Рожденные революцией

Гаррет отчаянно мечтал о вечерней прохладе, об освежающей долгожданной поре, наполненной умиротворяющим пением цикад и приглушенными ароматами разнотравья. Сейчас же солнце стояло в зените, и казалось, что этот раскаленный шар, намертво пригвоздился к небу над их головами, норовя испепелить все живое. Горячий сухой воздух казался зыбким, как мираж в пустыне, и с трудом протискивался в легкие, царапая гортань. Широкополая шляпа защищала глаза от резкого, слепящего света, но вовсе не избавляла от изнуряющей духоты. Покрытая голова нестерпимо зудела от соленого пота, который застилал глаза, струился по лбу, по скулам, стекал по шее за ворот. Смешиваясь с дорожной пылью, он оставлял на коже противное ощущение липкой грязи, от которой хотелось немедленно умыться. Тони, прищурившись, взглянул вверх: - Черт! Эта жара меня доканает, - он стянул с головы влажную шляпу и стал обмахиваться ею. - Долго еще? – снова не удержался от вопроса Гаррет, который изнывал в дороге, к слову, не только от погоды. - Миль двадцать. К вечеру будем на месте, - ободрил его друг. Взмыленные кони с усилием переставляли копыта, и понурив кудлатые головы, терпеливо несли своих всадников прочь от Парижа. Выпускники лицея, гнали их во весь опор всю ночь и поутру, стараясь за это время покрыть как можно большее расстояние. Но сейчас, они сжалились над животными, которым тоже приходилось нелегко, и пустили их размеренным, неспешным шагом. Время тянулось, как вязкая старая карамель, и с каждой секундой усталость все сильнее одолевала путников. Всегда острый на язык, весельчак Тони ограничивался теперь лишь короткими язвительными фразами, а виконт и вовсе, казалось, был полностью погружен в себя. Раз за разом Гаррет воскрешал в памяти прошедшие события: неожиданную встречу и столь скорое расставание с Луизой Бланшар. Тогда, когда она вышла проводить его - все что он мог позволить себе – это прикоснуться губами к нежной, как китайский шелк, коже ее запястья. Он долго не мог заставить себя выпустить из своей ладони ее руку, и не нашелся, что сказать ей на прощание – так и стояли они вдвоем в тени липовой аллеи – молча, словно… пораженные молнией. Гаррет с отчаянием осознавал, что больше всего на свете желает продлить этот миг, но их знакомство никак не могло перерасти в нечто большее… что он мог предложить ей, если сам не обладал ничем? Ни титулом, ни имением, ни состоянием. В данный момент он был нищим как церковная мышь. Куда он мог привести ее? В Ботанический сад? На Марсово поле? На набережную Сены? На Елисейские поля? Чтобы небо служило ей кровлей, а стволы старых платанов и лип - колоннами несуществующего дворца? Ведь даже самый захудалый постоялый двор был ему не по карману… - Гаррет усмехнулся своим горьким мыслям. Нет. Эта девушка, несомненно, достойна лучшей участи. Но совсем отказаться от своей мечты он не смог. Тогда, когда он уходил от нее и чувствовал спиной прожигающий до лопаток взгляд, полный отчаяния и невысказанного сожаления, он понял, что Луиза навсегда завладела его сердцем. Навсегда. Он с головой окунулся в ликующую толпу, пытаясь стряхнуть с себя это наваждение – ведь буквально несколько часов назад он и не подозревал, чем лично для него обернется день взятия Бастилии – тем, что он сам падет под напором невероятно острых чувств - в один миг, как та неприступная с виду, крепость… Пушки палили холостыми зарядами, салютуя первой, значимой победе патриотов, вино лилось рекой – теперь не ядра и порох в скрипящих повозках стаскивали со всех концов гудящего как улей Парижа к Бастилии, а деревянные бочки с терпким, дешевым напитком. Люди обнимались, кидали в воздух шляпы, колпаки и чепцы, горланили песни, провозглашая гимн свободе. Завершилась эта вакханалия тем, что по городу понесли голову бывшего комиссара тюрьмы, нанизанную на длинный шест – черный и липкий от потеков крови. Его, и нескольких офицеров таки, настигла безумная ярость штурмующих, обратившаяся в неоправданно жестокие зверства. Гаррету не довелось лицезреть это занимательное действо – поняв, что искать Тони сейчас так же тщетно, как и иглу в стоге сена, виконт вернулся в аббатство св. Женевьевы. Склонив повинную голову перед профессором Дю Фур, он поведал уважаемому преподавателю, а по-большому счету – своему душевному приятелю о том, в какую передрягу они влипли с юным Демераном. И, естественно, выслушал длинную нотацию, которая, впрочем, не возымела должного воздействия на задумчивого юношу. Тогда же Гаррет, осмелился просить профессора о некоей услуге. Несмотря на полый сумбур в голове, он вдруг испытал надежду. Надежду на некую видимость взаимности. Нет. Он не мог ошибиться – Луиза тоже неравнодушна к нему. - Господин Дю Фур, - профессор настороженно вглядывался в лицо своего выпускника, не понимая, что его так сильно встревожило, - я могу писать вам? - Конечно, Гаррет! – Дю Фур облегченно вздохнул. - А… м-м-м, скажем, если я отправлю на ваше имя письмо для другого человека? - Этот человек не может получать от вас известий частным порядком? – пришла очередь преподавателя удивиться и встревожиться. Его отчаянные выпускники вполне себе могли вступить в какое-нибудь тайное общество, приверженцев революции, или напротив – контрреволюции, к примеру, и старику вовсе не хотелось становиться посредником в этих непонятных политических играх. Он любил их всех, и сочувствовал их горячим порывам, но… - Именно так, – кивнул головой виконт. Он был уверен, что о его письмах к Луизе, в первую очередь станет известно ее лицемерной опекунше, которой не составит труда оборвать эту связь в любой угодный ей момент, по одной лишь старушечьей прихоти. - Хорошо, Гаррет, – немного подумав, произнес профессор, - но взамен, полагаю, я имею право на некоторую откровенность с твоей стороны. Кто этот человек? - Мои письма будут предназначаться девице Бланшар. Луизе Бланшар, проживающей на улице Комартен, в особняке ее тетушки – баронессы Бланшар, - выпалил виконт и щеки его зарделись, а старый профессор улыбнулся, и похлопал его по плечу. - Я все понял, мой юный друг… - Благодарю вас, профессор – смущенно пробормотал Гаррет. Тони вернулся спустя полчаса после этого разговора. Был он каким-то восторженно-взъерошенным, будто опьяненным произошедшими событиями, о которых после рассказывал взахлеб, с возбужденно горящим взором, пеняя другу, что тот пропустил все самое интересное, из-за какой-то «смазливой цыпочки». От глаз Антуана, однако, не укрылась разительная перемена, за столь короткое время, произошедшая с Гарретом, и теперь он не упускал случая, задеть вспыльчивого виконта, подтрунивая над ним. Гаррет лишь досадливо морщился на эти колкие выпады… и уже сожалел, о том что поделился с другом своим « приключением»… Конечно… Тони вернулся почти героем, приведя под уздцы в аббатство двух справных жеребцов из разграбленных конюшен Бастилии. Обеспечив, таким образом, им дорогу до Арраса. На фоне этого, спасение малознакомой девушки, и «вся эта лирика» - как выражался Тони, конечно, не выглядела так впечатляюще. Перед отъездом, Гаррет, сославшись на свое непреложное обещание посетить госпожу Бланшар, свернул на знакомую ему теперь, улицу. Антуан выразил желание проследовать за ним, что бы «воочию убедиться, что эта мадмуазель стоила того, что бы пропустить победу народовластия над гнетом абсолютизма» - он, больше уже по привычке, подначивал виконта и провоцировал на вспышку ярости. Однако, когда молодые люди, спешившись, вошли в дом и Тони был представлен баронессе и Луизе – настроение его вдруг поменялось. И это тоже теперь заботило Гаррета – то как неприятно кольнуло у него в груди, когда он отметил про себя, что Тони, неожиданно смутился, и то и дело, прятал взгляд. Что все это значило? Это было так на него не похоже… И после, когда Гаррет, смог выкроить минутку, и сообщить Луизе, что вынужден уехать на неопределенное время, но будет писать ей письма, и надеется, со временем, получить весточку в ответ. То есть, когда цель его визита была достигнута и они покинули «гостеприимный» особняк, поведение лучшего друга по-прежнему, оставалось странным – он не язвил, не насмехался над Гарретом, и никак, абсолютно никак не прокомментировал внешность Луизы, вопреки ожиданиям виконта. Кажется… Гаррет вот уже долгие сутки прогонял от себя непрошенные мысли, о том, что сердце весельчака Тони, все же дрогнуло. Он несколько раз пытался вывести Антуана на разговор о семействе Бланшар, что бы убедиться или опровергнуть свои подозрения, но все было тщетно. Друг словно в рот воды набрал. И от этого сердце виконта, будто подергивалось корочкой хрупкого льда. Несмотря на изнуряющую жару… В Аррасе. В семье Демеран виконта Де Вержи приняли очень радушно. Двухэтажный просторный, но несколько мещанский дом, стоял в самом конце неширокой и недлинной провинциальной улицы, вымощенной серыми плитами, через которые, местами, пробивалась упрямая зеленая поросль. В этом доме с добротными ставнями и ухоженным садом и проживал его глава Жак Демеран - добрый буржуа, успешный коммерсант и счастливый отец небольшого семейства, состоящего из супруги Эжени – простой в общении, душевной и непомерно заботливой женщины - отменной кулинарки и хозяйки, а так же двух сестер Антуана – невысоких, крепко сбитых, смешливых и неуловимо похожих на свежие сдобные булочки девиц на выдане. Старшая – Виктория – рыжеволосая и подвижная как шарик ртути, с появлением Гаррета весьма оживлялась – ее зеленые, с лукавым прищуром, точь в точь как у брата, глаза, вспыхивали на простом и открытом лице, не отличающемся особой изысканностью, а речь становилась напевной и манерной. Но ее повышенное внимание приводило виконта в некое замешательство, что служило очередным поводом для шуток Тони. Поэтому, Гаррет отказался от предложения Жака поселиться прямо в доме – в небольшой комнатке на втором этаже, и предпочел расположиться во флигере, который стоял удаленно на заднем дворе. Это небольшое одноэтажное строение с крышей, крытой глиняной черепицей и единственным окном, выходившим на соседнюю улицу, и стало пристанищем виконта на ближайшие два года. И если бы не пристальное внимание к его персоне, обусловленное его знатным происхождением, Гаррет был бы вполне доволен этим скромным жилищем служащим ему одновременно и спальней и рабочим кабинетом (в последующем времени, когда ему посчастливится получить место в конторе адвоката Люро). Соломенный стул, ореховая кровать, крытая голубым с белыми цветами атласным покрывалом, письменный стол, на котором стараниями Виктории и Лулу постоянно стояли свежесрезанные цветы и фрукты... скромные ситцевые занавески на оконце, в пейзанском стиле… а что еще нужно? К слову сказать, возвращение остряка и краснобая Антуана в родной Аррас, как и появление в его доме Гаррета - задумчивого, даже несколько мрачноватого, и оттого овеянного романтическим ореолом в глазах местных кумушек, послужило возобновлением одной интересной традиции – во дворе гостеприимного семейства Демеран вновь стала собираться вечерами молодежь. Под сенью бирючин и акаций, в саду, благоухающем ароматами роз, которые так полюбились хозяйке, что росли практически повсюду, с молчаливого согласия главы семьи, мечтающего наконец-то пристроить дочерей в достойные руки, и образовался кружок «любителей роз» - а так же вина, поэзии, литературы в целом, и иных нехитрых провинциальных развлечений. Однажды это легкомысленное общество привлечет в свои ряды некоего господина, благодаря которому, жизнь Гаррета и Тони приобретет совершенно иную окраску и быстроразвивающиеся события, закрутившие судьбу целой страны в тугой узел политических противоречий, избавят виконта от непроходящей меланхолии… но это будет потом, когда он уже отчается получить от Луизы ответ на очередное письмо, и сочтет, что она забыла его по истечении времени, и благополучно устроила свою судьбу… он почти смирится с этим. Почти.