пройдусь, — сказала она Квин, оставив её наедине с телефоном.       Джейн не была частой гостьей городских мероприятий и не особо понимала, по какому принципу стоит обходить ярмарку, чтобы ничего не пропустить, поэтому просто брела куда глаза глядят. Скоро должно было состояться открытие, вокруг сновали рабочие, ругаясь и перекидываясь шуточками, понятные только им, а участники ярмарки, нарядные и занятые, заканчивали последние приготовления. К своему стыду, Джейн не могла не отметить, что почти все отнеслись к своим стендам куда серьёзнее, чем просто сделать деревянную решётку. Да что там говорить, если она даже не позаботилась о чистой одежде — просто надела то, что носила вчера: чёрные лосины и старую футболку, накинув лишь сверху тёмно-серый кардиган, чтобы прикрыть опилки и следы краски, а её чёрные конверсы, кажется, помнили ещё то странное путешествие в пыльную пустыню Колорадо три года назад. Чувствуя себя всё более и более жалко, Джейн старалась привлекать как можно меньше внимания, но, конечно же, ей было интересно посмотреть на картины. Разумеется, многообразие техник, форматов, стилей и подачи могло бы вскружить голову любому, но Джейн была довольно искушённой в том, что касается искусства. Наряду с откровенно декоративными пейзажами и изображениями довольных толстых котов на шёлковых подушках было много абстракционистов, половина из которых явно подражали Барнсу. Джейн с досадой фыркнула — ей тяжело будет конкурировать с такой лестью, равно как и с теми, кто действительно старался, прорабатывал каждый штрих, с масштабными полотнами, репродукциями известных шедевров в стиле поп-арт. Её внимание привлёк какой-то парень с южным акцентом, что-то бурно обсуждающий со старшим менеджером. На его кудрявой голове была белая ермолка. Он так активно жестикулировал, что постепенно собирал вокруг себя толпу людей, и Джейн инстинктивно подалась вперёд.        — Я не привык так работать! Мне нужен свет! Это инсталляция, и освещение здесь играет ключевую роль, вы вообще понимаете, что такое инсталляция? Дайте мне электричество! — кричал кудрявый художник.       Джейн бросила взгляд на его стенд — и на первый взгляд ей показалось, что парень просто выставил всё то, что валялось у него на чердаке ещё с русско-японской войны. На минималистичных постаментах красовались скрюченные куски арматуры, камни, поломанная мебель, рваная одежда… Всё было в пятнах крови. Джейн вздрогнула, обнаружив это. Каждый постамент был обозначен табличкой с координатами — все они были с Ближнего Востока. Стены самого стенда были выкрашены в чёрный, что, конечно, придавало экспозиции ещё большего драматизма, но обнаруживало очевидную необходимость дополнительной подсветки, о которой так просил её автор. В глубине в самом центре возвышалась в человеческий рост скульптура, на первый взгляд напоминающая груду мусора. Джейн отошла чуть назад, чтобы получить верное представление, но не удержалась на ногах и чуть не упала на высокого лысого парня, стоявшего позади: судя по неряшливой одежде — мешковатые джинсы с множеством карманов и растянутый свитер с высоким горлом — это был рабочий. Он стоял неподвижно, его прищуренный взгляд внимательно изучал инсталляцию и, кажется, даже не заметил налетевшую на него девушку. Пробормотав извинения, Джейн постаралась выбрать удобную позицию, чтобы увидеть, что происходит.        — Подождите, пожалуйста, скоро вас подключат, до открытия обязательно всё будет работать, просто перегрузки, понимаете… — пытался успокоить его старший менеджер, нервно поправляя галстук.        — Почему электричества нет только у меня? Извините, но это похоже на дискриминацию!       Ещё раз бросив взгляд на инсталляцию, Джейн почувствовала, что по спине побежал холодок — остатки чьих-то жизней складывались в образ старика, простирающего руки в небо.        — В Соединённых Штатах нет дискриминации, — отчеканил менеджер, оглядывая глазами толпу, будто ища кого-то. — Эй, ты!       Его взгляд остановился на ничего не понимающей Лэйн.        — Найди электрика. Быстро! — гаркнул старший менеджер. Джейн только сейчас поняла, что оставила свой бейдж с аккредитацией участника на стенде. — Ну, что стоишь?       Джейн попятилась, думая о том, как же ей найти электрика, если она тут никого не знает, и почему-то опять налетела на высокого лысого рабочего, ещё и наступив ему на ногу.        — Простите, — снова извинилась она. — Вы не знаете, где найти электрика? Иначе он меня сожрёт.        — Не сожрёт, — уверенно сказал парень, — Это мой бывший одноклассник, он не способен был осилить собственный завтрак.       Джейн криво улыбнулась шутке. Настроение было хуже некуда. Она подняла глаза на парня — ему было около тридцати-тридцати пяти и он носил очки и роскошные усы.        — Я вообще-то участник конкурса, просто забыла аккредитацию, — начала было оправдываться Джейн, но тут же добавила привычным саркастичным тоном: — Но если вы мне не верите, то вы правы. Я сама не верю.        — Звучит так, будто ты прошла курсы для детей с заниженной самооценкой в школе Лондейла.        — На самом деле, несколько раз и с отличием, — с деланной гордостью вздёрнула подбородок Джейн, — Найти бы только сейчас свой стенд…       Она оглянулась и поняла, что заблудилась. Ярмарка уже началась, людей заметно прибавилось, а крики и ругательства кудрявого парня-художника, которому так и не включили электричество, потонули в общем оживлённом шуме.        — Ох уж эти мне художники-социопаты, — язвительно протянул парень, усмехнувшись в свои густые усы, — Какой у тебя номер?        — 27, — ответила Джейн, и, чуть подумав, добавила: — И я не социопат. Ну, может быть, чуть-чуть…       Рабочий уверенно передвигался сквозь толпу, бесцеремонно распихивая всех подряд, очевидно, совершенно не заинтересованный происходящим праздником жизни.        — А кто же ты тогда? Школьные психологические тесты не могут ошибаться.       Джейн не поняла, шутка это была или нет, поэтому решила, что благоразумнее будет промолчать. Оказывается, они стояли совсем недалеко от её места. Да уж, совсем глупо получилось. Приглядевшись, она увидела вполне ожидаемую картину: Квин повесила свой портрет в самый центр, наперекор всей продуманной Лэйн концепции, и с удовольствием позировала рядом для нескольких посетителей с фотокамерами. Что для неё было куда большим сюрпризом, так это то, что рабочий, не проявлявший особый интерес к работам других художников, вдруг стал внимательно рассматривать её картины.        — Эй, мисс, отойди, — крикнул он позирующей Квин. Та опешила от подобной наглости, но демонстративно отошла в другую сторону подальше от нахального парня и уткнулась в телефон, наверняка строча гневное сообщение Стейси. Картина, которая вызвала пристальное внимание сотрудника сервиса, была написана Джейн в Индии. На ней была изображена молодая женщина в сари на фоне расписного храма. Правая половина лица женщины была изуродована химическим ожогом. Художница посмотрела на рабочего — а тот не отрываясь смотрел на её работу, чуть прищурившись.        — Этой действительно твои работы? — недоверчиво спросил он, — Сколько тебе вообще лет?        — Двадцать пять, — честно ответила Джейн, с подозрением косясь на странного парня. «Ты что, из полиции?» — вертелся на её языке вопрос.        — Это напоминает ранние работы Ширин Нешат. Может быть, феминистка? — продолжал угадывать рабочий (а рабочий ли?), не поворачивая головы в её сторону. Джейн даже не сразу поняла, что этот вопрос адресован ей.        — Я? Не знаю… — растерянно пробормотала она, но вспомнив Хелен Моргендорффер уверено сказала, — Нет.        — Как ты рисовала это? — продолжался допрос с пристрастием.       Лэйн была обескуражена, но всё-таки ответила:        — Это было в Нью-Дели, мне посчастливилось найти единственную женщину, знавшую английский, — художница наморщила лоб, вспоминая, как это было, — Она была замужем за богатым и известным человеком, что позволило ей получить неплохое образование. Мне нужно было снять хостел или мотель, она мне помогла, а потом мы разговорились, и…       Воспоминания перенесли Джейн в район Неру Базар, где, окончательно заблудившись, она вдруг встретила эту женщину по имени Бхаратс, говорящую со странным акцентом. Чуть запнувшись, она продолжила:        — Бхаратс рассказала, что её оклеветали, обвинив в супружеской неверности, и муж вылил на неё кислоту. Она всегда ходила, закрыв лицо платком, но… когда я захотела нарисовать её, она сняла платок. Мне кажется, это много для неё значило.       Джейн вгляделась в нарисованные, густо подведённые чёрным глаза женщины на картине, вспомнив, как в невыносимой жаре полуденного индийского солнца старалась запечатлеть этот влажный блеск и тяжёлый взгляд, крепко сцепленные на груди руки, пальцы, унизанные широкими золотыми кольцами — все эти детали были прорисованы тщательно и с максимально возможной для её художественного таланта точностью, а одежда и окружение больше походили на абстрактные яркие пятна, как на классических работах Густава Климта. Изображение получилась угловатым, жёстким, неравномерным, потому что нужно было работать очень быстро. И в глазах Джейн сила молодой женщины на картине доминировала над буйством красок храма Будды за её спиной.        — Я нарисовала её в том месте, где это произошло.        — Занятно, — отозвался рабочий и полез в один из карманов своих мешковатых джинс, — Сколько она стоит?        — Сто.        — Отлично, — он протянул сотню.       «Отлично!» — подумала Джейн, запаковав картину в бумагу.        — Ещё увидимся, — помахал рукой ей парень и через пару секунд уже растворился в толпе.        — Кто это? — спросила Квин, — Зачем ты с ним разговаривала?        — Не знаю. Ему понравилась картина, — невозмутимо пожала плечами Джейн.        — Мерзкий тип. Пойду поищу Стейси, она уже здесь, — Квин удалилась искать свою школьную подругу.       Джейн с облегчением выдохнула — вместе с Квин исчезли любопытные зеваки — и принялась заново развешивать картины. Однако похоже, что больше жителей Лондейла ничего на стенде непризнанного гения Джейн Лэйн не интересовало: с угрюмым видом она провожала взглядом в лучшем случае равнодушных посетителей. На этом празднике жизни она действительно была чужой. Лишь бывшая учительница рисования мисс Клэр Дефо остановилась, внимательно осмотрела работы и ободряюще улыбнулась. На её бейдже значилось: «Член жюри, директор музея современного искусства Лондейла». Джейн грустно улыбнулась в ответ — Мисс Дефо была её единственным любимым учителем, здорово узнать, что ей удалось вырваться из-под гнёта мисс Ли и заниматься любимым делом. За целый день, проведённый наедине с своими работами, Джейн пережила весь спектр эмоций — от «Что же я делаю не так?» до «Господи, как же плевать». Одну картину купила Андреа — на ней было изображено кладбище, нарисованное с натуры где-то в Центральной Европе. «Итак, участие в ярмарке — минус 100 баксов плюс бесплатная вода минус миллион нервных клеток, продажи от картин — 150 баксов, почувствовать себя ничтожеством под аккомпанемент «Мистической спирали» — бесценно», — подытожила Джейн, глядя на веселящуюся толпу сквозь стёкла тёмных очков. «Могло быть и хуже», — вынесла она окончательный вердикт и закинула ноги на стол.       По громкой связи объявили подведение итогов конкурса. Джейн лишь равнодушно хмыкнула. Все вокруг стремительно собирались в центре площадки, где располагалась сцена. Кривляющийся ведущий раззадоривал толпу, будто бы это были итоги Каннского фестиваля, не меньше. Всё это уже начало изрядно раздражать, и у Джейн даже появилась мысль собрать вещи и уйти, не дождавшись результатов, но когда тот самый старший менеджер в белой рубашке, а по совместительству и ведущий, упомянул имя Барнса, всё-таки передумала. В конце концов, она ничего не теряет. Джейн продиралась сквозь толпу, безуспешно пытаясь найти место, где было бы что-то видно, то и дело ловя недовольные взгляды тех, кому случайно наступала на ноги.        — Итак, в течении месяца наши участники присылали свои лучшие работы, которые затем представили широкой публике на нашем вернисаже, — продолжал орать в микрофон ведущий. «Вернисаж? Мог бы сказать биеннале, это ещё вычурней», — со злостью думала Джейн. Она наконец нашла удобное место — колонка закрывала половину сцены, но зато на видимой её части как раз восседало жюри.        — Что за…?! — громко выругалась Джейн.       Жюри состояло из четырёх человек. Председателем был мэр города, ему как раз передали микрофон, в который он что-то там вещал о важности развития арт-среды в маленьких городах типа Лондейла. По правую руку от него сидела, строго поджав губы, представительница издательства — она внимательно слушала главу города, иногда одобрительно кивая. С левой стороны — скромная мисс Дефо, которой явно было неуютно, должно быть, она редко посещала подобные мероприятия. Рядом с ней в расслабленной позе, не скрывая своей скуки, растянулся бритый наголо парень в растянутом свитере и мешковатых джинсах. Тот самый парень, который был так похож на рабочего, только без очков и усов, по правде говоря, Джейн узнала его по одежде. Табличка на столе гласила: «Джулиан Барнс, художник родом из Лондейла».        — Нет! Что за чёртов маскарад? — Джейн чувствовала одновременно возмущение от этого обмана и волнение. Зачем? Конечно, у Барнса всегда была слава эксцентричного парня, но клеить усы, чтобы просто пройтись по выставке в провинциальном городке — это уже что-то за гранью.        — Многие спрашивают, куда делись ваши великолепные волосы, мистер Барнс? Можете прокомментировать? — продолжал веселить толпу клоун с микрофоном.       Великий художник всея Лондейла в это время рассматривал свои ногти.        — Вероятно, они были слишком великолепными для меня, — нехотя отозвался он.       Мисс Дефо смущённо улыбнулась, остальные сделали вид, что сочли шутку остроумной. А ведущий не унимался.        — Вы так давно не приезжали в родной город, что вам больше всего запомнилось?       Барнс всё так же не реагировал, вдобавок начал раскачиваться на стуле. Толпа одобрительно загудела, расценив эту выходку как некий странный юмор со стороны знаменитости. А злость в Джейн продолжала нарастать. Ведущий, уже порядком растеряв задор, попытался ещё раз.        — Ну вы же не могли не оценить масштаб ярмарки! Здесь собрались самые разные творцы, от профессионалов, к мастерству которых, к слову, вам ещё идти и идти, до начинающих. Может приобрели себе что-то в коллекцию?        — Да, — Барнс неожиданно поднял голову, — одну картину.       Джейн почувствовала, как подкашиваются ноги. Из всей огромной ярмарки он купил только одну картину. Её картину. Пальцы задрожали, и дело тут было совсем не в кофеине. Никто, практически никто не обратил внимания на её работы. Кроме Барнса.        — Ну что ж, думаю, пришло время объявить победителей!       Джейн напряглась и подалась вперёд. Ещё 10 минут назад она думала, что эта затея оказалась провальной, как она и подозревала изначально, но сейчас чувствовала, что у неё есть шанс. По крайней мере, это точно было не зря.        — Попрошу выйти на сцену мисс Джордан Льюис, мистера… Мистера Джошуа Фридман, мисс Джейн Лэйн.       Сердце укатилось в пятки, а в голове крутилась, как заевшая пластинка, фраза: «Что? Нет! Это ошибка». Джейн на ватных ногах пробиралась к сцене, спотыкаясь под любопытными взорами расступившихся людей, и ждала, когда кто-то скажет, что это ошибка, или окажется, что это какая-то совсем другая Джейн Лэйн, она почти желала этого — но ничего не происходило. Она подняла глаза — огромная толпа таращилась на неё, здесь действительно был весь город. С трудом она разглядела в этом огромном муравейнике рыжую голову Квин, которая стояла рядом со своей семьёй и улыбалась ей. Джейн повернула голову — справа от неё стоял тот самый парень-еврей, которому не включили свет к началу выставки, он выглядел всё таким же нервным и раздражённым, что-то бормоча себе под нос на своём сложном акценте. Слева стояла средних лет гордая англичанка с точёным профилем и волосами, тронутыми сединой; Джейн вспомнила её — она рисовала туманные пейзажи акварелью.        — Третье место и премия в размере 1000 долларов, любезно выделенных нашей администрацией получает мисс Джордан Льюис.       «Значит первое или второе?», — чуть ли не с ужасом думала Джейн, пока чопорная леди благодарно кивала, получая от мэра красивый чек.        — Второе место…       Джейн закрыла глаза, на несколько секунд забыв, что тысяча людей не сводят с неё взглядов. В этот момент вся последняя неделя пролетела вихрем в её сознании — от сорванного случайностью плана самоубийства до этой сцены, где свежеприбывший из Европы Джулиан Барнс стоит, ухмыляясь, за её спиной. Каков бы ни был результат — она уже победила.        — Второе место — мисс Джейн Лэйн. Напоминаю, что за второе место мисс Лэйн получает контракт на полгода от нашего замечательного издательства…       Она уже не слышала, что говорил ведущий — его голос утонул в одобрительном гуле толпы. Джейн открыла глаза и увидела, как ей аплодировал весь город. Она увидела знакомых и не очень людей — бывших одноклассников, их родителей, друзей и бывших Трента — все они радовались за неё, и их глаза улыбались. Это было очень странное чувство, поверить в которое было невозможно — особенно после годов, проведённых в конфронтации с миром. Женщина из издательства тем временем пыталась впихнуть в её дрожащие руки подарочный пакет, что-то повторяя, а девушка чувствовала, что вот-вот потеряет сознание. «И почему тебя нет рядом?», — в который раз она обратилась мысленно к одному и тому же человеку. Она бы гордилась.        — Первое место, как вы уже догадались, достаётся мистеру Джошуа…        — Меня зовут Йешуа!  — выпалил парень в микрофон опешившего ведущего.        — Простите… Мистеру… Мистеру Фридману, — выдавил из себя бедолага последние слова, прежде чем убежать за кулисы. Джейн проводила его взглядом и увидела, как ему на помощь бросился Джесси. Йешуа принял награду в таком же подарочном пакетике с символикой ярмарки, как и у Джейн с куда большим хладнокровием — будто бы и не ожидал другого. Должно быть он был довольно известен в узких кругах. Барнс, вручавший награду что-то обсуждал с ним, а Джейн, пользуясь случаем, внимательно осмотрела его. Сомнений быть не могло — это тот самый парень, она даже помнила этот оценивающий прищур и карман, из которого он вынимал ту сотню. Хотя, конечно, без странной причёски и в неряшливой одежде было трудно признать в нём звезду с обложки лондейльского еженедельника.        — А у нас тем временем остался ещё один приз, — послышался голос мэра, и толпа притихла, — возможно, самый главный — приз зрительских симпатий. Ведь настоящий художник, как известно, служит в первую очередь своему народу, государству… Так, а что у нас с результатами? — последняя фраза была адресована милой девушке-менеджеру с планшетом, невесть откуда взявшейся в углу сцены: она подбежала, что-то быстро проговорила ему на ухо и тут же скрылась, оставив мэра в лёгком недоумении, — Похоже, для кого-то сегодня очень удачный день. Мисс Лэйн, поздравляю!       Он подошёл и энергично пожал её руку. Расчувствовавшаяся мисс Дефо обняла её за худые плечи и сказала что-то вроде: «Я так рада, что буду выставлять твои работы!». Джейн плохо помнила этот момент, она просто глупо улыбалась, пытаясь выговорить хоть слово внятно. И лишь внезапная догадка вырвала её из оцепенения. Она повернула голову и встретилась взглядом с Квин в первом ряду — та хитро улыбалась и махала ей рукой. «Интересно, как она теперь отвертится от свиданий», — пронеслось в голове у Джейн.