Рожденные революцией

Повинуясь безотчетному порыву, Гаррет хотел было, немедленно войти в дом. Он уже протянул руку к причудливо выкованному, бронзовому кольцу, что бы постучать, как услышал оживленный голос старой баронессы по ту сторону двери. Надменный тон, этого высокого скрипучего голоса, заставил виконта поморщиться и отпрянуть назад. Оглядевшись по сторонам, он быстро скрылся в ближайших зарослях жасмина и гибискуса. И хотя молодая клейкая листва еще не могла служить достаточным укрытием, все же, Гаррет надеялся, что этот недостаток, компенсирует густота ветвей кустарников. Он настороженно замер, и даже перестал дышал, когда баронесса в сопровождении служанки прошествовала мимо него. Он – бесстрашный предводитель отчаянных парней отчего-то оробел перед этой вредной старухой и сам себя презирал за подобное малодушие. Конечно, можно было явиться к Бланшар со шпагой наголо, но чем эта отвага обернулась бы для Луизы? Гаррет весьма смутно, но все же догадывался, на что способна эта, благообразная с виду, паучиха. Когда звук хлыста, рассекающего воздух, и нервный цокот копыт возвестили о том, что карета отъехала от парадного крыльца, Гаррет вышел из своего укрытия и решительно шагнул к двери. Он постучал, затем еще и еще… но ответом ему была тишина. В доме, определенно, никого не было. В задумчивости виконт побрел по знакомой липовой аллее, вспоминая расположение комнат в особняке, и надеясь, вычислить спальню Луизы. Кто знает, может баронесса заперла ее там? Гаррету отчаянно не хотелось верить, что, возможно, его любимая, давно покинула этот дом, и принадлежит теперь другому, на правах законной супруги. Он увидел ее в саду. Ее волосы, не убранные в прическу, свободно струились по плечам и из-за ненастной погоды казались намного темнее, чем он помнил. Знакомый силуэт в темных одеждах, был каким-то болезненно истонченным, нереальным как беспокойный сон в полнолунье, зыбким, ускользающим… тук-тук-тук… Гаррет отсчитывал секунды по горячей пульсации в висках. Грудь будто стянуло стальным обручем. Луиза замерла, склонившись над мольбертом. Ее протянутая к наброску рука чуть подрагивала, словно не решаясь коснуться холста. Гаррет и не заметил, как неслышно приблизился к ней. Заглянув через хрупкое плечо девушки он увидел, что она пишет не на холсте и не маслом… и даже не радужной, нежной пастелью… уголь. Черно-белый рисунок был, настолько живым, настолько детально проработанным, что Гаррет ощутил странное чувство дежавю, с головой погружаясь в этот затягивающий монохромный этюд, который вдруг обрел объемные, пластичные свойства: он снова видел липовую аллею и себя… со спины, удаляющегося, уходящего в никуда. Теперь он знал, как выглядело их прощание ЕЕ глазами. Теперь он понял, что она чувствовала все это время… - Лу… - его голос осип, от перехватившего горло спазма. Она медленно, словно боясь спугнуть желанное видение, обернулась, и он снова утонул в ее невероятных, притягательных глазах. - Ты… - Гаррет, быстро подавшись вперед, обнял ее, зарываясь лицом в волосы и теряя голову от пьянящего цветочного аромата. Он сжал ее так сильно, что девушка не могла вздохнуть. Вероятно, он причинял ей боль, этим своим безудержным желанием вобрать ее всю в себя и раствориться в ней самому – без остатка, но Луиза так же как и он - отчаянно изо всех сил обвила его плечи, словно цепляясь за спасательный круг в бушующем океане, словно он был единственной ее надеждой на спасение… Гаррет исступленно припал к ее губам, чувствуя на них соленый привкус слез. Дрожащие пальцы Луизы зарывались в его волосы, гладили впалые щеки, легонько прикасались к плотно закрытым векам, словно запоминая каждую черточку любимого лица. Ему не хватало воздуха, и казалось, что в ушах звучит набат. Ему казалось, что он уже умер, и вознесся на небеса. Он не помнил, сколько длился этот поцелуй: мгновенье, час… вечность. Когда он снова смог дышать, голова Луизы покоилась на его груди, а он нежно прижимал ее к себе… Время остановилось. Для них двоих. Словно сделало бесценное одолжение, пожаловав им, как щедроту с королевского плеча, беспечное, умиротворенное счастье. Они прибывали в своем, совершенно отстраненном от суеты, от лжи и предательства, пространстве, где два сердца, бьющиеся в унисон, смогли преодолеть разлуку… и казалось, что для них нет теперь ничего неподвластного… - Постой… - Гаррет перехватил руку Луизы, когда она достала батистовый платочек, что бы утереть слезы. - Что это? – он внутренне сжался и похолодел, разглядев на белой ткани капельки крови. Осознание неминуемой беды пришло мгновенно, впиваясь в сердце стальным клинком. Он понял, отчего она так бледна, отчего тоненькие запястья кажутся такими хрупкими, отчего у нее такой изнуренный вид… - Ох, ты прав, – улыбнулась девушка, - этот не годится, - она разжала пальцы и платок, выскользнув, плавно отпустился к ее ногам. - Милая моя… родная, - Гаррет взял ее лицо в ладони, пытаясь разглядеть на нем грозные признаки чахотки, - что случилось? – его голос звенел от паники, - ты… больна? - Со мной все хорошо, Гаррет, - она отвела взгляд в сторону. - Тогда что это? – он наклонился и поднял окровавленный платок. Луиза вздохнула. На ее бледных щеках появилось некое подобие румянца, будто ее, как нерадивую школьницу уличили в каком-то неблаговидном поступке. – Луиза! Ради Бога! – воскликнул виконт. – Я с ума сойду! - Это небольшое представление для тетушки, – выдохнула она. - Но зачем? – недоумевал Гаррет – Луиза отвернулась, ее задумчивый взгляд был устремлен на почти законченный этюд. - Когда ей стало известно о нашей переписке… она… - Не продолжай – помрачнел он, - она стала подыскивать тебе… мужа, верно? - Да. - И ты решила притвориться больной? – девушка улыбнулась в ответ. Гаррет не понимал, чего в этот самый момент он испытывает больше – ненависти к старухе, удивления и восхищения поступком Луизы, облегчения? - Хорошо… но отчего ты так бледна? – он снова с напряжением вглядывался в ее лицо и был убежден, что так сыграть невозможно. - Оу… немного винного уксуса натощак, и… - Луиза! Это безрассудство! – теперь он вспылил ни на шутку. - А что мне оставалось делать, Гаррет? – девушка перешла в наступление, - тетушка бесилась, но ничего более предпринять не могла. Такая невеста никому не нужна. Вероятно, меня ожидал бы монастырь, если… - она неожиданно сникла и замолчала. - Если что? – Гаррет нетерпеливо заглядывал в ее глаза, умоляя не уходить от ответа. - Видимо я недостаточно убедительно играла. – между тонкими изящными бровями скорбной излучиной собралась морщинка. - Нашелся смельчак? - Да. Он очень настойчив. И я не понимаю… - Это не Тони, случайно? – прорычал Гаррет, сжимая кулаки. - Ты знаешь? – ошеломленно прошептала Луиза, - откуда? - Так это он? – желваки заходили под скулами взбешенного молодого человека. - Нет. Маркиз Де Приньен. Он страшный человек, Гаррет – Луиза обхватила себя за плечи, словно весенний пронизывающий ветер выстужал не только кровь в ее тоненьком полупрозрачном теле, но и душу, - он страшный… - снова шепотом повторила она. - Я не допущу этого! – воскликнул виконт. - Помолвка уже назначена – обреченно выдохнула она, - сегодня тетушка с его позволения отправилась выбирать мне наряд для церемонии. - Нет! – простонал Гаррет сквозь сцепленные зубы – Нет! Нет! Нет! – он схватился за голову, словно опасался, что от непомерного напряжения она расколется пополам. Луиза снова прильнула к нему с такой щемящей обреченностью, что казалось, земля вот-вот разверзнется, и страшная бездна поглотит все живое. – Луиза, уедем! – глаза виконта горели непреклонной решимостью. – Я готов на все! Я подам прошение королю и восстановлю титул, я потребую у отца признания! Я возьму у него все, что причитается мне по праву! Клянусь, ты ни о чем не пожалеешь! – горячечное возбуждение пылало на щеках виконта алым румянцем, он действительно был готов сделать этот шаг. И к черту гордость! К черту королей и революцию! Все к чертям! Только бы она была рядом… - Уедем, Луиза, умоляю! Она отчаянно замотала головой, и сердце виконта оборвалось, но в следующий миг слова девушки воскресили его и вознесли до небес: - Мне ничего этого не нужно, Гаррет! - полные слез глаза были настолько искренними… - Только ты… только с тобой… - Любимая моя… – прошептал он, ощущая ее жаркое дыхание, и целуя кончики пушистых ресниц… висок, щека… наконец он нашел губы – «Моя! Моя навсегда!» - билась мысль в спутанном сознании, в темноте сомкнутых век…