Мультифендомный сборник драблов и мини

Они в Небраске, когда Дин на охоте сильно лажает. Потом он шутит, что загляделся на грудь зомби, но Сэм лишь хмыкает. Их цель – красотка, каких поискать; откровенное платье, стройные ноги, длинные волосы – полный боекомплект, бьющий в пах дальнобойщиков точно в цель. Сколько таких парней попалось девице – уже не сосчитать, Сэм показывал Дину десять сообщений о брошенных на обочинах автомобилях и пропавших водителях, но может их было и больше. Трасса номер 156, в ста милях от Линкольна, не самое тихое место. Каждые десять минут мимо припаркованной у обочины импалы проносятся тягачи и семейные трейлеры. Была середина дня, когда Сэм и Дин отправились вглубь леса, удаляясь дальше и дальше от дороги. Обычная "разведка боем": один дробовик, мешочек соли и 7 ножей на двоих. Кругом вековые деревья, под ногами ковер из иголок и опавших листьев. Тишь и благодать. Никто и предположить не мог, что эта стерва окажется поклонницей Джорджа Ромеро: в лучших традициях появится из-под земли, схватив Дина за ногу. Зубами. Дин упал на колени, от неожиданности и сильного рывка девицы, и стал бить прикладом ружья ей в лицо. Один раз, второй, третий. Ничего. Лишь голова девчонки дергалась из стороны в сторону, а руки продолжали хватать Дина за одежду. Рвать куртку. Тянуть к себе. Сэм застыл, – ему так казалось, Дин же утверждал, что не прошло и пары секунд не прошло, как мелкий бросился на помощь – застыл, наблюдая за борьбой, как за сюрреалистическим ужастиком. Что дальше – они будут ловить Фредди Крюгера? А когда очнулся от наваждения, схватил нож и вогнал его в затылок зомби. Девица застыла, и Сэм, тем же ножом, разжал ее челюсти капканы, освобождая ногу брата. Плотные джинсы спасли Дина от участи лакомства умертвия, но полностью не уберегли: зубы девицы смогли достичь плоти, и теперь круглая рана сочилась кровью. Дин улыбался, пока Сэм обрабатывал рану, шутил, называя Сэма "Барбарой", и даже собрал ветки для погребения тела, а потом ему стало плохо. Сэм по-быстрому сжег тело, зарыл пепел и потащил брата к импале. По лицу Дина градом бежал пот, он старался не сильно опираться на брата, но с каждым шагом мир вокруг него становился все менее четким, лицо Сэма размытым, а потом и вовсе всё исчезло в темноте. Последней осознанной мыслью Дина была "Черт, а ведь Джонни же убили!" Дин приходит в себя в мотельном номере. В одном из многих, в которых прошли его детство, юность и, похоже, молодость. Он стареет. Это же надо было так облажаться! Забыть о том, о чем постоянно говорят в этих трэшевых фильмах! «Старайтесь поразить мозг зомби». Только похоже, что это его мозг уже поражен. Мысли Дина тусклые, безрадостные, медленные. Тянутся, одна за другой, как вагоны, грохочут, раскалывая голову напополам. И все – бред. Дин пялится на чучело енота, стоящее на столике у окна, силясь припомнить, чем же закончилась книга Джона Руссо, положившая начало зомби-мании. Даже сами зомби изменились – они явно при жизни ее читали или, как Дин, смотрели фильм. Так, Джонни убили еще в начале фильма. А Барбара? И где она, его «сестренка»? Дин ищет глазами Сэма по комнате: обычная коробка три на четыре, две кровати, чучело и «уютный» коврик перед дверью. Сэма нет. Глаза Дина слипаются, ему жарко, все тело зудит, а его мысли – безумный паровоз, несущийся вдаль. А вдруг эта девчонка тоже добралась до Сэма, и он лежит сейчас ванной, умирая? Дин пытается повернуть голову, чтоб увидеть через открытую дверь в ванную тело Сэма, но мышцы отказываются двигаться, что приподняться на руках кажется непосильной задачей. А паровоз продолжает набирать скорость. Ту-ту-ту-ту. А вдруг Дин теперь «обращен»? Скоро он станет зомби, как это девчонка, и накинется на Сэма? Голова уже не просто болит, а бурлит, раскаляется, готовиться взорваться как паровой котел. До этого совсем немного осталось. Ту-ту-ту-ту. Вдруг все прибрежные города заражены?! В двери поворачивается ключ, и в дверях показывается Сэм. Дин облегченно вздыхает, и паровоз прибывает на станцию. Которая называется «Лихорадка». Дина лихорадит, и ему мерещатся странные вещи. Сэм с заботливым видом, трогающий его лоб прохладной рукой. Сэм, помогающий запить таблетки стаканом воды. Сэм, держащий его за руку, как какая-то Мери Кейт из слезливого сериала. Дин хочет сказать брату, что он совсем «одевченился», но в глотке сухо – а ведь он только что выпил стакан воды. Он беспомощно открывает рот, двигает губами. – Ты проголодался? – Сэм истолковывает по-своему дергающийся рот Дина. – Я принес гамбургеры. Желудок Дина протестует, угрожая вернуть все, что в него засунут, обратно. Не помогают даже мысли о курочке гриль, и Дин качает головой на подушке из стороны в сторону. Вместе с ним качаются вся комната и Сэм. Карусель. Желудок и голова требуют остановить аттракцион. Сэм достает градусник и засовывает его в рот Дину. Губы Дина обхватывают стеклянную трубку и изгибаются – будь Дин сейчас здоров, он бы смеялся во весь голос. Правда, будь он здоров, его мысли не были бы такими по-дурацки пошлыми. А Сэм поправляет одеяло, – Дин закрывает и открывает глаза, но морок не проходит – и говорит. Говорит, что у Дина заражение трупным ядом, что Сэм вколол ему антибиотики и всё самое трудное позади, что Дин обязательно поправиться, вот только джинсы его придется выбросить, что та девчонка оказалась жертвой любительского ритуала вуду, что Сэм с удовольствием надрал бы задницу тем придуркам, которые подняли ее из могилы и бросили посреди леса, где она и сошла с ума. Голос Сэм тихий и размеренный, слова звучат успокаивающе словно колыбельная, и Дина смаривает. «Похоже, Сэм именно этого добивается, так много болтая», – думает Дин и засыпает. Когда Дин просыпается в следующий раз, он чувствует себя гораздо лучше. Голова немного гудит, все тело ломит, но он в этой реальности, а не несется на поезде. Похоже, что в самом разгаре день – окна зашторены, но свет проникает через плотную ткань, окрашивая комнату в оранжевый цвет. Руки Дина тоже оранжевые, как и Сэм, спящий на соседней кровати. Спящий Сэм – все тот же шестилетний мальчишка, который хочет хлопья на завтрак, а не кашу. Сморщенный нос, надутые губы и волосы в беспорядке. И как в детстве Дину хочется засунуть Сэму за шиворот лед, что тот проснулся и завизжал как девчонка. Сэм, словно чувствует взгляд Дина, резко просыпается. Хрипло – со сна – спрашивает: – Ты проснулся? Есть хочешь? – Да, – шепчет Дин. Похоже, его голос взял отпуск. – Гамбургер, кофе? Дин удивленно таращится на брата: с каких пор его брат поменял свои взгляды о фаст-фуде? Сэм на него не смотрит, достает таблетки, наливает воды в стакан, а у Дина нет сил спросить брата об этом. Поэтому он молча выпивает лекарство, заглатывая их минеральной водой, и ждет брата из кафе. Тот приносит ему огромный сэндвич и кофе с кремовой верхушкой. Дин съедает половину гиганта бутерброда и чуть-чуть отпивает от кофе. Вкус еды на кончике языке – омерзительный. Кто заменил мясо и сыр на подошву от ботинка и бумагу? Сэм смотрит на него, медленно жуя свой бургер, и, как только Дин отставляет от себя недоеденный сэндвич, невинно спрашивает: – Может, хочешь овсянки? Дин пожимает плечами. Сэм извлекает из неоткуда коробки овсянки и молока и варит на маленькой, мотельной плите кашу. Через десять минут запах свежеприготовленной овсянки разносится по всей комнате, и Дин понимает, что он еще очень голоден. Сэм всегда был «хорошим мальчиком», – как говорила миссис Томсон, учительница мелкого в начальном классе в Огайо, – но он бьет рекорды. Сэм приподнимает Дина – тот ел сэндвич, лежа на боку, и мог бы съесть так и кашу, но это же Сэм! – укладывает ему под спину подушки, стелет на колени застиранное полотенце. Затем шествует с кухонки с подносом, на котором опасно высится тарелка дымящейся каши, и ставит перед Дином. Дает ложку – и тут же отнимает. – Руки у тебя дрожат, – поясняет Сэм. – Обольешься еще. Он идет к телевизору – с ложкой, оставляя Дина недоуменно пялится ему в след, – переключает с канала на канал, пока не находит мультики и возвращается к брату. Чтобы накормить его. С ложечки. Как маленького ребенка. Дин упорно сжимает губы перед подносимой ложкой, но вид каши – а уж ее запах! – берет вверх, и Дин Винчестер сдается. Каша действительно вкусная, а Сэм аккуратен и осторожен. Дин пялится в телевизионный экран, где черного селезня все никак не зажарят, ест кашу и думает, что, возможно, в этом есть свои плюсы. Только его достоинство уже не спасти. Сэм относит в прачечную вещи Дина. Сэм покупает еду, что нравится Дину. Сэм включает по телевизору только те каналы, которые нравятся Дину. Он выбирает по радио только те песни, что нравится старшему брату. Всё, что нравится Дину, все для Дина, «мы любим тебя, Дин!» Дину становится страшно: похоже, он умирает, а Сэм скрашивает его последние дни, как в случае с демоном перекрестка. Хотя он чувствует себя уже неплохо: уже встает с кровати, роется в интернете, выискивая им новые дела. Сэм же продолжает играть роль примерной домохозяйки. О чем ему и говорит Дин. – Сэмми, что-то не так? – спрашивает он мелкого, который укладывает чистую одежду Дина в сумку. – Тебе, блин, только передника не хватает и метелки. Сэм застывает, а затем поворачивает к Дину. На его лице такое выражение, будто его поймали с поличным – Дин даже фыркает: ну да, очень трудно не заметить, что тебя обхаживают как богатого престарелого родственника. – Все в порядке, – говорит Сэм, снова отворачиваясь к стопкам с рубашками. – Просто решил позаботиться о тебе. – Позаботиться? – Дин даже не знает, смеяться ему или возмущаться. С одной стороны, черт возьми, он взрослый самостоятельный мужик, а с другой – это потрясающе здорово, когда за тобой молча убирают обертки M&D’s, а не пинают и говорят: «Эй, убирай за собой!» – Ну да, – Сэм, обычно болтливый, говорит медленно, будто тщательно обдумывает слова. – Я тут подумал… ты всю жизнь обо мне заботился, почему бы мне не сделать все то же самое для тебя. – Парень, я за тобой одежду никогда не убирал…, – протестует Дин, но тут же замолкает и говорит укоряюще. – Давай, выкладывай все на чистоту. Сэм чуть поворачивает голову, Дин видит только его профиль: беспомощный взгляд, сведенные брови. – Дин, я знаю, ты терпеть не можешь говорить о чувствах, но…, – Сэм поворачивается корпусом прямо на Дина, который страдальчески закатывает глаза. – Да, знаю, но забота – это проявление любви. Сам постоянно меня контролируешь, почему мне нельзя? Дин моргает, нарочито медленно, но все же – он действительно немного ошалел. Все-таки все эти умные книжки до добра не доведут. – Сэмми, – Дин говорит медленно, глядя прямо в глаза Сэму, уже обиженному и подобравшемуся, – забота заботе рознь. Я забочусь о тебе по-мужски, а ты ведешь словно баба! И начинается. Они ругаются до тех пор, пока Дин не уходит из номера и идет к своей Детке. Он чувствует укол совести – со всем этим отравлением он за эти пять дней к ней даже не подошел! Его немного ведет, но импала на небольшой стоянке, прямо перед их номером, блестит боками под слепящим солнцем. Можно сразу на обложку журнала. Дин тупо пялится на нее и не может понять: то ли у него галлюцинации, то ли Сэм еще и выдраил импалу. И, похоже, драил каждый день. Дин одобрительно кивает, обходит Детку кругом и возвращается в номер. Они съезжают из мотеля на следующий день. Дин за рулем, доволен как черт. Он включает на полную громкость «Highway to hell», подпевает Бону Скотту и изредка косится на Сэма. Сэм молчит, плотно сжав губы, и смотрит перед собой на дорогу. Дуется. Утром он собрал – исключительно – только свои вещи, съел хлопья и уселся в машину. Ни помощи, ни вопросов «Что ты будешь на завтрак, Дин?» Как всегда не выдерживает первым Дин. – Ты хорошо позаботился о Импале, – говорит он, смотря на дорогу. Безлюдную, серую, у которой столько кочек, что хватит на всех жителей Штатов. Сэм хмыкает – что-то среднее между «А ты что думал?» и «Я обижен, не заговаривай мне зубы!» Дин снова замолкает, но ненадолго. – Значит, ты меня так сильно любишь, что даже готов относить в прачечную мои грязные носки? Сэм поворачивает голову: – Ты бы сделал для меня то же самое. Звучит обвиняющее – не зря же Сэм хотел стать адвокатом. Мистер Дин Винчестер, что вы можете сказать суду на это? – Градусник я бы тебе никогда не поставил! – возмущается Дин, но он уже проиграл. Он знает об этом, Сэм тоже. Глядя, как с лица мелкого уходит обида, Дин продолжает, переводя взгляд на дорогу: – Придумал тоже! Градусник! Даже, когда у тебя ветрянка была, я тебе его не пихал неизвестно куда. Дин тут же замолкает: что он только что сказал? Это плывет где-то на грани его воспоминаний – он плохо соображал в первые дни, ему ведь могло и просто померещиться. Но, подтверждая все его опасения, Сэм краснеет. – Сэмми, – угрожающе рычит Дин, стискивая руль. – Это было только один раз! Ты сцепил так зубы, когда я принес тебя в номер, – начинает оправдываться Сэм – а щеки всё алеют, – что мне оставалось делать? – Дать умереть мне как мужчине, – хмуро огрызается Дин. – Мне нужно было узнать твою температуру! – Сейчас ты скажешь, – не обращая внимания на слова брата, продолжает Дин, – что это тоже было проявлением твоей любви. Сэм затихает и громко отвечает: – Да! Дин встречается с ним взглядом и ухмыляется. – Обычно люди заручаются согласием, кхм, объекта, – равнодушным голосом говорит Дин. – Да иди ты! Оставшийся путь Дин шутит, язвит, ехидничает по поводу градусника, Сэма и его заботы. В следующем мотеле Сэм ему мстит.