Рожденные революцией

Постойте, а при чем здесь… мой проступок? - Если бы Де Приньен целенаправленно шел уничтожать Гаррета, он бы наверняка увязал вопрос об исчезновении Луизы и упоминание о Де Вержи. Насторожился бы. Постарался обдумать ответ. Но нет - он недоумевал совершенно искренне. Конечно, коварство и изворотливость маркиза могли многократно усилиться после обращения, но он не смог бы еще просчитать ходы на несколько шагов вперед. Пока не смог бы – все новорожденные - импульсивны. И эта реакция. Эти слова, сорвавшиеся с его губ, были такими непосредственными. Правдивыми. Нет, Феликс не знал, что поделился ядом со своим заклятым врагом – теперь Карлайл был в этом уверен. Очередная превратность судьбы. Да. Именно Судьба распорядилась таким образом, что новорожденный вампир наткнулся на Гаррета. Что ж, бывает… Но что из этого следует? Ничего. Карлайл чувствовал себя паршиво – он вдруг стал тем, от которого что-то зависит. Потребность действовать, быть нужным, быть полезным – не это ли то, к чему он так стремился? Не это ли наполняло его бессмертие смыслом? Но он совершенно неожиданно, ощутил себя мелкой крупинкой, ячменным зерном, придавленным многотонной тяжестью безжалостных жерновов. И что там Мельнику до зернышка в горсти? Просто устал. Он заставил себя встать, подойти к окну. Откуда это бессилие? Почему? Тяжесть стекала с затылка по шее, сковывая лопатки, нависая на предплечьях пудовыми гирями. Кто бы мог подумать, что вампир может устать? Карлайл отрешенно скользил взглядом по пирамидальным кипарисам, Напоминающим остроконечные, сложенные после дождя зонты. Некогда ухоженный парк Охотничьего замка сейчас стихийно зарастал сорняками и кустарниками, но кое-где еще сохранялись намеки на идеальную геометрию аллей. Созерцание не помогало и не успокаивало – мысли были тяжелыми и неповоротливыми, как валуны. Спустя мгновенье Карлайл почувствовал приближение вампира. Деметрий. Собственной персоной. Неподвижное сердце отчего-то сжалось - он действительно ощутил это физически. Странно. Страж неслышно отворил дверь и застыл чуть поодаль. Карлайл встретил его вежливой улыбкой, но в глубине янтарных глаз сквозила настороженность. Казалось температура в помещении сразу упала на несколько градусов, стоило их взглядам пересечься. Деметрий откровенно усмехался – он и не скрывал своей неприязни к американцу: - Аро хочет тебя видеть. – Ничего нового. Ничего серьезного: то же дешевое презрение. Те же наглые красные глаза на бледном лице. Типичный приказ. Отчего же вдруг горло Каллена перехватила невидимая ледяная рука? Он заставил себя небрежно кивнуть и последовал за Деметрием. Страж свернул в сторону, уверенно направляясь в сторону большого присутственного зала, минуя апартаменты Аро, и Карлайл понял, что его ожидает. Тишина. Она казалась оглушающей, и вливалась в уши как грохот камнепада. Так было всегда, но в этот раз Карлайл чувствовал как эта тишина пронизывает его до костей. Могильная, отдающая пыльным запахом… склепа. Аро неторопливо обходил его, склоняя голову к плечу, будто любуясь статью своего протеже, а Каллену казалось, что комната вращается перед глазами. Оцепенение. Нет – он не испытывал страха перед старейшиной. Никогда. Ни страха, ни раболепия, ни слепого преклонения. Он не льстил и не заискивал, пытаясь добиться расположения Аро. Он не сжимался, втягивая голову в плечи от одного только пронзительного взгляда. Только пустота. Всегда. Этим Карлайл разительно отличался от других вампиров в свите. Может быть за это Аро его и ценил? Но в последнее время Карлайл остро чувствовал, как что-то прорывалось наружу из той гулкой пустоты, всегда заполняющей черепную коробку в присутствии Аро. И отчего-то не хотелось задерживать взгляд на лице старейшины. О, эти глаза. Сколько им столетий? Сколько они впитали крови и холода, с каждым годом становясь все темнее? Их кровавая чернота уже почти граничила с адской бездной. Сопротивляться их магической притягательности, подавляющей волю, было невозможно. Стоило Аро только взглянуть – и ему верили. Даже за мгновение до смерти. Это всего лишь смерть – лукаво ухмыляясь, говорили эти глаза. И никому не могло прийти в голову, что это незаслуженно. Что это страшно. Сам Аро был страшнее смерти. Карлайл стал замечать, как сквозь весь этот напускной лоск, сквозь благодушное, улыбчивое лицо старейшины проступает его истинный лик – тысячелетний, циничный, развращенный старик. Убийца. Одержимый... - Позволь мне, - Останавливаясь, Аро протянул ему руку. И Каллену ничего не оставалось, кроме как стянуть перчатку и вложить свою ладонь в требовательную ловушку из цепких пальцев. Донесли. Конечно! Кто бы сомневался! Карлайл был уверен, что Феликс, застывший каменным столбом неподалеку, уже прошел процедуру крепкого рукопожатия старейшины. Выдох. Он постарался разжать стиснутые до скрипа челюсти – не было смысла противиться мутной клубящейся пелене, медленно, но неотвратимо заволакивающей сознание. Оставалось только ждать. Да, он утаил новообращенного. Да – это было против правил. Карлайл хотел помочь Гаррету незаметно покинуть страну. В таком случае, возможно, Вольтури еще долгое время не узнали бы о его существовании. И в этом был его шанс. Но все осложнилось тем, что у новорожденного оказалась здесь такая привязанность, которую он ценил выше своего бессмертия. А значит, Деметрий, рано или поздно, обнаружил бы его. Все тайное становится явным… Да. Но Карлайл был не готов к тому, что их с Гарретом участь будет решаться именно сейчас. Сегодня. -Хм-м - протянул Аро. Его веки приоткрылись, но голова так и осталась склоненной к груди. Секунда. Две. И вот он наконец отстранился, поднимая лицо, привычно вскидывая брови и широко улыбаясь – Забавно, забавно… Он обернулся к Каю, уже откровенно потешаясь: - Брат, мы имеем прелюбопытный любовный треугольник, – он выразительно взглянул в сторону Де Приньена, – двое вампиров и смертная! – голос его взлетел на последнем слове, отражаясь от стен зала. Кай презрительно фыркнул. Такие несущественные мелочи были ему неинтересны. Действительно – что может быть интересного в том, что какие-то кровососы запятнали себя позорной слабостью? Это не делает им чести, отнюдь. Брезгливое недоумение впечаталось в резко обозначившиеся носогубные складки на лице блондина, заставляя его тонкие, бескровные губы напряженно сжаться. - Глупцы! – не сдержался Деметрий, снова нарушая непреложное правило, ведь свита всегда – лишь безмолвные наблюдатели. Немые свидетели укутанные в серые мантии. Серость. Ищейка считал себя иным. С позволения Аро. Феликс отвел взгляд, не понимая, почему внимание главного старейшины вдруг сосредоточилось на его скромной персоне. Теперь он привык отводить глаза, хотя когда-то было иначе. Давно. В прошлой жизни. Такой… несуразной, жалкой… Присутствие американца напрягало. Феликс опасался, что Вольтури станет известно. Ему было невдомек, что Аро одним касанием руки считал всю его подноготную. Мышцы спины окаменели. По зубам заструился горький яд. Настороженный как крыса, загнанная в угол, бывший маркиз, пытался удержать в поле зрения весь зал, что бы понять – откуда исходит угроза. Опасность! – это ощущение било набатом в виски, вытесняя все прочие эмоции. Проклятье! Сосредоточиться никак не удавалось. Лишь дикое желание - обороняться. Рычание вибрировало в глотке. Деметрий внимательно посмотрел на новорожденного и почти незаметно качнулся в его сторону. Голос Аро проникал в воспаленное сознание Феликса, как сквозь вату. Какая, к черту, любовь? Нет. Это определенно его не касается. Кажется – пронесло. Тем не менее, яростное раздражение не отпускало. Если бы в этот момент, ему сказали, что речь идет о Луизе Бланшар и виконте Де Вержи. Феликс просто взорвался бы. Еще не хватало! Что бы его имя упоминалось наряду с какими-то грязными людишками, о которых он имел весьма смутные воспоминания. Кто они? Что они?... Тлен, прах, жалкая пыль у его ног. Насекомые, по недоразумению, оскверняющие землю своим существованием. Он не захотел бы даже убить сейчас свою бывшую невесту и ее любовника – что бы ненароком не испачкаться. Что бы не вспоминать о том, что эти куски гнилой плоти, когда-то вызывали в нем чувства. Феликс был солидарен с Каем и Деметрием - тонкие губы скривились от отвращения, которое, казалось, повисло на стенах зала, мерзкой паутиной. Как можно даже подумать о смертной иначе – не как о пище? Де Приньену это было неведомо. Поэтому из всего происходящего он не понял ровным счетом ничего. Спустя секунду ему приказали удалиться. Карлайл молчал. Он знал, что сейчас последуют велеречивые измышления, политые ложью, как вязкой, отравленной патокой. Аро будет лицедействовать и сокрушаться, а потом… что будет потом, Каллен не знал – решения старейшины отличались непредсказуемостью. Всегда. От этого становилось тошно. Аро, действительно, некоторое время разглагольствовал о любви. Так и не обнаружив своего отношения ко всей этой истории. Что настораживало. Тонкий звоночек колотил где-то в затылке: что ему нужно? - Приведешь его сегодня ночью, - беззаботно улыбнулся Аро. - Но… - Карлайл растерялся, - Аро это… может быть… нелегко. Круговорот мыслей не хотел выстраиваться в стройную логическую цепочку: Зачем? Что бы стравить новорожденных, и полюбоваться, как они растерзают друг друга? Что бы устроить показательную казнь Гаррета? Аро рассмеялся: - Разве ты не смог обратить его в свою веру? Сомневаешься в нем? – все присутствующие в зале вампиры снова скривились, как один. - Ему всего неделя отроду… - начал Каллен - И он еще не прикончил ни одного человека, – закончил Аро фразу – я хочу посмотреть на этого новорожденного. На этом аудиенция закончилась - по легкому мановению руки старейшины. Каллен поспешил удалиться из зала. Времени оставалось катастрофически мало. Столько всего предстояло обдумать. Карлайл отчаянно не хотел терять надежды. Конечно, он постарается убедить Аро, что Гаррет имеет полное право на бессмертие. Он не нарушил ни одного Закона. Формальность. Любой Закон – лишь формальность. Все зависит от сиюминутного настроения Аро. Передернуло от догадки: даже если Гаррета помилуют, то непременным условием к этому будет… кровь. Человеческая. Карлайл попал к Вольтури уже оставившим далеко позади период новорожденности, и тут же ощутил жесткий прессинг – вампиры пытались принудить его стать «нормальным». Пока Аро не проявил милость, и не приказал свите оставить его в покое. Гаррета сломают. Господин граф Де Бужар, пишу вам, что бы сообщить о помещении в мой замок Ла-Форс ниженазванной (мадмуазель Луиза Бланшар) и ее содержания там до моего нового приказа. На сем прошу Господа Бога, что бы вас, господин граф Де Бужар, свято хранил. Писано в Париже августа 5-го, году 1792 Людовик. (с другой стороны листа:) господину графу Де Бужар, управляющему моего замка Ла-Форс. Комендант задумчиво покрутил в пальцах лощеный листок, усмехнулся и поднес его, было, к пламени свечи, но тут же отдернул назад, будто играючи. На самом деле этот документ больше ничего не значил. Абсолютно ничего. Только от его – коменданта – воли зависело содержание заключенной под стражей. Письмо было адресовано снятому с должности управляющему. Жив ли он еще? Оно было подписано кем? Королем – губы коменданта снова скривились – где тот король? Не сносить ему головы – ей-ей… 10 августа девку привезли сюда под конвоем, а на следующий день господин «Большое Вето» лопнул. Сдулся как пузырь. Осознание того, что судьба девушки полностью в его руках, наполняла коменданта зудящим чувством возбуждения, от которого не так-то просто было отвлечься. Как от чесотки. Черт! Эта… заключенная, кажется, проникла под его кожу. Даже глубже – в него. Зараза! Он и не заметил, когда мысли его стали полниться ею, как весенним половодьем – ее глазами, волосами. Ее запахом. И это раздражало. Безумно. Он мог бы прямо сегодня увести ее отсюда. И никто никогда не узнал бы об этом. Но, комендант решил, что будет нелишним подержать ее в этой скотской дыре. Будет сговорчивее. А уж, потом… Что будет потом, комендант очень ярко представлял себе, тщательно смакуя каждую мелочь в разыгравшемся воображении. Как долго она его будет пленницей? Да, пока не наскучит! А после… если будет молчать – останется жива. Если нет… ну что ж, сейчас никого не удивит труп в мутных водах Сены. А сейчас… он чувствовал, что еще чуть-чуть и начнет плавиться. От желания – то ли впиться в разбитые губы поцелуем, то ли придушить. Свернуть разом эту тонкую упругую шейку… до хруста в позвонках… Черт ее дери! Лу медленно плыла по холодным, мутным волнам полу-небытия. Они были тягучими как болотная жижа, но барахтаться в этой грязи, пытаясь всплыть на поверхность – не было абсолютно никакого желания. Не было сил. Тем более, что реальность мало чем отличалась от… от такой же мерзкой трясины. Сколько она уже здесь? Не имело значения. Воспоминания все отдалялись от нее, как гул неясных голосов, проходящий мимо сознания, – казалось, она уже целую вечность лежит на смятом, колючем тюфяке в этой грязной, закупоренной каморке. Его больше нет! Не правда! Не верю! - В багровой темноте сомкнутых век вспыхивают разрозненные образы: вот она мечется по комнате, судорожно глотая слезы отчаяния. Предчувствие. Вот слышит, как загрохотали по коридору тяжелые сапоги гвардейцев, которые отчего-то покинули свой пост. Это шанс! Единственный. Что бы покинуть ненавистный замок, отправиться в предместье графа Де Вержи, и узнать, наконец, судьбу Гаррета. Полумрак винтовой лестницы. Вот она, подобрав юбки, бежит по гулкому коридору павильона Флоры, в предрассветных сумерках. И сердце ее вырывается из груди, будто норовя выпрыгнуть и бежать впереди нее. Быстрее! Легкие начинает саднить, от невозможности отдышаться. Щеки пылают. Она бежит. Изо всех сил. Спотыкается, запутываясь в юбках. Снова бежит, и… утыкается лицом в грубую ткань мундира. Ее обдает кисловато-дымным запахом обладателя этой широкой груди и сильных рук, которые сжимают ее как тиски. Скула горит от мазка по шерстяной материи с рядами выпуклых металлических пуговиц. Этот чужой мужской запах, кажется осязаемым – заползает в ноздри, вязнет во рту, и не дает вымолвить ни слова. Поверхностные, крошечные вдохи. Крик рвет грудную клетку, но никак не может вырваться наружу. - Куда же вы спешите, мадмуазель Бланшар? – голос насмешливый. Спокойный. ЗНАКОМЫЙ. - Прошу вас, следуйте за мной. И без лишнего шума, пожалуйста. - В чем дело, месье Фуке? – связки, наконец, подчиняются. Поверенный в делах маркиза так же спокойно сообщает, что она арестована, до выяснения обстоятельств исчезновения его господина. - Но… я не знаю, где маркиз! – пытается возразить она. Тщетно. - Прошу вас, следуйте за мной, и не вынуждайте меня применять к вам силу. Фуке вынимает какие-то бумаги, сует ей – руки Луизы лихорадочно дрожат, она понимает, что не сможет разобрать ни слова из написанного: - Что это? - Приказ короля о заточении вас в Ла-Форс. Вы должны были быть там еще пятого числа. - Почему же вы только сейчас явились за мной? – нелепые слова… как будто они имели хоть какое-то значение. -Хм. Скажем так – у меня были дела, – поверенный, кажется, даже несколько смягчился от ее наивности, – идемте, Луиза. Все образуется. – Он увлек ее за собой, подхватив под локоть. Сопротивляться не было смысла. - В любом случае, в тюрьме сегодня, определенно, будет безопаснее, чем в Тюильри. – Добавил он. - Почему? – Лу задавала вопросы как механическая кукла. Ответы ее уже мало интересовали, когда она поняла, что обречена. Хотя чем отличается арест от ее заточения здесь? Но все же оставалась некоторая надежда – ведь она действительно не знала – где Де Приньен? В чем же ее можно подозревать? - Похоже, слухи о штурме не были преувеличением – Фурье нахмурился, - да вы и сами сейчас убедитесь, на улицах полно всякого сброда… А потом… сознание Лу отгораживалось от тех обстоятельств, которые привели девушку в подземелье тюрьмы. Она не хотела мириться с ЭТИМ. Ни за что! Лучше умереть… Лязгнула железная задвижка. Лу не открывала глаз и молила Господа, что бы это был не ее мучитель. На пол грохнулась жестяная миска, распространяя тошнотворный запах тюремного варева. Пустой желудок болезненно сжался, удушливой волной подгоняя к горлу горький воздух. Луиза сложилась пополам, выкашливая из легких эту вонь. Из глаз хлынули слезы. Из последних сил она перекатилась на другой бок, и свернулась калачиком, уткнувшись лбом в холодную каменную стену. Снова отказывается от еды!? Дрянь! Нет, это против его правил. В Ла-Форс только он решает – кому жить, а кому пора сдохнуть. Только он! Эта девка не смеет! Комендант был в бешенстве: - Приведешь заключенную Бланшар ко мне, для личного допроса! – процедил он сквозь зубы надсмотрщику. – Куда, дурень! – он досадливо поморщился, когда исполнительный служака бросился к двери. – ночью приведешь, ясно! – худощавый, и скрюченный как сморчок, парнишка поспешно закивал головой. Что ж, придется форсировать события. Сегодня бумаги об аресте будут уничтожены. А Бланшар отблагодарит его. Еще как отблагодарит! Чтоб ее…