Дневник памяти

Не бечено… Ночь с одиннадцатого на двенадцатое апреля. − Может останешься? — с надеждой в голосе спрашиваю мужа. Он стоит у зеркала и застегивает пуговицы на рукавах своей синей рубашки. Собирается в пекарню к миссис Мелларк. − Не могу, солнышко, я же обещал помочь маме. Сама видела, папа и братья ей отказали. Пит садится на край кровати и начинает расправлять брюки. Выбираюсь из кокона одеял и обнимаю любимого за плечи, прижимаюсь к крепкой спине. − Ну, Пииит, тебе больше всех надо? Можно же все успеть и утром − до праздника. Зачем лишаться сна? − Это больше, чем просто помощь, понимаешь? Понимаю. Конечно, понимаю. Отношение Пита с матерью заметно улучшились и думаю, поэтому он не упускает шанса доказать, что и он может быть полезным, нужным. Я так привыкла, что он рядом каждую ночь и теперь так трудно отпустить, но также не могу не уважать его решение. − Да. Если надо, то конечно иди, — стараюсь чтобы мой голос звучал как можно более убедительно и подбадривающее. Пит поворачивается ко мне и дарит одну из своих обезоруживающих улыбок. − Мне правда это нужно. Спасибо, что понимаешь. Киваю в ответ, тяну руки ему на встречу и вот мои ладони уже заключены в его. − И как прикажешь спать без тебя? − тяжело выдыхаю, подаюсь вперед и обнимаю мужа за шею. − Если приснится кошмар сходи к Прим. Хотя, может, отвести тебя к ней? Так мне будет спокойнее. Переночуешь там, а днем вместе придете на праздник. − Все в порядке. Не волнуйся. Я справлюсь, — улыбаюсь ему. − Вот и умница, — отвечает Пит. — Всего одна ночь. Зябну от холода, когда босые стопы касаются холодного пола. Спускаюсь вслед за парнем вниз, что бы проводить.Он уже у двери, шнурует кроссовки таким привычным двойным узлом, берет куртку с вешалки и накидывает на плечи. Знаю, не застегнет, даже если холодно — еще одна привычка. Пит Мелларк, ты даже не представляешь как хорошо я тебя знаю. Улыбаясь своим мыслям, подхожу к нему. − Не обязательно было вставать. Да еще и босиком, — Бубнит муж, когда я затягиваю замок куртки под самое горло. От чего он морщится и оттягивает ткань от шеи. − Обязательно, — улыбаюсь в ответ. Пит обреченно вздыхает, показывая этим что я безнадежна и неисправима. − Все, беги в постель, — шутливый указ. − Я бегу туда, если толь ты ждешь меня там. Теперь могу туда только доползти. Пит смеется, притягивая меня к себе. Короткий поцелуй в губы и мне снова холодно без его рук. Я на такое не подписывалась. − Хорошая попытка, но мне пора, — сообщает муж, двигаясь к двери. − Нельзя же так жадничать! Разворачиваю его к себе и снова целую, уже белее долгим и глубоким поцелуем.Зарываюсь пальцами в мягкие волосы мужа. Оторвавшись, но не покидая его теплых объятий, вновь обретаю способность дышать. − Теперь довольна? — интересуется Пит. − Вполне, — Улыбаюсь ему и получаю тоже самое в ответ. − Люблю тебя, — нежный голос прямо над ухом. − И я тебя, — тихий шепот в ответ. Мы не любим кричать об этом. Парень выходит из дома, а я стою на пороге провожая его взглядом. Спустившись со ступенек и пройдя несколько метров вперед, муж оборачивается и видит меня все еще стоящую в дверях. − Встретимся в полдень, — уверяет Пит. Доверчиво киваю в ответ и помахав рукой, скрываюсь за дверью. *** Крепко держу Прим за руку что бы та, в силу своей любопытства, не убежала в толпу и не затерялась в ней. Мы на подходе к главной площади дистрикта, откуда уже доносятся звуки музыки. Издалека виден суетливый народ, напоминающий потревоженный муравейник. Чем ближе к скоплению людей мы подходим, тем сильнее в воздухе чувствуется горьковатый запах гари. Это настораживает. Так пахли шахты после взрыва. Неведома сила движет меня вперед к неизвестности. Крепче перехватываю руку сестры и почти бегу к площади. Замечаю в толпе Вика, который бросает на меня перепуганный взгляд. Оставляю девочку с ним и бегу дальше. «Пожар!» «Пекарня горит!» Доносятся до меня крики людей. От услышанного подкашиваются ноги и страх сковывает сердце в стальные тиски. Мчусь еще быстрее, не помня себя, наконец достигаю пекарни. Здание охвачено пламенем, да таким ярким, что невольно понимаешь — настоящее пламя не может так быстро сжигать. Крик застревает где-то в горле. Я как выброшенная на берег рыба ловлю ртом воздух, но от гари задыхаюсь еще больше, а из глаз брызжут горячие слезы. − Пит.. — лишь шепот слетает с моих губ. Люди передают из рук в руки ведра с водой, пытаются потушить пламя, но это не действует. Никто не рискует пробраться внутрь. Дверь в здание заперта, как и окна. В такой духоте нельзя работать с закрытыми окнами. Пит не смог бы. Бегу как мотылек летит на пламя.Жар бьет в лицо. Я почти достигла двери, но меня подхватывают под руки и тянут назад, несмотря на мои крики и сопротивление. Оглядываюсь и понимаю, что меня держат Маркус и мистер Мелларк. Они передают меня ошарашенному от происходящего Гейлу, а сами вновь присоединяются к людям с ведрами. Уши режет звук трескающихся стен пекарни, затем с грохотом падает обгоревшая дверь. Я вижу как ползком выбирается миссис Мелларк и ее сразу же забирает муж. С замиранием сердца смотрю в дверной проем в надежде увидеть родную светлую макушку и я ее вижу. Пит пробирается к двери, зажав рот и нос ладонью. Остаются считанные шаги до проема, как вдруг, прямо перед парнем с потолка валится горящий брус, перекрывая собой выход. − Нееет! — мой истошный вопль оглушает округу. Люди перекрикиваются, дети плачут, вокруг царит настоящий хаус. С трудом вырываюсь из рук напарника и снова несусь в пекло. Никто меня не остановит. Какой-то глупый огонь не отнимет его у меня, а если и так, то пусть сгорим вместе. С трудом миную всполохи огня, сквозь которые вижу распластанное на полу тело мужа. Следующее что я вижу — это ожоги на его теле. Большие и кровоточащие, разместившиеся чуть ли не на всю спину и ноги. Отчаяние подкатывает к горлу, я плачу от своей беспомощности, а может и от того что пламя нестерпимо начало лизать мои лодыжки и плечи. − Пит! Пит! Вставай, умоляю поднимись! Пожалуйста! — нервный всхлип вырывается из груди. Стою на коленях, пытаюсь всеми силами поднять его с пола. Он хрипит и стискивает зубы в попытке хоть немного унять боль… − Беги…Кит, милая, беги… − его голос не похож на свой − это мольба, чтобы я спаслась. Нет. Не могу, не сдамся. С еще большим рвением тяну его на себя и наконец, взвалив на плечи иду обратно. Нестерпимо больно, но мне сейчас не до этого. Не могу представить, что сейчас чувствует Пит. В здании пугающе жарко, горящие стены трещат и грозятся вот-вот рухнуть и похоронить нас заживо.Иду как могу быстрее, Пит почти лежит на мне, еле волоча ногами, кругом стоит удручающий смрад паленой плоти и волос. Как только мы показались в дверях, подбежали Гейл и Маркус.Они кладут Пита на землю, лицом вниз, а я снова опускаюсь на колени рядом с ним. Зову его, зову маму, хоть кого-нибудь, кто может помочь. − Его надо отнести к маме! Гейл, помоги! Парень, услышав меня, снова подходит к нам с подмогой из нескольких ребят. Они укладываю его на широкую доску, водружают ее вместе с парнем на плечи и несут в сторону Деревни победителей. Пекарня уже догорела, из груды пепла и сгоревшей конструкции возвышается только расплавленная печь. Я совершенно обессилена. Нету сил даже встать и пойти вслед за уходящими, все также, на коленях, стою около пепелища. В голове раздается протяжное, оглушающее гудение, в лицо бьет жар, последнее что я вижу — темнота. Меня будто качает на волнах. Не знаю где нахожусь, но в нос бьет такой родной запах выпечки и гари. Гари? Распахиваю глаза, и правда качает — я на руках мистера Мелларка. Последние события вновь становятся моей реальностью. − Пит? — срывается с губ. Похоже, мужчина только сейчас заметил меня, он удобнее подхватывает меня под колени и продолжает идти, за его спиной вижу мать Пита − зареванную, разбитую, еле переставляющую ноги. − Где Пит? — снова повторяю вопрос. Мой голос сиплый, почти севший от многочисленных криков. Вижу, как его посеревшее от копоти лицо начинает мокнуть от слез. Мужчина на долю секунды обращает на меня свой взор, а затем снова смотрит вперед, погрузившись в свои мысли. − У твоей матери. Скоро дойдем, — отвечает он хрипловатым голосом. *** Гостиная маминого дома полна людей: семья Пита расположилась на диване, полностью разбитая и растерянная, Хеймитч подозрительно и виновато отводит от меня взгляд, Гейл шепотом переговаривает с взволнованной Мадж. Прим и Мамы не видно. Я только пришла в себя после второго обморока, в который упала на руках мистера Мелларка. Плетусь на кухню, превозмогая боль от ожогов. Кажется, мои пятки прилипли к расплавленной от огня подошве. Плечи горят не меньше.Плевать. Больно. Не за себя, за Пита. Почему мой мальчик? За что? Я вижу его: толи спит, толи без сознания лежит на кухонном столе. Прим суетится вокруг парня, в то время как мама гипнотизирует взглядом стену. Выглядит почти так же, как после смерти папы. Как она может? Почему не помогает, не лечит?! − Помоги ему, умоляю! Ты должна его спасти! — хриплю, схватив мать за плечи, плачу, молю. Она отрешенно качает головой из стороны в сторону, складывает дрожащие пальцы в замок. − Семьдесят процентов, невозможно, не помогут, — несвязно произносит она. − Приди в себя! Спаси его! — пытаюсь кричать — тщетно. Плачущая Прим оттаскивает меня от нее. − Китнисс… — всхлипывает девочка, — Ему не хотят помогать. − Что? Ты о чем?! Прим утирает кулачками слезы, набирает в легкие побольше воздуха. − У него семьдесят процентов обгоревшей кожи, мы хотели позвонить в Капитолий, но и у нас и у вас аппараты не работают. Мадж позвонила от себя, но им отказали в помощи. Мы вкололи ему морфлинг, но я не знаю, не знаю что делать, когда он проснется! − Отпустить. Надо отпустить, — шепчет мама, пряча лицо в ладонях. Утенок снова заливается слезами. Я не помню себя. Оседаю, или падаю? Не знаю. Хватаюсь за голову, вою раненым зверем. Нет. Нет. Нет. Это происходит не снами. Ползу к столу, он слабо дышит, лежа ни животе. Лицо и грудь кажется единственные непострадавшие участки. От слез мутно перед глазами, с трудом различаю миску с водой и марлевые тряпки. Протираю родное лицо, избавляя его от копоти. Отчаяние накатывает с неимоверной силой. Скулы сводит от рыданий, прижимаюсь лбом к его лбу, обхватывая лицо руками. Целую смазано, куда попаду: глаза, щеки, нос, губы. Прижимаю его голову к груди, продолжая плакать. − Не оставляй меня, пожалуйста, — повторяю как мантру. Проходит немного времени и Пит начинает приходить в себя. Стон боли срывается с его губ, глаза открываются, взгляд небесных глаз встречается с моим. Легкая, вымученная улыбка касается его губ, в то время как из меня вырывается всхлип. − Тшшш …Не плачь, — от его слов еще хуже. От боли его губы сжимаются в тонкую линию, глаза закрываются. − Я не могу тебя потерять, понимаешь? Не умирай, пожалуйста. А если и так, забери меня с собой, — шепчу сквозь слезы. − Там тебе не место, — еле шевеля губами произносит он. − Мое место − рядом с тобой. Ты, ты обещал мне что не оставишь! − Прости, малышка, прости, — одинокие слезинки скатываются по его лицу, заставляя мое сердце разбиваться на тысячи частей. Вновь льну к нему, теряюсь в шелковистых волосах. Я не могу его отпустить …Не смогу. Никогда. − Мне и так больно, Кит, — он дышит тяжело. — Не добивай меня слезами. − Хорошо, хорошо. Не буду, смотри, уже не плачу, — отвечаю ему, размазывая влагу по лицу. – Все, что захочешь, любимый. − Умница, а теперь позови мою остальную семью. Хочу попрощаться. Борюсь с нахлынувшими с новой силой слезами, киваю в ответ и поцеловав в губы, выхожу из-за дверь. Вскоре туда отправляются Мелларки. Слышу их плачь, шепот, плачу с ними. Мы семья, семья, теряющая свой свет. Братья Пита выводят обессиливших родителей из кухни. Я снова напротив мужа, снова умоляю не бросать меня. − Мне так больно, родная, не представляешь как сильно. Прошу, отпусти. Я хочу уйти, понимаешь? − Не могу. Не отпущу, — плачу — Мы должны быть вместе. Всегда. − Мы будем вместе, обещаю, но в свое время. − Я знаю, когда придет это время. Пит тяжело вздыхает, готовится спорить. Прикладываю палец к его губам. − Скажи, что будешь ждать меня…там, — сдавленно шепчу в его губы. − Обещаю, а теперь поцелуй меня. В последний раз. − Не в последний, — уверяю его, касаюсь губами его губ, таких мягких, родных, любимых. − Люблю тебя. − Люблю тебя. Плачем. Вместе. Прощаемся. Вдыхаем запах друг друга.В последний раз.Слишком больно. Ему страшно, страшно и мне. Мать несмело входит на кухню, теребя в руках кожаный мешочек. Ее рука ложиться на мое плече, сжимая его. − Пора, — тихо говорит она. − перевожу на нее взгляд. − Что это? — указываю на мешочек, который она развязывает непослушными пальцами. Выудив из него какие-то сушенные ягоды, показывает мне. − Морник, — наконец объясняет мать. — Он не заслужил смерти в муках. Зажимаю рот руками, сдерживая рвущийся из груди крик. Как во сне она подходит к Питу, гладит его по волосам, целует в лоб, шепчет тихое «прости, сынок» и наконец кладет несколько ягод ему в рот. Он слабо жует и через несколько секунд закрывает глаза. Навсегда. − Мне. Дай мне тоже, Я хочу к нему. — шепчу как умалишенная, надвигаясь на мать. Пытаюсь вырвать мешочек из рук, сильно мешают ноющие, обожженные плечи, но я не сдаюсь. Не сдается и она. − Пожалуйста, я хочу! Мне это нужно! − Китнисс! — крик сестры заполняет кухню. — Пожалуйста, не делай этого! — плачет малышка, прижимаясь к моей спине. Разворачиваюсь в ее руках, увлекая с собой наземь. Прижимаюсь к ней, ища спасение. − Я потеряла его! Потеряла, Прим! — кричу, плачу, теряя связь с реальностью. Я потеряла своего Мальчика с хлебом. *** Следующие несколько дней проходят как в тумане. Я ушла в себя: никого не замечаю, не говорю и даже не плачу. Заперлась в доме. Я лежу на нашей с мужем кровати, на его стороне, пытаясь уловит аромат его тела. Ничего не хочу и ничего мне не надо. Я не была на его похоронах, не видела тела — это выше меня, как бы эгоистично это не звучало. Обещаю сходить на могилу, может завтра, а может чуть позже. Например, когда зацветут одуванчики, но это будет еще не скоро. Не важно. Теперь уже все не важно. Мои мысли прерывает звонок в дверь. Странно, свои либо стучатся, либо просто заходят, как Хеймитч например. С трудом отрываю от постели, кутаясь в его черный свитер.Холодно. Ничто не греет как он. Снова слезы. Вытираю глаза, спускаюсь вниз. Не сразу узнаю гостя — это Дарий, миротворец, но в гражданском. − Привет, пройдемся? − непонимающе моргаю в ответ. − Надо поговорить, об этом, — уточняет он. Тяжело вздыхаю, но согласно киваю, зная, что ничего хорошего не услышу. Ступаю за миротворцем, который уже успел натянуть на голову серый капюшон.Почти не хромаю — в отличии от Пита, для меня нашлось лекарство. Вкалывали насильно, держа за руки и за ноги. Слезы. Не плакать! Мы молчим до самого котла, пока не садимся за столик в забегаловке Сей. Женщина завидев меня, огибает прилавок, направляется к нам. Через минуту оказываюсь в ее заботливых объятиях. − Мне так жаль. Крепись, деточка, ты же сильная, — шепот в волосы. Киваю, еле сдерживая слезы. Сильная? Чушь. Никакая я не сильная, моя сила покинула меня вместе с ним. Женщина ставит перед нами кружки с чаем. Пытаюсь согреть пальцы, не получается. Слишком холодный апрель. Меня снова отвлекает Дарий, он достает из кармана несколько сложенных листов бумаги и протягивает мне. Читаю документы, перед глазами мелькают неизвестные слова, какие-то числа. − Прости, я не в состоянии этого понять, — честно признаюсь. − Это результаты экспертизы с места пожара. Китнисс …−это не было несчастным случаем, а настоящий спланированный поджог. Тошнота подкатывает к горлу, становится дурно. Поджог…Убили?! Его убили! − Как? Кто? — еле выдавливаю из себя вопросы. − Вот посмотри, − Дарий указывает на одну из таблиц. — В составе золы найдена легковоспламеняющееся химическое вещество: без цвета и запаха. В сжатом состоянии жидкое, но попав в воздух переходит в газообразное состояние и впитывается в поверхности. Я нашел емкости с этим средством в отделении. Пожар — дело рук одного из наших, но сама ведь знаешь откуда мы получаем приказы? − Капитолий…− Дарий лишь кивает в ответ. − Я просто подумал, ты должна знать правду. − Спасибо … − Ты держись, ладно? Ничего не отвечаю, а он уходит.Кладу голову на стол, обдумывая услышанное. Сноу. Это его приказ. На меня словно вылили ушат холодной воды, или жеэто называют прозрением? Как я раньше могла не замечать открытую угрозу?! Поведение Пита, Хеймитча! Старый пьянь! Он же все знал… Покидаю рынок, иду через дворы чтобы ненароком не попасть на площадь. В Деревню, со всех ног. − Хеймитч! — кричу, врываясь в дом ментора. − О, Солнышко, у кого-то прорезался голос? — язвит он в ответ. − Ненавижу … − цежу сквозь зубы и рывком набрасываюсь на мужчину. — Ты все знал! Урод, предатель, ненавижу тебя, ненавижу! — ногти со всей дури впиваются в его лицо, оставляя длинные, глубокие порезы. Он перехватывает мои руки, но не отталкивает, не ругает и даже не язвит, а крепко прижимает к себе. − Тише, тише солнышко. Я сам себя ненавижу, — шепчет он. − Я не могу без него, Хеймитч. Просто умираю, понимаешь? Зачем, зачем ты нас спас? — заикаясь от слез, спрашиваю у него. Ментор молчит, только сильнее обнимает. Мне плохо и хорошо одновременно — кроме него не осталось больше людей, которые понимают меня такую, меня после игр. Мужчина тащит меня в ванную, умывает холодной водой, затем посадив на кухне отпаивает какой-то настойкой. Слушаю рассказ ментора и снова плачу, узнав всю правду: все это время они скрывали, что Сноу хотел продавать меня. Пит отказал, сказав, что такого никогда не допустит и предложил взамен себя. Но оказалось, что мальчик с протезом мало кого интересует в избалованной столице. С того самого момента, к нам домой начали поступать письма и звонки с угрозами, тщательно скрываемые от меня Питом. Больно, обидно. Злюсь. Смерть Пита — цена моей свободы. Огонь − лучшей расправы с «Огненной Китнисс» и не придумаешь. − Вы все, просто стояли и смотрели как он умирает, — шепчу в пустоту, смотря в одну точку. − Китнисс … − рука ментора касается моей, одергиваю. − До каких, до каких пор вы собирались это скрывать?! — кричу на него. − До жатвы. Если бы он дожил до жатвы, все было бы иначе. У нас был план — хотели вывезти вас из…− не даю ему договорить. − Заткнись! Замолчи! Если бы, да кабы …Он мертв, понимаешь? мертв! –захлебываюсь в своих рыданиях. Хеймитч, гладит меня по спутанным волосам. − Скоро все изменится, Солнышко, — не знаю о чем он и знать не хочу. Выпить, мне надо выпить. − Нальешь? –Хеймит недоверчиво смотрит на меня, но наливает не скупясь. Осушаю стакан, затем еще и еще. Пьянею. Скоро будет смеркаться − пора уходить. − Сама дойдешь? − в ответ отмахиваюсь от него как от назойливой мухи. — Ну и хорошо. Отоспись. − Плохая шутка, — несвязно бормочу в ответ, выходя из дома. Свежий воздух бьет в лицо, от чего мне моментально становится дурно. Чуть придя в себя, плетусь к пустому дому, но не захожу. Там так много тебя…Решаюсь идти на кладбище, хоть это и не лучшая идее пришедшая в мою пьяную голову. Свежую, одинокую могилу найти не сложно. Всхлип. Сажусь на землю, положив голову на надгробную плиту. Кругом ни души, только шелест трав и деревьев луговины нарушают тишину. − Спас меня значит? Доволен? Видишь какая я счастливая? Нравиться видеть меня такой? — смеюсь сквозь слезы. − Ты пьяна … − ветер доносит до ушей его голос. Я схожу с ума? Конечно ветер. Пит — мой воздух. Похоже и правда разум покидает меня, а если нет? − Ты ненавидишь пьяных женщин, а я ненавижу лгунов. Мы квиты? − Китнисс …− вновь огорченный шепот ветра. — Будь сильнее, прошу. Молчу, плачу. − Почему я тебя слышу? − Потому что не отпускаешь… − вновь шелестит листва. − Я скучаю, Пит, — всхлипываю громче. — Забери меня, пожалуйста. Он молчит, я молчу. В столь прохладный вечер, взявшийся неоткуда теплый поток воздуха, ласкает мокрые от слез губы. Будто бы сам Пит целует меня. − Я люблю тебя, Китннисс, — снова он. Не отвечаю, только сильнее прижимаюсь к холодной плите, содрогаясь в рыданиях. Солнце уже село, а воздух все холоднее и холоднее. Почти дремлю, а на рукава опускаются узорчатые снежинки. Снег в апреле? Чудеса. Меня снова качает на волнах. Мне не важно кто несет меня в этот раз.Не открываю глаз, пока спина не касается мягкой перины. − Привет Кис-кис, — по-доброму шепчет Гейл. Не отвечаю, смотрю как он садится на стул у кровати. — Чего-нибудь хочешь? — умереть. − Нет. − Обещали сильное похолодание, кутайся теплей. − Хорошо, — одобрительный кивок в ответ. Мы молчим. Стараюсь ни о чем не думать, но Гейла похоже что-то терзает. − Нам больно видеть тебя такой и ему тоже, я уверен. Пожалуйста, не хорони себя живьем. Ты нужна маме, Прим, мне, Хеймитчу. − А Пит? − Что Пит? − Он оказался никому не нужным? Он был нужен мне, понимаешь? Мне! − Нам ты тоже нужна! — срывается он на крик. − Все кого ты любишь, рядом с тобой, ты никого не терял. Я лукавлю, мы потеряли отцов, но сейчас ведь речь совсем о другом. − Я теряю. Мы теряем тебя, Китнисс. Подумай об этом, — сказал он, уходя. Гейл оказался прав — дистрикт замело, да так, что округа все сверкала белизной. Снег стоял чуть ли не до жатвы. В этом году одуванчики так и не зацвели. Я почти не помню тот год жизни в Тринадцатом дистрикте. Вроде там лечили от, как они сказали «эмоционального шока». Глупости. Ничего не помогало, а приступы истерики были регулярно. Страшные, отчаянные, неконтролируемые. Мой организм еще сильнее ослаб от сильнодействующих антидепрессантов, успокоительного и даже от морфлинга, но мама продолжала «лечить» меня при каждой вспышке. Война выиграна. Народ свободен от Голодных игр.Почему я не рада? Сейчас Пита не хватает сильнее обычного. Больно. Почему он не смог увидеть этих дней?