Ошейник для Лисицы

Один год, шесть месяцев назад… Флёр — Динго! — я бросилась лису на шею. — Ну где ты пропадал, сколько же можно! Я так волновалась! Динго невозмутимо стоял впереди своих товарищей, слегка смущаясь такого внимания с моей стороны. — Успокойся, любимая… — он чмокнул меня в лоб. — Вас так долго не было… — Да всё в порядке, обычное задание. Я соскучился по твоей стряпне. Мы пошли к нему. Один год, пять месяцев назад… — Я думала об этом Динго. Ты отличный парень, но я бы хотела ещё проверить свои чувства. — Флёр, я отлично тебя понимаю. Мы отличная пара, и ни я, ни ты никуда не торопимся… Один год, четыре месяца, три дня назад… — Я собрал вас всех потому, что случилось нечто ужасное… Мой папа нервно ходил туда-сюда по залу. Зачем он позвал меня и всех моих братьев, я пока не понимала. — Гиены всё-таки смогли украсть жемчужину! Всем сразу стало всё ясно. — Поэтому вы, мои сыновья, — его взгляд наткнулся на меня, — и дочь, должны вернуть достояние клана! — Мы готовы, Чак! — Тимор порывисто вскочил со стула. — Идёте все вместе. Сегодня же. Всем взять оружие. Самое лучшее, какое только сможете найти. Флёр, потряси кузнецов, они должны были закончить твои арбалеты ещё два дня назад. Я так и не смогла взять арбалеты до отхода. Пришлось вооружиться обычным, зато дальнобойным. Один год, четыре месяца, один день назад… — Флёр, ты прикрываешь отступление. Сидишь здесь, не высовываешься, — Тимор ткнул на самую дальнюю точку от дома Тардифа. — Если с нами что случится — не вернёмся вовремя или ещё что, то ты не прёшься за нами, а бежишь со всех лап в клан и зовёшь подмогу. Одна ты ничего не сделаешь! — предупредил Артен. — Хорошо, мальчики… Было немного обидно. Да, они старшие, опытные и мужественные братья. А я маленькая, но красивая, обаятельная и женственная лисица. Но это не мешало мне попадать в пуговицу со ста шагов… Операция началась глубоко ночью. Я залегла за небольшим холмиком, пристроила арбалет на вершине и начала внимательно осматривать местность. Кража жемчужины не должна была занять больше десяти минут. Я ждала уже двадцать. Я не могла их бросить. Я взяла арбалет и пошла за ними… Зал перед спальней Тардифа был вызывающим. Даже в полной темноте. Золото, драгоценные камни, бархат. Посередине, на стойке, на бархатной подушке лежал блестящий шарик. Паника. Дрожь и страх… В спину упёрся арбалет, а в зале посветлело. — Флёр, дура, беги отсюда! Я рванула что есть сил, но через две минуты меня поймали и поставили на колени перед Тардифом. — Какая милая, — он взял меня за подбородок и взглянул мне в глаза, — особь… Тогда я ещё не знала, что после этих слов моя жизнь превратится в ад… — Мужиков — в расход. Эту — сковать и в подвал. Завтра я с ней позабавлюсь… — гиен задумался. — Хотя нет… пожалуй, не убивайте пока никого. Я придумал кое-что поинтереснее… Яркий солнечный свет ударил в глаза, и меня кто-то ударил по щеке. От удара зазвенело в ушах. Глаза сфокусировались на морде передо мной. Гиен. Молодой, но явно опытный боец держал меня за лапы, то и дело поглядывая на мою грудь. Я и раньше встречала такие взгляды, но с настолько похотливыми и откровенными я ещё не встречалась. Я проследила его взгляд и поняла, что я абсолютно голая. Захотелось залепить наглой морде пощёчину, но, ощущая на запястьях стальные браслеты, мне пришлось смириться с извращёнными взглядами. Подняв взгляд, я увидела, что мы с ним не наедине. Мы находились в каком-то странном дворе, посреди которого невысокий каменный бортик окружал жерло широкого колодца. Над ней возвышалась непонятная перекладина с блоком, а на краю колодца стоял связанный по лапам и ногам Артен. От пут на его ногах шла верёвка, которая была пропущена через блок. Другой конец лежал на земле. Шестеро оставшихся братьев смотрели на меня с отчаянием в глазах. Вскоре появился Тардиф с большим этюдником. Гиен не спеша поставил себе стульчик, установил передо мной этюдник и махнул лапой своим приспешникам: — Начинайте. С меня сняли наручники и повели к врытому в землю столбику с прикреплёнными к нему наручниками. Приковав меня к нему, приволокли верёвку, другой конец которой заканчивался на ногах моего брата. Я схватила его покрепче, и в это мгновение последовала команда главного: «Отпускай!» Шнур натянулся, и Артен повис вниз головой над колодцем. Я несколько раз обернула верёвку вокруг лапы, но все равно понимала, что долго не выдержу… Тардиф рисовал. Все подходили к нему, любовались, хвалили своего главаря. Я стояла, обливаясь потом под жарким солнцем, совершенно голая, прикованная к столбу. За четыре часа верёвка глубоко впилась в лапу и, казалось, уже срослась с ней. — Расслабьте её, мужики. Видите, как она напряглась? — толпа гиен мерзко загоготала. Один из них взял небольшую палку и направился ко мне. Я тогда не могла его видеть: всё моё сознание было сосредоточено на том, чтобы не дать Артену погибнуть, и я даже не заметила, как гиен подошёл сзади, задрал мне хвост и с размаху воткнул сук в задницу. Дрожь пробрала всё моё тело. Я резко выдохнула. — О, мужики, ей нравится! Давай, Грен, сделай ей хорошо, пусть порадуется перед смертью своего братца! Грен взял торчавшую из зада палку и потянул наверх. Это было вовсе не приятно, это было ужасно больно. Я закричала, но гиен это только возбуждало. Братья не смотрели на всё это — они стыдливо опустили взгляды. Из глаз брызнули слёзы, и я заплакала. Под хвостом творилось что-то ужасное, хотелось вырваться из оков и убежать, спрыгнуть с этого кола, на который меня посадили ради забавы… Через два часа всё кончилось. Артен посмотрел на меня налитыми кровью глазами и тихо кивнул. С лапы капала кровь, верёвка стала мокрой от пота и скользила по лапе. Шесть часов я держала своего старшего брата, терпя пытки и унижения со стороны гиен, но я уже понимала, что тело больше не выдержит… Артен молча улетел вниз головой в бездну колодца. Мне казалось, что верёвка выскальзывает из лап целую вечность… я хотела снова ухватиться за неё, но жизнь моего брата выскользнула у меня из лап… Раздался всплеск воды, и оставшиеся братья подняли на меня глаза. Они не винили меня. Они знали, что я продержалась столько, сколько могла. Один год, три месяца и 30 дней назад… Не помню, чем меня кормили, но содержимое компостной ямы смотрелось бы аппетитнее по сравнению с тем, что мне кидали в камеру. Наручники и кандалы впивались в кожу холодящими железками. В камере не было ни единого окна, там не было вообще ничего. Просто каменный мешок с дверью. За мной пришли двое. Повели к парапету, на который уже заводили пятерых лисов. Меня привели к рычагу и начали привязывать к нему мою лапу. — Что вы делаете? — я не на шутку испугалась. — Мы? — гиен, который привязывал меня, рассмеялся и ущипнул за ягодицу. — Мы ничего не делаем, крошка, — просто развлекаемся! А вот о том, что сделаешь ты, даже страшно подумать, — гиен усмехнулся. — Флёр? — кто-то тихо обратился ко мне с парапета. Я подняла глаза на пятерых братьев. — Они всё равно убьют нас. Нам уже не выбраться отсюда, но ты должна это сделать. Мы верим в тебя, сестрица… Они улыбались. Стоя на парапете с петлёй на шее, окружённые врагами. Они все улыбались и смотрели на меня. Лапа, привязанная к рычагу, тряслась, но я сохраняла в себе силы удерживать рычаг. За спиной Тардиф развернул толстый хлыст. — Убей их. — Никогда! На мою спину обрушился страшный удар, продиравший кожу чуть ли не до костей. Я увидела капельки своей крови, которые разлетелись при ударе. Братья дёрнулись, словно ощутив мою боль. Из моих глаз потекли слёзы, но я удержалась на ногах. — Убивай. Снова удар, ещё сильнее предыдущего. Красная полоса разодранной плоти легла через ягодицы, но я всё равно стояла на лапах, не смея отобрать жизни своих братьев. Они кричали мне, чтобы я отпустила, но я не смела этого сделать. На моей спине появился пятьдесят четвёртый шрам, братья уже не могли этого видеть. Спина стала похожа на кусок кровавого мяса, перемешанного с рыжей шерстью. Тардиф бил нещадно, после каждого удара приказывая мне дёрнуть рычаг, — я не подчинялась. Но на пятьдесят четвёртом мои лапы не выдержали и подкосились. Я не сходила с места пятьдесят четыре удара, но я позволила себе упасть на колени… В тот день я пролила море слёз. Потом ещё три дня меня держали скованной, без еды и воды на холодном полу во мраке камеры. Я убила своих собственных братьев… Один год, три месяца, 27 дней назад… В тот день на мне появился ошейник. Я даже не помню, как это произошло, просто однажды меня разбудило покалывание в шее. Я быстро проснулась и обнаружила себя на шикарном и очень толстом ковре рядом с огромной кроватью. Лапы по-прежнему были скованы, а ощущение покалывания не проходило. Я шевельнула головой и почувствовала прикосновение к шее холодного металла. Следующим ощущением был укол. Ошейник колол в шею коротким, но острым шипом. Я повернулась на другой бок и поняла, что шип был не один. С ужасом до моего сознания начинало доходить, что на меня надет ошейник — символ рабства. Забыв, что мои лапы скованы, я потянулась, чтобы стащить его, но, ещё даже не дотянувшись до него, поняла, что это невозможно. Отчаяние ударило в голову и заполнило меня от хвоста до кончиков ушей. Я каталась по полу, плакала, не замечая ухмылявшегося Тардифа, который как раз вошёл в камеру. Когда плакать уже не было сил, гиена пнул меня под бок и поставил на четвереньки. Быстро высвободив из толстого шерстяного покрова свой член, он гордо продемонстрировал его мне и заявил, что сейчас поимеет меня в попку. Для того чтобы я не мешала ему своим криком, он натянул на меня тугой намордник, а сам пристроился сзади. Когда его толстый, но ещё вялый член вошёл в отверстие под хвостом, я вздрогнула всем телом и попыталась было сопротивляться, но Тардиф ударил меня чем-то по всё ещё болевшей после ужасной пытки спине и продолжил своё грязное дело. Постепенно его орган крепчал, а мне становилось всё больнее и больнее от каждого движения. Ни о каких приятных ощущениях речи быть не могло, но мой насильник явно получал удовольствие. Когда он наконец кончил, то сначала нежно погладил, а потом грубо и сильно ударил меня по ягодице. На моих глазах выступали слёзы, тесный намордник давил на пасть. Из ануса капали вязкие капли спермы, разодранная спина снова начала кровоточить. До этого я была девственницей, и хотя так ею пока и осталась, но я никогда не представляла себе, что свой первый половой акт будет для меня ужасной пыткой… Главарь успокоился и отдышался, потом схватил меня за ошейник и куда-то потащил. Лапы путались в короткой цепи кандалов, по дороге я несколько раз падала, но Тардиф поднимал меня прямо за ошейник, и каждый раз три острых шипа впивались мне в шею. К счастью, они были не настолько длинными, чтобы проколоть мне горло, но каждое их прикосновение было очень болезненным. Гиен притащил меня голую, скованную и унижённую в какой-то зал, посреди которого стояла крестообразная дыба. Меня сразу повели к ней, где и распяли в откровенной позе перед целой толпой гиен. От такого унижения из моих глаз капали слёзы, но ни вскрикнуть, ни даже нормально вздохнуть я не могла: мешал намордник. Прямо при мне гиены стали пировать и что-то отмечать. Я терпеливо ждала, когда меня освободят или хотя бы обратят на меня внимание. Это произошло ближе к концу пира, когда один из гиен грубо и нагло лишил меня девственности. То ли он выиграл какой-то спор, то ли просто всех запугал, но, подойдя к дыбе, он спустил штаны и безо всяких предупреждений овладел мною. Потеря девственности в плену у врага, будучи распятой на дыбе, показалась мне самой ужасной пыткой. Наручники и кандалы крепко держали запястья и лодыжки, на шее болтался стальной ошейник, морду стягивал тугой кожаный намордник, а меня насиловали при всех, как бессловесную куклу… Потом был второй, но слёзы уже были выплаканы, и я даже не попыталась сопротивляться. Это продолжалось больше трёх часов. Моим телом удовлетворились все: я насчитала пятьдесят и ещё двадцать. Всех я запомнила и помню до сих пор. В конце пира один гиен сжалился надо мной и, сняв намордник, накормил объедками шикарного пира, но мне было уже всё равно, что есть… Потом я очень долго ничего не видела и не слышала, лишь холод каменного пола своей темницы, стальные кольца на конечностях и постоянное покалывание в шее. Я не знаю, сколько прошло времени, сколько дней или недель я пробыла там… Меня вытаскивали, пытали ради забавы и каждый раз насиловали. Когда с меня снимали строгий намордник, я умоляла гиен убить меня, но они только хохотали. Я пыталась не есть, чтобы умереть от голода, но еду насильно впихивали мне в глотку. Кандалы, ошейник, насилие и боль — вот что осталось в моей жизни. Глаза болели от света после долгого пребывания во тьме, а лапы могли находиться только за спиной. Каждый день, каждый час, каждую минуту, лёжа в темноте на холодном каменном полу, я теряла частички здорового смысла и постепенно сходила с ума… Один год, три месяца, 28 дней назад… Чак — ВСЕХ?!! — Да, Чак, прости… — разведчик понурил голову. — Ты лжёшь! Это неправда! — Я никого не видел… — Так ищи лучше! — Чак, я облазил всё, но ни одного пленного не заметил. — О нет… Нет, нет, НЕТ! Этого не может быть! — Прости, Чак… — разведчик вздохнул. — Но все твои дети мертвы. Несмотря ни на что, несмотря на то, что меня окружали самые сильные воины клана… Я заплакал… Один год, два месяца, 20 дней назад… Закончился месяц траура по погибшим, жизнь в клане вернулась в обычное русло. Но для меня траур будет длиться вечно… Один год, один день назад… Густав бежал со всех лап, спотыкаясь, крича что-то невразумительное и размахивая лапами. Когда он добежал, то рухнул передо мной на колени от усталости и быстро, насколько хватила дыхания, проговорил: — Флёр… она жива!! За один час я собрал двадцать воинов и вооружил их. За один день почти непрерывного бега мы достигли территории гиен. По словам Густава, она была в темнице, но он не знал, где конкретно. Я обнажил оба своих меча, приготовившись к битве. Весь отряд ураганом влетел в темницу и, уничтожая всех на своём пути, очистил подвал от врагов. Оставалось только найти её камеру. Ближе к концу подвала я наткнулся на какого-то гиена, прижал его к стенке и скрестил мечи у его шеи:  — Где она? — прошипел я сквозь зубы. — А, ты пришёл за лисицей… — гиен рассмеялся. — А ты уверен, что сегодня твоя очередь её иметь? — Что ты сказал, ублюдок?! Гад рассмеялся. — Я спрашиваю: где она?! — В самой дальней камере. Только я её сегодня уже обработал, так что… Договорить он не успел. Быстрым движением я сложил мечи и отрезал его голову. Не теряя ни секунды, я бросился в дальний конец подземелья. Там была только одна-единственная дверь. — Ниман! Работай! Лис подбежал к двери, на ходу доставая набор отмычек. Среди многих талантов Нимана был ещё и такой. Пока он возился, я не мог устоять на месте. За мною с Ниманом были ещё трое, и в коридоре стало необъяснимо душно. Высунув языки, лисы часто дышали. Наконец замок на двери щёлкнул, и, распахнув дверь, лис отпрянул назад. Потом в темницу заглянул я… То, что они сделали с моей дочерью, трудно описать. Она стала как скелет, а вся её прежде великолепная шерсть была в грязи, крови и сперме. В чёрных волосах засохла сперма, а спина была изуродована. От её тела исходил ужасный смрад, из-за которого перехватывало дыхание: лисица лежала в луже своей мочи… В тех местах, где кандалы касались шерсти, кожи уже не было: они стёрли ей все запястья. Но она всё ещё дышала… Несмотря на смрад и грязь, я быстро подхватил её на лапы, удивляясь, какой она стала лёгкой, почти невесомой. Кандалы тихонько звякнули, но лисица даже не открыла глаз. Хвост тяжёлой вонючей мочалкой безжизненно свисал вниз, но я точно знал, что она ещё жива. Приложив ухо к её грязной груди, я с трудом различил редкие глухие удары. Она явно была не просто при смерти — она уже умирала. И я побежал что было сил, расталкивая на ходу своих сородичей, которые бросились вслед за мной. Безжизненное тело моей дочери вздрагивало на моих лапах, и казалось, что кандалы на её лапах — это самая её тяжёлая часть… Я не прошёл — пробежал несколько десятков километров до территории клана. На входе я даже не остановился. Меня даже пытались пристрелить, но, к счастью, вовремя узнали. Те, кто смог выдержать этот марафон, свалились у прохода, но я смог донести Флёр до кровати и аккуратно уложить на неё. Но, как только её спина коснулась простыни, лисица мучительно застонала… Я снова поднял её и аккуратно положил на правый бок. Флёр снова закрыла глаза, а я бросился за врачами… Один год назад… Флёр медленно открыла глаза и молча посмотрела в потолок. Я присел рядом на её кровать. За ночь я не отходил от неё ни на минуту; врачи сделали всё, что могли, и она сумела повернуться на спину. Рядом стояла лиса с полным подносом детской еды. Жевать Флёр не могла, а ей было необходимо восстановить силы. Она потеряла больше половины былого веса, и даже густая шерсть не скрывала её худобы. Кандалы с неё сняли быстро, но ошейник, со внутренней стороны которого оказались семь шипов, снять так и не смогли. Пока же я просто обмотал его шарфом так, чтобы он не сильно кололся. Кузнецам было поручено как можно скорее снять его, и те обещали подумать. Дочь молча шевелила губами, пытаясь что-то сказать. Альба стала медленно кормить её с ложки, но казалось что Флёр даже не ощущает этого… Двенадцать месяцев назад… В свой любимый праздник — день рождения — Флёр произнесла первые слова. И то, что она сказала при троих старших лисах и двух почти родных лисицах, потрясло всех, но меня больше всего: — Я убила своих братьев… Эти слова прозвучали, казалось, из самого её сердца, и, хотя Флёр лежала совершенно спокойно вот уже целый месяц, я кинулся её успокаивать. Я положил её лапу на обитый чёрным бархатом ящик. Там лежал её подарок от кузнецов — два новеньких сверкающих арбалета. Кузнец, который принёс ящик, с состраданием смотрел на мою дочь и долго перед ней извинялся. Как ни старались кузнецы, чего только ни изобретали, но они не смогли снять с неё стальной ошейник. Его металл не брали никакие инструменты, а все другие способы могли окончиться тем, что ей как минимум снесёт голову. В конце концов кузнец развел лапами и предложил сделать подкладку — ещё один тонкий стальной ошейник, который можно было надевать под другой. По крайней мере, ей не приходилось больше страдать от уколов шипов… Шесть месяцев назад… Я взял Флёр под лапу и повёл её к выходу. За полгода она восстановила вес, начала нормально ходить и пользоваться ложкой, но её взгляд был всё так же пуст и безумен. Сегодня впервые за полгода я решил вывести свою дочь на прогулку. С трудом я одел её в обычную ночную рубашку, и вывел на улицу. Был ясный солнечный денёк, вокруг всё зеленело, цвели цветы. Флёр смотрела на всё это совершенно безразлично. Казалось, что она ничего не видит: зрачки стояли на месте, не двигаясь и ни на что не реагируя. А около порога дома нас встретил её парень — Динго. Он тихонько последовал за нами, но я поманил его пальцем. Этот лис мне нравился как будущий жених для моей дочки, а она его очень любила. Он часто навещал её, помогал её кормить и ухаживать за ней. Когда он подошёл к нам, Флёр даже не обратила на лиса внимания, и он некоторое время просто шёл с нами рядом, а потом взял её под лапу и повёл сам. Лисица не обратила на это никакого внимания. Они сделали полный круг по территории клана. Я встречал их у дома. Отпуская Флёр, Динго совершил ошибку, которая оказалась для него роковой… Уже выпустив её локоть, он медленно наклонился и нежно поцеловал её в нос. Флёр вдруг вполне осмысленно посмотрела на лиса и погладила его по бедру, на котором висели ножны с мечом. Динго улыбнулся. Это и было его ошибкой… Глаза Флёр налились яростью. Молниеносным движением она выхватила из ножен меч Динго и проткнула лиса насквозь. На лапы Флёр брызнула алая кровь… Я бросился к ним, но было уже поздно. Лис успел только в последний раз взглянуть в яростные глаза своей любимой и пал замертво… Пять месяцев назад… Флёр Месяц я тренировалась, как безумная. Я больше не могла оставаться в клане и убегала по ночам. Единственное место, где никто не обращал внимания на лисицу с двумя арбалетами, был посёлок убийц. Некоторое время я просто заходила туда что-нибудь выпить, там начала курить. А через некоторое время ко мне стали подходить сомнительные типы в плащах и капюшонах, закрывающих морду, и спрашивать, свободна ли я. Знакомый в баре объяснил, что они интересуются, нет ли у меня заказов на убийства в ближайшее время. Заказов, конечно, не было, поэтому я взяла парочку и с лёгкостью их выполнила, получив за работу большие деньги. В клане мне всё равно нечем было заняться, и я стала появляться там только затем, чтобы показаться на глаза отцу. И за последние пять месяцев я стала одной из лучших среди наёмных убийц…