Апрель

Ритчи, хоть и был удивлён и немного напуган тем, что о его счастье и беде узнали так быстро, старался виду не подавать. Да, план его удался: он попал в клинику к доктору Лонгу, но ночной скандал испортил остальное. Блэкмор намеревался рассказать всё сам, но тут и доктор Зойдберг подсуетился и передал ценные сведения, да ещё и эта шайка бухарей пропитых устроила ему...А с другой стороны--лучше не придумаешь: в отдельную палату положат. --Да, я был у доктора Зойдберга--спокойно ответил мрачный гитарист--он меня к Вам и направил. --Но, помимо Вас к нему приходил и некий мистер Лорд, сказавший, что он--прекрасно знающий Вас музыкант. --А как же--Ритчи слегка улыбнулся--он органист и основатель нашей группы. Только что он Вам наговорил про меня? --Ничего такого. Просто доктор Зойдберг рассказал, что некий мистер Лорд приходил к нему и просил обследовать их гитариста, Ричарда Хью Блэкмора, и подобрать способ лечения его нравственной болезни--дурнонравия, мешающего его карьере и развитию группы. И научить управлять нравом. Но сведения от Алекссиса Пола Зойдберга дошли весьма быстро. И тут не только это малопонятное дурнонравие оказалось замешанным, но и гомосексуальное влечение к певцу. Но органист ваш говорил только про дурнонравие. --Так я никому и повода не дал догадаться о том, что влюбился в певца--ответил Блэкмор. --А что же Вы такое сказали или сделали?--спросил его Родерик Лонг --Да так--Ритчи поглядел на пол--продемонстрировал свою злобность и склонность к конфликтам, устраивал споры, перебранки, вёл себя не лучшим образом во время интервью, указывал какую музыку нам играть надо, глумился над любовью нашего органиста, разозлил его до того, что он мне дал по моей наглой морде, я тоже попытался, но промахнулся, зато травму получил, правда меня быстро вылечили. Видимо решил наш основатель отправить меня к Вам, но так как он ничего не знает, то решил, что у меня обострение дурнонравия. --Лучше расскажите, что этот термин значит. --Значит...дурное поведение, диктаторские замашки, желание использовать всех для воплощения только своих музыкальных идей, стремление смеяться над чувствами людей, страсть к глупым и злым шуткам. Дурное настроение, угрюмость, подозрительность--много каких гадостей и пороков. --Я понял из сведений, предоставленных доктором Зойдбергом, что Вы раньше не испытывали гомосексуального влечения к мужчинам вообще. Даже сейчас оно строго ограничено одним-единственным лицом? --Это так. Мне никто не нужен, кроме певца из группы, в которой я играю. --Но поняли Вы, что влюбились в него совсем недавно. --Это тоже так. --Понятно, что Вы не являетесь настоящим гомосексуалистом, о чём понятно из предоставленных сведений. Так что же привело Вас сюда? --Доктор, если узнают, что я влюбился в певца, то это станет концом моей карьеры музыканта, да всей моей жизни, я не смогу без музыки. Да и певец не любит меня и не полюбит. Мне нужно понять, что делать и как жить дальше, чтобы не сломать жизнь себе и другим. --Вы думаете о других? По Вашей анкете так не скажешь. --Если обо всём узнают, то певец, которого я люблю, и остальные участники группы тоже пострадают. Представляете, что скажут о них в таблоидах, что будет с их музыкальной карьерой. --Прекрасно понимаю. --Поэтому я и пришёл сюда, чтобы Вы помогли мне разобраться в том, что делать и как жить дальше. --Тогда завтра мы начнём обследование и подбор лечения. А также расскажем Вам как управлять своими чувствами. На сегодня всё. Можете идти. Ритчи поспешил покинуть кабинет доктора Лонга. В коридоре его уже ждал медбрат, который повёл его обратно в корпус. А доктор Лонг сел в кресло и заложил руки за голову. Дааа, такой пациент не каждый день встречается. А рок-музыканты--тем более. И скандалы по ночам с драками, да такие, что на весь этаж становится известно--нечастое дело. Впрочем, ну их на три больших руны футарка: репутацию клиники только портят. И как же такое могло случиться? Может, были нарушены правила жизни и устройства больницы. Бездумность и глупость, легкомыслие, примитивизм мышления. Недосмотрели, недодумали, действовали по шаблонам, не разобрали ничего или просто не удосужились пойти к нему, Родерику Джеймсу Лонгу и узнать, что Зойдберг направляет в клинику необычного пациента. Отправили в одну палату к простым и грубым пьяницам. А если бы дело кончилось убийством? Клинику бы тут же и прикрыли: прогрессивное лечение никому не нужно. А, может, и сам доктор Лонг виноват? Не сообщил, что везут больного лечиться от гомосексуализма? Виноваты мы все и каждый из нас. Все и каждый, всяк и кажд.... Родерик Лонг встал и подошёл к окну: никого, только деревья и дорожка с клумбой. И облачное небо: дождь будет, солнца мало. Наказаны все и каждый за сотворённые мерзости. Что мешало ему, кроме лени, сообщить тем, кто принимает больных и разводит их по корпусам и палатам, что везут музыканта-гомосексуалиста. Впрочем, а были ли свободные койки на втором этаже? Нужно подстегнуть все эти дела с ремонтом этажей 5 корпуса, чтобы не случилось чего похуже, и переселить туда алкоголиков и наркоманов. Родерик Джеймс Лонг был выучеником и сторонником Алексиса Пола Зойдберга и его методов. А Ритчи обживал новую палату. Распаковал вещи неспешно, положил их тумбочку и повесил в шкаф. Сел на кровать, достал гитару из кофра и принялся играть, радуясь, что отселили от алкашни. Так прошло минут десять и, вдруг, он услышал голос, мужской, негромкий: --Здравствуйте! К Вам можно войти? Блэкмор остановился, пальцы его застыли над струнами: кто-то узнал о том, что мрачный гитарист расположился в этой палате? --А кто там?--спросил он. И взгляду нашего гитареро предстал невзрачный мужчина лет тридцати, коротко стриженый, худой, ростом выше среднего, с узким и грустным лицом. --Зовите меня Ательстан--произнёс он. Блэкмор посмотрел на него так, как будто впервые слышал, чтобы кого-то так звали, но виду особого не подал: мало ли какую реакцию можно ожидать от пациента психиатрической клиники. --Ритчи--представился он. --А можно мне называть Вас Ричардом?--поинтересовался невзрачный--вообще-то а по документам Альберт, но мне имя Ательстан больше нравится. Ричард звучит благороднее. Мрачный гитарист молчал, побаиваясь столь странного британскоподданного. Тот же принялся ходить взад-вперёд по палате, заведя руки за спину. Ритчи думал, что ему делать: продолжить беседу или попросить непрошеного гостя покинуть его"приют уединения". --Скажите а Вы, случайно, не музыкант?--спросил его Альберт-Ательстан. --Ну да--лениво произнёс Блэкмор--а как Вы догадались? --Вы играли на гитаре--это раз, и причёска Ваша говорит сама за себя--это два--ответил непрошеный гость. --Причёска может ошибаться--Ритчи скосил взгляд на пришельца. --А Ваша игра на гитаре--нет. --Я играю в группе--да, это так. И чего такого?--Блэкмор уже начинал злиться. --Ну а я--скромный филолог, учивший ребят в известной платной мужской школе-пансионе. А так--Альберт-Ательстан поднял вверх правую руку--я видел самого Профессора, читавшего у нас лекции и ставившего нам оценки на экзаменах. --Какого профессора?--поинтересовался Ритчи. --Как какого?--невзрачный филолог удивлённо посмотрел на мрачного гитариста--великого Джона Ронуальда Руэла Толкина! --А, это Вы про того, кто написал "Хоббита" и "Властелина Колец"--Ритчи равнодушновато поглядел на филолога--да читал в я их в детстве. Но "Артуриана" мне больше нравилась. А Вы что, изучаете его творчество? --И не только--Альберт-Ательстан подошёл ближе к Блэкмору--он у нас экзамены принимал, в документах о прохождении оных расписывался, читал лекции и занятия вёл. --По эльфам и хоббитам? --Вы что, не знали, что великий Толкин был ещё и лингвистом, филологом, знал финский, латынь, немецкий, кельтскими интересовался и учил нас древнеанглийскому?! --Не знал--Ритчи слегка поморщил некрасивый недавно травмированный нос--я думал, что он детский и юношеский писатель. --Он ещё и филолог--невзрачный опустил голову--помню, как зашёл он к нам в аудиторию в древнеанглийском наряде и сказал "Hwaet"! --А что это ещё за слово? --Это древнеанглийский. Так на нём призывали слушать внимательно. --Какой-какой? Я музыкант и таких слов не знаю и не понимаю. --Английский с 5 по 11 века н.э. --И что? --А вот что--Ательстан-Альберт отошёл подальше, поднял стриженую голову, заложил руки за спину и принялся декламировать: Welund him be wurman wræces cunnade, anhydig eorl earfoþa dreag, hæfde him to gesiþþe sorge ond longaþ, wintercealde wræce; wean oft onfond --Э-э-э, что это такое?--спросил весьма удивлённый Ритчи. --Это древнеанглийский--ответил филолог--не слышали? --Да нет. --А Вы знаете какой-нибудь язык, кроме родного? --По Deutch'у sprech'аю. --Вы его в институте учили? --Какой институт! Я 9 классов с горем пополам окончил. Бывшая жена, западная немка, научила. А может сказать на нормальном английском, что там на древнем? --Сейчас: Weland knew his torment through wyrms, a single-minded man, enduring miseries— as mates he kept sorrow and longing, wrack winter-cold. Велунд изведал, вождь могучий, в змеекузнице тоску изгнанья, горе изгою слугою было в доме зимнестуденом сидельца многострадального --На что это похоже, никак не пойму, но на что-то средневековое, скандинавское--Блэкмор слегка поморщил лоб--что-то вроде куска из саги... --На древнеисландскую аллитерационную поэзию--ответил ему Ательстан-Альберт. Ритчи стало не по себе: если алкоты не придушат, то заумный коллега гинандры Патти замучает древнеанглийским. Одно другого не лучше, хотя, может он не так уж и страшен этот ненормальный языковед. Быть задушенным хуже. Главное, чтобы не пришиб, узнав почему мрачный гитарист оказался в клинике доктора Лонга. --А как Вы сюда попали?--поинтересовался филолог у Блэкмора. --Пошёл лечиться от дурнонравия: а то оно может помешать моей карьере музыканта, а группе--стать великой. --Хотите славы, как у Beatles? --Можно и поменьше, но косить под них не собираемся. Хотим быть это...как там...а, самобытными. Не хотим играть как они, а как мы считаем нужным. --Ну славы больше, чем у них, не будет ни у кого. --Да и не надо--Ритчи положил гитару на кровать--я, вообще, в одно время хотел ездить по свету с бродячими уличными музыкантами. Альберт-Ательстан замолчал и встал вполоборота, сложив руки на груди. Блэкмор тоже молчал, не понимая, чем он мог привлечь в свою палату филолога, кроме игры на гитаре. Ну знает он немецкий, и что? Он же его на практике с бывшей супружницей изучал и говорить о языковых явлениях и тонкостях не может. А этому, небось, академический подход подавай! --Ну у меня тоже есть стремление, правда, к славе иной--реформатора языка и правописания--произнёс неожиданно Альберт-Ательстан. --К чему-чему? Поменять язык и письмо? Это как?--удивлённо спросил Ритчи, вытянув худую шею. --Изменить правописание и язык так, чтобы произношение как можно больше соответствовало написанию. Или написание слова--произношению. Вот, поглядите--Ательстан протянул гитарному герою какие-то бумажки. Блэкмор посмотрел на них: какие-то палочки, чёрточки, кружочки, закорючки. Ничего не понятно. А тут--знакомые латинские буквы вперемешку с какими-то знаками, загогулинками. --Скажите, а что это такое?--поинтересовался Ритчи. --Это мои проекты новой письменности для английского языка--ответил филолог--каждый знак обозначает звук. --А вот это, где обычные буквы перемешаны с какими-то непонятными? --А это знаки МФА--Международного Фонетического Алфавита. --Зачем он нужен? --Чтобы записывать звучание слова такое, какое оно есть. Чтобы упростить чтение и написание английских слов. --А-а-а, чтобы легче было читать. Понимаю. Даже такому малограмотному ежу как я понятно, что пишут совсем не так как слышат. Написано "В Манчестер", а следует читать "В Ливерпуль". --Это Вы угадали. А ещё чтобы сократить количество почти неграмотных лиц, чтобы детям было легче учить свой же язык и читать книги на родном языке. --Ну я и так их читаю спокойно, хоть редко. --Этого мало. Нужно, чтобы укрепилась связь с родственными языками: немецким, нидерландским, скандинавскими. У меня тут два проекта. --Это каких? --Первый--перевести всё написание английских слов на латинский вариант МФА. А второй--вернуть произношение к написанию. То есть произносить так, как написано. Но тут трудность возникнет. --Какая такая? --А Вы готовы в нынешнем году начать говорить так, как говорили 700 лет назад? --Чего-чего?--Ритчи вытянул шею, удивлённо смотря на филолога--не понял? --Перейти на среднеанглийский. То есть написано time--Вы читаете ("тимэ"), вместо "тайм". --То есть говорить по-написанному? --Не только это--ответил Ательстан--произносить так, как произносили 600-700 лет назад. --Ну и ну--пробормотал Блэкмор--говорить как при дворе короля Артура... --Попрошу не путать--филолог строго посмотрел на гитариста--он вообще по-английски не говорил, так как был носителем бритского языка кельтской группы индоевропейской языковой семьи! А вот первых Тюдоров можно взять! --А нам-то что делать?--спросил запутанный собеседником Ритчи --Учиться произношению 600-700 летней давности, то есть соответствующему нынешнему написанию. Но есть ещё один, третий проект... --Какой? --Перейти на модернизированный слегка вариант древнеанглийского! --Опять не понял. Ничего. --Позвольте объяснить. Вот, в государстве Израиль приняли слегка модернизированный вариант древнееврейского. На нём написан Ветхий Завет. Древнееврейский изменили так, чтобы на нём можно было говорить в 20 веке. Я считаю, что то же самое можно сделать с древнеанглийским. Единственное--нужно будет переводить все книги и переучивать всех на новый язык. Зато он будет чист от ненужных заимствований, у него будет более приемлемая и сложная морфология, будет больше сходства и связей с родственными языками, с тем же немецким. Написание слов максимально приблизится к их звучанию. --Это Вы придумали, чтобы писать и читать было легче? --И это тоже. --А Вас этому Толкиен научил? --И не только этому. А ещё древне-средне-и-ранненовоанглийскому, древней и средневековой литературе. И основам сравнительно-исторического языкознания. --А что это такое? --Раздел языкознания, изучающий изменения языков и их родство. Вы знаете об индоевропейских языках? --Это и тех, на которых в Индии и в Европе говорят? --И не только. Это целая языковая семья, с которой начинают изучать родство языков. На индоевропейских языках говорят ещё в Иране, Афганистане, СССР. И это живые языки. А ведь есть и мёртвые, такие как латынь. --А Вы их учили? --Латынь и древнегреческий--да. Ритчи замолчал на минуту, сидел и смотрел на пол, скрестив руки на груди. Он не думал, что в клинике доктора Лонга помимо алкашей и нарков ещё могут быть филологи. --Ну и как они Вам?--поинтересовался Блэкмор. --Сложно их учить, хоть они и индоевропейские: структура другая--ответил ему Ательстан. --Какая такая другая? --Флективная синтетическая. Вот, пример Вам: Luna et stellae noctu terram illustrant. --Это Вы про что-то неприличное? --Да нет, это значит: "Луна и звёзды ночью Землю освещают". По-нашему: The Moon and stars light the Earth in the night. Разберём предложение: Luna et stellae--множественное число выражено здесь окончанием -ae; noctu--форма родительного падежа от nox--ночь. Terram--форма винительного падежа, выраженная окончанием -am. Illustrant--форма 3 лица множественного числа настоящего времени, выраженная окончанием -ant, начальная форма--illustrare. Вы видите, что отношения между словами выражены изменением слов по падежам, их показывают окончания. У глагола лицо, число и время выражены окончанием. А у нас всё выражается порядком слов, предлогами, а у глагола, по большей части, вспомогательными глаголами, личными местоимениями и прочими линговштучками. Форма слова мало что выражает. Новоанглийский--аналитический язык с редуцированной и испорченной неправильным развитием морфологией. А вот древнеанглийский был похож на латынь. --Занятно Вы говорите--Ритчи посмотрел на собеседника--только я в языках и их развитии не разбираюсь. Музыкант, что с меня возьмёшь. Скажите, а чему Вас учил Толкиен: латыни или грамматике? --Древнеанглийскому, среднеанглийскому, средневековой литературе, слегка разбавленной СИЯ и ОЯ. --А что это такое? --Сравнительно-историческое и общее языкознание. Тут что-то застучало, зазвенело в коридоре, послышались шаги. --Простите, но мне нужно Вас покинуть: я боюсь, что могут подумать не то. Мы можем увидеться завтра--Альберт-Ательстан посмотрел на Блэкмора, повернулся и быстро вышел из палаты. Ритчи проводил его взглядом мрачных тёмных глаз: филолог, реформатор, как слышим, так и пишем--чтобы читать было проще, латынь, древнеанглийский. Вот чего он не ожидал услышать от пациента психиатрической клиники. Пьянь и торчки--ну это понятно и ожидаемо, но чтобы филолог... Ему вспомнилась Патти из клуба, Янова двойница, с её рассказами об археологии и древней музыке. Может этот любитель древних языков знаком с ней? Если так, то надо быть осторожным: вдруг он любит рок-музыку. Попадёт ещё на концерт Deep Purple...Не, пусть лучше он её не любит. Ритчи снова взял в руки гитару и принялся играть. Играл час, потом ему что-то захотелось прилечь. Блэкмор зевнул, растянулся на кровати, заложив руки за голову и принялся смотреть в потолок. Интересно,ребята о нём думают сейчас или заняты музыкой? А если не музыкой: как они будут без него полноценные песни сочинять? Вдруг они собрались у Лорда или Пейса и жрут водку в окружении лондонских проституток? Не, Джон не будет спать с кем попало--грудастая не даст. Пейси? Возможно: одной мышью сыт не будешь, хотя и ему платить за секс незачем--баба, хоть и некрасивая, у него есть, бесплатно сделает, да ещё покормит. Значит так могут сделать только Роджер и Ян. Ричард Хью, ну куда ты ревнуешь: Гиллан не твоя вещь, ничего он о твоей любви к нему не знает, даже не догадывается, кто денег ему дал--имеет право делать всё, что хочет. --Эх, пусть приводит к себе девок, хоть развлечётся за время простоя группы--произнёс с лёгкой грустью Ритчи. Полежав ещё минуты три гитарный герой решил подойти к окну и посмотреть, что там такое на улице происходит. Глянул: деревья листвой покрываются, трава растёт с цветами, а по дорожке ходит теперь уже неизвестный ему молодой мужчина. Разглядеть его черты трудно, но даже из окна видно, что он светловолос. Не Ян, это не прекрасный полукельт. И пасмурно-серо на улице, хоть и май на дворе. Впрочем, это Великобритания, детка. Уныло чего-то сегодня, даже несмотря на то, что в палате только что побывал филолог с его рассказами о проекте реформы английской орфографии. Может, снова взяться за игру? Что и было сделано: Ритчи взял в руки "фендерушку", сел на кровать и стал играть. И играл, пока не раздалось: "Всем к ужину". Блэкмор положил гитару на кровать, встал, потянулся, зевнул и пошёл туда, где была столовая. Ужин, хоть и не был изысканным, оказался получше того, что был в ЧЛХ. Краем глаза Ритчи заметил, что в конце помещения за столом сидит филолог. Всего сидело около двух десятков человек. Поужинав, наш гитареро отправился на разведку по отделению, походил, осмотрел: палаты, окна, на подоконнике--горшок с цветком. Чуть подальше у стены--столик и два кресла по бокам. А там что? А--это что-то вроде места такого, где больные отдыхают, тусят и смотрят модную штуку--телевизор. О, а кто там пианино поставил? Диванчик неплохой, стулья, кресла. А тут тоже посидеть можно. Ладно, пойду к себе. Ритчи, довольно улыбнувшись, отправился в свою палату, где, поиграв ещё на своей любимице, убрал её в кофр и отнёс дежурному медбрату на хранение--так требовали правила отделения. Наступал поздний вечер. Больным раздавали лекарства и они, выпив их, шли спать. То же самое сделал и Ритчи, перед сном ещё подумав о том, что ещё ему скажет доктор Лонг и какие больные могут обитать в отделении, помимо сумасшедшего филолога-реформатора правописания. А пока Ричард Хью Блэкмор слушал про СИЯ, ОЯ и МФА, барабанщик Deep Purple Йен Андерсон Пейс завтракал в компании (дело было утром) Миллисент, сидевшей на против него на деревянном стуле в белье, подаренном ей милым другом. --Сегодня будем мы играть с Джоном, но без Ричарда, точнее сочинять новые песни--сообщил ей лягушонок, отпив чай из кружки. --А куда же он пропал?--поинтересовалась мисс Дженкинс, откусив от печенья. --В больницу отправился: его там обследуют и подберут лечение или способ управляться с дурным нравом--ответил Йен, поглядев на подругу. --Чего же он такое устроил, что в больницу отправили: нажрался вискаря-сивухи и пытался тебе морду набить? --Ну ты что, Миллюша: это я ему, если что её расквашу, хоть он во злобе сильный, но я поплотнее, да и у барабанщиков сильные руки, сама знаешь. --Сиииильныыыеее--протянула Миллисент и похабно улыбнулась--о да, ночкой ты мне доказал, да и не только руки у тебя хорошие, но и твоя барабанилка, ритмично так, то медленно, то быстро, пока не добарабанишь до самого хорошего. --Ага, ага, я не только ударную установку драть могу--Йен слегка зажмурился, потом протянул сильную руку и почесал свою мышу под подбородком. --А всё-таки, что там этот ваш Ритч устроил? --Да так: достал всех, особенно Джона: всё ему подавай погромче, да позлее, чтобы гопьё нас полюбило, ну и шуточки он пошлые в его адрес отпускал, органист ему и дал по харе, да так, что в травматологию пришлось гитареро везти. Как вылечили Ритчи, так его и отправили в клинику доктора Лонга, мне неизвестную, чтобы там узнали, как справиться с его дурным нравом. --Весело вы там живёте: морды бьёте друг другу, а я всегда считала, что музыканты они такие...деликатные, приличные, хари не начищают никому--пропищала Миллисент, поболтав слегка худой ногой. --Ну это те, кто в оркестрах играют: симфонических, джазовых, эстрадных--ответил ей Пейси--а мы--рок-музыканты, от них отличаемся всем, особенно нравами, а уж они у нас такие, что у всех бабушек английских волосы дыбом встают, и не только у бабушек... --Зато ты у меня весёлый--мисс Дженкинс протянула бледную руку и почесала Йена за ухом. Некоторое время спустя Миллисент и барабанщик одевались в прихожей. На ногах "мышеньки" были чёрные туфли, подаренные Йеном, очертания тощего тела скрывало серое демисезонное пальто. --Эх, подвезу-ка я тебя, Милля--промурчал Пейс, глядя на подругу--прям до твоей конторы. --Ой, не надо, что ещё люди, раз увидят, подумают--Миллисент слегка поморщилась, лучше проводи меня до ближайшей остановки общественного транспорта. А пока барабанщик завтракал в компании мисс Дженкинс, органист Deep Purple сидел за столом и вертел в пальцах модную штуку--шариковую ручку. Он собирался писать письмо. Кому же: маме, папе, менеджерам, Блэкмору? Ошибаетесь--адресатка сего произведения эпистолярного жанра--Мадлен Элиза Белл. --"С чего начать, про что писать?--думал он. В голову мало что приходило. О чём рассказать? О Ритчи? Не не надо. И так таблоиды, если что до всего докопаются. Зачем портить отношения в группе, когда все пятеро стоят на пороге всемирной славы? Именно, что незачем. Но надо писать. --Здравствуй, дорогая Мадлен! Пишу тебе из Лондона, из скромной своей квартиры. У нас дела идут как обычно у рок-музыкантов. Сочиняем новые песни--так начал своё письмо Джон. А дальше, что дальше? А то--надо написать и про погоду, и про моду и про менеджеров и про модные песенки. Про всё то, в чём Мадлен мастачка. И он писал..."Погода как обычно: много дождя, мало солнца и тепла. Менеджеры тоже: спят и видят во сне, как бы больше с нас получить и как побыстрее вернуть то, что вложили в нас. Лучше бы думали о качестве того, что мы сочиняем: загнанные музыканты запишут какую-нибудь хрень вместо шедевров. Приятная новость: ко мне подошли две девицы и попросили автографы, а пока я расписывался, они возносили хвалы concerto grosso. Рок-музыканты завоёвывают списки популярности, при этом сама музыка стала усложняться, прибавляя в скорости и агрессивности. Такими темпами можно прийти к рок-сонатам и кантатам. Расскажи, как там в Провансе. Зацвела ли лаванда? Жарко или пока нет? Напиши мне, если сможешь, удалось ли покупаться в море....." А в конце своего отнюдь не самого короткого письма Джон поставил: "Искренне твой Джонатан Дуглас Лорд, Джонни, ждущий тебя". Ритчи проснулся утром, точнее его разбудила большая медсестра, объявившая: --Пациент Блэкмор, ждут Ваш общий анализ. Гитарный герой протёр глаза, недовольно посмотрел на неё и подозрительную ёмкость, что медсестра несла в руках, встал, потянулся, зевнул и отправился сдавать требуемое. Потом был завтрак. И за столиком в углу Блэкмор снова заметил филолога. Потом пришло время процедур. А после Ритчи, забрав гитару, снова сидел в палате и играл, пока кто-то не постучал в дверь. --Войдите--лениво произнёс он. Дверь открылась и на пороге возник Альберт-Ательстан, но не один, а ещё с каким-то типом, выглядящим угрюмо-заумно, в полосатой одежде. --Здравствуйте, а Вы кто--спросил Ритчи. --Это мистер Браун. Томас Винсент Браун--ответил филолог. --Блэкмор. Ричард Хью--наш гитареро поднялся с кровати протянул руку новенькому. --Мистер Браун--искусствовед--продолжил Ательстан--разбирается в музыке. Ритчи слегка обрадовался: хоть кто-то здесь в "музтеме". --Я вижу, мистер Блайтмур, Вы--музыкант--искусствовед странно посмотрел на него. --Не Блайтмур, а Блэкмор--поправил его Ритчи--ну да, музыкант. --И играете Вы не в оркестре, а в очередной группе. --Разве в этом что-то плохое? --У Вас, сэр, наверное, нет музыкальной подготовки, такой, какая должна быть. Вы, скорее всего, не заканчивали консерваторию или училище. --Я учился у одного гитариста, а потом опыта в разных группах набирался--ответил уже начавший злиться Блэкмор. --Играли Вы в пабах и ресторанах с кабаками--мистер Браун посмотрел на гитареро с долей некоторого неодобрения его занятия. --Ресторан, как говорил мне один музыкант,--отличная школа для начинающего рокера. Beatles тоже прошли через подобное в Гамбурге и Ливерпуле. Чем Вам, лично не нравятся все эти группы и то, что я играю в одной из них? --Там не вырабатывается хороший вкус. Да, заработать можно, но вкус себе испортите, особенно если публика малоразвитая. --Иногда в этих клубах попадается и развитая. Чем же Вам так рок-музыка не угодила? --Она портит вкус людской, уничтожает академическую традицию, не давая развиваться английской музыке. --Что Вы хотите, сэр, этим сказать? --А то, что у нас не развита классическая музыкальная традиция, кроме Перселла нет ни одного знаменитого академического композитора. Да и кто он такой по сравнению с венцами, немцами, итальянцами, французами, русскими? У нас музыка, понимаете, высокая музыка, не развита. Что мы вместо неё предлагаем: грохот, вой, визг, бренчание бездарей при помощи электроусилителей, да ещё отсутствие композиторской школы впридачу! А последствия прослушивания этого рока--человек уже не может слушать симфонические произведения и теряет стремление к сонатной форме. --"Вы ещё concerto grosso Джонов не слышали и не видели"--подумал Ритчи, но ничего не сказал. Ательстан тоже стоял молча, опустив руки со сцеплёнными в замок пальцами. --А почему Вы думаете, что потеряет?--решил пойти в наступление Блэкмор. --Потому, что рок с его примитивной формой и содержанием приучает к грубым формам, доступным для всех, не требующим развития слуха и восприятия, что при отрыве от народных корней и их исчезновении приводит к утрате способности воспринимать академическую музыку--ответил мистер Браун. --А чего плохого в доступной и понятной музыке?--поинтересовался гитарный герой. --Вкус портит, да ещё отучает от сложного--ответил его оппонент. --Сложная музыка злит простых людей, им тяжело её понимать--начал напирать Ритчи на мистера Брауна--песня должна быть такой, чтобы её гопота хэкниевская могла напевать. Вам что, не нравится, когда что-то пользуется любовью народной? --А вот не надо всякую пошлость любить. --Что Вы считаете ей? --Скажем, мюзик-холлы, слащавые эстрадные песенки, псевдоакадемическую музыку, ну и Ваш рок. --Ну а если мы, рок-музыканты, начнём брать на вооружение достижения академической музыки, ту же сонатную форму? --Вы её оскверните похабным содержанием! Вообще, прикосновением своих электрифицированных приблуд! --А если такое произведение, где обе музыки соединены уже написано и сыграно? --Быть такого не может! И тут Блэкморюша, хе-хе-хе, можно сказать проговорился. --Да ладно, я вон, в марте афиши на улице видел, что будут тут играть большой концерт для группы и оркестра. И сыграли, прям в большом зале в Лондоне. --Да композитора за такое нужно высечь! Осквернитель искусства! --"Ну, Джонатан Дуглас, держись, тебя тут высечь собираются"--произнёс про себя Ритчи. Но тут же добавил: --Говорят, что этот осквернитель--выпускник консерватории. --Тогда сечь надо ректора, вообще, нужно установить строгий надзор за выпускниками музучилищ и консерватории и жестоко наказывать их, если будут уличены в том, что играют в рок-группах. Это осквернение академической традиции визгливым примитивом! Что может играть не знающий нот и традиций музыкант? Ритчи ничего не ответил, но взял в руки гитару, сел на кровать и принялся играть пьесу Пагинини, написанную специально для неё. Он давно пытался сыграть такое по высшему разряду, но не получалось достичь совершенства. Альберт-Ательстан и мистер Браун стояли молча и слушали, как играет Блэкмор. А Ритчи ещё и в импровизацию ушёл всерьёз и надолго, отключившись от окружающего мира. Пока его не вытянул из царства звуков голос мистера Брауна: --Вы где и у кого учились? --У Джимма Салливана, тоже гитариста--ответил Ритчи. --А почему не в консерватории, по классической гитаре? --Средств не было. Да и того, что он мне дал, вполне достаточно. --Этого катастрофически мало! Вы не знаете теорию, сольфеджио, можете даже не знать нот, не понимаете, как устроена музыка, у Вас нет культуры игры, Вы не знаете великих музыкантов и композиторов! --Ну азы нотной грамоты знаю, а лезть в дебри академической теории не хочется. --Как так?--мистер Браун чуть не заорал--как, вообще, можно быть музыкантом, едва зная теорию, когда можно её выучить? Вы так ленивы, что готовы быть бездарным и неграмотным теоретически? --Бездарным я не являюсь--ответил Ритчи--те группы, в которых я успел поиграть, в этом убедились. --А о чём можно говорить с неподготовленным теоретически музыкантом? --О чём угодно. О той же музыке. --Да как можно разговаривать о ней с тем, кто почти не знает теории. Блэкмор замолчал и снова потянулся за гитарой, взял её в руки, подкрутил слегка колки и снова заиграл. Ательстан слушал молча, а мистер Браун повернулся и отправился подальше из палаты. А Ритчи продолжал играть, постепенно отрешаясь от внешнего мира: разговор с мистером Брауном попортил ему настроение, да и гитареро наш, вообще, не любил разговаривать с людьми, предпочитая играть на "фендерушке". И она отвечала ему взаимностью. Ещё немного и пьеса Паганини для гитары поддастся его пальцам. Да и реформатор английского правописания стоит тихо, лапочки сложил, молчит и слушает. Гитара лучше людей, она послушна пальцам, особенно умелым. Вот и будет играть наш герой, пока не надоест или не позовут к обеду или ужину. Играть же Ритчи не надоедало: он мог и полноценный восьмичасовой рабочий день потратить на столь важное для гитариста дело. Да и слушатель есть в виде Альберта-Ательстана. --А Вы можете сыграть Scarborough Fair?--спросил его любитель реформировать английское правописание. Блэкмор ничего не ответил, заиграл что-то популярное, но потом решил сделать Ательстану приятное и сыграл свою версию Are you going to Scarborough fair? Parsley, sage, rosemary and thyme... --Играть Вы, всё-таки, умеете--произнёс Альберт--только что же Вы не пошли в музучилище? --Играл с группами, а у таких времени на теоретизирование нет, и на изучение теории--тоже--пробурчал Ритчи--мы на практике учимся. --Понятно, дел у Вас столько, что на классическое музыкальное образование времени не было--Ательстан повернулся и, прежде чем уйти в свою палату, сказал соседу--возможно, увидимся завтра. А пока Джон разбирался с потратившим деньги на измерение ИК Яном, бил морду Ритчи и устраивал гитариста в клинику доктора Лонга, синеглазая, черноволосая и гордая своей красотой и умом Мадлен Элиза Белл проводила и весьма неплохо время в соседней Франции. Она ехала на поезде до Кале, как обычно, там паромом через Ла-Манш, автобусом до Лилля, поездом--до Парижа. В Лилле ничего смотреть не стала: ни ратушу, ни городскую богадельню, ни здание оперы, ни биржу. Завтра нужно уже ехать в Париж. Поэтому, выйдя из здания вокзала, Мадлен Элиза Белл отправилась искать гостиницу, чтобы переночевать и отправляться брать Париж уже не в первый раз. Да и по Лиллю она уже походила в прошлом году. На Вокзальной Площади синеглазка нашла гостиницу, где сняла номер. Вечер она провела стоя на балконе и смотря на площадь и старинные здания. Ночь--лёжа на кровати и смотря сны про французский юг. А утром, после завтрака, поехала дальше--в Париж. А там пробыла день, шастая по пассажам в поисках подарка для мамы (чайник большого объёма из мейсенского фарфора вполне сойдёт) и рыская в поисках французских музыкальных журналов--что там пишут про английских рок-музыкантов и развивается ли в Пятой Республике что-то подобное. А на десерт--любимые ею Арены Лютеции на улице Монж. Что-то тянуло её к этим развалинам древнеримского цирка, скамеечкам деревянным, склончикам, где росли деревья и кусты, серому и белому цвету арены и её стен. Побродив по Аренам Лютеции и посидев на скамейке Мадлен отправилась в гостиницу, где благополучно поужинала и переночевала. А на следующий день отправилась в Лион. Мисс Белл сидела в вагоне поезда Лион-Авиньон, рассматривая лениво мелькающие за окном пейзажи: поля, холмы, горы, домики, провинциальные французские городки. "Почти никуда не зашла--думала она про себя, подняв голову и рассматривая потолок вагона--ни в старые кварталы, ни в музей не побывала, ни по трабулям не пошастала, даже в розарии не была и на набережную Роны не заходила. Ничего, может в Авиньоне удастся ещё раз заглянуть в Папский Дворец". Своей маме, Ивонне Белл она ещё в Лондоне послала телеграмму: "Жди в течение четырёх дней. Мадлен". Жить мисс Белл любила хорошо, таща к себе все земные услады, кроме наркотиков, экстремального спорта (вроде альпинизма и прыжков с парашютом) и секса с кем попадя. Уж кого кого, а любовников, даже просто половых партнёров по молодости лет (а ей было больше двадцати) она отбирала тщательно, да и Джона не сразу подпустила к своим прелестям. И как уже известно, больше всего ей были противны опустившиеся алкаши, конченые нарки и отпетые женоненавистники и садисты (мужчинам Мадлен Элизы дозволялось только мазо и никакого садо). И, конечно, вкусная еда и хорошие напитки, включая шампанское из Шампани и бургундское из Бургундии само собой разумеется. Синеглазка прислонилась на мгновение к окну: гористый пейзаж проплывал мимо, виднелось что-то вроде полей и виноградников. "Интересно, что будет ждать меня в прованском городке..............в этом году?--вновь подумала Мадлен. Ответить было некому. Поэтому мисс Белл продолжила рассматривать мелькающие за окном французские пейзажи. "Потопчут ли мои ухоженные ножки остатки авиньонского моста или нет?"--снова задала она самой себе мысленно очередной дурацкий вопрос. И опять ответа не было. Да и что тут думать: опять не посмотрит папский дворец, а уж об авиньонском театральном фестивале и думать нечего. Если повезёт, то попадёт в Монтрё на джазовый фестиваль, где уже разок выступали и Deep Purple. Но сейчас, в поезде до Авиньона, ей оставалось только думать и предвкушать. Джона бы с собой взять, только как примет его мама: надо же, англичанин, да ещё и рок-музыкант. Да и французский ему придётся вспоминать: местный национализм предполагает невладение чужими языками. А за окном промелькнула примостившаяся на склонах деревня и весенний виноградник. Пока Мадлен Элиза Белл ехала в поезде Лион-Авиньон, Ричард Хью Блэкмор получил радостную весть: его выпускают погулять в больничный парк с клумбой и деревьями, поскольку наш гитареро не относился к тяжёлым и буйным больным. --Мило, мило, не стали, любезные доктора держать меня взаперти--пробормотал Ритчи себе под нос--значит, сегодня погуляю под деревцами. После игры на гитаре Блэкмор спустился в больничный парк в сопровождении медбрата. Там увидел то, что его испугало нехило, при том, что виду он не подал. Там на скамейке сидели те самые алкаши. Зато потом обрадовался: на другой скамейке сидел Альберт-Ательстан. Позади алкотов и реформатора английской орфографии ходила туда-сюда большая, рослая мужиковатая женщина в сопровождении медсестры. И тут произошло нечто неожиданное для всей почтенной публики: один из алкашей зачем подозвал мужиковатую, она наклонилась и служитель бутылки что-то сказал ей. Лицо рослой и мужиковатой тут же побагровело, глаза засверкали злобой вселенской. Она тотчас же бросилась с диким визгом: "А-а-а, гомосек драный, тварь, скотина, гомодрасина, pie d'or"!--в сторону Ритчи и налетела на бедного гитариста с кулаками. Ритчи едва успел закрыть своё и так не блещущее красотой лицо. --Миссис Эстер, миссис Эстер--раздался женский голос! На него сбежались медбратья и принялись разнимать Блэкмора и эту миссис. Серьёзно пострадать наш герой не успел, но синяк получил. --Идёмте, идёмте подальше--медсестра уводила ненормальную. --Да как вы смеете защищать гомика--исчадие адское--кричала миссис Эстер--сколько бедствий от него для Вселенной. Он--посланец зла и должен быть уничтожен. Не должно испытывать сексуального влечения к лицам своего пола. Верните меня обратно и я добью этого урода! Гомики привели к ухудшению экономической ситуации, они весь этот секс вонючий развели, то, что могло пойти на развитие человечества они отправили на распространение групповух с рок-музыкантами! Всё равно пришибу эту тварь патлатую! --Что это за сумасшедшая была?--спросил только что прочухавшийся от такого поворота событий Ритчи. --Так это миссис Эстер--ответил медбрат--ей сказали что-то про Вас нехорошее, точнее про Вашу частную жизнь. --И на кого она так кидается? Вообще, как и за что сюда попала? --Она виновна в истязании незаконных детей в приютах. --Как так? Детей била и мучила? За что?--Ритчи посмотрел на медбрата округлившимися глазами--что за злыдня? --Она приходит в ярость от вида влюблённых парочек, незаконнорожденных детей, мини-юбок, "нюшек" в живописи, киноматографе, эротики и секса и разговоров о них. Будто матушка Виктория вернулась в таком неприглядном виде, а вместе с ней--викторианство в такой вот форме. Миссис Эстэр работала в детском приюте, где мучала незаконнорожденных детей, вызывавших в ней непреодолимую ярость. Била их, отнимала еду, запирала раздетыми в холодных и сырых комнатах, привязывала к кроватям, принуждала к непосильной работе. --За что она их так?--прошептал едва слышно побитый Блэкмор. --За то, что родились вне брака. Для миссис Эстер такие дети--порождение зла, называемого примитивным сексуальным влечением. То есть влечением не к браку, а получению от понравившегося лица удовольствия. То есть когда детей не планируют и не хотят, а они просто как побочный продукт сексуального контакта ради наслаждения. По её мнению если женщина испытывает от "половухи" что-то приятное, то её лечить надо, а то и убить, чтобы зло не распространяло. --А зло то в чём?--удивлённо спросил Ритчи. --В удовольствии от секса отбивающем желании воспитания рождённых в бесстрастном браке детей. Воспитания по правилам чуть ли не того же викторианского времени. --"Нихренасе, сижу я тут, а пред мои тёмные очи предстал такой вот осколок прошлого века"--подумал Ритчи. --А можно неприличный вопрос Вам задать?--прервал его мысли медбрат. --Про что? Почему я тут? --Нет, почему миссис Эстер обозвала Вас неприличными словами, относящимися к гомосексуалистам? Вы из них? И тут Ритчи медленно повернулся к медбрату, посмотрел на него злобно заблестевшими тёмными глазами и произнёс: --Я не чистый гомосексуалист. --Кто же Вы? --Тот кто не любит мужчин вообще, не любит мужчин определённого типа, а любит конкретного человека, оказавшегося мужчиной. Амбисексуал особого типа вот кто я такой! --Не знал--смущённо произнёс медбрат. --Теперь узнаете--ответил ему Блэкмор--что, смотрю алкашья банда успела про меня всем разболтать. --А они как узнали о том, что Вы амбисексуал. --Сам виноват--пробормотал Ритчи--приснился мне тот, кого люблю, я его во сне позвал, а пьянь эта не спала, всё услышала. Медбрат замолчал. Мрачный гитарист Продолжал следить за происходящим. Злобную миссис Эстер отвели в сторонку. Тут Ательстан медленно встал со скамейки и подошёл к Ритчи. --Вы, конечно, попались--произнёс он--под руку гневливой дамы. Но легко отделались. --Синяк не считается?--поинтересовался Блэкмор--лучше скажите, за что она так ненавидит любые романтические и сексуальные отношения и незаконных детей? --Она считает их скопищем пороков и мерзостей. Только--вот парадокс--выступает за законный брак. --Почему так? --Эти дети рождены не от бесстрастных отношений в браке, заключённом с целью производства потомства и материальных благ, а от плотского влечения, удовольствия. Скажите, зачем она обозвала Вас pie d'or homme? Ритчи побледнел: ну, началось: из-за злобной бабы и бухарей теперь все будут знать, почему тут оказался гитарист группы Deep Purple. Не хватало, чтобы ещё узнали в какой группе он играет или попали как-то на концерт и...опознали пациента клиники доктора Лонга. Что же тогда будет с группой--ой-ой-ой! --Я не чистый гомосексуалист--поднял он затравленный взгляд на реформатора английского правописания--я амбисексуал особого типа: мне нужны не мужчины вообще, не мужчины определённого типа, а одни-единственный человек, которого люблю. Просто он оказался мужчиной. А Вы можете меня не бояться--не полезу. --Я и не боюсь--ответил ему Альберт-Ательстан--если бы опасался Вас, то никогда бы не зашёл в Вашу палату. Ритчи вздохнул с облегчением: повезло, в морду давать не стал "тилихент шлябный", хоть на этом спасибо. А всё-таки хорошо, что они не любят рок-музыку: не придут на концерт и не будут слушать Deep Purple и интересоваться музыкантами. И не узнают в какой группе играет тот самый гитарист из отдельной палаты. --Просто это другие люди, из самых нечиновных, кто-то из них и школу даже не закончил--продолжал Ательстан--для них тот, кто полюбил лицо своего пола, подлежит уничтожению. Даже если он не настоящий гомосексуалист. Тут всё чётко--только половые контакты в законном браке с лицом противоположного пола. Вы для них--нечисть. --И не только для них--подал голос Блэкмор--ещё для многих я являюсь тем же самым из-за своей профессии. --Ничего не имею против, только сам рок не слушаю: тут я в вопросе вкуса--академист--ответил ему неудавшийся реформатор английского правописания. --"Ну и отлично"--подумал Ритчи--не будет знать про Deep Purple, слушать нас и ходить на наши концерты". Ритчи немного помолчал, глядя на покрывающиеся листвой деревья и траву, а потом спросил неожиданно: --А чем же этой миссис Эстер так не нравятся секс, романтическая любовь и незаконные дети? И почему она--за законный брак при этом? --Для неё любовь и секс-- это то, что мешает производству и выращиванию высококачественного потомства. --Как так? --Потому, что жениться и выходить замуж нужно лишь за того, кто пригоден для рождения и воспитания хороших детей и накопления материальных благ. Чувств и удовольствия в браке не положено. --Ндааа-протянул Блэкмор--ну и мысли у неё. --Такие здесь экземпляры водятся--произнёс Альберт, решивший, что уже пора идти в палату. Ритчи проводил соседа мрачным взглядом. Ну и пациенты здесь: думал встретить короля Артура, Гиневру и Ланселота,на крайняк-- Наполеона с Цезарем--а тут: нате: реформаторы орфографии, возвратившиеся из прошлого века викторианки, ненавистники рок-музыки. Кто ему ещё попадётся? Блэкмор продолжал сидеть на скамейке, скрестив руки на груди и смотреть на траву. Мимо него прошёл очередной больной, но мрачный гитарист даже не обратил на него внимания. Впрочем, небо потемнело, солнечные блики перестали украшать своим золотом едва пробившуюся листву. Вероятно, будет дождь. Ритчи поднялся со скамейки и направился по дорожке к корпусу, где была его палата. Там его ждала "фендерушка". Ритчи зашёл, сел на кровать, взял в руки гитару и начал разговаривать с ней еда слышно: --Эх, "страт" ты мой белый! Меня тут поколотил осколок викторианской эпохи, страдающей ненавистью ко всему, что имеет отношение к сексу. А теперь, похоже вся больница будет знать про то, что я--амбисексуал особого типа. Того гляди получится так, что вместо лечения получу загубленную карьеру музыканта, так как кто-то из них может узнать про Deep Purple. Наверное я такая грязная безнравственная тварь, что мне в наказание послано всё это: влюбился в согруппника, в Яна моего, буяна, попал сюда, был едва не задушен алкашнёй драной, а ещё сумасшедшая миссис Эстер побила меня, так как эти уроды сообщили ей, что я--гомосексуалист. Что же мне теперь делать? Хотя, всё понятно: буду играть, ту самую паганиниевскую пьесу, которая никак не поддаётся моим пальцам. И принялся играть, добивая пьесу для гитары, перебирая струны, увеличивая скорость, ловя рассыпающиеся ноты. Ближе и ближе к совершенству, вот-вот поддастся его рукам, поганка. Звуки будто льются из под пальцев мрачного гитариста. Почти оно самое, совершенство, та самая музыка, за которой уже столько времени гоняется Ритчи. Раз-раз-раз, пальцем по струне, вот, вот оно, поймал, сыграл! И стало всё понятно: Паганини теперь мой, его пьеса сыграна на белом "страте". Остаётся только повторять, совершенствовать, оттачивать. Ричард Хью Блэкмор, вообще, не любил разговаривать с людьми, предпочитая прятаться за гитарой, с которой проводил, порой, по восемь часов--это же целый рабочий день! Да и с музыкальным слухом у него было не совсем хорошо-великолепно, трудновато ему было мелодии запоминать, поэтому не только оттачивал все пьесы и партии, но и учился импровизировать. Гитара стала для него тем, что позволяло говорить с публикой, точнее вести свой блэкморовский монолог. С людьми он был отнюдь не душкой, грубым и злым, холодным, мрачным и вспыльчивым, позволял себе странные, отвратные выходки. Не был он ангелом, скорее бесёнком от рока, злым и мрачным таким. Но гитару и музыку он любил не меньше Яна, почти на одном уровне. --"Будь моим союзником, хотя бы в деле музыкальном, Ян, не дадим Лорду продолжать свои игры с оркестром, ведь группа ничем не хуже. Его эксперименты не дадут раскрыться тебе как певцу, мы не сможем записать эпохальную пластинку"--шептал Ритчи про себя тонкими изогнутыми губами. Только вот Ян его не слышал, так как был далеко. Сидел где-то в пабе или у себя в квартирке, а может и записывался в каком-нибудь стороннем проекте. А Джон думал о группе и Мадлен. Как она там во Франции, добралась ли до Прованса? Как там её здоровье (всё время боялся того, что синеглазка чем-то больна). Что там у Ричарда Хью, как там его лечат и есть ли шанс на укрощение дурного нрава? А то не сможем тогда записать что-то эпохальное, где будут вместе Бах и Паганини. Правда, Ритчи не любит оркестр, а Джону хочется идти по пути прог-рока, усложняя форму и содержание. Может, действительно превратить группу в мини-оркестр из пяти человек. Ведь так громко и дико переговаривались тогда гитара Блэкмора и орган Лорда, будто спорили из-за музыки. Надо им перекликаться, идти друг за другом. Вот только Ритчи--ёж в чёрном, колючий такой, всё по своему хочет делать, товарищей по группе не слушает. Пейси, а вот он спокойный, хотя может тоже что-нибудь выкинуть, вроде похода на оргию. Гловер--тихоня, конфликты не любит, в драки и перебранки не лезет--такой спокойный басист. Гиллан--жемчужина наша, голосина, красавец голубоглазый, ещё и слова к песням пишет, правда выпить любить и покутить, склонен к эпатажным выходкам. Но за голос можно и простить ему. Да и Блэкмору тоже можно--за прекрасную игру не гитаре. Такого музыканта не хочется терять. Но дурной нрав, дурной нрав, что с ним делать? Надо как-то исправить всё это дело. А в Провансе сейчас, наверное, тепло, сухо, солнечно, трава растёт другая, яркая, весёлая, не наша, английская. Там белые горы и поля голубой лаванды и воздух пахнет пряными травами. Там сейчас чудо синеглазое царица души органистовой, прекрасная Мадлен Элиза Белл. Не скучно ли ей там, есть ли что интересное для такого человека, уж не травят ли за то, что нашла себе английского рок-музыканта? Если бы только Джон мог уехать с ней и сочинять музыку под ярким солнцем другой страны, но нельзя, он должен быть здесь и придумывать свои партии, пока Ритчи находится в клинике доктора Лонга. Такова суровая жизнь суровых английских рок-музыкантов на пороге всемирной славы. А на следующий день Ритчи после завтрака пригласили в кабинет доктора Лонга на беседу. Родерик Лонг сидел в своём кабинете за столом, рядом с ним лежала шариковая ручка и листы бумаги. Блэкмор сперва, робея, постучался в дверь. --Да-да, заходите--раздался голос доктора. Ритчи открыл дверь и зашёл, тут же встав в сторонке, опустив руки по швам. --Садитесь, мистер Блэкмор--произнёс доктор Лонг--бояться тут нечего. Мрачный гитарист сел в кресло напротив врача, настороженно смотря на него. --Итак, сегодня у нас первая терапевтическая беседа--доктор Лонг повертел ручку в руках--о Вас я прочёл, о Вашем нраве--тоже. И о Вашей жизни. Вы влюблены в певца из группы, в которой играете. --Да, это так--ответил Ритчи, опустив глаза--но я не настоящий гомосексуалист. --А я этого и не говорю. Ведь до встречи с тем, кто поёт у Вас в группе, Вы влюблялись только в женщин, хотя понимали, что есть и гомосексуальное влечение. --Знал, только видеть их не хотел и не думал, что могу влюбиться в мужчину. А сам полюбил нашего красавца с прелестным голосом. А ведь такая любовь никем не признаётся, особенно теми, кто любит исключительно женщин. Певец меня никогда не полюбит, так как я люблю его, а если узнает, то морду набьёт, из группы выгонят, слухи пойдут, больше играть никуда не возьмут. Что я буду делать тогда? В группе, состоящей из гомосексуалистов, я играть не смогу. --Вы испытываете отвращение к гомосексуальным контактам с другими мужчинами? --Ну да, они мне не нужны, вызывают отвращение. Мне нужен только один человек. Но я тут ещё разрываюсь между любовью и тем, что является невероятно важным для меня--музыкой. Любовь к певцу может погубить мою карьеру и лишить меня музыки и работы в группе. --Это понятно, музыка--огромная часть Вашей жизни и души. Но должен сказать, прямо в начале нашего беседного пути, что может быть всё, что угодно, даже неэффективность лечения. Во-первых, Вы готовы признать, что эта любовь может быть вечно неразделённой? Ритчи замер, прекратив на мгновение дышать: такое могло значить только одно--признать, что надежды на взаимность может и не быть. Это, получается, всю жизнь страдать от несчастной и запретной любви? Любить того, кто на твоё чувство и не ответит? И как же тогда жить? --Я сам не знаю--робко едва слышным голосом ответил Блэкмор--возможно, не готов, но что мне делать, почему я влюбился в мужчину, да ещё в солиста нашей группы? --Доктор Зойдберг считает, что Вы полюбили певца из-за неспособности строить человеческие отношения с женщинами. А с ним Вас связывает общее дело жизни: группа. Скажите, Вы ездили на гастроли в другие места, записывали пластинки. --Конечно--Ритчи слегка улыбнулся--уже три записали, в Америку ездили на гастроли, там в телепередаче засветились. Перепевка чужой песни стала популярной. --Мистер Зойдберг отметил, что Вы совершили несколько человеческих поступков по отношению к тому, кого любите. Это так? --Конечно, даже не зная, что влюблён. Недавно тайно положил потратившемуся возлюбленному деньги, а то ведь ему голодать нельзя. И от гнева органиста защищал, когда наш красавец-певец пришёл на репетицию укуренным. --Но Вы написали, что только раз попробовали наркотики и больше к ним не прикасались. Почему же тогда Вы защищали его? --Да наш певец только один раз пришёл в таком виде! Не, я вижу, что у того, кого люблю, есть недостатки, но и достоинств немало: книжки умные читает, стихи к песням пишет, поёт отлично, красив, а глаза какие: голубые, как небо, яркие, живые. --Вот это интересно--доктор Лонг посмотрел одообрительно на Ритчи--Вы рассказываете про глаза того, кого любите, а не про тело. У Вас преобладает духовное над грубо-плотским? Вы представляли себе сексуальные сцены с участием певца? Например, где принуждаете его? --Нет-нет и ещё раз нет--Блэкмор чуть руками не замахал--Вы что, доктор, он же тогда меня возненавидит лютейшей ненавистью! Да и сам себе могу стать противен! Хотя нрав у меня ужасный, сам знаю. --Вот-вот--Родерик слегка кивнул--у Вас плотское, биологическое начало не совсем вытеснило другое, человеческое. Вы хотя бы низшим умом понимаете, что грубой силой добьётесь только ненависти. --Понимаю, кое как, но не более. Да и не хочется мне, чтобы тот, кого люблю, превратился в того, кто жутко меня ненавидит. Я хочу сохранить его доброе отношение ко мне--оно будет единственным утешением, если моя любовь останется неразделённой. --Вы говорите красиво для того, кто неспособен к человеческим отношениям с женщинами. Похоже, доктор Зойдберг прав: Вы, мистер Блэкмор, строите духовные связи лишь с теми, кто в чём-то равен Вам, у кого есть, что-то интеллектуально общее, одно и то же дело. В Вашем случае--музыка, группа. Ваш возлюбленный понимает Вас, как музыканта. Попрошу ещё ответить на один вопрос... --Какой?--мрачно произнёс Ритчи. --У Вас были грязные эротические фантазии о певце? --Нет, я даже не представлял как поцелую его--вздохнул Блэкмор. --У Вас странная любовь: слишком трепетно относитесь к любимому человеку при Вашем нраве. --Доктор, я боюсь осквернить его! --Я понимаю, что Вы боитесь разрушить всё грубой похотью. И это чувство отличается от всех тех, что Вы испытывали к женщинам. --Ну да, отличается. Вы же сами об этом сказали. И что оно выше простого желания переспать. Захотел бы просто удовлетворить сексуальное желание--напоил бы чем покрепче и...Без всяких там сантиментов вроде- пледиком накрыть, чтобы не замёрз, апельсинчиком угостить, от органиста спасать, денег дать. --Вы видите в певце человека, личность, а не пол, не биологию, не чистый секс, не тело, но человека. И этим Ваше чувство отличается от всего, что Вы испытывали раньше. Вы готовы проявлять заботу о нём. --Готов. И боюсь навязать ему даже мысленно свои представления. Не могу и даже думать о том, что наш певец так красив, что не пойдёт в гадюшник. Вдруг ему нравятся именно такие заведения. А я уже ему свои представления заранее навязываю. Даже такое делать не могу. --Вот-вот, Вы испытываете чувства, которые для Вас более возвышенны, чем то, что было у Вас прежде с женщинами. --Похоже, это так. --Если так, то можно, и вполне резонно, сказать, что Вы способны строить глубокие отношения, выходящие за рамки примитива только с мужчинами, с которыми есть что-то общее. --Ну не всегда, я же никогда не был влюблён в нашего первого певца, которого мы выгнали из группы вместе с басистом. А тут раз--и полюбил. Почему? Из-за красоты, ума или просто так? --Точно сказать нельзя. Но Вам придётся жить с этим чувством. Вы можете возвысить его до невероятной степени, а можете и испохабить, стать его рабом. И здесь Вам скажут, что и как делать. Способ есть, и не один. На сегодня наша беседа окончена. Можете идти. --До свидания, доктор--Ритчи поднялся со стула, повернулся и, ссутулившись поплёлся к себе. --Вот те и раз--говорил сам себе Блэкмор, сидя в палате на кровати и обнимая гитару--значит моя любовь к Яну может так и остаться неразделённой, только жить с этим как, не подскажете, хотя, нет, мне доктор Лонг пообещал. Ты бы, фендеруша моя, помогла бы мне в моём счастье-беде. Хуже не придумаешь: люблю того, кто никогда меня не полюбит. Может это и есть моя настоящая любовь, грязная, запретная, безнадёжная.Я сочиню мелодию, да такую, чтобы она была как раз под голос Яна, такой звучный и мощный, под эту страсть и силу. И, тряхнув плохо расчёсанной головой, принялся играть. А в далёкой (или не очень) Франции Мадлен Элиза Белл сошла на землю города ............... в Провансе, куда приехала на таксомоторе из Авиньона. Она шла по улице............, смотря на каменные дома, деревья, клумбы и цветы, в конце должен стоять тот самый чинный дом, окружённый витыми решётками с цветником и садиком. В нём жила её матушка--благочестивая вдовица Ивонна Франсуаза Белл. Мадлен отпустила шедшего за ней носильщика с чемоданами, предварительно заплатив ему, подошла к воротам, взялась холёной рукой за железное кольцо и ударила три раза. --Qui-est-ce, qui est là? Attendez!--послышался женский голос. --C'est Madelaine Elise!--ответила синеглазка. Дверь дома открылась и Мадлен увидела двух женщин:мать и экономку. --О, Мадлен, ты приехала!--воскликнула Ивонна--entrez! Женщины взяли по чемодану и занесли их в дом. Мадлен пошла вслед за ними. --Садись, садись--Ивонна Белл подвинула стул, обитый чем-то мягким, дочери--приехала навестить? --Конечно--ответила синеглазка--из Лондона. --Для тебя новость: к нам собираются приехать тётушка Дениза, дядюшка Анри и кузен твой Жан-Луи.