Апрель

Холодное хмурое утро выгнало спозаранку из тёплой постели мрачного гитариста Ричарда Хью Блэкмора. Он, полусонный, недовольный и растрёпанный вылез из-под одеяла. Встал, почесался, зевнул и поплёлся в ванную, где долго и тщательно чистил зубы и умывался. А затем его ждал пахнущий бергамотом утренний чай с яичницей с беконом, помидорами, посыпанной сухариками.Но, тяжкие мысли одалевали бедного Блэкморчушечку, несмотря на вкусный завтрак. "И почему эта, ох, запамятовал фамилие, обижает нашего Янчика, чем ей так не по нраву его причёска? Может, это извращенка какая, лысых любит. Как, вообще, такого красивого певца можно гермофруродом каким-то называть? И чем ей не нравится то, как Ян поёт? По мне--сильный, прекрасно поставленный для рок-певца голос с замечательными и замурчательными нотками и обертонами. И вся группа со мной согласна. А тут завелась какая-то троллиха-баншиха и требует, чтобы Ян подстригся накоротко и перестал петь как всегда поёт. Будь моя воля, уж я бы ей показал, кто тут поёт, а кто нудит и зудит". И, размышляя таким макаром, Ритчи оделся, натянул чёрную зимнюю куртку, взял в руки кофр с подружкой-"фендерушкой" и отправился в студию, где его должны были ждать Лорд и Пейс. В студии он увидел барабанщика, сидящего в гордом одиночестве. --А где же Лорд, где Гловер, где, наконец, Ян?--спросил не слишком довольный Ритчи согруппника. --Лорд Роджера с утра учит, а Яна отправили заниматься вокалом--ответил, позёвывая Пейс--а ты чего пришёл? --Ты, это, не груби, а то, я могу и настучать по макушке--пробурчал Ритчи--пришёл, значит радоваться надо, что не один здесь будешь, а приятной компании будущей гитарной звезды. Джон обещал, что придёт. --Повторяю--Пейс слегка наклонил кудрявую голову--придёт, когда с Роджером позанимается, а Яшку лучше и не жди: он целый день на уроке пения проторчит. --Яна попрошу не обижать--Ритчи бросил грозный взгляд на барабанщика--его и так преподавательница вокала поедом вчерась ела, этой мегерихе его причёска не нравится, подавай ей подстриженного чуть ли не под ноль. --А что с такой поделаешь--махнул Йен рукой, держащей палочку--она привыкла к оперным дивунам, а когда ты там видел такие гривы и прикиды? --Ну уж на сцене они порой, такое носят, что у меня самого волосы дыбом встанут и зашевелятся--ответил ему Ритчи. --Только на сцене, а не в жизни--парировал Йен--а наш Ян и в жизни гриваст и одет не по-респектабельному. --И чего плохого в Яновой причёске?--злился Блэкмор--если ей коротко стриженые да лысые нравятся, с какого чёрта водяного она требует, чтобы и он таким же был? --Ричард Хью, пойми, это оперники, академисты, в этой тусе другие вкусы--протянул, поигрывая палочками Пейс. --А мне как-то пофиг, что анфас, что профиль, что их вкусы. А на Гиллашу нашего наезжать нефиг--Ритчи взглянул исподлобья на Йена--у нас отличный, красивый и голосистый певец, и этим всё сказано. Достал "фендерушку" и принялся пощипывать её струны. Йен, скучая, глядел на гитариста, подперев подбородок ладонью. --И чего сидишь, чего Лорда и Гловера ждёшь?--ворчал на него Блэкмор--может они сегодня и не придут. Я играю и ты, давай, играй со мной. Йен пробормотал что-то себе под нос (наверное, весьма нелестное для Ритчикова слуха), повертел с руках палочки и обрушил их на цимбалки, наполнив помещение звоном, а потом подключил и остальные части ударной установки, стараясь подладиться под Блэкморову импровизацию. И так они играли, не пойми сколько, как вдруг скрипнула дверь и вошёл Тони. --К к концерту готовитесь?--спросил он громким голосом. --К нему, мистер Эдвардс--ответил Йен, оторвавшись от игры на барабанах--Джон обещал прийти. --Надеюсь, басист выучит свою партию--проговорил менеджер--а Ян сможет спеться с оркестром. --Надеемся, надеемся, а сами, потихонечку, готовимся--произнёс барабанщик. --Надеюсь, что не к полному провалу и освистанию всеми, кто придёт--Тони глянул на Йена, занятого палочками--мне не совсем понятно, с чего это Джон решил сочинить опус для группы и оркестра. --Да так, наслушался всякого--ответил Ритчи--меня больше волнует, не замучает ли злая преподавательница вокала нашего Яна. --Никто его не замучает, не бойся, я чую, что он сам кого угодно сможет извести, если захочет--успокоил его менеджер. --А вот ошибаетесь--Ритчи, неожиданно для себя, почувствовал, что начинает злиться от того, что Тони говорит такое про певца--Ян никого замучать не может, он весёлый и добрый, незачем ему кого-то изводить. Вы его не обижайте: он отличный певец, незачем ему ещё петь учиться. --Всё равно дополнительные занятия ему не помешают, даже на пользу пойдут. А ты, Ричард Хью, лучше удели побольше внимания репетициям и разучиванию своей партии--сказал менеджер, как отрезал. Ритчи отвернулся, надувшись и злясь на Тони, обидевшего красавца-солиста, тем, что не жалел его. А там где-то бедного Яна мучает мегерища, заставляет его петь на пределе возможностей и на обед не отпускает. И зачем это Лорд решил, что Яну нужно учиться петь? У него и так отличный голос. И незачем его ещё портить. Но тут менеджер вновь открыл рот: --А куда, собственно, подевался Джон? --Лорд, небось сидит у себя с Роджером, разучивает с ним партию бас-гитары--лениво произнёс скучающий Йен. --Ну у себя, так у себя--Тони повернулся и пошёл к двери--надеюсь, вы его сегодня увидите. Ритчи бросил на него злой взгляд и опустил голову, рассматривая гитару. Как хорошо, что Тони уйдёт и не надо будет сегодня слушать то, что так задевало мрачного гитариста. А в это время Ян снова вёл борьбу с миссис Сильверстрайп, заставлявшей его петь снова и снова старинную песню про смелых шотландских горцев, чья кровь текла в жилах смугловатого и темноволосого красавца. --Сегодня Вы поёте лучше, чем вчера--Элиза поглядела сквозь очки на красавца-гойделя--но, всё равно, нужно Вас отучить от рокерских привычек, вроде крика, визга, скакания по октавам и горлодёрства. --Ну я же старался--Гиллан состроил такую несчастную мордочку, что не сжалиться было невозможно--как мог. Ну что поделаешь, если рок-манера окончательно вошла в мою кровь и плоть. --Так мы её и выдерем с корнями и мясом--заявила миссис Сильверстрайп--безо всякого сострадания. --Пощадите!--взмолился, картинно сложив руки, Ян--к чему такой садизм: вдруг она мне ещё пригодится! --Пригодится, когда будете орать в микрофон перед маргиналами--отрезала строгая учительница--а тут Вы будете петь с оркестром! Ну-ка, давайте снова ту же самую песню, только ещё плавнее и напевнее. И бедному Яну пришлось петь в оперной манере ещё и ещё, пока госпоже Элизе не надоело или она не посчитала, что на этот раз он спел приемлемо. --Так, шотландскую народную мы спели уже как надо, а теперь будем разучивать и петь арию князя Игоря из одноимённой оперы. Ну-ка, приступаем, итак "О дайте, дайте мне свободу"! --"Ты бы ещё потребовала от меня песню полонянок из той же оперы, злыдня"!--подумал про себя порядком рассерженный Гиллан. Но стал петь, как и было приказано. И так продолжалось до тех пор, пока бедный гойдель не сорвался на высокой ноте. --Так, пока передохнём--объявила миссис Сильверстрайп--а потом продолжим наш урок. --Ну тогда, разрешите, пожалуйста выйти--попросил воспрянувший духом крепким телом певец--обещаю вернуться. И радостный Ян побежал осматривать этаж, оглядел двери, подошёл к одной из них, приложил чуткое молодое ухо, прислушался: за ней женский голос выводил джазовую импровизацию. Гиллан, решив поозорничать, открыл дверь и просунул голову. Взору его предстала молодая сверкающая шатенка с таким же как у него самого носом и большими глазами. Она испуганно приоткрыла рот, смотря на певца, как на нечто пугающее и мешающее. Ян сделал добрую мордочку и улыбнулся, но бесполезно: незнакомка вдруг посмотрела на дверь так, как будто хотела бросить в гойдельского красавца тапком. Гиллану пришлось закрыть дверь и бежать с этажа. Затем он спустился на первый этаж, поприслушивался, но заглядывать в классы не стал, а то, не ровен час, ещё и наорут. Побродив ещё немного, решил посмотреть, где тут можно поесть. На счастье Яново на первом этаже подвернулось нечто вроде столовой. Красавец-певец зашёл, порылся в карманах, купил чаю с пирожками, сел за столик у окна, пополдничал, сколько мог, и решил, что пора вернуться в класс. --Ну что, отдохнули?--спросила миссис Сильверстрайп, строго посмотрев на ученика--а теперь продолжим. Спойте гамму, для начала, а потом перейдём к баркароле. Так Ян пел и пел, чтобы приобрести подходящую манеру для концерта с оркестром. Но садистке всё было мало. Ближе к концу урока она решила, что подготовка недостаточно жестка. И задумала нечто... ...Ян стоял рядом с пианино, на котором играла (как могла) миссис Сильверстрайп, смотря в потолок и думая о том, как бы пережить занятия правильным пением. Что же будет если сегодня он охрипнет, а к завтрашнему не сможет восстановиться? И, как результат--к концерту или к репетициям он получит испорченный голос, а самое страшное--новая манера не даст ему петь в группе. --Вы хорошо распелись, голос стал приятнее, меньше визжите и орёте--нарушила тишину Элиза--поэтому теперь мы разучим и споём Nessun Dorma. Ян раскрыл рот и глаза настолько широко, насколько мог вообще: это он, фальцетчик, уже срывавший за сегодня голос, будет петь одну из самых сложных арий. Совсем что ли, рехнулась, садюжища? --Так, начинаем--миссис Сильверстрайп постукивала пальцами по пианино--давайте, пойте: Nessun dorma! Nessun dorma! Tu pure, o Principessa, nella tua fredda stanza, guardi le stelle che tremano d'amore, e di speranza! --Это, как, объясните, пожалуйста--спросил ошарашенный Гиллан--эта ария настолько сложна, что...не орастому фальцетино её петь. --Я сказала, петь!--Элиза стукнула по пианино ещё раз. Пришлось петь, но садистка оказалась недовольна. --Плохо спели. Ну-ка, ещё раз и старательно. --А если сорву голос и уже серьёзно?--робко спросил Ян. --Будет правильно петь, с хорошей опорой, не зажимать связки, не скатываться в свою прежнюю манеру--не сорвёте. Начали!--приказала миссис Сильверстрайп. ...А пока бедный Гиллаша сдирал в кровь голосовые связки, по холодной зимней улице, закутавшись в шарф, пробираясь сквозь снег, падающий под проблескивающим через облака солнцем, шёл Йен Андерсон Пейс. Он смотрел вперёд, сквозь очки, слегка щурясь, пробираясь сквозь толпу к остановке, чтобы ехать домой. Коренастенький, плотненький, кудрявенький барабанщик сел на скамеечку, и, щурясь от солнышка и снега, стал ждать автобуса. Странная погодка: ему редко приходилось сталкиваться с подобным, особенно в Бритахе, где нет климата, а вместо него дурацкая погода. Послышался знакомый звук: рычал-урчал-фырчал мотор--это был автобус. Йен приложил руку козырьком ко лбу: довезёт до дому. Барабанщик тут же вскочил со скамейки и бросился к входной двери подъехавшего "двухпалубника". Заплатил за проезд, занял место на втором этаже и принялся смотреть окно, чтобы не было скучно. Перед его очкастыми глазами мелькали загруженные всем, чем можно, улицы Лондона, вывески, прохожие, машины. Ближе к ночи город покроется свингующими. А пока очкастый барабанщик, любимец мышек и кроколыжек едет домой спокойно взирая на суету британской столицы и в голове его всё тот же ритм, что был в студии, он может стать быстрее, медленнее, острее, мягче, ломче, прямолинейнее. Держи его, властвуй над ним, сплетай с музыкой--и это главное. А остальное...попридержи оптику, подружки сами придут, невзирая не милый недостаток, а ещё береги уши, не лазай в них иголками, ногтями, пилками для ногтей своей подружки, не врубай свои любимые пластинки на полную громкость...Иди, юнец, вот твоё место, твоя группа, твоя "пурпурная семейка", слушай, как падают снежинки, шуршат листья, жмутся на кусте друг к другу воробышки, а дома ждут тебя чашка с горячим чаем, печеньки и яичница с беконом, если ждут, вообще. А Йен продолжал смотреть в холодное окно, думая, не сыграть ли ему 12/8 или ещё что-нибудь поэкзотичнее. И будет твоя техника бисерной, острой, сыпкой, отточенной, играй быстрее, громче, техничнее, но будь собой, очкастым Йеном, береги уши и не теряй оптику. И это главное. Воробышки чирикали, цепляясь тонкими, ломкими лапками за гибкие веточки, падали белые разлохмаченные снежинки, за скалами Дувра шумело холодное море, визги, рычание, свист, гул Londinium'а-Lugh-dinum'а рождали новые ритмы в спокойной душе барабанщика. На юге Соединённого, но не соединившегося королевства был городок, где лягушонок Йен провёл детство. И плакала-жаловалась под его тогда ещё мягкими, не загрубевшими от ударки руками, скрипка, впрочем, сменённая на барабаны. Юный Йен бил, чем попадя, по всем круглым, звучащим, звенящим предметам, пока папенька, тоже музыкант, не купил ему настоящую ударную установку. И уже в 15 едва начавший оперяться и обрастать волосами юный Пейси уже стучал, ворожил, срывал пьяных с мест, драл ударку, учась, как тот студент, совершенствовал технику. А Лондон был в полсотни километров, а там--самое вкусное, самое рок-н-ролльное, там-там-там он увидел ту самую группу, Джона, Ритчи. И теперь самый молодой Deep Purpl'овец спокойно смотрит в окно автобуса на улицы города Лондона, предвкушая теплоту (хоть какую-то) квартирки (и то съёмной), ужин и обдумывание прошедшего дня. Дзиньк! Автобус остановился. Там-тттам-ттттам--Йен сбежал с верхнего этажа на улицу: как-никак его остановка. Ш-ш-ш-динь-динь-динь-динь-там-бам-бам-дзинь--быстрым шагом пошёл к вожделенному дому на улице...............А там ждала его пусть и не роскошная, но вполне подходящая для будущего участника знаменитой группы, квартирка. . Пейси подошёл к входу, поднял голову и глянул наверх: шёл снег, но уже меньше. Барабанщик открыл дверь, добрался до своей квартирки, достал ключ из кармана зимней куртки, открыл дверь. Тук--удар по включателю--и в прихожей зажёгся свет. Йен снял куртку и зимние ботинки, надел мягкие тапочки и пошёл на кухню. Зажёг огонь на плите, налили воду в чайник и поставил его греться. А сам сел за стол, покрытый голубой в зелёный горошек скатертью, и стал дожидаться. Там-там-там-там--лягушонок, очкастик, всё ничего, он спокоен и вальяжен, а презентабельные девушки ещё будут, хотя, может лучше Миллисент, ни в чём порочном не замеченная? Да-да-да-дам-дзинь--светло-зелёная изящная, словно из драгоценного камня вырезанная амфибийка, подтягивая лапки, прыгает по пробивающейся травке, во рту у ней травиночка. Квакушка-квакушка, можно я тебя поймаю? Дзинь-дзинь--плюх--она прыгает в тёмную воду. Студенты-биологи пойдут ловить зелёных и скачущих и пластать их острыми, серебристыми скальпелями. Кровь брызнет на алтарь науки. Пам-папапам-бум--динь-динь-динь--белые мышки снуют среди опилок. И вот одну из них хватает развёрстая пасть металлических щипцов. Мышка выворачивается, пытаясь выбраться, но металл крепко держит её. И вот белый комочек лежит на холодном серебристом алтаре--тадададададам--блеснула острая игла шприца, вонзилась в белую шкурку пробив её, кровь выступила алой бисеринкой--дзинь! Йен вздрогнул, будто игла шприца пробила не шкурку белой мышки, а его собственную, покрытую волосками, кожу. На плите засвистел чайник. Йен подошёл к ней, выключил, ошпарил заварочник, бросил в него чёрную заварку, залил кипятком и решил пойти в комнату и посидеть там. А пока очкастый Йен барабанил вместо ударной установки по столу, бедный певец сдирал в кровь голосовые связки в компании Элизы Сильверстрайп. Он устал, был голоден и, порядком зол на садистку. --Продолжайте петь--шипела на него строгая учительница пения--Вы ещё не избавились от рокерской манеры. --А зачем мне от ней избавляться?--спросил Ян--я же не буду вечно петь с оркестром. --Вот когда будете снова петь перед сборищем маргиналов, тогда и вспомните про эту свою манеру--рыкнула Элиза. Бедный Гиллан и не знал, как смягчить жестокое сердце садистки. Он вот-вот охрипнет или свалится от голода и усталости. И тогда он решился... --Миссис Сильверстрайп, а давайте сходим и поужинаем в.................., а то я ноги протяну с голодухи, да и голосок мой поберечь надо--предложил ей Ян. И тут мегерища рассвирепела. Он вскочила со стула, бросилась на певца и дёрнула за хвост. --Я Вам ещё поговорю про жратву, это ещё что такое: ужинать вместо уроков пения!--орала она--ну-ка вернулись на место и запели песню про танцы у рождественской ёлки! ...Йен, отдохнув комнатке, решил отправиться на кухню, чтобы поджарить яичницу с беконом и попить чайку с печеньем. И тут позвонили в дверь "Миллисент, мыша моя"--подумал Пейси, облизнув вожделеющим языком припухшие губы--а не пригласить ли её на наш концерт с оркестром"? Йен подбежал к двери и открыл её. Взору барабанщика предстал Роджер, почти тащивший на себе вымотанного Яна.