Lost Hill Asylum

У Мэри ягненочек был, Глаза его черные, словно угли. Если мы будем тихонько играть, мой ягненочек, Мэри о нас никогда не узнает. Evanescence — «Lose control»

Его губы, такие мягкие и нежные, заставляли все мое естество трепетать и изнывать от невыносимого и настолько долгожданного наслаждения. Он целовал меня так робко, невинно и приятно... Так могут целовать только люди, не оскверненные пошлыми фантазиями, люди, чьи души абсолютно чисты, непорочны и не задеты гнилью разврата. Каждое его прикосновение к моей коже приводило к тому, что я теряла ощущение реальности. Может, это всего лишь сон? Даже если и так, я хочу, чтобы он никогда не заканчивался... Хочу постоянно чувствовать нежные, нерешительные прикосновения Лухана к моему лицу и шее, хочу ощущать тепло, исходящее от него, хочу, чтобы он был единственным, кто притрагивается ко мне... Не грубо и жестко, как это делает Чонин, а почти невесомо, будто я — хрупкий цветок, который можно убить всего одним неловким движением. Как же так вышло? Лухан — воплощение ангела в моих глазах, но история его жизни до сих пор заставляет меня содрогаться. Он не был зачат в любви, он — дитя маниакальной страсти и насилия. Его мать, которую звали Мира, была пациенткой Лост Хилла, потому что отравила своего мужа ртутью. Спустя несколько лет молодой врач изнасиловал ее, и его не остановило даже безумное помешательство пациентки. Узнав о беременности, Мира пыталась всяческими способами избавиться от ребенка, но, к счастью, ей это не удалось, и на свет появился Лухан. С виду он казался абсолютно здоровым, чему врачи откровенно удивлялись, ведь Мира проявила немалую изобретательность, когда пыталась избавиться от плода. Но, как выяснилось позже, горе-матери все-таки удалось покалечить Лухана. Все ее изощрения навсегда сделали его умственно отсталым. Но женщина не оставила попыток избавиться от него и после родов. Однажды врачи нашли ее, когда она склонялась с украденным скальпелем в руке над младенцем. Ее оттащили, но она успела порезать лицо собственного ребенка, и потому на нижней губе Лухана красуется шрам, напоминая всем о том, какими жестокими могут быть люди. Даже по отношению к собственным детям. В конце концов, Мира покончила с собой, повесившись на ремне в собственной палате. Я часто ощущаю ее присутствие, особенно когда я провожу время с Луханом. Она не выходит из темных углов — прячется, не пугает меня по ночам, но я знаю — мать Лухана все еще здесь и выжидает подходящий момент, чтобы сомкнуть на его шее свои похолодевшие пальцы. Я чувствую ее пристальный взгляд... Она все еще одержима этой идеей, и я очень боюсь за Лухана, боюсь, что Мира действительно навредит ему. Он всю жизнь провел в Лост Хилле, но жизнерадостность все равно не покинула его. Иногда я задаюсь вопросом: «Почему?». Быть может, это оттого, что другой жизни он попросту не знает. В этом отношении Лухану повезло гораздо больше, чем всем нам. Лост Хилл стал для него родным домом, врачи и пациенты — семьей, в которой он так отчаянно нуждался, а вот я видела в этой больнице лишь тюрьму, причем, самого наистрожайшего режима. Нас не просто держат в неволе — даже наши души заперты на замок, и врачи делают с ними все, что захотят. Мы не принадлежим себе, и это страшно. Этот неожиданный поцелуй Лухана, несомненно, привел меня в состояние полнейшей эйфории, но вместе с тем в мою голову закралась одна простая, но от этого не менее убийственная для меня мысль... Я со своей изувеченной душой попросту не достойна Лухана. И действительно, о чем я только думала? Что я смогу ему дать? Свою любовь? Он — ребенок, заключенный во взрослом теле. Само собой, у него возникают вполне взрослые желания, но способен ли он их понять и осознать? Вряд ли. Мне было ясно одно: все действия Лухана обоснованны лишь инстинктами. Если я спрошу его сейчас о причинах, побудивших его поцеловать меня... во второй раз, он не сможет мне ответить. Именно поэтому моя любовь к Лухану безнадежна, а ответом на его поцелуй я лишь усугубила свое положение. И я буду до конца жизни жалеть о том, что собираюсь сделать... Но так будет правильно. — Лухан, остановись, прошу, — тихо произнесла я и отстранилась от него, упираясь дрожащими ладонями ему в грудь. — Так нельзя, понимаешь? Нам нельзя этого делать... Лухан посмотрел мне в глаза, но его взгляд был растерянным. — Почему? — задал он единственный вопрос с глубочайшей обидой в голосе. — Это неправильно, Лу. Ты не понимаешь, что делаешь... — с отчаянием выпалила я. — Но мне это нравится! — воскликнул он и снова попытался коснуться меня. — Ты же сама мне говорила... — Что говорила? — почти шепотом произнесла я. — Ну... Когда мы смотрели фильм... Мне кажется, что я чувствую все, о чем ты тогда говорила, — он виновато опустил глаза в пол, а кончиками пальцев коснулся моей руки. — Когда тебя долго нет, у меня начинает болеть вот здесь, — приложив ладонь к груди, сказал он. — Мне не нравится это ощущение... Но оно проходит, когда ты появляешься, и поэтому я радуюсь. А еще мне нравится твоя улыбка... И глаза очень нравятся. Ты очень красивая, Лори, — он говорил медленно, растягивая слова, а мое сердце опускалось все ниже от услышанного. — Я спрашивал у Доны, и она сказала, что такое чувствуют, когда влюбляются. И Сехун то же самое говорит. А раз я влюбился в тебя, то должен поцеловать, чтобы показать тебе это... — мое сердце, прежде чем остановиться, ухнуло вниз живота. — Ты сама так сказала... — окончательно смутившись, пробормотал он. Что же это? Лухан только что признался мне в любви? В своей особой манере, но он сделал именно это. Я забыла как дышать. Вся моя решительность вмиг испарилась, не оставив и следа. Я намеревалась ограничить наше общение, чтобы не терзать душу ни себе, ни ему, но теперь уже слишком поздно, и я сама не заметила, как все зашло слишком далеко. Ну кого я пытаюсь обмануть? У меня нет сил держаться вдали от него. Для меня Лухан — яркий свет в кромешной тьме, и поэтому я всегда буду тянуться к нему. Он дает мне покой... Я словно Антей, который черпает силу, прикасаясь к земле... Лухан — моя земля. Он не дает мне упасть еще ниже, чем я уже упала... Рядом с ним я на время забываю о своей изувеченной и потерянной душе. Я никогда не смогу обидеть его... — Лори, почему ты молчишь? — осторожно спросил Лухан, тихонько сжав мою ладонь. — Ты расстроилась из-за того, что я сказал? — он испуганно взглянул на меня. — Ты меня не любишь, да? — Что ты... Я не расстроилась, оленёнок... Я счастлива, потому что это именно то, что я так хотела услышать от тебя, — я сама не заметила, как начала плакать. — И я... очень люблю тебя, — тихо сказала я и обреченно опустила голову. — Лори, не плачь! — Лухан резко пододвинулся ко мне и крепко обнял. — Мне становится плохо, когда я это вижу... Не плачь, пожалуйста! — с этими словами Лухан коснулся губами моей щеки. — Мне так нравится тебя целовать... Я хочу делать это каждый день, — умоляющим тоном произнес он. — Хорошо, — сдавшись, прошептала я. — Но обещай, что никому об этом не расскажешь. Это будет наш с тобой маленький секрет. Если кто-то узнает о том, что мы с тобой целовались, нас могут разлучить. Понимаешь, Лу? Никто не должен знать об этом. Ты будешь хранить наш секрет? — Конечно, буду! — во взгляде Лухана читался явный испуг. — Я не хочу, чтобы нас разлучали, — отрицательно мотая головой, протараторил он и снова сжал меня в крепких объятиях, будто боялся, что меня сию минуту заберут у него. — Лухан, я серьезно. Если ты будешь молчать, то все будет хорошо. Особенно доктор У не должен узнать об этом, — гладя его по волосам, сказала я. — Лори, я обещаю! Я все понял. Я никому не скажу! — отчаянно воскликнул он. — Ты у меня такой умный мальчик, оленёнок, — улыбнувшись, прошептала я и сильнее прижалась к Лухану.