~ ~ ~
Похороны состоялись в полдень. Солнечные лучи, проникая сквозь кроны деревьев, сплетали невесомое кружево. Священники Огмы, которым предстояло проводить обряд, собравшиеся монахи всех рангов, послушники в скромных черных рясах, Улраунт, Тетторил, Винтроп, приезжая полуэльфийка - все они были в светлых пятнах, словно солнечные леопарды. Гроб в белесых разводах принесли на плечах четверо послушников. Одним из них был Пиато; подтаявший на солнце лед стекал по пальцам в его рукава, а иногда несколько капель оказывались у него за шиворотом. Процессия проходила мимо неизвестного мага; внимательный взгляд, несколько произнесенных шепотом слов, привычный и легкий взмах кисти – и дерево вновь покрылось снежными звездами. Если бы не это заклинание, безжалостная к мертвым летняя жара заставила бы похоронить тело еще во Вратах Балдура. Смерть, как могла теперь рассмотреть Шеди, преобразила Горайона: в один момент его лицо казалось близким и родным, в другой – невыносимо чужим, словно в гробу лежал не папа, а какой-то незнакомый пожилой мужчина. Хорошо хоть, слез не было – только горечь в горле. Улраунт сделал шаг вперед, поднял руку – и, повинуясь этому жесту, все замолкли. - Все мы знаем, что Кэндлкип – больше, чем крепость, монастырь, библиотека; больше, чем дом для каждого из нас. У Кэндлкипа есть своя судьба, своя воля, свое слово, - начал Улраунт, и голос его, негромкий поначалу, набирал силу. – Не хранитель фолиантов – сам Кэндлкип решает, кто рожден для того, чтобы преумножать мудрость, а у кого иной путь; кому остаться в этих стенах, а кому искать свое призвание в другом месте. Улраунт обратил взор к замку – но утесы его стен, насчитывавших полторы тысячи лет, были безмолвны и неколебимы, и казалось невероятным, что они могут быть к чему-то неравнодушны. - Мало кто знает, что двадцать лет назад, когда Горайон Серословый пришел ко мне, чтобы стать магом Кэндлкипа, я был против. Но сам Кэндлкип рассудил иначе. Горайон стал одним из нас: читал одни с нами книги, ходил по одним с нами коридорам, и слышал те же пророчества Алаундо, что каждый день слышим мы. А еще – могла бы добавить Шеди – он собирал коллекцию цветов, засушивая их между страницами «Истории Фаеруна». Привез им с Имоен из поездки в Амн две местные монетки и проделал в них дырочки, чтобы можно было носить на шее. И каждый год, невзирая на то, что в крепости запрещено спиртное крепче пива, готовил вино из одуванчиков, с которым зимние вечера становились уютнее, Тетторил – разговорчивее, и даже сам Улраунт – дружелюбнее. - Но рано или поздно приходит время покидать старый дом. Мы не должны долго печалиться об этом, потому что каждой дороге заключено обещание нового дома, в каждой смерти – обещание новой жизни, как в каждом слове «конец» – обещание новой книги. По лицу Горайона скользнул последний луч солнца, а затем послушники опустили крышку и под горестный напев священников Огмы по стали заколачивать гроб. Шеди плакала, а приезжая полуэльфийка печально опустила голову, но сразу же гордо вскинула ее, не стесняясь влажных ресниц. И в этот момент они встретились взглядами – и Шеди сдалась первой, потому что даже сквозь пелену навернувшихся на глаза слез женщина смотрела пристально, оценивающе. Гроб на веревках спустили в яму, покачивая его, как колыбель, и тут же стали забрасывать землей. Подходя по одному, монахи кидали в могильную пасть маки, астры, ирисы, лилии – дань славной традиции. В древности верили, что из цветов на могиле вырастает сад, и чем он богаче, тем больше у покойника друзей, а чем пышнее сад цветет, тем достойнее был сам человек. Тетторил опустил пушистую хризантему, Имоен – две бледные ромашки, полуэльфийка бросила в рыхлую землю горсть каких-то семян, а сама Шеди принесла колючую темно-пурпурную розу и запоздало подумала, что лучше было нарвать простых одуванчиков. Самым последним оказался Улраунт, и он положил на свежий могильный холм несколько дубовых веточек. - Кэндлкип благодарит Горайона Серослового за все, сделанное для библиотеки за эти двадцать лет – и за все, что он мог бы сделать, но не успел - и желает ему легкой дороги. Его имя будет занесено в летопись Кэндлкипа – Каран, это ваша обязанность. Хаалари, подойдите сейчас ко мне – для вас есть поручение. Все остальные свободны и возвращаются к своим обычным делам. Резкость в голосе Хранителя отрезвила монахов, и после краткого промедления все стали расходиться. Небо нахмурилось складками облаков, прикрыло лоскутком тучи солнце, и в сад прокрался ветер; он подхватил и разметал людей, как осенние иссохшие листья. Пахнущий пряностями дальних стран и солью моря Мечей, он поймал и Шеди, и девушка принялась бросить по саду бесцельно и бездумно, по мощеным дорожкам – куда глаза глядят.~ ~ ~
Пропустив завтрак, Шеди все же пришла к обеду. За два десятка лет уже четыре монашеских души, уставших от книжной премудрости, покинули землю и устремились в высшие сферы, однако ни одна из этих смертей не произвела такого впечатления на обитателей монастыря, как смерть Горайона. И хотя Улраунт дал понять, что не позволит никому излишне предаваться печали, он сам же и был мрачнее и рассеяннее всех. Место по его левую руку заняла приезжая незнакомка – кем она приходилась папе и откуда явилась, Шеди предположить не могла, да даже и в голову этого не брала. Она вообще старалась не смотреть в ту сторону, потому что при взгляде на пустой стул слезы щекотали уголки глаз и вставали горьким комом в горле; но не получалось. Неизвестный маг вошел в трапезную перед самым началом ужина – помедлил в дверях, решаясь, и направился к большому столу, к месту Горайона. - Вы сидите за малым столом, - буркнул Улраунт. - Но… - Это место – для официального мага крепости. - Но я полагал, что… - Официальным магом Кэндлкипа вы станете только после того, как мы подпишем все бумаги. Тогда и сядете здесь. А пока что, магистр Аркион, ваше место за малым столом. Маг, привыкший к более высокопоставленному обществу, чем послушники, постарался держать лицо, но его выдавали недовольно дергающиеся уголки рта, а в том лишь, как он держал осанку и смотрел только перед собой, чувствовались высокомерие и отстраненность. Этот Аркион, в общем-то, не сделал ничего плохого, а вот Улраунт в очередной раз показал всем свой дурной нрав, но в тот момент Шеди почти любила Старого Стервятника. В зале было очень тихо, и даже обычно говорливая Имоен уделяла все внимание тарелке, а не соседям по столу. Шеди молча ела, хотя ей вовсе и не хотелось, и старалась не оборачиваться на большой стол, но в какой-то момент не выдержала и все же скользнула по нему взглядом: Тетторил, любитель пересоленного, подсыпал себе в тарелку еще соли, Улраунт брал очередной кусок хлеба, а незнакомка… Она посмотрела на Шеди в ответ – и ее взгляд был прямым, внимательным, оценивающим. Шеди, не выдержав, тут же опустила глаза. Ужин закончился так же незаметно, как и начался: поднялся и ушел, не сказав ни слова, Улраунт, выскользнул из-за стола Хаалари, послушники поспешили вернуться к выполнению своих обязанностей, и Имоен осторожно дернула Шеди за рукав. - Пойдем искать ракушки, - предложила она. Шеди пожала плечами. Ракушки так ракушки, какая, в сущности, разница, чем занять руки.~ ~ ~
Имоен сегодня повезло: она нашла округлую раковину сердцевидки, обкатанную прибоем до нежного желтоватого цвета, и теперь отчищала ее от налипших ила и грязи. А Шеди молча строила замок, помогая себе найденной тут же облезлой створкой, а когда та треснула – руками, не боясь испачкаться. Замок вышел неказистый, но все равно красивый. Неказистый потому, что Шеди была не лучшим скульптором, особенно если лепить приходилось из суховатого песка, и башенка все стремилась завалиться набок; но кроме башенки, были у трехэтажного замка балкон, открытая галерея, остроконечная крыша и дорожка к парадному входу, украшенному обломками ракушек. Перламутр таинственно поблескивал на вечернем солнце, а под глухое и монотонное урчание волн хорошо было ни о чем не думать. - Я бы не хотела жить в таком замке, - нарушила молчание Имоен, пристраивая сердцевидку на крышу. – Слишком он для меня большой. Тут будешь жить ты, и к тебе будут приходить иногда: «О, великий маг, над нашим городом уже три дня как льет ливмя! Наколдуйте нам солнце!» К тому времени ты уже научишься и станешь великим магом, и на все просьбы будешь кивать понимающе, как ты умеешь. А потом выходить на балкон и колдовать: «О, силы, пошлите этим дуракам еще трое суток дождя, а то они еще не заплатили мне за изгнание дракона!» Или: «О, силы, раз уж дождь нельзя прекратить, пусть это будет хотя бы дождь из гусениц!» - Почему из гусениц? – равнодушно спросила Шеди. - Просто потому, что я люблю гусениц. Они, конечно, ползают и к тому же мохнатые, но зато выползают из коконов уже с крыльями. Так вот, не перебивай. Ты будешь великим магом, а я так, буду иногда заходить на огонек. Посидеть у камина, выпить с тобой по кружечке эля, потравить байки. Я расскажу тебе, за что мне дали прозвище Имоен Великая… А вот если ты будешь продолжать в том же духе, станешь известна как Шеди Унылая! Знаешь, Шеди… Шеди отстраненно подумала, что возненавидит Имоен, если та продолжит болтать глупости. - Знаешь, Горайон всегда хотел, чтобы я тоже стала магом. Но глядя на тебя, как ты сидела весь день под деревом с книгой, чтобы наколдовать что-нибудь простенькое, мне казалось, что это адски скучно. Научишь меня? Шеди с удивлением вскинула глаза. Имоен сидела прямо на песке, вытянув ноги, и вертела что-то в руках, яркое, как осколок солнца. - То есть я не думаю, что это вдруг стало адски интересно. Но Горайон говорил, у меня есть талант. И я постараюсь очень постараться, - заверила Имоен. - Научить тебя – чему? – медленно спросила Шеди. – Сидеть весь день под деревом с книгой? Ты не любишь сидеть на одном месте. - Да, но если это важно для магии, я думаю, я смогу. Горайон говорил, что я смогу научиться. Тогда Шеди разглядела в ее руках продырявленную монетку, отполированную некогда прикосновениями бесчисленных купцов Амна, а потом и самой Имоен, вспомнила стиснутые пальцы Улраунта, хризантему Тетторила, слипшиеся ресницы полуэльфийки, - и в первый раз подумала о том, что не одна она переживает потерю. Горе и правда объединяет – но только после того, как ослепит, сделает нечувствительным к чужой боли и заставит поверить в собственное беспросветное одиночество. - А папа не говорил, что я смогу тебя научить? - Вообще-то нет. Но я думаю, у тебя получится. По крайней мере, когда мы играли в детстве, у тебя лучше получалось быть учителем… Кроме тех случаев, когда я начинала намеренно тебя сердить. - Хорошо, договорились. Только учти: магия действительно начинается с сидения под деревом.~ ~ ~
К ужину Шеди, наконец, пришла в себя настолько, чтобы больше не сидеть, глядя в одну точку, и не возвращаться раз за разом к занозе, поселившейся в сердце. Поднять голову и оглянуться вокруг оказалось гораздо легче, чем она думала, и первым, кого она увидела, был подтянутый магистр Аркион, по-прежнему сидевший за столом послушников и по-прежнему этим недовольный. - Хмм. Стервятник представлял его вчера, когда тебя не было, - тихо пояснила Имоен. – Этот Аркион – его прислали из Врат Балдура, чтобы он был новым магом Кэндлкипа. Только на первый взгляд казалось, что в библиотеке нет никакой магии, - кроме, разве что, магии словосложения; но многие книги пришли из той эпохи, когда искусство сплетать слова и чары, петь песни и заклинания были едины. Не все читатели знали, что, беря в руки старую книгу, прикасаются к осколку магии такой же древней, как и весь мир. Библиотека была пронизана и магией более позднего времени - чтобы, не дай Огма, ни одна книга или занавеска не загорелась от упавшей свечи или пролившегося из лампы масла, никто из посетителей не вошел в зал, в который ему запрещен доступ; чтобы по драгоценным легким страницам, которые некогда перебирали пальцы величайших деятелей и ученых, не расползлась плесень, а на дальних полках не завелись бумажные осы, жучки-кожееды и книжные вши. Запущенный однажды, этот магический механизм работал и посейчас, но требовал постоянного внимания, наблюдения, отладки, и маг, ежедневно обходивший все залы, коридоры, комнаты и даже чуланы, был для библиотеки не роскошью, но необходимостью. Думать о том, как незнакомый человек станет ходить по залам и прикасаться к магическим струнам, которые уже двадцать лет знали только чуткие пальцы Горайона, было неприятно и грустно. Магистр Аркион, не глядя ни на кого, попробовал суп, тут же скривился и плюнул: кто-то успел тайком подсыпать ему перца. - …а эта полуэльфийка – как же ее зовут? Кажется, Джахейра – она знакомая Горайона, или что-то в этом роде. Шеди вновь невольно обернулась, чтобы посмотреть на большой стол – женщина, жестикулируя, как раз объясняла что-то склонившемуся к ней Улраунту, и Шеди поразилась точным, изящным движениям ее длинных пальцев. Вот папина знакомая повернула голову, и короткие – чуть ниже плеч – змеи бронзовых, свитых в косички волос скользнули за спину. Джахейра… Имя было смутно знакомо – должно быть, Горайон однажды обронил в разговоре, а Шеди услышала его и заботливо сохранила на полках памяти. Или это имя долетело до нее сквозь сонную пелену, когда зимним вьюжным вечером ее уже разморило у камина, а Горайон с Тетторилом завели тихую беседу о неизвестных людях, что играют на арфе, и странных событиях, весть о которых долетела из Врат Балдура... Может быть… Может быть, у папы была любовница? Эта неожиданная, но простая мысль, в первый момент показавшаяся неестественной, становилась все более и более правдоподобной, чем больше Шеди о ней думала; и совсем скоро она уверилась, что так оно и есть. В самом деле, папа был в летах, но вовсе еще не стар! И, в отличие от монахов, не обязан был давать никакого обета безбрачия. А еще он был умен, интересен, представителен; что, если все папины «дела» во Вратах Балдура – всего лишь редкие, счастливые любовные свидания? Но почему нельзя было рассказать об этом ей, Шеди? Как будто она не поняла бы и не порадовалась бы за него! Она чувствовала обиду, как ребенок, от которого спрятали сладости, но обиду, смешанную с гордостью – как ребенок, сумевший сам достать эти сладости с верхней полки шкафа. У «сладостей» был высокий лоб – или, может быть, он только казался таким из-за убранных назад волос, - выдающиеся скулы, небольшой нос, маленький и чуточку выступающий вперед подбородок, чувственные губы. Подобное сочетание черт можно встретить у любой девушки – ясно, что они достались полуэльфийке от человеческого родителя. Но, помимо этого, было в лице женщины то неуловимое, что позволяет с первого же мимолетного взгляда безошибочно отличать эльфа от человека. Вовсе не печать мудрости, или возвышенности, или магии, как полагали некоторые, а, скорее, печать иного мира, из которого некогда пришли эльфы, и даже двадцать пять тысячелетий жизни на Фаеруне не смогли ее стереть. С того момента Шеди беспрестанно вертелась и оглядывалась на большой стол, так, что даже Имоен под конец не выдержала и пихнула подругу в бок локтем – мол, сиди спокойно. Но хуже было то, что женщина явно заметила такое внимание – несколько раз она поднимала голову от тарелки, чтобы посмотреть прямо на Шеди, и приходилось срочно отворачиваться. - Да подойди ты и поговори с ней после ужина, если тебе хочется, - шепнула на ухо Имоен. Шеди только кивнула в знак согласия, борясь с внезапно накатившей волной легкой дурноты – наверное, переживания последних двух дней дали о себе знать. Но после ужина отяжелела голова, и захотелось спать, и Шеди подумала, что все равно не знает, что сказать женщине – «Здравствуйте, а вы на самом деле знали папу»? Может быть, сначала нужно это придумать… Сегодня вечером перед сном, или завтра с утра… В любом случае, рассудила Шеди, до следующего утра эта женщина никуда не уедет. Имоен тоже о чем-то задумалась, да так крепко, что налетела на стоявшего чуть в стороне Улраунта. - Ой! Прошу прощения! – спохватилась она. Еще бы: чуть не сбить с ног самого Стервятника! Улраунт сухо кивнул в ответ и отошел прочь еще на пару шагов, прямой, как трость, а Имоен потерла виски. - Что-то мне нездорово – я еще прошлой ночью плохо спала. Пойду-ка я к себе.~ ~ ~
В спальне было очень тяжело, хотя Шеди и не могла объяснить, почему именно – и не душно, и не жарко, и, кажется, ничем не пахнет, но все равно тяжело, словно под пуховым одеялом в и без того теплую ночь. Она открыла окно, но легче не стало. Из сада тут же налетели суетливые мошки. Догорел закат, и Селуна поспешно вынырнула из-за облака; полноселуние миновало несколько суток назад, и этой ночью она уже была надкусана с одного боку. Шеди поглядела на нее с толикой подозрения: всем известно, что, как мужчины связаны с дневным светилом, так и женщины связаны с ночным, и, стоит светилу почувствовать себя плохо – вот тебе и недомогания, и тяжелая голова. Перед сном хорошо бы помыться и почистить зубы порошком, но при мысли, что придется спускаться вниз, брать теплую воду на кухне, а потом еще и подниматься обратно, вдруг укололо в виске, и Шеди решила, что можно сделать для одного вечера исключение, а вместо умывания просто лечь пораньше. В конце концов, сон – это время, а время, как известно, может лечить. По крайней мере, от капризов Селуны наутро не должно остаться ни следа. Болела голова, во рту стоял привкус горечи. Комната Имоен находилась чуть дальше по коридору, и дверь, как и обычно, не была заперта. Сама Имоен лежала поверх одеяла, беспокойно вздыхая и ворочаясь с боку на бок, уже не зная, как спастись от бессонницы. Шеди осторожно присела на краешек кровати, обнимая себя за плечи: ее бил озноб. Наверное, оттого, что в комнате Имоен окно тоже было открыто нараспашку. - Имми, мне плохо. Я посижу у тебя. Ох. Может быть, мы чем-то отравились за ужином – или за обедом? - Грибочками… - слабо предположила Имоен. - У нас не было грибов сегодня, были картошка, мясо… Шеди подумала, что, если поутру не станет лучше, придется обратиться к искателю Теодону. Конечно, врачевание не было его призванием – иначе пришел бы он в Кэндлкип! – но в молодости он неплохо овладел этой мудреной наукой: предлагал капли от насморка, порошки от кашля, настойки от жара, а также кровопускание и молитву Латандеру – от всего, если не помогли другие методы. Теодон был бы очень милым старичком, если бы не его манера вспоминать про больного забавные случаи из прошлого – причем как раз те, которые сам больной хотел бы похоронить на кладбище своей памяти, и лучше без надгробия. Шутили, что однажды, когда сам Стервятник заболел горлом, Теодон поил его лечебным отваром – и попутно успел вспомнить, как дюжину лет назад Улраунт тайно покидал свой пост хранителя по ночам, чтобы встречаться с одной из холодных и изящных, как снежинка, эльфийских леди. Шутили, что с тех пор Стервятник больше не болел. Кажется, Имоен подумала почти о том же самом, потому что над ухом Шеди раздалось невнятное: - А у отца Теодона четыре глаза, и он за мной следит. - Что?.. - Четыре глаза. Стоит и следит. И еще он вампир... - Ты шутишь?.. - Мне плохо, - слабо пробормотала Имоен. Она не шутила, и лоб у нее был горячий, как у печки. Однажды ее подцепил своим когтем Алтуриак, второй месяц года – в итоге Имоен не вставала с постели целых пять дней, мучаясь кашлем, то замерзая под двумя шерстяными одеялами, то страдая от жара; так вот тогда, глядя мутными глазами в потолок, она бормотала точно такие же невнятные глупости, как и сейчас. - Имми! Вместе с новой волной дурноты накатил испуг за подругу и за себя, и Шеди, надев скинутые было туфли, выскользнула за дверь. Благодаря своему эльфийскому родителю, вышедшему из проклятых пещер Подземья, Шеди неплохо видела ночью. Для нее не существовало таинственных темных коридоров, чудовищ, притаившихся за углом, и теней, играющих в прятки с лунным светом; она видела просто библиотеку, погрузившуюся в сон. Иногда Шеди жалела, что не умеет видеть темноту, дававшую пищу воображению Имоен. Даже нашептывания и вздохи, раздающиеся то тут, то там, не пугали Шеди: библиотеке исполнилось полторы тысячи лет, и ее книги вмещали в себя, должно быть, весь мир, описывая войны, переселения народов, основание империй, рождение богов. Кто знает, что за беспокойные сны, навеянные этими историями, видятся Кэндлкипу? Она прошла по коридору, где ветер поскрипывал неплотно затворенным окном, по лестнице с массивными бронзовыми перилами поднялась на пятый этаж – стоило взглянуть вниз, в пролет между перилами, как снова закружилась голова. Где была комната именователя Теодона, Шеди запамятовала, но даже если бы и помнила, все равно не стала бы к нему стучаться. Раньше бы она разбудила папу – а вот и его третья по южной стороне дверь, поцарапанная временем, поскрипывающая в петлях, но по-прежнему выглядевшая неприступной, как в далеком детстве. Из-под двери не выбивалось ни единого лучика света, а значит, папа не читал на ночь, и не писал письмо одному из своих знакомых, которых жизнь разбросала по дальним странам Фаеруна. Значит, папа спал, оставив на прикроватном столике книгу и ленту для волос, которую он часто использовал вместо закладки; спал под одеялом из земли и сорванных цветов, беспробудно и безнадежно... Тетторил, легший спать вместе с библиотекой, открыл не сразу. - Так, возвращайся к Имоен, - сказал он, выслушав Шеди. – А я сейчас разбужу кого надо и приду.~ ~ ~
За то время, пока Шеди не было, Имоен успела заснуть, и лоб у нее теперь был прохладный и влажный, как у лягушки. Одинокая потерявшаяся огневка порхала вокруг свечки, как цирковая танцовщица вокруг костра, а крылышки вздымались и опадали, выписывали дуги и трепетали, как вуаль. Шеди прилегла рядом с Имоен и, кажется, даже задремала – по крайней мере, когда вдруг распахнулась дверь, она в первый момент испугалась, не сразу узнав Тетторила в накинутом наспех плаще. Но он привел не именователя Теодона. Только зайдя в комнату, любовница Горайона вдруг упала на колени и полезла под кровать. Не успели удивленные Шеди и Тетторил опомниться, как женщина уже выпрямилась, отряхивая локти, и показала небольшой камушек, который Шеди сначала приняла за необработанный янтарь: полупрозрачный, мутно-желтый, с застывшими в нем пузырьками. - Каштановый мед, - пояснила она, нахмурившись. Она оставила камушек на подоконнике и быстро наклонилась к Шеди, задавая вопросы с видом врачевателя, заранее уверенного в том, какие ответы последуют. Не болит ли голова? Или, может быть, кружится? А во рту горько? Когда появилось первое недомогание? Как спалось прошлой ночью? Как сильно хочется спать сейчас? Из-за этих тревожных вопросов, сбивающих с толку, или из-за пальцев, которые мешали сосредоточиться и порхали то ко лбу Шеди, то к вискам, то к жилке на запястье, чтобы посчитать удары сердца; или из-за тяжелой головы, или из-за того, что было поздно и Шеди действительно хотелось уже спать – мысли думались неохотно, тянулись, словно патока. - Так что случилось? – спросила она, улучив момент, когда Джахейра потянулась к своей заплечной сумке и замолчала. - Вас отравили. - Как? Почему? Но это же… Но кто мог это сделать?! Джахейра слишком резко дернула завязки, и на кровать посыпались мешочки с сушеными травами – шуршащие, хрустящие, полные теплых запахов прошлогоднего лета, солнца, стоящего в зените, и золотой осени; и вместо ответа она дала полузасушенный остроконечный листик. Шеди узнала многолетную травку, в народе прозванную «девкиной печалью». - Это противоядие? – с надеждой спросила Шеди. Листик был терпкий на вкус. - Нет, - разочаровала Джахейра, пряча обратно в сумку мяту перечную и лимонную, пряный шалфей и терпкий зверобой. – Это на время снимет головную боль и головокружение и поможет ясно мыслить. Противоядие можно купить только в очень хорошей аптеке – в Берегосте. Или, может быть, у жрецов-талонитов – но, насколько мне известно, в Берегосте храма Талоны нет. Оставив в покое Шеди, она стала будить Имоен, а Тетторил, который, в отличие от эльфов, плохо видел в полутьме, да еще и потерял остроту зрения к преклонным летам, стоял рядом и беспомощно щурился. Почему он такой спокойный? Разве Джахейра не сказала, что они с Имоен отравлены, а противоядия нет? - А что же делать? Отец Тетторил!.. - Ну, ну, не все так страшно, - успокаивающе сказал Тетторил, запахивая плащ: из-за открытого окна в комнате было зябко. – Сейчас я спущусь в казармы, и кто-нибудь из солдат съездит в Берегост за противоядием и обратно. К рассвету как раз… - Нет, не нужно никого отправлять. Сейчас мы собираемся и едем в Берегост сами. Джахейра была на редкость хороша, когда командовала. - Послушайте, - нахмурился Тетторил. – Я знаю, что вы были… Хм… Близкой знакомой Горайона, и он просил доверять вам. В общем-то, именно поэтому я позвал сразу вас, а не отца Теодона. Но я никуда не отпущу девочек ночью, и еще в таком состоянии. Нет. - Горайон полагал, что в стенах Кэндлкипа безопасно, и он был прав в течение двадцати лет. Но оставаться здесь дальше глупо и бессмысленно. На девочек уже совершили покушение один раз и, я думаю, как только станет очевидно, что первая попытка не удалась, вторую не придется долго ждать. Мы должны как можно быстрее собрать вещи и уехать отсюда, и чем позже о нашем отъезде станет известно, тем лучше. - Я ни в коей мере не подвергаю ваши действия сомнению – в конце концов, Горайон предупреждал меня, что доверяет именно вам взять опеку над девочками. Но, право же… Мне кажется, вы преувеличиваете, - уже не так уверенно повторил мужчина. - Если бы девочки провели ночь в этой комнате, я думаю, утром они бы уже не проснулись, - возразила Джахейра без прежней сдержанности. - Сейчас им станет лучше. А дорога до Берегоста не так уж длинна, и довольно безопасна. - Что такое творится? – слабо спросила Имоен, начавшая приходить в себя. Джахейра тут же сунула ей целительный остроконечный лист и поймала запястье – посчитать удары отяжелевшего от отравы сердца. Тетторил все еще хмурился, сводя брови на переносице, но по тому, как его взгляд рассеянно блуждал по комнате, останавливался то на безобидном с виду кусочке каштанового меда, то на растерянной не меньше самого монаха Шеди, то на уверенной Джахейре, видно было, что Тетторил почти уже сдался. - Ну, хорошо, сейчас вы поедете в Берегост. А что дальше? Ведь девочкам нужен дом. - Каждому из нас нужен дом, но иногда им становится дорога, - рука Джахейры на мгновение замерла, прежде чем отпустить сухую ладонь Имоен. - Скорее всего, мы поедем во... В Бердуск. - Мы едем в путешествие? – ожившая Имоен пыталась сложить кусочки услышанного в одно целое, и, судя по ее лицу, получавшаяся картина очень ей нравилась. – Шеди, что, прямо сейчас? Тетторилу нечего было больше сказать – он только поджал губы, скорее печально, чем с осуждением. - Я пойду тогда, пусть лошадей вам приготовят. И Винтропа разбужу, чтобы вас проводил. Огневка, которая все выплясывала вокруг свечки и только чудом не сгорела, устала и устроилась отдохнуть на столе, между недорисованной картой крепости и трактатом о том, как гадать на картах. Джахейра ловко накрыла алую бабочку ладонью, слабо улыбнулась щекотке – и выкинула огневку в провал окна, подальше от опасной, хоть и притягательной свечи.~ ~ ~
Когда Шеди вернулась к себе, в ее комнате было по-прежнему полутемно, неуютно и одиноко, а ночная прохлада не освежала, а давила на виски. Чтобы проверить внезапную догадку, девушка опустилась на четвереньки и заглянула под кровать. Свечи она не зажигала: она и без того могла разглядеть основательные ножки, больше похожие на корни мощного дерева, и затаившийся в углу комочек каштанового меда. Шеди осторожно подняла его, выпрямилась и покатала по ладони прохладный и пыльный кусочек – безобидный на вид и почти приятный на ощупь. На какую-то секунду ясный взгляд изменил Шеди: ей показалось, что она держит не застывший каштановый меда, а притихшее насекомое, выжидающее момента, чтобы вонзить жвала в доверчиво раскрытую ладонь. Какая гадость! Во внезапном порыве омерзения Шеди отшвырнула кусок прочь, и он, прокатившись по полу, спрятался в противоположном углу. Рассеянно жуя листик, уже превратившийся в кашицу, Шеди отворила створки шкафа: льняные нижние рубашки, каждодневные одежды мышиного цвета, любимое киноварное платье с широкими рукавами, одевать которое разрешалось только изредка, по особым дням… Вот уж платье она возьмет! Тогда хотя бы кусочек праздника будет всегда с ней. К тому же, оно займет не так уж много места, останется и для будней: обычного платья, двух-трех рубашек, полотенец, теплого плаща… А поместится ли все в сумку? Джахейра быстро и деловито объяснила, что надо непременно брать с собой, а что будет лишним, но сейчас Шеди совершенно растерялась. Вот неоконченная вышивка, вот дневник, который она с попеременным успехом пыталась вести уже года три, вот маленькое зеркальце в серебряной с жемчугом оправе, которое папа подарил ей на четырнадцать лет… И это – лишние вещи, и это – мертвый груз? Шеди казалось, что ее настиг пожар: она не знала, за что в первую очередь хвататься и что спасать, и у нее опускались руки. В комнату заглянула Имоен, уже переодевшаяся в штаны и куртку для верховой езды. Дурное самочувствие и головная боль не помешали ей радостно приняться за сборы. - Ты еще в платье, копуша? Джахейра сказала, что будет ждать нас внизу, и чтобы мы спускались побыстрее. Как ты думаешь, брать с собой шерстяной плащ или нет? - Конечно, брать, - ответила Шеди, не задумываясь, хотя сама так и не смогла решить, пожертвовать ли плащом ради платья или платьем ради плаща. - Хмм. Но тогда в сумку не влезают мои бархатные туфли, вот в чем дело! Ладно, я что-нибудь придумаю. Поморщившись от дурноты, Шеди вернулась к шкафу и начала с того, что ближе к телу – достала нижние рубашки.~ ~ ~
Библиотека провожала беглянок молчанием. Шеди не знала, когда сможет вернуться домой, а потому старалась охватить взглядом как можно больше: застывшие в тишине громады книжных шкафов, столы и скамьи для чтения, гобелены, с которых свысока посматривали исторические деятели – все, что выхватывало из темноты несовершенное наполовину эльфийское зрение. Напоследок Шеди не удержалась и заглянула в белое лицо мраморному Огме, стоявшему перед входом – попрощаться; но статуя, конечно, осталась совершенно равнодушной. Джахейра, ждавшая во дворе, тут же отвлекла Шеди от грустных мыслей. - Ты можешь отправить письмо, чтобы нас встретили? - Прямо сейчас? Да, конечно… Шеди присела, чтобы на одном колене превратить протянутый ей листок в птицу. Пальцы привычно складывали бумагу, и, не успела Шеди толком разглядеть строчку «Срочно нужна твоя помощь, если ты еще в Берегосте», продолжение тут же скрылось под загнутым уголком. Джахейра терпеливо стояла рядом. - Отправлять в Берегост? – уточнила Шеди, поднимаясь с готовой фигурой в руках. - Да, на постоялый двор Фельдепоста. Собственно, знать дом Шеди и не нужно было; главное – город, чтобы рассчитать, какое расстояние должно преодолеть письмо. Девушка выпрямилась, примерилась и, размахнувшись, отправила бумажную фигурку в полет. Первое мгновение птичка боролась за право держаться в воздухе, но затем ночной бриз подхватил и расправил крылья, тут же обретшие плоть и обросшие перьями, а нос фигурки стал толстым и коротким клювом. Новорожденный голубь сделал круг над двором, взмыл выше и, определившись с направлением, скрылся на востоке. - Идем скорее, - торопила Джахейра. Через ночной сад, облитый молочным светом Селуны, они поспешили к воротам, где их ждали кутающийся в плащ Тетторил и взволнованный запыхавшийся Винтроп, разбуженный посреди ночи и еще не до конца осознавший, что стряслось. - Ох, знал бы я, какому ублюдку вздумалось вас травить, уж ему бы не поздоровилось! И кому такое в голову могло прийти?! – сокрушенно ругался он. Чуть поодаль стояли двое молодых солдат, лишь недавно приехавших в гарнизон, поэтому Шеди не успела выучить еще ни их лиц, ни имен. Увидев трех девушек в штанах, тот, что повыше, не сдержался и уставился на их ноги, обычно скрытые подолами платьев. Но Джахейра, похоже, уже давно путешествовала и привыкла к тому, что на нее иногда оглядываются, Имоен попросту не обратила внимания, и лишь Шеди, чувствовавшая себя в мужской одежде неловко, смутилась. Солдат спохватился и отвел взгляд. - Карбос и Шанк вызвались проводить вас до Берегоста, на всякий случай. А потом они заберут у вас лошадей и вернутся с ними обратно, - пояснил Первый Читатель. Карбос кивнул, а полуэльф Шанк улыбнулся, поправляя перевязь меча. Пятерка готовых для поездки коней стояла рядом, и Имоен с помощью Винтропа уже пристраивала вещи на спину рыжей кобыле Короне. Девушка так и не смогла найти своему плащу место в сумках, а потому просто перекинула его через седло. Правой рукой она еще прижимала к себе короткий меч в ножнах – давний подарок Винтропа «маленькой искательнице приключений». Шеди вздохнула, подступаясь к гнедому мерину. Папа хорошо ездил верхом и учил тому же дочь, но заклинания всегда слушались Шеди намного лучше, чем животные. Вот и сейчас конь подозрительно косил глазом на девушку, когда она вставляла левую ступню в стремя и хваталась за заднюю луку седла. Стоило Шеди оттолкнуться от земли, мир покачнулся и поплыл перед глазами в приступе дурноты и головокружения; испугавшись, что сейчас потеряет равновесие и упадет, Шеди вцепилась в седло, а Ульрик будто в насмешку фыркнул. - Шеди, что случилось? Помочь? - Нет… Не надо, я уже сама. Мне просто… Плохо. Заставив себя разжать хватку, Шеди с трудом перенесла правую ногу через круп лошади и тяжело опустилась в седло. Оставленная где-то внизу земля походила на темное неспокойное море: то вздымалась, то снова опадала. Эти волны вызывали тошноту, а вместе с ней изнутри поднимался непонятный, почти животный страх. Шеди не сможет доехать до Берегоста; стоит коню сделать пару шагов, она упадет, и над ней сомкнется прожорливая земля, как над папой; никому нет до Шеди дела, и яд высосет из нее последний вздох еще до рассвета... Ульрик без злого умысла переступил ногами, отчего девушка, давно уже не боявшаяся ездить верхом, почувствовала себя пассажиром терпящего крушение корабля и обхватила Ульрика за шею. - Как ты себя чувствуешь? – сверху запрокинутое лицо Джахейры казалось светлым пятном, отражением Селуны в мутной воде, а ее пальцы обвили запястье Шеди, как щупальце спрута, чтобы стащить с лошади – и вниз, в ледяную пучину. - Ужасно. Голова кружится, тошнит, и… И мне кажется, что я не доеду, я не смогу. Я не смогу, - повторила Шеди, задыхаясь, чувствуя, как паника подбирается все ближе к горлу. - Только не умирай, или мне придется тоже! – Имоен храбрилась, но на словах «не умирай» ее голос сорвался и дрогнул, и стало еще страшнее. - Спокойно! Шеди, соберись и не пугай сама себя. Дыши глубже. Если не можешь смотреть вниз, смотри на небо. И вот, возьми еще один. Джахейра протянула ей мешочек. Шеди поблагодарила и поспешила разжевать спасительный остроконечный лист, хотя ее вера в это средство изрядно пошатнулась. - А можно мне тоже? Просто на всякий случай, - невинно уточнила Имоен, но по ее побелевшему лицу было видно, что лекарство придется кстати прямо сейчас. Она дрожала – не то из-за болезненного озноба, не то из-за ночной прохлады, а может, и в предвкушении приключения. Получив свой листик, она тут же отправила его за щеку. - Может быть, вы все-таки останетесь? – с надеждой спросил Тетторил. – Ребята мигом туда и обратно… Джахейра только покачала головой. Тетторил тихо и печально вздохнул: старики умирали, а молодежь улетала из гнезда и все делала по-своему. - Шеди, я поеду позади тебя на всякий случай. Мы обе худые, мы должны поместиться в одном седле, - Джахейра уже навьючивала свою сумку на гнедого мерина. – Кстати, как его зовут? - Ульрик, - первый раз за ночь подал голос Карбос. - Ульрик-то смирный, как раз для нашей Шеди, которая ездит, не в обиду будь сказано, так себе. А вот Корона – та хитрее, к ней подход нужен… Имоен, уже сидевшая верхом на Короне, расправила плечи и вздернула подбородок. Джахейра улыбнулась девушке и потрепала рыжую кобылу по холке. - Ну а Натиск мой – он добрый малый, хоть и норов показывает иногда. Шеди думала, что у Джахейры найдется лакомство, но женщина не припасла ничего, кроме доброго слова для каждой из лошадей. Она приласкала Корону, дружески похлопала по шее чубарого Натиска, который уже нетерпеливо перебирал ногами в ожидании, когда же Карбос оседлает его и наконец-то можно будет ехать, погладила выбранную Шанком серо-пегую Стрелу, почесала холку Ульрику, тихо приговаривая что-то – и даже обостренный слух Шеди не мог уловить, что именно. Джахейра знакомилась с лошадьми как с попутчиками в долгой дороге, хотя ехать-то предстояло всего лишь до Берегоста, и Шеди вдруг почудилось в этом предзнаменование длинного пути неизвестно куда. Она обвела взглядом сад, пытаясь запомнить его в момент расставания – темный, загадочный, знакомый и незнакомый одновременно. Где-то в кустах скрывались беседки, в которых они с Имоен играли много лет назад, клумба с любимыми лилиями Шеди, горбатый мостик и пруд с золотыми рыбками – когда-то девочки устроили рыбалку самодельными удочками, за что им потом досталось… А над их детством возвышался замок, и все пять его башен, вытянутые, как свечи, указывали прямо в небо. Иногда, раззадоренная Имоен, Шеди хотела покинуть Кэндлкип и увидеть, наконец, своими глазами великолепие больших стран, суету торговых городов и величественный Хребет Мира, расположенный так далеко на севере, что ему впору называться Концом Мира. Но намного приятнее пускаться в путешествие по доброй воле, оставляя за спиной дом, в который всегда можешь вернуться после тяжелой дороги, а Шеди чувствовала себя просто щепкой, которую оторвало от родного дерева и затянуло в водоворот судьбы. Оказавшись в самом центре событий, она даже не думала, зависит от нее что-нибудь или нет. Чтобы иметь свой голос, нужно было свое мнение; а у Шеди не было своего мнения. Папина смерть, отравление, боль, страх, головокружение, замешательство так стянулись в один узел, что хотелось лишь разрубить его как можно быстрее и довериться кому-то, кто провел бы через эту череду неожиданных невзгод и испытаний. Повод вдруг перехватила чья-то тонкая рука, и Шеди, спохватившись, подвинулась к передней луке седла, чтобы Джахейра могла сесть прямо за ней, и уступила стремена. Та взлетела на коня ловко и непринужденно и будто бы приобняла Шеди, забирая у нее поводья. Было в Джахейре нечто материнское – теплое и легкое прикосновение, словно осенний лист, кружась, задевает плечо, женственность, уверенность в движениях и голосе; такой могла быть если не мать, то старшая и опытная сестра. Наверное… Наверное, Джахейра знала Горайона с той стороны, которая всегда оставалась для Шеди закрытой, ведь маленьким девочкам не нужно знать все-все о своих отцах. А рядом Винтроп, вздыхая, помогал Имоен забраться на Корону. - Мне будет тебя не хватать, моя маленькая непоседливая девочка! Если я и не смог быть тебе отцом, то уж хорошим дядькой быть постарался. Видят боги, я научил тебя всему, чему мог. Езжайте, только пообещайте, что обязательно вернетесь и навестите старичка Винтропа, когда уляжется вся эта проклятая неразбериха. - Обещаю! И я вернусь с историями не хуже, чем ты рассказываешь! Винтроп рассмеялся, пытаясь украдкой вытереть влажные глаза. - Вот она, моя маленькая искательница приключений! Езжайте, пусть Латандер благословит вас. А! Имоен, приглядывай за Шеди! - Обязательно! - Все готовы ехать? – повысила голос Джахейра. - Подождите, чуть было не забыл! Вот, возьми, – торопливо произнес Тетторил, протягивая Шеди какой-то мешочек. Шеди так смешалась, что даже не сказала спасибо и не спросила, что это; меж тем, в мешочке многообещающе звякнуло, когда она запихивала его в сумку. – Ну, в добрый путь. - Да, спасибо. Я надеюсь, что этот путь действительно будет добрым. Только вот что, Тетторил, – Джахейра наклонилась к Первому Читателю и понизила голос. – Каштановый мед надо закопать, но лучше всего перед этим завернуть его в плотную ткань или… Имоен надоело ждать, пока Джахейра напоследок пошепчется с Тетторилом. Ей хотелось поскорее покончить с прологом и начать первую главу своего настоящего приключения; она пришпорила Корону и устремилась в раскрытую пасть ворот. - Обязательно передавайте привет отцу Карану! – крикнула она, сдерживая нетерпеливую кобылу. – И Пиато! - И Сеюну! И Хаалари! – вторила Шеди, но Джахейра уже дала Ульрику шенкеля, и Кэндлкип – пять вечных башен, каменная стена да фигурки усталых Тетторила и Винтропа – уплывал все дальше, растворяясь в ночной мгле. Оборачиваться назад было неудобно, да и Шеди мешала Джахейре, поэтому пришлось сесть прямо и смотреть вперед на знакомую до подробностей дорогу. Они выехали в самое сердце ночи, и Шеди казалось, что она слышит его тяжелое биение, хотя, наверное, это всего лишь ее собственная кровь стучала в ушах, и копыта лошадей выбивали ритм по влажной земле. Карбос на своем Натиске успел поравняться с Имоен и уже пытался завязать с ней разговор, или просто рассказывал забавную басенку. А когда он замолчал, порыв ветра подхватил и донес до Шеди последний привет из Кэндлкипа – пение хористов, выводящих очередное предсказание Алаундо: - И будут они сеять хаос на своем пути… А потом Карбос удачно пошутил, захохотала Имоен, прогоняя грустные мысли и непрошеные голоса, и на душе стало легко и почти радостно.~ ~ ~
Берегост, в которой они надеялись успеть еще до рассвета, был нанизан, как бусина, на нить торгового пути. На картах он так и был помечен – Торговый Тракт, и непременно две гордые заглавные буквы; он брал начало в Уотердипе на севере, миновал Врата Балдура и вел сквозь Западные Земли и Облачные Горы на юг, в государство Амн и дальше, в Тетир и Калимшан. В тех землях подобные нити сплетались в паутину, и многочисленные купцы плели интриги против конкурентов, заманивали покупателей, ловили свой шанс, перепродавали товары, подписывали договоры, снаряжали и разгружали обозы и звенели монетами. Правда, дорога от Врат Балдура до Берегоста называлась почему-то Прибрежным Путем, но это не мешало ни купцам с их караванами, ни путешественникам, ни составителям карт. Возможно, как раз последние-то и были виновны в появлении нового названия, ведь им, как известно, только дай свободу – сразу переименуют что-нибудь простое, но скучное в более сложное, зато «поэтичное». Чтобы попасть в сам Берегост, нужно было проехать по Львиной Тропе – единственной дороге, что соединяла Кэндлкип с трактом; выехав на тракт, завернуть направо, на юг, а там уж до города по прямой. Этот маршрут был исхожен, изъезжен посетителями библиотеки и хорошо знаком девочкам: иногда они ездили в Берегост с Горайоном, чтобы походить по лавкам, заказать платье у портного и просто убедиться в том, что мир не ограничивается крепостной стеной. Однажды поздно вечером, возвращаясь домой, они дурачились и соревновались, кто придумает больше объяснений тому, почему Львиной Тропе досталось такое название, ведь львов в окрестных лесах, да и вообще в этой части материка, не водилось. Выиграла, кстати, Имоен. Львов-то не водилось, зато волков было в избытке. Несколько раз издалека доносился их вой – то густой и долгий, что повышался в середине и заканчивался на низкой угрожающей ноте, то, словно в ответ, высокий и короткий, с повизгиванием и взлаиванием. «Волк-отец и переярки», - заметила Джахейра, успокаивая заволновавшегося и начавшего стричь ушами Ульрика. Шеди хотела спросить, кто такие переярки, но тут конь споткнулся, горло сжала дурнота, и стало не до вопросов – лишь бы прекратилось головокружение да съеденный вечером ужин остался на своем месте. Вскоре сдалась Имоен. Поначалу она болтала с Карбосом и чему-то смеялась, потом просто слушала солдата и отделывалась короткими репликами вроде «Да-да» или «Ух ты», а затем и вовсе притихла, в то время как солдат докатился до откровенного хвастовства: - Да я этого Дриззта в бараний рог согну, даже если даже мне обе руки за спиной свяжут! - Да-да, - согласилась Имоен. – Джахейра, а можно еще твой чудесный листик? А то я что-то неважно себя чувствую. Женщина вздохнула и, передав поводья Шеди, полезла в мешочек, что висел у нее на поясе. - Ну, может, я не согну, - буркнул Карбос. – То есть, не совсем. Но вот старина Халл точно согнет! - Джахейра, а мы не могли бы ехать быстрее? А то Шеди плохо, я боюсь, не упала бы она в обморок, - с долей хитрости заявила Имоен. В другой момент Шеди отплатила бы подруге, но – увы – ей и правда было плохо, и она разжевывала уже не то четвертый, но не пятый по счету терпкий листок. - Хорошо, поехали быстрее, если вы выдержите, - согласилась Джахейра. Они хотели было поторопить лошадей, но, как назло, на Селуну тут же наползло облако, ночь сгустилась, будто темная богиня Шар накрыла мир ладонью, а кони сбавили шаг. В чем же справедливость? – подумалось Шеди. Селуна и Шар враждовали друг с другом с самого начала времен, продолжают сражаться по сей день, и полем битвы для них служит даже ночное небо – а страдаем от этого именно мы именно сейчас. Словоохотливый Карбос уже понял, что Имоен больше не желает его слушать, отстал, и они с Шанком ехали позади, болтая о чем-то, пока и это им не надоело. Позади осталась большая часть дороги – и ночи. В самый темный предрассветный час было тихо и тревожно; так бывает, когда умелый бард заставит струну дрожать, и сердце сожмется в беспокойном ожидании, и не знаешь, затихнет ли звук и песня закончится или, напротив, с новой силой зазвучит куплет. В кроне дерева, у самой дороги, кто-то всплеснул крыльями, и коротко щелкнул клювом, и над лесом разнеслось торжествующее «у-гуух, у-гуух!». Корона вздрогнула, да и Имоен тоже, но еще прежде, чем Джахейра успела объяснить, кто это, девочки сами догадались – всего лишь филин. Птица крикнула и замолкла, и снова стало тихо, только на этот раз – почти жутко. Лишь деревья перешептывались о чем-то, склонившись друг к другу и переплетаясь ветвями. Вдруг сзади почудился тихий шорох: так сталь, шепча, покидает ножны; и сбился ритм, который выбивали копытами лошади солдат. Шеди с Джахейрой одновременно обернулись назад – нет, не почудилось. Карбос и Шанк с мрачной решимостью обнажили мечи, и Шеди похолодела – опасность! Возможно, засада; и солдатам сейчас придется их защищать! Одного мгновения хватило, чтобы развеять это заблуждение. Шанк налетел на Имоен, но и без того напуганная Корона вскинула голову и резко шарахнулась в сторону – и лезвие рассекло пустоту. Карбос оказался удачливее: ему удалось полоснуть Джахейру мечом, и клинок вскользь прошелся по спине и левому боку женщины, рассекая куртку. В разрыве ткани тускло блеснула отразившая удар кольчуга. Шеди помертвела от страха, вцепившись в луку седла, ахнула Имоен, и Джахейра резко выкрикнула какое-то слово, похожее не то на приказ, не то на заклинание. И вдруг Стрела – мирная Стрела, которая на памяти Шеди даже не лягалась никогда – взметнулась на дыбы, а за ней встал на свечку норовистый Натиск, молотя копытами по воздуху. Карбос, занесший меч для нового удара, тут же потерял равновесие и кубарем полетел на землю; полуэльф Шанк долгое мгновение балансировал в седле, надеясь, что удержится, но не смог – и попытался спрыгнуть с седла в сторону. Раздался влажный хруст, отчаянный вскрик. Карбос сломал себе что-то при падении, а Шанк, неудачно приземлившись, с трудом поднимался. Но больше Шеди ничего не увидела: Джахейра дала Ульрику шенкеля, и мерин пустился галопом, прочь от бранившихся наемников. Имоен неслась чуть позади, и трудно сказать, кто был больше напуган: Корона или ее всадница. Когда лошади начали уставать – то есть довольно скоро – пришлось снова перейти на рысь. Хотя происшествие уже осталось позади, Шедино сердце все еще яростно стучало, не желая угомониться. - Что же теперь? – беспомощно спросила Шеди, на глазах у которой рушился весь устоявшийся, привычный и дорогой сердцу мир. Но Джахейра поняла ее слова слишком прямо: - Теперь мы едем дальше и надеемся, что не вызовем подозрений у стражи Берегоста. - А они не догонят?.. - Нет, - уверенно сказала Джахейра. – Лошади их не повезут. Она снова обняла Шеди, перехватывая поводья, но даже это подобие материнской ласки не могло успокоить. Шеди приободрил только очередной остроконечный лист, а еще - пестрый воробушек, который свалился Джахейре на голову и тут же превратился в записку: Джахейре Хикмет, что где-то на пересечении Прибрежного Пути и Пути Льва Жду. К.~ ~ ~
Вскоре они выехали на Прибрежный Путь, и до Берегоста было уже рукой подать. Лес стал редеть, отступил, и по обеим сторонам дороги теперь тянулись влажные от утренней росы луга, вересковые рощи да широкие пустоши. Джахейра приободрилась, и кони стали бежать веселее, зато девушкам стало совсем плохо: лекарственное растение почти перестало действовать, и девушки разжевывали листы, уже не замечая кислого привкуса на языке. У Шеди, не очень-то привычной к езде верхом, начинали болеть мышцы, тяжелая голова сама собой клонилась на грудь; Имоен мутило, и она по совету Джахейры старалась дышать глубже. - Джахейра, я… Я не могу уже. Я очень хочу спать. - Держись, осталось совсем немного. - Я знаю, но этих «немного» было уже так много, что еще чуть-чуть – и я просто свалюсь с лошади, - пожаловалась Имоен. – Я совсем не так представляла себе начало первого приключения… Джахейра вздохнула и опять протянула Имоен хрустящий полузасушенный лист. Шеди украдкой обернулась назад и увидела, как Джахейра прячет обмякший мешочек из-под «девичьей печали» в сумку – он был пуст. Закончилось единственное средство, благодаря которому Шеди еще не потеряла сознание. - Это самое большее, чем я могу сейчас помочь. Впрочем, нетронутые зеленые луга сменялись теперь ухоженными, возделанными полями, кое-где вдали от дороги можно было заметить небольшие домики, обитатели которых еще досматривали последний сон перед рассветом. Впереди на дороге показалась горстка точек, которые вскоре выросли и превратились в четырех рослых мужчин на конях. У Шеди мелькнула было надежда, что это те самые люди, которые должны были их встречать в Берегосте, но вот стали видны короткие кольчуги, рукояти мечей и эмблемы с изображением огненного кулака на груди. «Пламенным Кулаком» называлась самая большая и самая известная гильдия наемников в Западных Землях – да что там, и на всем материке, пожалуй. Размещались члены Кулака по большей части во Вратах Балдура, и почти вся тамошняя городская стража состояла из них, но встретить наемников можно было и в других городах – да хоть в городской страже Берегоста было немало этих ребят! – и даже в других странах. Казалось бы, бояться нечего, но Шеди все равно испытала глухую, непонятную тревогу. Наемники, между тем, подъехали совсем близко и перегородили дорогу. - Доброго вам утречка, - басовито произнес один из них, оглядывая девушек. – Откуда-куда направляетесь? - Из Кэндлкипа – в Берегост, - спокойно ответила Джахейра. – Со мной дочери Горайона Серослового, кэндлкипского мага. Наемник хмыкнул что-то себе под нос, с подозрением глядя на Шеди. Папу в окрестностях знали, ведь маг Кэндлкипа – должность довольно приметная; а поскольку девочки уже не раз сопровождали его в Берегост, то местная стража должна была их запомнить. Но одно дело – ехать с папой, и не страшно, что из-за твоей темной кожи на тебя исподтишка показывают пальцами и перешептываются за спиной; с папой вообще ничего не было страшно! Другое же дело – сейчас; Шеди невольно сжалась и приникла к Джахейре, но та была напряжена, как натянутая тетива. - Ага, - признал, наконец, наемник. – Что-то слышал. Ну, ясно, - он еще раз смерил путешественниц взглядом, но вопросов больше задавать не стал, и только кивнул своим спутникам: поедем, мол. Они разъехались в совершенном молчании, но скоро за спиной раздались взрыв хохота, восторженные грубоватые возгласы и хлопанье шутника по плечу. Над чем именно смеялись – кто их знает! Но Шеди почудилось слово «дроу». Можно было поспорить, сегодня вечером за кружкой пива стражники перемоют косточки кэндлкипскому магу – по молодости-то погулял аж с темной эльфийкой! Селуна стыдливо побледнела, а солнце уже начинало подниматься из-за горизонта, окутанное легкими перьевыми облачками и похожее на розовую жемчужину. Казалось, что даже дышать стало свободнее, спокойнее. Берегост появился за поворотом неожиданно, словно иллюзия: только что на его месте было пусто, лишь ветер гулял в высокой траве и играл кисточками кипрея, а мгновение спустя на западных холмах раскинулся большой – подумать только, целых три тысячи жителей! – город. Чувствуй девушки себя лучше, они непременно засмотрелись бы по сторонам, как обычно и любили делать. Поглядеть было на что: на двухэтажные дома зажиточных семей и небольшие домики небогатых, на окна – закрытые наглухо и распахнутые настежь, с занавесками и цветами на подоконниках и без них; на садики перед домами – ухоженные и аккуратные или запущенные и поросшие снытью. Кое-где даже вырастали деревца, не давая проникнуть в комнату ни свету, ни любопытным взглядам прохожих и проезжих. Кое-где попадались вывески – кузня, лучшие ткани из южных земель, вина… В стороне возвышался алый с золотистым отливом купол храма Латандера, Бога Утра. Его священники как раз собирались на первую службу, чтобы петь молитвы и отведать колодезной воды, которой коснулись первые рассветные лучи. Сейчас, когда солнце-то еще толком не взошло, улицы Берегоста можно было бы назвать мирными, если бы девушкам на их пути не встретилось целых три патруля; двое состояли из солдат местной стражи, в третий – из наемников Пламенного Кулака. Шеди каждый раз настороженно глядела на них, но всадники кивали в знак приветствия, заученно спрашивали «кто такие – куда направляетесь» и проезжали мимо, с любопытством поглядывая на полудроу. Ничего страшного, нет; но раньше, как помнила Шеди, никаких патрулей не было, и все эти вооруженные люди с их вопросами внушали смутную тревогу. - Почти приехали, - заметила Джахейра. Шеди оглянулась и, наконец, поняла, где они едут. Вот хорошо знакомая ей стела: весь столб был покрыт барельефами, изображавшими сценки из истории города, и Шеди особенно любила одну из них, что на восточной стороне: маг в рясе воздевал тонкие руки к небу, выкрикивая заклинание. Вот самая большая площадь Берегоста; миновав ее, лошади свернули к большому, основательному каменному зданию, выглядевшему не очень-то гостеприимно, зато надежно.‡ Постоялый двор Фельдепоста ‡
- гласила надпись на массивном указателе, прямо над нарисованной головой хищной птицы. Оставив лошадей в конюшне, они поднялись по ступенькам, и Джахейра потянула на себя тяжелую дубовую дверь. В такой ранний час на первом этаже было пусто и тихо. Зевала заспанная служанка, увидела Шеди – и тут же юркнула, как мышка, куда-то во внутренние комнаты «не для гостей». Только в дальнем углу, за маленьким столиком, сидел одинокий посетитель – юноша, как можно было рассудить по хрупкому телосложению, невысокому росту и узким плечам. Он обернулся на стук двери и звук шагов, и Шеди поняла, что ошиблась – это был эльф. Настоящий, чистокровный, благородный лунный эльф из тех, что когда-то основали Эвереску и сейчас либо живут там, либо бродят по бесчисленным дорогам Фаеруна, следуя загадочному «зову сердца и дороги». Внимательный взгляд темных глаз упал на Имоен, храбрившуюся из последних сил, на уставшую Джахейру и, наконец, задержался на Шеди. Полудроу. - ...Так я и знал, - сказал эльф, и уголки его губ горестно дрогнули. - Мы обречены.