~ ~ ~
- ...А друиды нас преследовать не будут? - После того как уничтожено их древо – нет. У погоды обычно не хватает сил злиться долго, поэтому немногим позже небесные потоки иссякли, превратившись из ливня в ласковый дождик, и затем и он сошел на нет, оставляя лес умытым и свежим, будто только что сменившим листву. Даже запахи цветов после грозы казались нежнее и благоуханнее. Странники же, попавшие под дождь, выглядят жалко: заляпанные грязью штаны, слипшиеся волосы, да еще мокрая одежда, высыхая, отлипает от кожи и вызывает легкий зуд. А магия порой бывает удивительно беспомощна в бытовых вопросах! Четверо путешественников нашли себе местечко на поляне, где пытались отогреться и приходили в себя. Огонь, ни простой, ни магический, не хотел брать сырое дерево, а когда совместными усилиями удалось зажечь костер, он недовольно шипел и напустил густого белого дыму. - Если мы вдруг не заболеем, я назову это редкостным чудом, - заметил Ксан, пытаясь отжать рукава рубашки. - Не заболеем, - сказала Джахейра. Она верила в свои чудесные травяные запасы. Эльф чихнул и втянул голову в плечи. В своем сером плаще он был похож на взъерошенную птицу, а ворот, неудачно высушенный заклинанием, стоял колом, как хохолок. - ...А я все-таки победила! – рассказывала Имоен, которой довелось сражаться с каким-то молодым и, видать, ненамного опытнее ее парнем. – Он даже парировать удары толком не умел! И дубинку я у него все-таки выбила. Эх, жалко, нам нельзя домой писать! Я бы дядьке Винтропу об этом рассказала. Она вытянулась и подставила солнцу довольное личико. Отстегнула пряжку от ворота, поймала луч и принялась пускать зайчики, но попытка развеселить нахохлившегося Ксана успехом не увенчалась, и светлое пятно заплясало у Джахейры на лбу. Шеди сидела чуть в стороне, пыталась расчесать косу, пострадавшую от ветра и воды, и лелеяла в душе легкую обиду. Никто не восторгался ее полету на драконе – ладно уж! В конце концов, полет был сам по себе наградой и маленьким сокровищем, которое тускнеет и теряет свою ценность, если слишком много им хвастаться; но ей, как ребенку, хотелось похвалы за блестящую и бескровную победу в сражении, за смелость и находчивость, а старшие товарищи вели себя так, будто иного от Шеди и не ожидали. Она зашипела, распутывая очередной клок волос. - Дай помогу, - Имоен отняла у подруги гребешок. Недолго думая она выдернула черную ленту из прически, и коса тут же рассыпалась на три слабо вьющиеся пряди. Увы, в последние дни Шеди было не до мытья волос, поэтому они быстро потеряли свою пушистость и нежность, а матовый блеск сменился сальным. - Какие у тебя космы! Дай я тебе тоже кучу косичек заплету. Знаешь, как с ними здорово! Волосы не путаются, и не видно, что грязные. - Ой, не надо! - Уже поздно! Сиди и не вертись. Повернись, мне так неудобно. Шеди послушно повернулась спиной, но с ее места, как назло, видно было теперь расколотую надвое верхушку обгоревшего дуба. - А мы тут и заночуем? - Думаю, да, - судя по шуршанию, Джахейра разложила у себя на коленях карту. – Ляжем пораньше, завтра засветло встанем и тронемся в путь. Напоминаю, Имоен, сегодня твоя очередь готовить. - Моя была вчера! - Но вчера, когда мы сидели в осиннике, ты ничего не готовила. Мы остерегались, что нас выследят... - Супа не было, но очередь-то была! - Джахейра, – как бы невзначай вклинилась Шеди, – а ты точно уверена, что друиды нас не выследят сегодня? - Да, - не без легкого раздражения сказала Джахейра: она отвечала на этот вопрос уже раз в третий. – Зверь с переломанными лапами будет отлеживаться, а не выслеживать врага. И друиды будут отлеживаться, если покалечено их древо. И – опять – ни слова о том, благодаря кому так случилось. За спиной Шеди воцарилось молчание. Имоен мудрила с волосами подруги, кажется, запутывая их еще больше. - Я никогда не интересовался тем, как живут друиды, - сказал вдруг Ксан, - но мне казалось, что древо является для общины скорее хребтом, нежели лапами. - Зависит от общины, - раздался неохотный ответ Джахейры. Шеди не видела собеседников, но могла представить, какое серьезное и немного усталое сейчас у женщины лицо, и как Ксан поворачивается к ней, все еще кутаясь в плащ. – У нашей древа не было, мы равно заботились обо всех деревьях в роще. - Но разве жизнь любой общины не завязана на древе, если оно все-таки есть? Я читал, что раньше, когда случалось воевать с друидами, первым делом сжигали их деревья и рощи, после чего друиды были не опаснее, чем пчелы, оставшиеся без улья и матки, и участь их была... Шеди слабо вскрикнула: это Имоен, забывшись, резко потянула за прядку. - Да, так тоже бывало. К чему ты завел этот разговор? Не похоже на праздное любопытство. - Видишь ли, Джахейра, я всего лишь хотел спросить у Шеди... Это был, что и говорить, неожиданный поворот беседы. - Да, Ксан? – наконец, спросила Шеди, пытаясь придать голосу беспечность и в глубине души еще надеясь, что все обойдется. - Горайон учил тебя в первую очередь боевой магии, и ты с радостью училась... Но ты уверена, что все еще хочешь ей заниматься? Шеди помедлила, прежде чем ответить: в вопросе чудился какой-то подвох. - Да. - Даже после того, как ты видела, на что она способна в настоящем бою? Полно, был ли настоящий бой? Шеди помнила, как смешно корчились и падали маленькие фигурки – точь-в-точь муравьи, когда в детстве, обидевшись на укус, поднесешь к ним горящую свечу. Корчились и застывали, поджав лапки к брюшкам – наверное, им не было больно. А может, и было... Шеди кивнула: - Да. По лицу эльфа пробежала тень, хотя солнце сияло по-прежнему безмятежно. - Когда ты видела, что люди страдают по твоему слову, когда ты могла убить несколько десятков одним жестом, когда... - Ксан! – прервала его Джахейра. Сейчас ее тон был суховат и сдержан. – Думаю, нет смысла об этом говорить. Я знала Горайона, и я уверена, что он научил Шеди не только боевым заклинаниям, но и ответственности за свои поступки, - женщина сделала паузу. – Кроме того, ты по обыкновению сгущаешь краски, и не очень хорошо знаешь друидов. Древо жизни можно срубить, но пень даст молодые побеги и зазеленеет вновь. - Должно быть, ты права, - без особого выражения ответил Ксан, и за Шединой спиной снова стало тихо. А перед ее глазами маячила обгоревшая верхушка дуба, этакий поднятый в жесте назидания перст. Если всмотреться – Шеди прищурилась – то казалось, что это всего лишь тонкая веточка, облепленная черными, опаленными огнем тельцами муравьев... Нет. Нет, не надо, не думай! Она не заметила, что пальцы, до этого перебиравшие ее белые прядки, давно уже замерли, и Имоен, собравшись с мыслями, спросила: - Но ведь Шеди защищала нас, верно? Что тут неправильного? Если бы не Шеди, нам бы туго пришлось. - Сначала ты защищаешь кого-то, - пояснил Ксан, - потом сам нападаешь, и спасать нужно уже от тебя. Сначала твоей мишенью является враг, потом им может оказаться твой бывший союзник и друг. Заклинанию, как и мечу, все равно, куда бить... - Но мне-то не все равно! – вскинулась Шеди, оборачиваясь. - Именно. Но я хотел сказать, что магия отличается от обычного оружия меньше, чем кажется. А редкому оружию удается всегда оставаться в ножнах, и даже тот, кто учится им владеть просто «ради искусства», обречен понять это рано или поздно. Когда солдат учится фехтовать, его ждут служба в армии и, может быть, война и смерть в бою. Я знал многих боевых магов – я сам, можно сказать, принадлежу к их числу, - и всех нас судьба приводит не во дворец, а на поле битвы, где количество жертв в итоге ценится намного больше, чем то, как умело и красиво было произнесено заклинание. И поэтому важно понимать, зачем тебе это ремесло и эта судьба. Что тебе нужно – защищаться? Нападать? Стать боевым магом при каком-нибудь королевском дворе? - А для чего ты магии учился? – огрызнулась Шеди. Эльф прикрыл глаза. Между бровей пролегла тонкая морщинка-ниточка. - Я надеялся защищать свою родину и свой дом – или, по крайней мере, принести Эвереске пользу, какую смогу. Шеди встряхнула головой, отгоняя неловкость. - Но почему нельзя изучать боевую магию просто для себя? – упрямо спросила она. - Потому что однажды ты убьешь «просто для себя». Прости, Шеди, я забываю иногда, что ты еще ребенок, и магия для тебя – игрушка. Но от того, как ты относишься к ней, зависит, на каком поле боя ты однажды окажешься и на чьей стороне будешь сражаться. Могу я хотя бы надеяться на то, что ты подумаешь над моими словами? Молчание было ему ответом, но потом Шеди буркнула: - Угу. И снова повернулась спиной, обиженная. Она-то надеялась на похвалу и поддержку, а получила нравоучение и нотацию! В словах Ксана было о чем подумать; ну вот пусть он сам и думает, раз взрослый, а Шеди будет делать то, что хочет и любит. А куда это приведет ее – там посмотрим. Пока Имоен доплетала последние косички, Шеди, прищурившись, смотрела поверх кромки леса на очистившееся после дождя небо. Ветерок гонял по нему легкие клочки облаков, как перышки; одно облако будто зацепилось за обгорелые ветки и повисло, ни туда, ни сюда. Что страшного было в этом дубе? Просто большое дерево, в которое попала молния. Вот и все.~ ~ ~
Из стран далеких и таинственных, как богатый Калимшан, а может быть, из еще более отдаленных государств, о которых толком ничего не известно, долетали слухи о заклинателях змей. Перед их матерями, закутанными в темную ткань, почтительно расступались, за спинами же с опаской перешептывались: еще бы, родить ребенка от злокозненного божества! Кто знает, как Осквернитель Мертвых овладел девицей – силой ли, напав в опочивальне, хитростью ли, обернувшись любимым мужем, а может, она по своей воле раскрыла ему обьятия – а с бывшей любовницей мстительного бога не шути. Про детей такого союза говорили, что тело у них человеческое, сердце змеиное, а взгляд мертвый. Впрочем, про них еще многое нашептывали друг другу на ухо: что они могут с той же легкостью, с которой завораживают змею, заставить и человека плясать под свою дудку, что с языка у них каплет яд и желчь, и добра от них не жди. Но когда посреди рыночной площади, на пыльной истоптанной земле разворачивался ковер и заклинатель, улыбаясь одними глазами, ставил плетеную корзину – тогда любопытство пересиливало страх. Вмиг собирались богачи и бедняки, дети и старцы, те, кто восхищался представлением и смотрел во все глаза, и те, кто закрывал в отвращении лицо рукой, подглядывая в щелочки меж растопыренных пальцев – заклинатели не прогоняли никого. Из складок одежды появлялась флейта, а из корзины – песчаная гадюка, или черная мамба, или кобра с раздувающимся капюшоном, символ Осквернителя Мертвых. Мужчины заставляли змей танцевать, женщины танцевали сами – звеня браслетами на ногах, поводя плечами, уклоняясь от смертоносных бросков так, словно это была лишь детская забава. Под конец подолы полупрозрачных юбок тяжелели от пыли, а заклинательницы вдруг наклонялись и целовали рассерженных змей прямо в ядоносные уста. Чего им это стоило, никто не знал. Что до Шеди, то она чувствовала себя юной танцовщицей, которая видела лишь змей с вырванными зубами, змей, которые стали не опасней ужа, а ей вдруг сказали, что не за горами первое выступление посреди толпы на выцветшем ковре, и что из корзинки, отодвинув плоской головой крышку, выползет самая настоящая безжалостная гадина. И Шеди, пока есть возможность, принялась упражняться в магии с удвоенным усердием и какой-то затаенной яростью, чтобы не оплошать; перед зрителями-то ладно, а вот ядовитая змея, как самая строгая судья, не даст спуску и не простит ни одной ошибки. По мнению Имоен, разговаривать с Шеди стало просто невозможно: на привале она норовила уткнуться в свои магические закорючки, вместо того чтобы посидеть со всеми или принять участие в беседе. Джахейра порицала такую неразумную трату сил, и Ксан заявил, что все они обречены вне зависимости от того, сколько заклинаний знают, но Шеди и не пыталась выучить как можно больше – она хотела задавить страх перед ядовитой змеей, которая вскоре выползет ей навстречу, и вернуть пошатнувшуюся уверенность в себе, чтобы в решающий момент не дрогнули ни рука, ни сердце. Иногда она останавливалась на мгновение и вспоминала предложение эльфа – оставить боевую магию, – но тогда тщеславие, гордость и что-то еще из самого нутра Шеди, что-то, чему она сама не могла дать названия, вдруг подавали голос: «Лучше танец со змеей!». Давным-давно, когда Смутное время не хуже эпидемии прошлось по миру, перетряхнув его и чуть не вывернув наизнанку, когда богов заставили топтать землю наряду со смертными – тогда же магия стала настолько непредсказуемой и опасной, что лучше было не знать ее вовсе. Шеди помнила, как, закрывшись в своей комнате, колдовала над разбившейся чернильницей Хаалари, но черепки, вместо того чтобы склеиться, разлетелись по всей комнате и расцарапали ей щеку. Как объяснил ей папа, верховное божество – Ао, который не нуждался даже в священниках и прихожанах, настолько он был силен и независим! – разгневался на богов и в наказание выгнал их на землю, лишив бессмертия, и даже богиня Мистра, покровительница магии, покинула свой небесный чертог и затерялась в людской толпе. Вот потому-то и не получались заклинания. - Надеюсь, Ао всех простит, - задумчиво заключила Шеди. – И они смогут вернуться домой. Как ты думаешь, это когда будет? Папа сердился редко и недолго, и Шеди казалось, что небесный отец Ао тоже должен вскоре остыть. Впрочем, год по божественным меркам – это много или мало? Обычно папа заботился о заклинаниях, а они – о множестве важных и не очень вещей, которые поддерживали жизненный уклад крепости и работу монахов; как выстоял Кэндлкип, от основания до верхушки самой высокой башни пронизанный древней магией, загадка. Мудростью Именователей и твердостью Улраунта лично, не иначе! Что обычно препоручалось магии, в Смутное время приходилось делать самим: ставить ловушки на насекомых, охочих до вкусных кожаных корешков, следить за свечами и лампами, вручную запирать на десятеро замков залы, в которые не полагалось ступать посетителям. А их было больше обычного: многие искали ответа или спасения в древних манускриптах и летописях. По папиным словам, Шеди все время переживала из-за того, что никогда не станет магом, просыпалась ночами в слезах и не давала самому Горайону спать; вот этого она не помнила напрочь! В памяти осталось, что вместо занятий магией стало больше мелких обязанностей, которые были ей по силам, и чуть больше времени для книг и для игр с Имоен, а потом все вернулось на круги своя: покалывание в кончиках пальцев, звонкое «Магус!»... А тот витраж в зале все равно был с трещиной, к тому же, некрасивый. Горайон старался заниматься с Шеди каждый день. Особенной системы в этих уроках не было: могли наскоро повторить какую-нибудь магическую теорему и разойтись по своим делам, а могли сидеть от обеда и до самого вечера, если у папы было свободное время, и то казалось – мало. Иногда они склонялись над книгой, расшифровывая страницу, пока Шеди не поймет самый последний значок, а иногда выходили за стену погулять по окрестностям, и папа начинал вдруг рассказывать об очередном заклинании – безо всяких предисловий, записей и формул, оживляя урок историями из жизни. У них достаточно было и прочих тем для беседы, но Шеди всегда казалось, что магия – это их особый, секретный язык, который в крепости недоступен больше никому, даже Улраунту. Она с радостью взялась бы учить этому языку Имоен, но та так и не почувствовала Плетение, а без этого... Что толку учить фехтованию человека, который ни разу в жизни не держал меча в руках. Ксан с Шеди и рады были бы поделиться каким-нибудь дельным советом, но тут, пожалуй, ни один маг на свете не в состоянии помочь, ведь каждый открывает для себя Плетение по-своему, больше того – оно, как и отражение в зеркале, у каждого свое. Например, стоило спросить о нем Ксана – и мимолетная улыбка пробежала по губам эльфа, осветила лицо, как луч, вырвавшийся из-за облаков. - Как вы можете знать, мой родной город, Эвереска, расположен на холмах. В тех местах множество ручьев, они слишком быстры и не замерзают даже зимой. Плетение – это ручьи, которые поют о сказаниях минувших дней и будущих свершениях... – Ксан помрачнел вновь. – Возможно, когда настанет мой черед умирать в чужих землях, их голоса будут единственным напоминанием о доме. Шеди откликнулась на вопрос живо, словно обрадовалась, что ее наконец-то об этом спросили. - Плетение – это как паутина... Да забудь ты про пауков! Нет там никакого паука. Вот представь себе: раннее утро, свежо, легкий туман, паутина натянута между травинками, вся в капельках росы, солнце восходит – и в каждой капельке по солнцу. - Когда вы с Ксаном объясняли, мне показалось, это что-то знакомое, - сказала Имоен, подумав. – Как будто я в детстве знала, а потом забыла. Тем временем Ксан, до сих пор тренировавшийся с Шеди, вдруг отстранился, заявив, что и так все время помнит, что каждый день может оказаться для него последним, и служить Шединой мишенью ему для этого не обязательно. Разъяснять непонятное, рассказывать про новые заклинания, исправлять ошибки – пожалуйста, но стоять, как обреченный, и ждать, пока в него полетит очередное заклинание – увольте. Вместо него вдруг вызвалась Имоен, которой надоело стоять в стороне. - А что? – безмятежно спросила она. – Это ж интересно, я хочу попробовать! В конце концов горячие обещания «Мы осторожно!» убедили Джахейру, считавшую, что это слишком опасно, и уломали Ксана, назвавшего это попыткой самоубийства. Имоен завернули в защитную голубоватую скорлупу, и Шеди, сама уже сомневаясь в том, что стоило воплощать эту затею в жизнь, отошла подальше. Почему-то было не по себе. Огненная стрела сама сорвалась с дрогнувших пальцев – и рассыпалась охапкой искр. - Ух ты! – восхитилась Имоен. – Мне на момент показалось, что я сейчас превращусь в головешку. Давай еще! Настоящей тренировкой это было не назвать – Шеди осторожничала и била вполсилы, а Имми, немного привыкнув, набрала в горсть шишек, в ответ на заклинания метко кидалась ими и вела счет. Это напоминало солнечные дни из детства, когда девочки были путешественницами, принцессами, воительницами, убивали драконов, сражались со злыми тиранами и знали, что все это понарошку, в любой момент можно прервать игру, побежать к Винтропу и потребовать кваса в награду. Джахейра поглядывала на эту забаву с долей снисходительности, Ксан – с затаенной грустью. Шеди задумалась, а есть ли у него брат или сестра, с которыми можно было бы также дурачиться и болтать о всякой всячине. Или несколько объемистых писем, которые он написал за время путешествия – просто доклады для какого-нибудь офицера из Эверески, носящего серый плащ? Очередная шишка стукнула ее прямо по лбу. - Семь на восемь в мою пользу! – огласила результаты Имоен. – Давай дальше.~ ~ ~
Пятнадцать лет, проведенные вместе – в стенах крепости, в библиотечных залах, на кухоньке Винтропа, за одним обеденным столом – почти целая жизнь. А можно еще вспомнить о выдуманных странах, простиравшихся от беседки или Кэндлкипской стены и докуда хватит воображения, о битвах и подвигах, придуманных и разыгранных между кустов сирени и акации; можно посчитать капризных принцесс, злых рыцарей, благородных дракониц, заносчивых колдунов и множество других ролей, которые примеряли на себя девочки, играя. Сколько тогда выйдет жизней? Десять? Сто? За это время Имоен, как следопыт и охотник, изучила повадки зверька по имени Шеди и научилась его выслеживать, идя на запах кожаных обложек и откупоренного пузырька чернил, зеленого, надкушенного с хрустом яблока и пряной корицы, чувствуя слабое благоухание сирени даже посреди зимних месяцев и еле слышную нотку загадки, даже если все просто и понятно. Шеди читала Имоен, как книгу – следуя указаниям, стрелочкам и отсылкам, нацарапанным на полях, перескакивая на дюжину страниц вперед и потом на две дюжины страниц назад; вот летящий, с завитушками почерк, вот высохший лютик, вот два листа, склеенные друг с другом уголками, а внутри секретик, который можно попробовать рассмотреть на свет. Они знали друг друга достаточно хорошо, чтобы ссориться только по мелочам, да и те не стоили долгой и горькой обиды; но что такое десять дней, в течение которых девочки были знакомы с Джахейрой и Ксаном, против десяти жизней, проведенных бок о бок? Да еще в путешествии, где нет возможности надолго уединиться и отдохнуть от прочих, в общении невольно проявлялись шероховатости, которые люди учатся сглаживать подчас не год и не два. Оказалось, что первенство Джахейры, которое девочки признали в первый день, не такое уж безоговорочное. Имоен считала, что в путешествии нет учителей, есть старшие и более опытные друзья, поэтому то, что положено знать каждому путешественнику, сама схватывала на лету, но, стоило ей заслышать в голосе Джахейры поучительные нотки, отшучивалась и выскальзывала, словно угорь из рук. А Шеди, как оказалось, хотела учиться только магии и неплохо умела пропускать то, чего не желала слышать, мимо ушей, так что половину разговоров об ответственности и о том, как устроен взрослый мир, Джахейра могла и не начинать. Но долгое знакомство – тоже не залог понимания. Так, хоть пути Джахейры и Ксана впервые пересеклись лет пять тому назад, Джахейра никак не могла примириться с эльфийской вдумчивостью и неторопливостью Ксана, и уж тем более – с его отношением к жизни. Она старалась относиться к этому снисходительно, но если вечером эльф позволял себе усомниться в смысле жизни и похода во Врата Балдура в частности, сквозь усталость в голосе Джахейры прорывалось легкое раздражение. В том, чтобы ныть и плакаться, смысла немногим больше! Впрочем, было и нечто, примирявшее Джахейру с неверием эльфа в будущее, его глубокими вздохами, и даже его безразличием к беде, подмявшей под себя побережье: на него можно было положиться. Когда в Эвереске решили, что Ксан-разведчик принесет больше пользы, нежели Ксан-защитник родных стен, эльф отнесся к новому заданию со всей ответственностью, хоть оно и было ему вовсе не по душе. И можно было не сомневаться, что, если прилетит соответствующий приказ из Эверески, Ксан выйдет сражаться один на один с драконом по имени Железный Кризис, выполняя свой долг. Что такое долг, Джахейра и сама, будучи друидом и Арфистом, знала не понаслышке. Вот у кого отношения все не могли наладиться, так это у Ксана с Имоен. Они не ссорились по мелочам, не были друг о друге дурного мнения, но общего между ними, казалось, было не больше, чем между хмурой тучей и утренним солнцем. Имоен пыталась перебросить через эту пропасть мостик из улыбок и беззлобных шуток, но, как в случае с сапогами-самоубийцами, получалось неудачно: если у эльфа и было чувство юмора, то оно, как и его обладатель, предавалось меланхолии. Готовность Имоен посмеяться над серьезными или грустными, по мнению Ксана, вещами, была эльфу непонятна и совершенно чужда. Так было до одного вечера. Как-то раз девочки поменялись обязанностями: Шеди пообещала разложить одеяла и приготовить спальные места, а Имоен вместо нее подхватила миски и отправилась к близлежащему озерцу. Когда подруга ушла, Шеди потянулась за дневником, чтобы быстро, пока еще светло и никто не мешает, сделать несколько заметок об ушедшем дне. Не глядя, вытащила дневник из сумки, мельком удивившись тому, что он успел прибавить в весе, положила на колени, и тот сам распахнулся на странице, заложенной закладкой, исписанной мелким почерком. Распахнулся, бесстыдно открывая чужие тайны – неизвестно как, непонятно почему, но в Шединой сумке оказался Ксанов дневник. Шеди осторожно оглянулась. Эльф, ничего не подозревая, в отдалении помогал Джахейре ставить палатку. Какое преступление тяжелее: прочитать чужие записи или задушить в себе невинное любопытство? Повинуясь порыву, прикрыв страницу локтем, чтобы было не так заметно со стороны, Шеди жадно впилась в сползавшие к концу строчки. Внутри сладко заныло от чувства неправильности, что возникает, когда нарушаешь мелкий запрет или подглядываешь в замочную скважину. «...в каждом из нас это есть? То, что идет вразрез со всеми представлениями о себе, своем предназначении, своих возможностях, своем будущем – вообще о своем мире. На это нельзя закрыть глаза; хуже – от этого нельзя убежать. Принять, использовать в своих целях, вырвать из себя – да, можно попытаться, но игнорировать не получится. Оно нашептывает «да», когда ты хочешь кричать «нет», и ты уже не уверен, что из них является голосом твоего сердца, да и не уверен, где оно и что оно, это твое сер...» Шеди вдруг сбилась: ее собственное сердце екнуло, будто отозвалось на прочитанные слова. А может быть, екнуло от страха: стрельнуло в костре, а ей почудились шаги за спиной. Взгляд перескочил на несколько строчек ниже. «...когда я смотрю, мне очень сложно поверить, настолько цельной и настоящей она кажется. Может ли быть, что Шеди тоже...» Раздался шум чьих-то шагов, на этот раз уже настоящих, и руки прежде ума сообразили сунуть дневник обратно в раскрытую сумку. Это вернулась Имоен; она прошла мимо, сверкнув озорной улыбкой, и больше ничем не выдала, что подмена – ее рук дело. Ксан закончил с палаткой и вернулся к костру. Шеди притихла; порыв нахальства, который подтолкнул ее заглянуть в чужие записи, уже прошел, и на смену ему пришла неловкость, чуть ли не трусость. Проще всего было самой отдать Ксану его дневник, но вдруг эльф подумает, что Шеди нарочно его взяла, да еще и поймет, что заглянула внутрь? А если полезть в сумку и притвориться, что только сейчас обнаружила... Нет, глупо! Эльф тем временем устроился поудобнее, распустил завязки на сумке, бережно достал пузатую чернильницу, маленькую книгу в кожаном переплете... Нахмурился, открыл на случайной странице – и тут же отпрянул, будто ужаленный. И захлопнул – только застежка лязгнула, чуть не попав ему по пальцам. - Шеди, у меня каким-то образом оказался твой дневник, хотя я ума не приложу, как это могло случиться. Могу тебя уверить, что у меня и в мыслях не было... - Ничего страшного, я ничего такого не думала, - бросилась уверять Шеди, чувствуя себя донельзя нелепо. – Но если мой у тебя, то где же твой тогда? Она принялась рыться в сумке. Нашла; вытащила и подала Ксану, не поднимая взгляд. - Твой? - Да, - эльф с изумлением принял из Шединых рук дневник и украдкой погладил родной темно-коричневый переплет. – Но как он мог попасть к тебе, именем Кореллона... Вдруг раздался какой-то сдавленный звук: это Имоен, не удержавшись, прыснула от смеха и пыталась закрыть рот ладошкой. Тут Шеди совершила не очень приятное открытие: оказывается, Ксан мог быть сухим и довольно строгим. - Имоен, я хотел бы попросить тебя никогда больше... - Но что я такого... - ...никогда больше не брать мои вещи без разрешения. - Ладно, ладно, - сдалась Имоен, когда поняла, что Ксан действительно сердится. – Но видели бы вы свои лица! Для нее это была лишь мелкая и безобидная шалость, ведь она ничего не попортила, не вырывала страниц, не рисовала внутри смешных рисунков и, признаться, даже сами дневники не открывала, когда меняла их местами. Но даже эту шалость Ксан воспринял как бесцеремонное вторжение в личную жизнь – кто-то без его ведома лез к нему в сумку и копался в вещах! – и с тех пор все время был начеку. Стоило Имоен задать ему обычный вопрос, он уже настораживался, ожидая неуместного розыгрыша. А вот из-за того, что его дневник побывал в Шединых руках, он, кажется, не переживал. Может быть, и правда поверил, что Шеди в него не заглядывала. Сама же Шеди дулась недолго, всего лишь остаток вечера, а перед сном по примеру Ксана вытянула из Имоен обещание никогда больше – никогда-никогда! – не шутить с ее дневником. Или, по крайней мере, никому его больше не показывать и не подбрасывать. Правда, сохранность своих собственных записей волновала Шеди мало. Даже наоборот: она пожертвовала бы ими, если б вдруг предоставилась возможность узнать: неужели Ксан, будь он в одиночестве, не поддался бы искушению безнаказанно пролистнуть хоть несколько страниц чужой жизни? Неужели он устоял бы перед соблазном поискать между строк и кривоватых, сделанных наспех набросков ответ на свой вопрос – «Может ли быть, что Шеди тоже...» И еще. «Шеди тоже» – что?~ ~ ~
А на следующий день во второй половине дня выползли тучи, насупились, наморщились и брызнули мелким, словно просеянным сквозь сито дождиком. Ксан недоуменно посмотрел на небо, словно не ожидал от него такой подлости, и рассеянно щелкнул пальцами, создавая над собой невидимый купол. Тот защищал его от небесного произвола, но, увы, не от раскисшей земли, налипавшей на сапоги, и не от пропитавшей одежду сырости. Шеди и Имоен, прижимаясь друг к другу, пытались спрятаться под одним куполом, который был им маловат, беззлобно пихались, по очереди подставляли дождю плечи и шушукались. Джахейра шагала рядом. Сначала морось оседала на ее волосах, сверкая, как алмазная пыль, а потом косы пропитались влагой и тяжело, как мертвые змеи, легли на плечи. - Когда природа посылает дождь, нужно быть мокрым, - с достоинством сказала она. - Когда природа посылает дождь, нужно найти место у костра, иначе мы умрем от воспаления легких раньше, чем нас убьют в схватке, - мрачно отозвался Ксан. - Найдем, ближе к вечеру. - А что не сейчас? – это Имоен. - Надо двигаться вперед, пока светло – мы и так задержались из-за пауков и друидов. - Ну какие путешественники топают по лесу в дождь? – пожала плечами Имоен. – В дождь надо сидеть у костра и греть ноги. - У нас не просто путешествие, - суховато напомнила Джахейра. – Из-за железного кризиса накаляются отношения между Вратами Балдура и Амном, продолжаются беспорядки – а мы, вместо того чтобы искать виновника и быть в центре событий, «топаем по лесу»! - Но я читала... - Книги остались в Кэндлкипе, Имоен. В жизни из-за железного кризиса страдают настоящие люди, и, чтобы помочь им, мы должны делать что-то стоящее. Имоен пожала плечами и отвернулась с видом «ну, как знаешь», чувствуя, что спорить бесполезно. Она-то читала много книг и точно знала, что несколько долгих посиделок у костра с историями под шелест дождя не помешают ни подвигам, ни спасению мира. Посиделки у костра были, конечно, каждый вечер, но пока в котелке вскипала похлебка, все обычно бывали заняты: кто ставил палатку, кто помешивал суп, кто ходил за хворостом, - и поговорить не удавалось. За ужином – пока я ем, я глух и нем, а после тоже находились какие-то дела: приготовить спальное место, позаниматься магией, для Шеди – сделать запись в дневнике, для Имоен – подглядывать Шеди через плечо... А вскоре и глаза начинали слипаться. С историями было хуже. Джахейра, должно быть, могла рассказать немало о своей деятельности как Арфиста – путешествия, встречи с разными людьми, сражения, наконец! – но она предпочитала хранить молчание, коротко пояснив, что ничего развлекательного в воспоминаниях не видит. Имоен принялась за Ксана, ведь он был родом из туманных холмов, а там, если верить преданиям и слухам, множество эльфийских могил и руин, оставшихся еще с незапамятных времен – мечта любого авантюриста! Там, должно быть, куча загадочных вещиц и древней магии – а то зачем бы отрядам эльфов в серых плащах охранять те места от чужаков? Когда к просьбам рассказать о чем-нибудь присоединилась Шеди, Ксан наконец-то сдался, но завел уже известную песню о покинутых стенах Эверески, о том, что лучше бы ему позволили и дальше патрулировать родные холмы, а не отправляли на поиски гибели в чужом краю, и что все это предприятие – выяснять, по чьему злому умыслу начался железный кризис – с самого начала обречено на неудачу. А потом Шеди пришла в голову идея. К вечеру надоедливая морось превратилась в обычный дождь, а укромное местечко все же нашлось – в ельнике, под разлапистой приземистой елью. Места там еле-еле хватало на четверых, но магическими стараниями Шеди и Ксана поставили купол, чтобы не капало сверху, немного подсушили влажную землю, разложили одеяла, и стало почти уютно. Тогда Шеди и улучила момент, когда никто, кажется, не занимался важным делом, а все сидели, подобрав под себя ноги, кутаясь в куртки, плащи и одеяла, и смотрели, как капли срываются с веток и тяжело бьют в мокрый мох. - А давайте поиграем... Придумаем историю вместе. - Точно! – оживилась Имоен. – Сто лет уже не играли! Джахейра, Ксан, давайте! Ксан настороженно посмотрел на девочек: после неудачных шуток с сапогами и дневником опасался, что его втянут в какую-нибудь глупую затею, да потом, чего доброго, над ним же и посмеются. Боясь, что взрослые ответят отказом прежде, чем узнают, что же это за игра, Шеди схватила Ксана за рукав и стала объяснять: - Смотрите, все просто: кто-то начинает рассказывать историю о чем хочет. И с любыми героями. Рассказывает, пока не надоест, потом кого-нибудь осаливает, и уже другой продолжает историю как ему хочется, только с того же места. И получается одна длинная история из разных кусочков. - Чур, я начинаю! – вклинилась Имоен. - Я могу попробовать, если припомню какую-нибудь историю, которую можно... - Не надо вспоминать! Главное условие – выдумывать самому на ходу! Это же самое забавное! - Джахейра, хоть ты давай с нами! Пожалуйста. - Эту игру папа выдумал, кстати, - тихо сказала Шеди. - Ну, разве ты не сможешь рассказать что-нибудь интересное? Поучительное? - Ладно, - сдалась Джахейра. В этот момент она была похожа на мать, уступившую уговорам детей. – Я приму участие в этой игре, но не ждите от меня забавной истории. - Ура! - Спасибо. - Ксан, ты с нами? Но вся эта кутерьма не смогла расшевелить эльфа, наоборот; он отстранился, как можно было судить по отсутствующему взгляду и морщинке между бровей, задумался о чем-то своем – и вздрогнул, когда Шеди дернула его за рукав. - Ксан, пожалуйста! Если хочешь, можешь рассказывать после меня. Мужчина поколебался мгновение, но просьба Шеди все решила: он вздохнул и опустил плечи. - Хорошо. Нет, не радуйтесь раньше времени: боюсь, я не оправдаю ваших надежд, и... - Здорово! Я первая! Имоен подтянула колени к груди, положила подбородок на сплетенные пальцы и помедлила, собираясь с мыслями. - По далекой и неведомой земле путешествовали два друга. Один был сыном королевской четы, но об этом никто не знал, потому что в его стране был обычай показывать народу наследника только после его совершеннолетия – а чтобы считаться совершеннолетним, нужно было совершить какой-нибудь подвиг. А спутником его был друг и сын придворного летописца, ему нужно было повидать мир, прежде чем он сможет писать о своей собственной стране. И вот, они ходили, смотрели, как живут в разных городах, и искали приключений. Имоен сделала паузу, чтобы перевести дух. - Однажды они дошли до города, который стоял на берегу моря. Там были широкие улицы, дома с разноцветными крышами, и у каждого дома – крыльцо с резным фонарем. Народ веселый и приветливый, поэтому путешественники решили остаться в нем хотя бы на пару дней и отдохнуть. Ну и вот... Нашли таверну, а трактирщик им говорит: хорошо, вот вам комната за две бронзовых монеты, а с вас обещание, что вы с заходом солнца запрете дверь и ставни до самого утра. Герои согласились, но решили между собой, что только прикроют ставни, а ночью осторожно попытаются в щелку подглядеть, что же происходит. Но они так устали с дороги, что проснулись только утром и ничего не видели. Днем они отдыхали, а вечером чуть было не заснули, но друг вовремя растолкал принца. Они осторожно подошли к окну, приоткрыли его и видят, что на каждом крыльце под фонарем выставлена миска с молоком – нет, кастрюля - а к ним прилетают маленькие морские дракончики! А в парке налили целое молочное озеро для самого большого дракона, который прилетал туда каждую ночь... Джахейра? Женщина подняла брови: не ожидала, что ее очередь наступит так скоро. А может быть, она просто не думала, что ей оставят морских дракончиков, которые по ночам пьют молоко. - Это все? Но в каждой истории должна быть завязка. Имоен пожала плечами, словно хотела сказать «Герои обнаружили драконов – чем тебе не завязка!» - Ну, продолжай как тебе нравится! Только нельзя так долго думать, это не по правилам. - Давай, я в тебя верю! – подбодрила Шеди. Джахейра все же задумалась, а когда стала рассказывать – как будто начала совсем другую историю. - Железный дракон прилетал в город каждую ночь. Сначала он требовал еды и молока, потом драгоценностей, и жители города каждый раз соглашались, потому что боялись его. Некоторые верили в то, что он защитит их, если случится война или какое-нибудь бедствие. Но накануне прибытия друзей дракон потребовал человеческой жертвы, и горожане поняли, что, если они будут и дальше бездействовать, дракон не успокоится, пока не вырвет у них сердца. Никто не верил, что дракона можно убить в одиночку, поэтому воины не спешили доставать мечи из ножен. Объединившись, люди могли бы одолеть чудовище, но никто не желал быть во главе восстания и командовать толпой, потому что боялся за свою семью в случае поражения. Наследник верил, что один человек может изменить судьбу всего города, и поэтому решил сразиться с драконом. Следующей ночью он ждал в парке с осиновым копьем в руке; деревья укрыли его от хищника, шерох листвы скрыл дыхание, и даже Селуна спряталась за облаком, чтобы не выдать его. Он знал, что с драконом честный и открытый бой невозможен, поэтому нужно тайком подобраться к нему и разить сразу в сердце. Джахейра продолжила бы рассказывать и дальше про сражение и победу над драконом – развязка истории уже вертелась у нее на языке – но по правилам игры поставить точку мог только последний участник, то есть Ксан, и женщина неохотно замолчала, передавая слово Шеди. - Ночью дракон прилетел, и, пока он осматривался, пытаясь понять, где жертва, которую ему обещали, - начала Шеди почти без запинки, - наследник вышел из тени и швырнул в него копье. Но у дракона оказалась слишком толстая шкура, и чешуя защищала лучше любого доспеха. Копье сломалось, а дракон только посмеялся и ударом крыла отбросил наследника в сторону, так что тот потерял сознание. А дракон закричал, что по-прежнему желает человеческой жертвы и сейчас выберет кого-нибудь сам, если не найдется добровольца. И тогда вперед вышел друг наследника – сын летописца – и сказал, что предлагает себя в качестве жертвы. Дракон подхватил его и понес прочь. И вот летели они, летели, летели, - повторялась Шеди, чувствуя, что теряет опору, - и прилетели в пещеру. Там дракон поставил летописца на землю и собирался... Съесть его сердце, - совсем уж неуверенно закончила она. Еще немного – и пришлось бы уступить такой интересный сюжетный ход Ксану, но вдруг мелькнула шальная мысль, и фантазия возобновила свой полет. - Тогда летописец решил спросить прямо: «На что тебе сдался этот город?» И дракон ответил: «Сейчас все забыли об этом, но давними предками жителей этого города были драконы. Значит, в каждом из горожан течет немного моей крови. Поедая их сердца, я стану сильнее» И летописец в ответ улыбнулся: «Но я-то не из этого города! Со мной ты промахнулся!» На что дракон засмеялся и сказал: «Ты и сам этого не знаешь, но я чувствую в тебе...» Шеди так бы и досказала, как придумалось, и Ксану не оставалось бы ничего, кроме как добавить «И жили они долго и счастливо, конец» - если бы не вмешалась Имоен. - Ты для Ксана совсем ничего не оставишь! - Верно, - спохватилась Шеди. – Прости, увлеклась. Ксан?.. Она обернулась к эльфу и случайно натолкнулась на его взгляд – внимательный, испытующий, словно Шеди в своем рассказе спрятала какую-то тайну, которую во что бы то ни стало нужно найти и разгадать. - Твоя очередь, - подсказала Имоен. Эльф кивнул, помолчал, глядя в сторону, потом сказал: - Дракон оскалился и ударом хвоста пронзил летописца насквозь, так что тот упал замертво. Девочки притихли, ожидая появления королевского сына, который спасет павшего друга, или какой-нибудь высшей силы, которая накажет виновных и наградит героев, но Ксан, по-видимому, считал, что точка уже поставлена. Джахейра хмыкнула – мол, чего вы еще ждали? – и Имоен возмущенно вскрикнула: - Ксан! – и ударила кулачком по земле. Шеди чувствовала, что надо как-то поблагодарить Ксана за участие – хоть какое, – иначе в следующий раз его точно не уговоришь играть, но не могла скрыть разочарования – надо же, так все испортить! - Ты ведь даже не попытался придумать интересный конец! Эльф чуть заметно пожал плечами. - Я честно предупреждал в самом начале, что от меня можно не ждать забавной истории. И потом, что вы хотели от меня услышать – что все жили долго и счастливо? Так бывает только в сказках для детей, жизнь намного... - А «героя убили, и он упал замертво» - так бывает только в жестоких сказках для взрослых, - перебила Шеди. Ксан не стал спорить, только отвел взгляд. - А если я скажу, что летописец убил дракона? Убил его, и... – на этом эльф запнулся, не зная, что может быть дальше. - Убил его и съел его сердце? Ну нет, история рассказывается только один раз, дракон победил – значит, победил. - Когда я его придумывала, он у меня пил молоко. Может, это был не такой уж плохой дракон? – предположила Имоен. - Не знаю, - сказала Шеди. После этого разговор угас, а если вспыхивал снова, то речь шла о каких-то простых, скучных вещах: о том, что серо-жемчужный плащ Ксана поистрепался, о том, что под шум дождя хорошо спится, но лучше бы завтра вышло солнце. Шеди не принимала участия в болтовне. Она чуть отстранилась и сквозь просветы между мохнатыми лапами, свисавшими почти до земли, смотрела на укутанный серебристой дымкой лес. Тоскливо было – неужели из-за истории, которую Ксан все-таки испортил? А может, дело в том, что душе, как и природе, тоже иногда нужен ливень, чтобы смыть вместе с дорожной пылью несказанные за последие дни слова, недопонятые шутки, досадные мелочи, невинные лукавства, граничащие с ложью; чтобы можно было посидеть и немного погрустить ни о чем. А если хочется грустить о чем-то, причина всегда найдется. Тут кстати вспомнился и Кэндлкип: пузатые глобусы, а на них – обведенные золотой краской страны, бусины-города и голубые нитки рек. Торчавшие кое-где из самых старых гобеленов нитки, за которые было так весело дергать в детстве (но только когда никто из старших не видит); стрижи, вышивки, кожаные закладки, разноцветные витражи и на них – отрешенное полупрозрачное лицо Огмы... Когда Шеди в последний раз вспоминала его, не говоря уже о том, чтобы ему помолиться? При мысли об этом она почувствовала легкий укол совести – и только. Зато Мистра теперь все время с ней – в каждой магической искре, в словах очередного заклинания, в звуках флейты, под которую из корзинки скоро выползет гюрза, или пестрая куфия, или рассерженная гадюка. У Шеди не было никакой уверенности в том, что змея – если она вообще появится – будет зла и ядовита, только смутное предчувствие, но иногда затишье предупреждает о грозе красноречивее, чем наползающие из-за горизонта тучи. Вдруг ей почудилось легкое прикосновение к плечу. Шеди вздрогнула и обернулась: Ксан. В надвигающихся сумерках он был похож на призрака: бледный и серьезный. Поняв, что некстати отвлек Шеди от размышлений, он на мгновение замешкался, но решил все же заговорить: - Я хотел сказать, что подумал об истории, которую мы сочиняли сегодня вечером. Могу я спросить тебя: как бы ты закончила ее, если бы я отказался участвовать? Шеди повела плечом. - Уже не помню, - коротко ответила она.~ ~ ~
Дождь ночью поредел и сошел на нет. Утро было душистым и обманчиво безмятежным: пахло свежестью, смолой, влажной землей, хвоей и – почему-то – ивовой корой. Порыв ветра играючи пробегал иногда по веткам, и тогда ель волновалась и стряхивала с иголок дождевые капли, как человек стряхивает воду с пальцев после купания. Солнечное сияние уже пропитало воздух и позолотило лес, хотя самого солнца за верхушками деревьев еще не было видно. - Шеди, опять не завтракаешь? - Имоен тоже не ела! - Но Имоен, по крайней мере, нормально ужинает. - А я магией питаюсь, - оправдывалась Шеди. - Судя по тому, как худеет мешок с сухарями, ты питаешься исключительно ими. Я не могу заставить тебя есть, но нужно же как-то поддерживать свои силы. Сухарями ты только притупляешь себе аппетит, а пользы от них почти никакой. - Да мне и так хорошо... Солнце карабкалось все выше, поэтому они быстро доели, сложили вещи и без лишнего промедления направились дальше на север. В этой части леса не было ни дорог, ни троп, кроме тех, что протоптаны зверьем и ведут к воде; под ногами пружинил мох, приминалась трава, тянулись к свету бледные цветы. Несмотря на тяжелые облака, гулявшие вдоль горизонта, то тут, то там беззаботно подавали голос птицы, а какой-то нахальный жук в полете разогнался и, не заметив Ксана, врезался с размаху ему в лоб. Было мирно, спокойно и тихо, и тем более странным казалось то, что случилось чуть позже. Не было ни засады, ни внезапного нападения – просто впереди, между серых стволов, замелькали человеческие фигуры, и послышались голоса, сначала тихие, потом все громче и ближе, и Джахейра, не уверенная в том, друг идет или враг, вскинула голову. Мужчины приблизились, и можно было пересчитать их – раз, два, три, четыре, пять, шесть, – и все они шли налегке, без сумок и вещей, зато в легких доспехах и с оружием. Ксан сделал шаг вперед и чуть в сторону, словно пытаясь закрыть спиной Имоен, которая была с него ростом. Без предупреждения обнажились клинки, Джахейра сорвалась с места, как рысь, Ксан полоснул лезвием из голубого огня – или это был его меч? – но, не успела Шеди опомниться, кто-то уже выворачивал ей руку, сжимал запястья. Она дернулась, как птица в силках, даже не особенно надеясь вырваться, и чуть не наткнулась на приставленное к горлу лезвие. - Тихо, - сказал кто-то над ухом, и все замерло. – Тихо! Клинок Имоен, похожий больше на длинный нож, а не на короткий меч, вызвал волну усмешек: для взрослых мужчин это была игрушка, но, тем не менее, у Имоен и эту игрушку отняли. Джахейра рассталась с оружием сама, прямая и строгая, как королева, подчиняющаяся воле неразумной черни. Ксан медленно, медленно убрал свой меч в ножны и передал их одному из мужчин, с сожалением проводив их взглядом. Не было ни злобы, ни торжества, которое испытывает охотник, когда долгожданная добыча после дней наконец-то попадает в ловушку. Просто один из нападавших – главарь? зачинщик? – окинул Шеди взглядом, как будто облил грязной водой, и кивнул: - Она самая.