Случайностей не бывает

Решимость иссякала по капле с каждым шагом, приближавшим его к дому номер 221b по Бейкер-стрит. Он трусил, но никак не хотел себе в этом признаться. Чувство, что говорить придется много и начистоту, не оставляло Джона, меж тем интуиция помалкивала, не давая даже намека на то, чем же все это закончится. Доктор Ватсон старался быть готовым ко всему, но воображение подбрасывало такие картины, что кровь стыла в жилах, а душа замирала и каменела в страшных мучениях. И больше всего на свете он боялся получить отставку, потерять Шерлока, особенно сейчас, когда все казалось до ирреальности возможным и вероятным. Шерлок стоял у окна, сцепив руки за спиной, и задумчиво и печально (Джону никогда не доводилось видеть его таким) глядел сквозь ночную тьму. Заслышав шаги, он вздрогнул, обернулся и вперился в Джона долгим тяжелым взглядом. - Здравствуй. - Привет, Шерлок. - Ты долго ехал. - Я был далеко от дома. Прости, быстрее не мог. - А, неважно, - махнул рукой детектив и устало опустился в кресло. Выглядел он ужасно: темные тени под глазами, мертвенно-бледная кожа и легкая дрожь в руках, - он либо так и не удосужился вздремнуть после бессонной ночи, либо принял какую-то гадость. «Промывание желудка бы тебе сделать, идиот», - мрачно отметил про себя Джон. - Ничего я не принимал, - равнодушно отозвался на его мысли Шерлок. - Но ты прав: я не спал. - Ты... - начал Джон, но был мгновенно прерван: - Все, Джон. Теперь говорю здесь я. Готовься слушать и если хочешь чаю, то завари прямо сейчас. Я расскажу тебе длинную историю, о некоторых моментах которой ты уже осведомлен. Тебе не хватает элемента, чтобы все понять. Я этот элемент, ты до сих пор ни о чем не спрашивал меня, сделав свои, боюсь, преждевременные выводы. Я расскажу тебе историю своей жизни, Джон, но не просто так: ты за это наконец-то объяснишь мне до конца... впрочем, ладно. Всему свое время, - он устало откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, поднес кончики пальцев к губам, пару минут помолчал и неторопливо начал, откинув в сторону извечный надменный тон и замысловатые обороты речи. - Быть может, ты не поверишь, но в действительности я не умею читать мысли и не знаю, что именно обо мне тебе известно, могу только догадываться. Так что выслушай все от начала и до конца. Мне довелось родиться в семье аристократов. Мы с братом, с которым ты, разумеется, уже знаком, никогда ни в чем не знали отказа, и я думаю, что не покривлю душой и не обижу Майкрофта, если скажу, что мы росли очень избалованными детьми. По умолчанию бОльшим самодуром был я, младший ребенок, хотя причина такого устоявшегося мнения, скорее всего, в том, что между нами пролегла пропасть почти в десять лет. Согласись, это очень много. Тем не менее, у нас обоих были самые лучшие игрушки, нам с детства прививался вкус к хорошей жизни, обеспеченной в будущем накопленным отцом состоянием. Ну, - поморщился Шерлок, - о детстве мне вспоминать и говорить неинтересно. Скажу только, что мама содрогалась даже при мысли о том, что с ее драгоценными мальчиками что-то может случиться, а мне без конца хотелось приключений. И я с легкостью и изобретательностью их находил. Родители хватались за голову, я сурово наказывался, но всегда относился к этому крайне равнодушно и стоически терпел все, что меня заставляли делать. Это выводило из себя всех, особенно учитывая то, что после отбывания наказания я снова принимался за свое. Из невыносимого ребенка я превратился в несносного подростка. С каждым годом отношения с Майкрофтом ухудшались. Он внезапно обнаружил во мне опасную для себя личность и незаурядный ум, а не маленького наивного ребенка, которого можно было отвлечь новой игрушкой или мороженым. Он постоянно кляузничал родителям, придумывал мне проступки и недостатки, о которых немедленно докладывалось. «Я лучше тебя, я умнее тебя», - шипел он в очередной раз, когда мы ― почти взрослый человек и едва-едва подросток - с ненавистью смотрели друг на друга в разгаре очередной перепалки. Он, кажется, не мог терпеть меня уже тогда. Впрочем, поначалу мне было все равно, но его глупая ревностная борьба за внимание мамы и первенство в семье разожгла во мне такой азарт, что я и в самом деле стал делать все ему назло. Я был изобретателен, о да! Обошлось без мух в супе и порезанных лезвием парадно-выходных костюмов: для меня это было слишком мелко. Майкрофт тогда начал водить домой девушек: очень неприкрыто искал себе спутницу жизни. Но ни одна из них не нравилась маме. Почему? Да потому что я легко и просто рассказывал ей все о каждой милой барышне, которую представлял семье мой братец. Я их всех насквозь видел, всю подноготную, и происходящее меня дико забавляло. Мама воротила от девиц нос, Майкрофт готов был убить меня за каждую сданную с потрохами новенькую, а я просто с интересом ждал, что же будет дальше. - Да ты, я погляжу, был очень милым ребенком, - пробормотал Джон. - А ты сомневался? - хмыкнул Шерлок, забираясь в кресло с ногами. - Так вот. Эти «упражнения» были одним из первых по делу, а не забавы ради, применений моего гениального ума. Смейся сколько угодно, - Джон тихонько фыркнул: - От скромности ты никогда не умрешь. - От этого не умирают, Джон. Теперь о даре. Ты ведь так это называешь?.. Он проснулся во мне в совсем раннем детстве, когда я и осознать этого не мог. Подобно всем одаренным от природы детям, я принимал его как должное, нисколько своим способностям не удивлялся, но очень быстро понял, что люди вокруг не похожи на меня. Не скажу, что это сильно меня расстроило. Но я рос, и он начал меня тяготить. Я, словно ребенок, который только-только научился читать и будто не по воле своей прочитывает каждую вывеску, каждую надпись, каждое слово, попадающееся ему на пути, не мог остановиться и сканировал все и вся: где была няня, почему у Майкрофта чернильное пятно на рукаве, отчего папа сегодня серьезней, чем обычно, и почему Хелен ночью плакала. Информация стремительно заполняла мой «жесткий диск», и уже тогда было ясно, что даже его ресурсы не безграничны. Казалось, что эти «книжные полки» в один прекрасный момент обвалятся, и я никогда не разгребу завал. Сойду с ума, короче говоря. Нужно было искать выход, и я не верил, что моя голова не сможет помочь мне в этом. Вероятно, тогда все и началось. - Что началось? - Джон плеснул в свою чашку из чайника. - Просто слушай. Я очень любил свою мать. Но еще больше любил отца. Только в его компании я хоть на какое-то время становился нормальным. Не скажу, что это было целью моей жизни, но превратиться на время в самого обычного человека, которого не интересуют полицейские сводки в газетах и скорость распада какого-то там вещества в каком-то там растворе, взглянуть на мир глазами ребенка, который едва-едва действительно начинает понимать, что происходит вокруг, было весьма занятно. Мы с папой читали книжки, ездили на лошадях, обсуждали моих идиотов-одноклассников, ему я жаловался на Майкрофта и соседских детей, называющих меня психом... В общем, вели себя как родитель и ребенок, между которыми царили любовь и безусловное, бесконечное доверие. По правде говоря, он недолюбливал старшего сына: ну кем надо быть, чтобы любить столь редкостного зануду?.. «Ты будешь наследником», - говорил отец мне, - «и у меня будут очень красивые и умные внуки. Кстати, тебе нравится Хелен, дочка мистера Ричардсона?..». Я помалкивал и только улыбался, как может улыбаться очаровательное кудрявое дитя (конечно, если ты, Джон, в состоянии это себе представить). От подобных разговоров мне становилось до безумия скучно, но я терпел, потому что ничто не могло заменить нечастые минуты этой волшебной близости. - Я любил отца, - тяжело вздохнул Шерлок. - Очень любил. Но натворил столько глупостей, что... Ладно, слушай дальше. Дела захлестывали главу семьи, он все меньше времени мог уделять мне. Я зачастую оставался предоставлен сам себе. Свободных часов становилось все больше: вопреки маминым протестам, из дополнительных занятий я оставил только любимые уроки скрипки, иностранные языки и посещение школьного химического общества (столь громко называлась кучка фанатиков, по средам колдующих над пробирками в маленьком подобии лаборатории). Чем старше и свободней я становился, тем сильнее звенело в голове. Настал момент, когда стоило отвлечься, ибо стремительное развитие неординарного ума в сочетании с бурлящими гормонами безумного пубертата давало адскую взрывоопасную смесь. Мне было пятнадцать, когда мама впервые спросила: - Милый, а есть ли у тебя девушка? - я отрицательно помотал головой, а Майкрофт презрительно фыркнул и снова уткнулся в свои книжки: он тогда уже заканчивал университет. Мама смутилась и расспросы на время прекратила. Однако меня ее вопрос заставил задуматься.