~*~
Я до последнего надеялась, что хоть сегодня меня оставят в покое, но Ифань, видимо, считал иначе. Его появление осталось для меня незамеченным, и только когда он коснулся моего плеча, я подняла на него уставший взгляд. — Здравствуй, Лори, — сказал он с неким подобием улыбки. — Ты хорошо себя чувствуешь? В тот момент, несмотря на все мои душевные муки, мне захотелось рассмеяться ему прямо в лицо. «Это со мной-то все хорошо?!» — подумала я. Это как спрашивать у попавшей в паутину мухи, все ли у нее в порядке. — Я чувствую себя просто замечательно! Знаете, «комната откровения» очень бодрит, скажу я Вам, — процедила я. — Вы всех туда пихаете? Или только неугодных? — Лори, ты заслужила это наказание, — невозмутимо ответил Ифань. — Почему ты набросилась на Чонина? — Вот, не нравится он мне, что поделать... Иногда мне хочется его сжечь, но по большей части я его всего-то люто ненавижу. Это так сложно понять? — Что ты, мне все предельно ясно. Тебе нужно отдохнуть. Я назначил тебе новую терапию, потому что от старой толку нет. Твоя болезнь прогрессирует. — Что еще за терапия? — насторожилась я. — Моё состояние такое же, как и прежде. Не нужно ничего менять... — Как бы там ни было, в нашем случае, Лори, стабильность — вовсе не залог успеха. — Что Вы хотите со мной сделать? — прошептала я, а мое сознание уже начало вырисовывать самые ужасные картины будущего. — Ничего такого, что не пошло бы тебе на пользу, Лори, — ответил он и направился к выходу. — И все из-за Чонина? Я что, не имею права ненавидеть кого-то? — Конечно же, имеешь, — Ифань остановился и обернулся. — Но мне кажется, что тут не все так просто. Ты ненавидишь своих родителей, потому что они бросили тебя, а так как здесь их нет, ты вместо того, чтобы крушить мебель и рвать на себе волосы, попросту сменила объект своей неприязни, ведь отрицательные эмоции должны иметь выход. А Чонин просто попал под горячую руку и стал этим самым новым объектом. Это мог быть кто угодно, в том числе и я. Достаточно всего одного грубого слова или пристального взгляда. Это не было бы так страшно, если бы твое сознание не начало наделять объект ненависти несуществующими пороками. Ты сама придумала эти ежедневные изнасилования и сама же поверила в это, ведь нельзя же ненавидеть человека просто так, ни за что, — ответил Ифань и покачал головой, будто соглашаясь со своими собственными словами. — Я попрошу Дону, чтобы она дала тебе успокоительное, — сказал он напоследок и вышел. Я не смогла ничего ему ответить. Его слова поселили в моей голове сомнения. А что, если он прав? Что, если я уже давным-давно сошла с ума? Тогда все мои старания, направленные на сохранение рассудка, — лишь жалкие попытки мухи выбраться из паутины.~*~
Просидев до вечера в своей палате, я все же пришла к выводу, что жалость к себе любимой мне ничем не поможет, а значит, нужно вставать и встречать все испытания с гордо поднятой головой. Еще в школе я прочитала одну занимательную книгу. В ней было около пятисот страниц, но в моей памяти отложился всего один абзац. Там говорилось о царе Соломоне. Он носил кольцо, на котором была надпись, но никто не мог ее увидеть, потому что она находилась на внутренней стороне кольца. И вот, когда Соломон сталкивался с проблемами и бедами, он снимал кольцо и читал надпись: «И это тоже пройдет». Такие простые слова, а сколько смысла... Но главное, это действительно помогает. Я переживу издевательства Чонина, я переживу все напасти жизни, ведь рано или поздно это закончится. Наступит и моя светлая полоса. Иначе и быть не может. Справившись наконец с самой собой, я облегченно вздохнула. Словно гора с плеч упала, а ведь я была так близка к тому, чтобы замкнуться в себе и признать свое полное поражение, а значит, собственными руками выжечь себе клеймо «душевнобольная». Но радость от победы длилась недолго... Чтобы размять затекшие от долгого сидения ноги, я решила дойти до комнаты отдыха. Несмотря на то, что я почти два дня ничего не ела, голод меня абсолютно не мучил, скорее наоборот, при одной мысли о еде меня начинало тошнить. Это, так сказать, темная сторона сильных антидепрессантов. Мне очень хотелось увидеть Сехуна и, как это ни странно, услышать его циничные комментарии по поводу моего поступка. Сехун — язва, и я давно с этим смирилась, более того, за это он мне и нравится. А еще мне не терпелось увидеть Лухана... Почему-то при одной мысли о встрече с ним меня охватывала тревога. Как он отнесся к моему отсутствию? Заметил ли его вообще? Наверняка заметил. На пороге я столкнулась с новым обитателем Лост Хилла — Исином. Некогда молчаливый и замкнутый, теперь он вдруг одарил меня наимилейшей улыбкой. Я даже растерялась от такой его смены настроения и поспешила молча прошмыгнуть в комнату. Сехун обнаружился на своем привычном месте — диване. Я медленно подошла и села рядом. — Ну, здравствуй, буйно помешанная, — с издевкой сказал он. — Как тебе подвал? — Ты о чем? Я не была там, боже упаси. Меня в «комнату откровения» запихали, что в западном крыле. — Да? — он вскинул брови. — А я думал, что тебя того... к буйным пристроили. Ну, не расстраивайся, у тебя еще все впереди, — наигранно расстроенно сказал Сехун и приобнял меня в утешительном жесте. — Идиот... — вздохнула я. — А что с новеньким? С Исином? Когда я его видела в прошлый раз, он и слова не проронил, а сейчас улыбался мне во все тридцать два зуба... — А, у него множественное расщепление личности. Мы пока только две насчитали. Молчаливый и грустный — это Исин, а улыбчивый и веселый — это Лэй. С ним не соскучишься — каждый день разный. — Зато ты все такой же, — я неодобрительно покачала головой. — Скажи мне лучше, где Лухан? Сехун молча указал на другой конец комнаты. А я и не заметила Лу, когда вошла... Он лежал на полу и что-то рисовал. Я тихо подошла и села рядом с ним. — Лухан, — я коснулась его. Он был так увлечен своим занятием, что не замечал ничего вокруг, поэтому вздрогнул от моего прикосновения. Лухан тут же повернулся ко мне и буквально просиял, но длилось это каких-то две секунды... Затем он нахмурился и поджал губы. На меня в тот момент смотрел глубоко обиженный ребенок. Ничего не сказав, он схватил свой рисунок и выбежал из комнаты. — Все-таки обиделся... — прошептала я, оставшись сидеть на полу. — Я не знаю, что между вами двумя происходит, но как только тебя изолировали, Лухана будто подменили, — раздался совсем рядом голос Сехуна. — Он ни с кем не разговаривал, только и делал, что рисовал. Я поднялась на ноги и направилась к выходу. — Лори, ты куда? — спросил Сехун. — Вымаливать прощение, — бросила я. Я нашла Лу. Он сидел на подоконнике напротив своей палаты и с грустью смотрел в окно. — Лухан, прости меня, — тихо сказала я, заглянув в его глаза цвета жженого сахара. — Хоть ты не отворачивайся от меня... Он взглянул на меня. В его глазах все еще читалась обида. — Я думал, ты бросила меня... Оставила здесь одного. Я ведь никому не нужен... — прошептал он и отвернулся обратно к окну. — Я бы никогда... — слова застряли у меня в горле. — Ты мне нужен. Как же я без тебя, а? Без оленёнка? Лухан всхлипнул и снова взглянул на меня, затем протянул мне листок. — Я нарисовал это для тебя и хотел отдать этот рисунок доктору У, чтобы он послал его тебе. Так, ты бы всегда вспоминала обо мне, — тихо сказал он. Я не сдержалась и обняла его. — Ты такой молодец... — сказала я, проведя ладонью по его волосам. — Запомни, я либо уйду отсюда с тобой, либо не уйду вообще. С этими словами я взглянула на рисунок. И была поражена до глубины души... С бумаги на меня смотрела лошадь. Она была словно живая, словно в любой миг могла задвигаться и убежать прочь с листа, удерживающего ее...