Мораторий

      Домой Стайлз вернулся только под утро. Он и сам не успел понять, с каких пор начал называть это мрачное поместье домом. Может дело в том, что оно напоминало ему другое, тоже полуразрушенное и тёмное, как сама ночь, хранящее жуткие воспоминания о гибели целого семейства. От воспоминаний пробрала дрожь, а может дело в том, что губы всё ещё хранили восхитительно необычный привкус чужих уст, от которого подгибались колени.       Открыв дверь, он прошёл внутрь и повернулся спиной к лестнице, разуваясь. Странный стук заставил его резко подскочить, путаясь ногой в шнурках, и обернуться. Стайлз тут же вздрогнул, да так и замер, словно молнией поражённый.       — Вы… Вы… — заикаясь. — Вы ходите?       — Вас это удивляет? — на самой верхней ступеньке, опираясь о массивную трость стоял Лобо.       — Но ведь отчёты… В отчётах сказано, что…       — Мне уже лучше, — отрезал мужчина и начал медленно спускаться, придерживаясь дрожащей рукой за перила и шумно дыша.       Всё ещё не отходя от шока, Стайлз скинул кеды и бегом поднялся вверх по ступеням, несмотря на жуткую усталость, чтобы придержать его за талию.       — Я думал, что вы парализованы, — буркнул он себе под нос.       — Все так думают, — фыркнул в тон ему Лобо.       А у Стайлза ладони буквально жгло огнём. Это тело под слоями одежды отчего-то больше не вызывало жалости, оно откровенно обжигало, и он не мог понять причину. Словно что-то забыл, словно где-то такое уже было и прикосновения эти не новы. Погрузившись в размышления, Стайлз не заметил ни того, как дёрнулся Лобо от его прикосновения, ни того, как странно на него покосился одним глазом, ни задержанного дыхания.       — Выглядите уставшим, Стивен.       Он даже не заметил, как вместе они одолели все ступеньки, теперь стоя у основания лестницы, а подопечный пристально и вроде с… Волнением? Да, с некой долей волнения смотрел на него вот уже некоторое время.       — Может пойдёте отдохнёте немного? Вряд ли вам удалось сегодня поспать.       Стайлз только кивнул и, не задавая больше никаких вопросов, медленно поплёлся в смежную с коридором гостиную. Там, даже не раздеваясь, он просто упал на диван и обнял старенькую, потрёпанную декоративную подушку, украшенную необычным красно-чёрным узором. «Наверное, когда-то давно она была красивой», — провёл пальцами по вышивке, и совсем уже сонно мысленно добавил: «Как и Лобо».       Стайлз заснул мгновенно, дыша при этом глубоко и размеренно, даже не подозревая в своём глубоком забытии, что сразу за ним в комнату проник Лобо. Тот укрыл его мягким пледом, заботливо заправляя края по бокам, и нежно, почти любовно провёл подушечками пальцев по плечу вверх, коснулся скулы и отдёрнул ладонь.       Тишину рассвета разбавляла утренняя трель только что проснувшихся птиц. Хозяин дома, кряхтя, с трудом добрался до окна, чтобы прикрыть его, огорождая от лесных шумов спящего. Он перевёл взгляд на стол, где лежали остатки папоротника и аконита, вздрогнул и поспешил покинуть гостиную, направляясь к кухне. Здоровый глаз начало нещадно щипать, при этом дышать становилось тяжелее.       Закрывшись на кухне, Лобо наконец перевёл дух. Всё оказалось сложнее, чем он думал. «Этот запах…» Теперь он пах иначе, к сладко-терпкому аромату Стайлза примешался другой — тягучий тонкий аромат ладана и неприятный базилика. «Запах смерти», — поджал губы, его начало потряхивать от злости и бессилия.       Он не сможет спасти парня, как бы ни хотел, как бы ни пытался бороться. Есть вещи, которые сильнее него, не зависящие от желаний и одновременно сидящие глубоко внутри. В самой глубине его сути. Те, которые говорили инстинктами, которые будили память и заставляли идти на крайние меры, подталкивая к краю и не давая ничего забыть.       » — Ты тот, кто ты есть, помни об этом», — вспомнил он чужие слова: «Три вещи, которые нельзя скрыть: солнце, луну и истину»*. *«Три вещи нельзя скрыть: солнце, луну и истину». © Сиддхартха Гаутама (Будда) (563 до н. э. — 483 до н. э.)