Рожденные революцией

14 июля 1789 г. - Да здравствует нация! – громогласно взревели несколько хриплых мужских голосов, и гулкий топот множества ног, перемежаемый цокотом копыт и ржанием напуганных лошадей, донесся со стороны широкой мостовой, раскинувшейся сразу за садовым двором аббатства.       Большинство лицеистов уже покинули свою альма-матер, спешно побросав в «кукушки» и повозки свой нехитрый ученический скарб, который чаще всего умещался в одном-единственном потертом саквояже.       Поверенный господина Демерана – отца Тони, вероятно, застрял где-то по дороге, или того хуже – был схвачен и ограблен нищими, голодными оборванцами, которые сейчас повылазили из своих убогих, мрачных укрытий: склепов, подворотен, кладбищ, и рьяно «помогали» восставшим.       В ожидании новостей, молодые люди томились от неизвестности, и были настроены проделать путь до Арраса самостоятельно. Но аббат Брюне категорически возражал против такой безрассудной затеи.       В городе творилось черт-те что: со вчерашнего дня над Парижем тревожно стонал набат, возвещая о массовых беспорядках. - Антуан, Гаррет, - обратился к друзьям профессор Дю Фур, - я вынужден просить вас оставаться благоразумными, господа, - он нервно расхаживал по кабинету риторики, где под сводчатым потолком, в узких стрельчатых оконцах дребезжали витражи, от гулких, далеких пушечных выстрелов. - Что происходит? - нахмурившись, спросил Тони. Он был явно недоволен тем, что учитель удерживает их в стенах монастыря, практически силой. - Ох, - Дю Фур с оттяжкой провел дрожащей ладонью по лицу, - народ стягивается к Бастилии. Похоже, будет штурм. - Штурм? – молодые люди возбужденно переглянулись, конечно, они были уже в курсе происходящего: мальчишка, приносящий на монастырскую кухню молоко, еще вчера, запыхаясь от возбуждения, пересказал им пламенную речь Камиля*, которая взбудоражила весь город. - Да, полчаса назад был разграблен арсенал Дома инвалидов и городская мэрия, - седой преподаватель вновь поморщился от громкого звука оружейного залпа, - поэтому я и прошу вас оставаться здесь. Вернее – настоятельно рекомендую! В аббатстве пока еще относительно безопасно… Господь милостив… - тихо добавил он, прислушиваясь к монотонным словам, произносимым чистым низким голосом, которому вторили множество других, сливаясь, а капелла, в заунывный плач – это аббат Брюне, собрал всех на молитву.       Даже сюда, в лекторские аудитории, проникал вязкий сладковатый запах расплавленного воска, от горящих тоненьких свеч. Будто этот теплый золотистый свет способен был разогнать сгущающуюся тьму сокрушительного террора… похоже, старый профессор очень хотел в это поверить. - Хорошо, господин Дю Фур, - с самым невинным видом заверил Тони, - пожалуй, мы прислушаемся к вашим словам, - он бросил быстрый лукавый взгляд на Гаррета. - Конечно, - поддержал его виконт, - думаю, нам стоит присоединиться к общей молитве, - он улыбнулся краешками губ, опустив глаза долу, что бы скрыть ребяческий задор, охвативший его в предвкушении приключения. - Да, да… ступайте, – преподаватель устало опустился на стул, оббитый скромным зеленым сукном.       Уже в дверях, оглянувшись, Гаррет прочел на его задумчивом лице смятение и… неизбежность.       Порывы ветра доносили до аббатства рваные клочья едкого дыма. Этот запах сгоревшего пороха будто наэлектризовывал воздух, в котором осязаемо звенело отчаянное напряжение и возбуждение толпы.       Ловко перемахнув через высокую каменную ограду, друзья, быстро влились в нескончаемый людской поток, заполонивший улицу, и отправились туда – в самую гущу событий, где разворачивались, поистине, драматические события.       По мере приближения к крепости, концентрация людской ненависти к произволу королевской власти становилось не просто взрывоопасной – казалось, что от толпы, как от раскаленной лавы - шипящей и выплевывающей снопы горящих искр, исходит сокрушительный жар. Пекло, вздымающееся из самой преисподней – не иначе… Рев, лязг перетаскиваемых волоком пушек, отборные ругательства, непременно перемежающиеся проклятьями, топот, непрерывная пальба из мушкетов, ржание лошадей… каждый, кто волей случая, или же осознанно попадал в этот круговорот, невольно проникался стихийным духом борьбы.       Из обрывочных фраз становилось понятно, что узников в тюрьме немного, и главной целью штурмующих был захват оружия, и свержение коменданта маркиза Де Лоне, который являл собою, в глазах людей, жестокого демона, мучителя, вершившего немыслимые издевательства над заключенными, обрекая последних на верную смерть, без суда и следствия.       Пополудню, солнечный свет пробился сквозь прорехи в скудеющих облаках, растянутых по небу белесой вуалью, заливая все восемь грозных и неприступных с виду, башен Бастилии, яркой позолотой. Тогда же со стороны этого скорбного пристанища «железной маски», овеянного дурной славой, был произведен первый пушечный залп, давая отсчет новым жертвам начавшейся революции. На пыльную каменную брусчатку пролилась первая кровь. Защищенные глубоким рвом и неприступными стенами, комендант и подчиненные ему солдаты решили держать оборону до последнего, несмотря на то, что связь с Версалем была утрачена.       Яростно взревев, народ пошел на штурм. - Стой! – Гаррет не успел перехватить рухнувшего ему под ноги мужчину. Угасающий взор этого гиганта, подпоясанного зеленой лентой, ясно говорил о том, что он больше не жилец. - Чего ты застыл? – перекрикивая шум одернул друга Тони. Резко нагнувшись, он выхватил из большой мозолистой ладони раненого пистолет, «ему уже ни к чему, а нам сгодится» - вот что прочел Гаррет на уверенном лице Антуана. - Эй, парни! Не робей! Держи!– крикнул им отчаянный господин в офицерской форме. Для Гаррета это было неожиданностью – узнать, что и армейцы короля примкнули к восставшим, однако он с благодарностью принял от незнакомца протянутое оружие.       Толпа буйствовала - наседала и давила, нещадно напирала, пихалась и толкала в спины впередиидущих. Люди не знали, что в этот самый миг, комендант Лоне, отчаявшись выдержать осаду, решался на довольно-таки смелый для него поступок: он, с зажженным факелом в руке спускался в пороховой погреб, что бы взорвать ко всем чертям любимое детище монарха. Да. Даже ценой собственной жизни. Потому что маркиз очень ярко себе представлял, что будет с ним, если он попадет в руки разъяренных патриотов. Они будут убивать его мучительно долго, разрывая плоть на куски. Он был в этом уверен, потому что сам отправлял к праотцам множество их брата. Практически ежедневно. И весьма вошел во вкус, изощряясь со способами. Все его опыты над заключенными сводились к этому - крайне болезненному, порою растянутому на месяцы, а то и годы, умервщлению. Мало кто мог пройти через его пытки, не сойдя перед смертью с ума. Большинство камер в Бастилии отводилось для них – умалишенных, искалеченных, свихнувшихся от адской боли. Комендант покрывался липким потом, при одной только мысли, что и ему самому придется испытать нечто подобное. «Не-е-ет… нет…» - твердил он про себя, спотыкаясь на грязных, склизких ступенях. Растянутый, черный силуэт плясал по каменным стенам в желтом световом пятне – факел в дрожащей руке маркиза горел ярко…       Пушечное ядро с протяжным стоном ухнуло где-то совсем неподалеку, раскидывая людей в разные стороны, как горох. Взрыва не последовало, и все же, Гаррет и Тони, от неожиданности, присели, неосознанно закрывая головы руками. - Ложись! – заорал Тони, потому что следующий снаряд, прицельно выпущенный вслед за неразорвавщимся, оказался исправным, и оглушенных людей осыпало крошевом из раздробленных камней, пепла и песка.       Среди всей этой вакханалии, внимание Гаррета вдруг привлек истошный женский крик позади, оглянувшись он мгновенно оценил ситуацию: напуганный грохотом жеребец взметнулся на дыбы, ломая оглобли. Сердце виконта замерло – обезумевшее животное нависло над молоденькой девушкой, грозя вот-вот обрушится на нее всей своей тяжеловесной тушей.       Она же оставалась совершенно безучастной – взгляд ее распахнутых немигающих голубых глаз, был таким отрешенным… отсутствующим. Кровь отлегла от лица, и бледные губы были плотно сжаты. ... Абсолютно неуместная в этом аду – неземная… выбившиеся из прически бронзовые локоны, отливающие на свету золотом, легко летели по ветру, щекоча изящную тоненькую шею. Она и одета была во что-то светлое, воздушное… словно ангел, спустившийся с небес… Все это Гаррет отмечал про себя, краем сознания, отчаянно прорываясь туда – к ней, распихивая неуклюжих зевак, даже не замечая как и почему он это делает. Время стало тягучим и неповоротливым, и виконт с ужасом наблюдал, как медленно обрушивается страшное черное копыто, вот оно уже в опасной близости к прелестной златовласой головке… вот опустилось еще ниже… - Че-е-ерт! – в последнюю секунду Гаррету удалось, схватив девушку в охапку, вывернуться из под одичавшего жеребца. Спину обдало жаром от разгоряченного тела животного, ухнувшего вниз. Кто-то наконец, догадался схватить коня под узцы. Послышались удары кнута, урезонившие напуганное животное, и теперь он лишь нетерпеливо фыркал и громко ржал, мотая головой и суча ногами, уже не пытаясь вырваться и умчаться галопом подальше от этого страшного места.       Девушка вдруг обмякла, прикрыв глаза. «Обморок. Ну, конечно. – виконт, подхватив ее на руки, огляделся. Вокруг не было ни одного спокойного закутка, где можно было бы привести ее в чувство, - как она вообще здесь оказалась? С кем?»