Рожденные революцией

Карлайл, всенепременно, благословил бы Небо, за эту ниспосланную милость в виде дождя. Если бы счел себя достойным, конечно. Он надеялся, что низвергающиеся на Париж потоки влаги хоть немного очистят воздух от смрада разлагающихся тел, который с каждым часом переносить было все сложнее. Вампирское обоняние… будь оно неладно. Хотя он ко многому привык за свое бессмертное существование, но сейчас этот запах напоминал о… о Смерти - смерти неоправданной, глупой, бессмысленной. И мысли о том, что Вольтури имеют непосредственное отношение, к этому тщательно продуманному массовому убийству, вызывали тошноту. Каллен был бессилен что-либо изменить, и от осознания этого факта, нервы будто закручивались в растрепанную черную воронку, поглощая его душу, в существование которой он верил, напитывая его чувствами, с привкусом горькой гнили, отнимая его силы. Крошечные сферические шарики с грохотом врезались в иссушенную землю. Карлайл мог рассмотреть каждую из них – они не были прозрачными – поверхность воды беспрерывно менялась, отражая все вокруг, жадно вбирая в себя и отдавая – в искаженном, перевернутом виде. Каждая - хрупкий, зачарованный калейдоскоп, существующий ровно столько, сколько длиться недолгий полет. Карлайл, закрыв глаза, поднял лицо, позволяя мелким колючим дождинкам разбиваться о лоб, скулы, стекать с бледных век, оставляя на щеках мокрые дорожки. Его не заботило, что ворот его рубахи и жилет на груди тут же напитались влагой, стынущей на ветру – он не ощущал холода. Потому что холод давно поглотил его. Пожрал. Вдали виднелись темнеющие пики леса, откуда он недавно вернулся, добывая еду для Гаррета. Предстояло спуститься в подземелье, но Карлайл медлил. Стоя на краю полуразрушенной звонницы, продуваемой всеми ветрами, он был не в силах побороть своих чувств. Ах, если бы можно было просто окаменеть. Застыть тут навеки бесчувственным изваянием. Оказаться ВНЕ этого всего. И все же. Карлайл медленно открыл глаза, и провел по лицу ладонью, то ли пытаясь смыть с себя несуществующую грязь, то ли снять вросшую, опостылевшую маску. Надо идти к Гаррету. Он нуждается в моей помощи. Надо. Соберись. Доктор Каллен не знал, как отреагирует новорожденный на известия о пропавшей невесте. Очевидно, что эта девушка очень многое значила в его человеческой жизни. И Карлайл сомневался. Ему не составило труда выяснить, что Антуан Демеран жив. И отыскать его в штаб-квартире «Народной партии», именно там, где указал Гаррет. Но, судя по тому, как этот молодой революционер был взвинчен – до предела, до синих бессонных кругов под воспаленными глазами, ему не удалось выполнить последнюю просьбу друга. Вчерашний вечер Карлайл посвятил наблюдениям за Тони, который метался по всему Парижу – по монастырским лазаретам, по кладбищам и набережным Сены. Бессмертный догадывался, что это могло значить. Но, он не мог просто взять и подойти к Демерану – расспросы вызвали бы множество ненужных подозрений. Значит, Луиза пропала. Если бы у Карлайла была ее вещь. Он, конечно, не Деметрий, но ориентироваться на запах при поисках чего-бы то ни было, вампиру всегда проще. А так… только словесные описания, под которые подпадает добрая половина молоденьких парижанок. И еще… надо ли сообщать Гаррету кто обратил его? Все так неоднозначно. Очень похоже на то, что Феликс все же приложил руку к исчезновению девушки, а значит, скорее всего – она мертва. Де Вержи далеко не так глуп, что бы не связать концы с концами, а это означает лишь одно – неконтролируемый гнев. Всепоглощающая ярость… Которая уничтожит его самого. Вольтури не станут церемониться с новорожденным, не станут разбираться – кто прав, а кто виноват. Аро нужен Феликс – и этим все сказано. Нет. Нельзя допустить, что бы Гаррет так глупо подставлялся. Но что же сказать ему? Озабоченность предстоящим разговором вытеснила из сознания Карлайла нудную, распирающую боль. Пожалуй, он и не догадывался, что нуждается в присутствии этого новорожденного в своей жизни отнюдь не меньше, чем тот – в его помощи. Гаррет был ему необходим. Как последний оплот человечности. Как хлипкий призрачный помост, удерживающий его на грани - практически в одном шаге от бесконечного сумасшествия. Как бальзам, излечивающий его душу. Только так – проявляя заботу и участие, Карлайл мог осилить свое бессмертие, исполненное кошмарами и невообразимой жестокостью. Бесконечный лабиринт мрачных коридоров тюрьмы Ла-Форс отразил звук размеренных, жестких шагов. Этот звук моментально встревожил «подозрительных» - из-за железных решеток выглядывали бледные напряженные лица. Истомившиеся ожиданием и неизвестностью люди остро реагировали на любой шорох, который, казалось, привносил хоть что-то, отдаленно похожее на оживление в серые, гнетущие будни заключенных. Каждому хотелось хоть какого-то конца. Пусть даже самой страшной развязки, которая позволила бы уставшим, измученным людям прекратить влачить это жалкое существование. Хотелось знать о своей участи. Тюрьма была переполнена заключенными - солдаты, спасшиеся во время резни 10 августа в Тюильри, родственники эмигрантов, журналисты, священники, аристократы всех мастей и рангов оказались согнанными, как скот в крохотные помещения. Многие были ранены, и поэтому воздух в тюрьме был тяжелым. Узникам на верхних этажах, где имелись слуховые окна, выходящие на крышу и отдушины, было немного легче. Тем же, кто прозябал в подвалах, приходилось задыхаться от тошнотворного гнилостного запаха. Поэтому «нижние» были не столь активны. Они старались лишний раз не поднимать головы от своих трухлявых тюфяков, что бы не приходилось втягивать эту гадость полной грудью. Именно туда - в подвалы спускался комендант. Его тонкие губы были сжаты и кривились от отвращения. В конце-концов он догадался прикрыть свой чувствительный острый нос надушенным батистовым платком. Он предпочитал не уделять внимания этой части своих владений – действительно, что здесь делать коменданту – среди обреченных на смерть отбросов общества? Все они приговорены, и ждут только одного – казни. Впрочем, ожидание может растянуться на долгие месяцы, и даже на годы. Но сегодня у него здесь было дело. Даже не так – просто дельце – незначительный пустяк, дабы потешить свое самолюбие. Самолюбие коменданта, однако, было требовательным и всеобъемлющим, оно беспринципно гнало его в эту зловонную клоаку, наступая на горло здравомыслию и природной брезгливости этого человека. Полумрак обнимал его фигуру. Тень скользила за ним след в след черным вытянутым силуэтом, трепещущим и колыхающимся в такт пульсации приглушенного огненного света. Наконец, он добрался до намеченной цели. Чадящий факел, прикрепленный к стене прямо напротив зарешеченной крохотной камеры, не позволял хорошо разглядеть белеющее в темноте на полу нечто. Выхватив факел из паза, комендант приблизился к решетке. Злорадная презрительность и удовлетворение пробежали волной по его лицу, впечатываясь в нездоровую землистую кожу привычными морщинками. Девушка спала. Или старательно делала вид, что спала. Ее бронзовые волосы частью стекали с тюфяка прямо на грязный пол, частью прикрывали ее лицо, словно она хотела спрятаться, отгородиться от ужасающей действительности. Подол платья разметался, распустившимся белым цветком, хоть и весьма потрепанным, будто растоптанным в придорожной пыли, но все равно сохраняющим свою красоту и невинность… Комендант усмехнулся: да уж… цветы в Ла-Форс – какая нелепость! Тонкие бледные запястья перехватывали, словно страшные браслеты вспухшие кровоподтеки – следы от связывания. Комендант знал, что где-то там, на лице девушки которого он сейчас не видит, так же красуется синяк, прямо на бледной изящной скуле - багровеющий, наверное, уже наливающийся чернотой и отвратительной зеленью по краям. Ты же не хочешь терять свою привлекательность, цветочек? Комендант поспешно облизнул пересохшие губы. Я могу быть другим. Могу быть нежным… -Кхм! – громко кашлянул он, обозначая свое присутствие. Девушка никак не отреагировала. Строптивая сука! Дыхание коменданта участилось, он не обращал больше внимания на смрад и убогую обстановку. Прикипев взглядом к фигуре, распростертой на полу, он чувствовал только дикое желание обладать этим телом. Жаркие картины интимной близости затопили сознание мужчины, заставляя его заскрипеть зубами, чувствуя как наливается и каменеет его плоть, готовая прорвать плотную ткань брюк. Он мог бы взять ее в первый же день, наплевав на сопроводительные документы, из которых следовало, что девица из благородных. Плевать он на это хотел. Сколько таких визжало и скулило под ним – и аристократок и простолюдинок. Но эта… Он хотел что бы она отдалась ему сама. И отдастся, черт, возьми! И еще приползет на коленях, умоляя его проявить снисхождение. На коленях, у его ног…как грязная шлюха – мысли снова потекли в удушающее – влажном, пульсирующем направлении, заставляя коменданта почти задыхаться, проклиная тянущую, высасывающую боль в паху. Он резко развернулся, и быстрым шагом пошагал прочь от камеры, бросив факел на слизкие ступени, отчего пространство за ним тут же погрузилось в темноту. Он не достиг, чего хотел – с холодной отстраненностью объяснить этой … девке, как стоит себя вести. Вместо этого, он вспыхнул как порох, не в силах перебороть свое естество. От одного только, черт побери, ее вида! Комендант был в бешенстве: что она о себе думает! Ну ничего! У него достаточно времени, что бы сломать ее. Подчинить себе. Он будет упиваться ее покорностью, будет черпать ее унижение полными пригоршнями, будет… Больше двух недель она не выдержит в этой зловонной яме – он уверен. Одного комендант понять не мог – какого черта все так? Нахрена он вообще с ней церемонится? Он не мог допустить мысли, что эта девка что-то изменила в нем самом. Что он позволил себе взглянуть на женщину не как на кусок мяса – изжевал и выплюнул. Что она, определенно, имела над ним власть… комендант ни за что не признался бы себе в подобном. Никогда. Он заперся в своем кабинете, и откинулся на спинку стула, задумчиво грея в ладони тонкостенный, выпуклый бокал, где плескалась добрая порция коньяка. Огненная жидкость обволокла гортань остро-пряной согревающей горечью. Комендант немного расслабился. Отыскал на столе среди множества бумаг сопроводительное письмо для Луизы Бланшар и снова углубился в чтение. Карлайл уклонился от объяснений с Гарретом: - Я должен кое в чем убедится, прежде чем делать выводы, – спокойно сказал он новорожденному, ожидая бурной реакции. Но, Гаррет вполне достойно принял его доводы, что говорило о прекрасном самообладании виконта. «Пожалуй, через пару дней, его можно будет отвести на охоту» - решил Карлайл, и тут же усмехнулся своей наивности – за пару дней все может поменяться. Все зависит от того, что скажет Феликс. А если девушка погибла? Что тогда? Выждать момент, когда можно было составить диалог с маркизом без стороннего присутствия, оказалось не так просто. Он все чаще оставался в апартаментах Аро. К тому же после побега к нему приставили Сантьяго. Оставалось всего несколько мгновений, когда новорожденный спускался в подвалы замка, утолить жажду. Но Карлайл был терпелив, и в скором времени ему удалось перехватить Феликса - за секунду до того, как тот открыл массивную дубовую дверь, скрывающую вожделенную для новорожденного пищу. Скрывающую ополоумевших, приготовленных на убой жертв. - Постойте, маркиз! – окликнул негромко. Вампир взвинченный предвкушением трапезы, нервно дернулся, как от обжигающей пощечины: - Какого черта, Каллен! – процедил сквозь зубы, почти захлебываясь яростью. - Не забывайтесь, Феликс, – Карлайл чуть склонил голову к плечу, разглядывая искаженное лицо новорожденного, и невольно сравнивая его с Гарретом. Нет этот, определенно не такой. Феликс, прищурил глаза, отчего они запылали на его бледном лице кровавыми прорезями. - Я тороплюсь, – выплюнул он. Видимо это должно было считаться должным оправданием той крайней дерзости, с которой он отвечал старшему вампиру. Не самому последнему вампиру в свите. - Мне стали известны некоторые подробности вашей прежней жизни – Карлайл решил пойти ва-банк, и задать свой вопрос напрямую. – Скажите, Феликс, вы причастны к исчезновению мадмуазель Луизы Бланшар? – Феликс надменно выгнул бровь, губы его растянулись в хищной ухмылке: - А если так? То что? - Где девушка? - голос Карлайла зазвенел от напряжения. – Что вы с ней сделали? - Феликс в ответ только рассмеялся, запрокидывая голову, острый кадык заходил под бледной натянутой кожей толстой шеи. - Я думаю, мне не стоит напоминать вам о… произошедшем инциденте. – новорожденный сразу стал серьезным, брови его насупились, желваки окаменели под квадратными скулами: - Мне нет никакого дела до какой-то там смертной! – процедил он скривившись. Карлайл удивился – откуда столько отвращения и презрения в этом вампире, который совсем недавно сам был человеком? -То есть, вы утверждаете, что не видели ее после перерождения? - Да. – И непохоже было, что он врал – Постойте, а при чем здесь… мой проступок? – Феликс заметно напрягся. - Всего доброго, Феликс, – не удосужив новорожденного ответом, Карлайл зашагал прочь. Тот бросил ему вслед недовольное рычание, но вскоре, жажда вытеснила его желание узнавать хоть что-либо у этого странного желтоглазого. Не так уж он и опасен, на самом деле. Феликс чувствовал, что уже заручился поддержкой старейшины. А значит, Каллен, со своим мелким шантажом, мог отправляться ко всем чертям. Феликс самодовольно усмехнулся, и потянул на себя натужно заскрипевшую дверь.