Случайностей не бывает

Тактично переждав пару минут и поставив перед носом доктора коробку с бумажными платками, Майкрофт, не утруждая себя созданием плавного перехода от темы к теме, начал говорить. К его голосу вернулась былая твердость, однако было абсолютно ясно, что он отбросил в сторону светскую привычку тщательно подбирать каждое слово. - Когда я начал с ошеломительной скоростью взлетать вверх по служебной лестнице, мне не было и тридцати. Молодой, перспективный, с впечатляющей родословной, я нравился начальству. Как непосредственному, так и самому... ну, вы понимаете. Самой верхушке. Я подавал (и подал-таки) большие надежды, мама мной гордилась, а уж как я-то гордился... У меня была только одна, зато огромная проблема. И этой проблемой был далеко не безызвестный вам мой младший брат Шерлок Холмс. Он был бельмом на глазу, пятном на моей репутации, неизменным источником неприятностей и поводом для беспокойства. Самое правильное, что я мог сделать, - просто упечь его в какое-нибудь исправительное заведение, где с ним бы хорошенько поработали. Однако мама никогда бы мне этого не простила. Мы, знаете ли, постоянно соперничали. Для меня быть первым стало делом принципа, а он, видимо, действовал из вредности. Насолить, испортить мне жизнь в миллионный раз. С возрастом ревнивое соперничество переросло в открытую неприязнь и скрытую агрессию, и с этим надо было что-то делать. И Шерлок нашел выход. Точнее, нашел верный источник расслабления ― наркотики. Затянуло его быстро: он никогда не знал меры. Его мотало из стороны в сторону, я сам видел, как он кидался на стены. Как его ломало, шатало, убивало по капле страшное зелье, которое, по его словам, единственное наводило порядок в голове. Мы прошли, наверное, несколько сотен реабилитационных курсов. Чтобы он, вернувшись домой, тут же всадил иголку себе под кожу, вытянулся в струнку и упал на диван с облегченным вздохом. Иногда мне хотелось, чтобы он умер. Чтобы перестал нас мучить. И уж совершенно точно я не хотел носиться по городу в поисках очередной клиники. Однако ― мама, снова мама. У меня не было выбора. На момент, когда вы заочно познакомились с моим младшим братцем, он уже так крепко сидел на героине, что вытащить его могли разве что хваленая гениальность или чудо. Но оставим его. Как я уже сказал, мне не было и тридцати, когда высший политический свет принял меня за своего. Это случилось как-то неожиданно, и я понял это только тогда, когда посыльный доставил мне приглашение на закрытый прием, где собрались все сливки лондонской аристократии. Там я никого не знал и откровенно скучал. И вот тогда-то я впервые увидел ее. Джоан было 16 лет, в том сезоне она дебютировала в обществе. И была ослепительна. Невероятна. Никогда и подумать не мог, что вообще на такое способен, но я влюбился до беспамятства. Развил такую бурную деятельность, что сам не на шутку удивился. Быстро выяснил, кто она, сколько ей лет и заявился к ее отцу с предложением руки и сердца. Тот посмотрел на меня, как на безумца и ровным голосом сообщил, что у Джоан с самых пеленок есть жених, с которым она только-только познакомилась. Молодые люди друг другу нравятся, так что все решено и обсуждению не подлежит. Майкрофт внезапно замолчал, как-то нервно начал выдвигать один за другим ящики письменного стола, а потом поинтересовался: - Вы не курите, доктор? - Джон покачал головой. - Очень жаль. Лиза! - крикнуло Британское Правительство и забарабанило пальцами по столу. Проскользнувшая в кабинет девушка молча выслушала поручение, сделала книксен, отчего Ватсон окончательно ошалел, и исчезла, снова появившись через считанные секунды с пачкой черного Dunhill. - Простите, нервы сдают, - вполне неискренне извинился Холмс, щелкнул зажигалкой и с удовольствием затянулся. - На тот момент, Джон, я уже должен был жениться. Я пару раз назначал дату свадьбы с представительницами хороших семей, однако ни одна из них не понравилась маме: эта слишком наглая, та подозрительно скромная; эта слишком хороша собой, та ― чересчур дурна; у этой истеричка-мать, у той не в меру приветливые родители. Эта слишком богата, а та просто не нравится. Не сказать чтобы я уже отчаялся найти подходящую кандидатуру, но ощущал некоторое напряжение в связи с этой ситуацией. Я чувствовал себя глупо, вот как это называется. Появилось легкое чувство бессмысленности всего происходящего. Но потом появилась Джоан, и я снова знал, к чему стремиться. Если вы думаете, что после встречи с ее отцом я сдался ― о, вы совсем меня не знаете. Я стал терпеливо ждать, потому что мое деловое чутье безошибочно подсказывало мне, что ожидание имеет смысл. Не сказать, что удача улыбнулась мне скоро. Однако произошла пара событий, которые существенно улучшили мое положение. Во-первых, разразился жуткий скандал в семье этого мальчишки, Уильяма. Жениха Джоан. Он скрылся из глаз общественности, а потом объявился, сообщив, что находится в Америке, счастлив, возвращаться не собирается, денег ему не нужно, и что он передает невесте привет. Тогда я попытал счастья снова и ухитрился познакомиться с ней. И было совершенно очевидно, что я ей не понравился. На тот момент это не имело большого значения, ибо мне вновь указали на дверь. Во-вторых, в скором времени дела семьи пошли из рук вон плохо. И что бы вы там себе ни думали, я к этому совершенно не причастен. Просто карты легли подобным образом. - А вы способны на подобное? - невинно поинтересовался Джон. - Для достижения высшей цели? О да, я способен. Знаете, вы как человек, не имеющий отношения к политике, вряд ли себе можете представить, на какие моральные жертвы порой приходится идти, чтобы... впрочем, я отвлекся. Семья Джоан в минуту обанкротилась. И охота на богатую невесту немедленно прекратилась. Женихов как ветром сдуло. И снова о морали: думаете, все эти многочисленные расфуфыренные стариканы интересовались только красотой и богатым внутренним миром несчастной девушки? Бросьте, Джон. Вы же не настолько наивны. Состояние, семейное состояние и звания батюшки были куда привлекательнее ее прекрасных глаз... В тот момент я стал человеком настолько самодостаточным, что совершенно не зависел от семьи и ее денег. Более того, я попал в список людей, чьи деньги считает все сведущее население страны, а это дорогого стоит. Возможно, будь я по другую сторону баррикад, и мне пришлось бы искать супругу с увесистым кошельком, однако надобности не было. Возможно, вы сейчас думаете так: «циничная сволочь, рассуждает о живом человеке как о предмете мебели...». Но, доктор, вы не правы. Мне не нужен был пусть и прекрасный элемент интерьера. Мне нужна была живая, трепещущая, чудесная Джоан, которая волшебным образом должна была скрасить мою жизнь. Кроме того, я хотел ей помочь справиться с тяжелым положением фамилии, потому что не хотел видеть, как ей, бедняжке, приходится страдать из-за этого. Я попытал счастья в третий раз, и вот тогда меня приняли с распростертыми объятиями. Джоан было дано три дня на размышление, так как нежелание жить со мной под одной крышей было явно написано на ее красивом лице. Впрочем, она управилась за пару часов, объявив, что согласна стать моей женой. Боже, как я был счастлив! Мигом разобравшись с финансовыми затруднениями, я повел Джонни под венец. Мы сделали все быстро, и я на следующий же день улетел в Мадрид по делам Ее Величества. Я не знаю, Джон, почему я решил, что стерпится-слюбится. Возможно, полагал, что она по классической схеме привыкнет ко мне и зауважает? Но, вероятнее всего, с высшей точки своего высокомерия считал, что она вечно будет мне благодарна за спасение честного имени отца и не осмелится ни пойти наперекор, ни проявить свою неприязнь. С таким же успехом можно было рассчитывать на чудо: она вдруг увидит, насколько прекрасна моя душа, и мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день, - Майкрофт печально хмыкнул. - Доктор, вы не представляете, как я ее любил. Я готов был вечно смотреть в ее глаза, вечно держать за руку, разговаривать о пустяках и делах правительства... Я любил ее, и она была нужна мне как воздух. Я просыпался каждое утро с мыслью о том, что она у меня есть, что она спит под этим же одеялом, и я смогу увидеть ее, бледную, растрепанную, за завтраком, где она будет очаровательно кривить губы, ковыряя ложечкой ненавистную овсянку. Я знал, что по вечерам она сидит у окна с книжкой, поджав под себя ноги, и чешет за ухом кошку. И у нее мечтательные глаза, и такая неповторимая улыбка иногда освещала ее лицо, что в комнате становилось теплее. Мне нравилось наблюдать за ней и ее сестрой. Так похожи и такие разные... Они резвились, хохотали и дрались подушками, а я старательно делал вид, что читаю газету. Я предвкушал наши редкие прогулки, когда она расслаблялась, потирала напряженные плечи, выдыхала и принималась, как ребенок, носиться, топча газоны и пачкая шоколадным мороженым свои бесчисленные шарфы и мои дорогие костюмы. Я стоял за дверью, слушая немножко рваные, но такие чудесные мелодии, которые она наигрывала на старом рояле в одной из комнат этого дома. И иногда срывался с рабочего места, чего делать не имел права, чтобы просто покататься на незаметной серой машине за ней по городу, пока она перебегает из магазина в магазин, из магазина в открытое кафе, где грустно помешивает черный кофе без сахара и порой машинальным движением смахивает слезинку. Пару раз она засыпала в кресле у камина, и я нежно гладил ее волосы. Она улыбалась во сне, и мне хотелось обнять ее, но я не решался. Просто брал, такую легкую, тонкую, на руки и нес в спальню, чтобы уложить в постель. Она сонно обнимала меня за шею, и у нее подрагивали ресницы. Я хотел ее. До боли, до слез я хотел ее. Но поначалу даже она, моя сильная, пожертвовавшая собой Джоан не смогла перебороть себя. Она убирала мои руки, изворачивалась, закутывалась посильнее и закрывала дверь в свою комнату с той стороны. Я понимал ее. Но потом не выдержал. Достал дубликат ключа и распахнул дверь. Она сидела у зеркала и смотрела на свою несчастное отражение. Она очень испугалась. Прижалась к стене, закрыла лицо руками и прошептала: «Не надо... Майкрофт, пожалуйста, я не могу...», но я и слушать не стал. Не мог. Отнял руки от лица, рывком стянул с нее сорочку, с себя ― брюки и опустил ее на колени. Она молча делала то, что я заставлял ее делать, и заливалась слезами. Потом... - Майкрофт плеснул себе еще виски, - потом я трахал ее всю ночь. И никак не мог насытиться. Мне хотелось еще и еще, я не узнавал себя. Ей было больно, страшно, дико, и я прекрасно это понимал, но не мог остановиться. Под утро она забылась сном, тяжело дыша и скорчившись под простыней. Я ушел к себе. На следующий день у нее случился жар, ее лихорадило, и она металась в бреду почти неделю. Я не винил себя, но совершенно не представлял, что делать дальше. Я знал, что со мной она несчастна, Джон. Но что я мог поделать? Отпустить ее? - Почему нет? - тихо произнес доктор после короткой паузы. Майкрофт глухо застонал и закрыл ладонью глаза. - Неважно. Продолжим. Потом Джоан изменила мне со смазливым клерком из банковской компании. Только однажды, впрочем, вы об этом знаете. Она переспала с ним в грязном туалете какого-то придорожного бара, и свидетели утверждают, что стонала она громко. Я не был сердит. Не был зол. Но в тот момент я впервые осознал, что она не только может пойти против меня. Она вообще может от меня уйти. И я слегка испугался, в связи с чем и прикрепил к ней машину и в некоторой степени ограничил ее перемещения по городу и за его пределами. - А Бет? Что это было? Поучительное «будь внимательней»? - Бет? - удивился Майкрофт. - Ее сестра? Я лишь хотел показать ей, что готов сделать все, лишь бы ей было комфортно. Разве не замечательно, если в машине вместо стандартно посторонней девицы сидит собственная сестра, которая, к тому же, как раз искала не пыльную, но хорошо оплачиваемую работу? - Боюсь, что в вашем случае - нет, - пробормотал Джон, но на вопросительный взгляд Холмса не отреагировал. - А потом Джоан действительно решила оставить меня. Не знаю, что стало для нее последней каплей. Но заказанный на ее имя билет на самолет уже лежал в потайном ящичке ее стола, и мне пора было что-то предпринять. Я начал с того, что заказал ее портрет. Скажете, глупо, однако надо отметить, что подобный жест польстит кому угодно, даже не особенно отличающейся честолюбием жене, которая готова вот-вот удрать за границу. А затем мне в голову пришла еще одна идея, которую давно пора было осуществить. Я решил познакомить Джоан с мамой и наконец с ней помириться, так как она до сих была сердита на меня из-за того, что нерадивый сынок посмел жениться без ее благословения. С психологической точки зрения это была чистой воды манипуляция: я хотел, чтобы Джоан почувствовала мою любовь и доверие в полной мере, ведь петь дифирамбы мамочке в присутствии супруги вполне вошло мне в привычку. Однако интуиция била тревогу, и я, скрепя сердце, принял решение об использовании тяжелой артиллерии. Так на сцену этой далеко не веселой истории вышел Шерлок.