~ ~ ~
Бабочки-огневки были неразлучными спутницами солнца. Они появлялись в Коготь Штормов, ощупывая усиками первые шарики одуванчиков, и исчезали в Листопад, когда догорали последние хризантемы. Некоторые – совсем маленькие, размерами не больше ногтя, другие – побольше, сами похожие на цветы. Иногда, когда они танцевали над кустами шиповника, или стрелами люпина, или прятались в цветущих ветвях каштана, их розоватые крылья вспыхивали в шальном луче кроваво-огненным, как будто бабочки хотели, но все не могли сгореть. Они видели, как закладывался первый камень Кэндлкипа, и – Шеди была уверена – еще спляшут на его руинах. Кэндлкип насчитывал уже полторы тысячи лет. Строился он для того, чтобы служить войне – как крепость, призванная защищать земли от нападения со стороны Моря Мечей; потом впустил в себя священников и превратился в монастырь Огмы, а затем, стараниями собиравших книги монахов, и в библиотеку. Формально Кэндлкип остался монастырем, но монахи давно уже не причисляли себя ни к одной из конфессий и не давали обетов ни одному богу, а священники находились в крепости скорее на положении почетных гостей, подчиняясь не Огме, а Хранителю Фолиантов. Художник нарисовал бы нагретый солнцем камень крепостных стен, карабкающийся по ним растрепанный плющ и тонкую, как свеча, главную башню. А еще - древнее Глухолесье на севере, клеверные равнины в пятнах полевых цветов на востоке, и лоскуток воды на юге, превращающийся на западе в беспокойное море Мечей. Ученый написал бы о бесконечных залах, под сводами которых прячется пугливое эхо шагов, и о потрепанных страницах, у которых можно научиться мудрости севера, восточной хитрости и предприимчивости юга. А если бы бард сочинял песнь, он спел бы о том, как у Кэндлкипа сталкиваются четыре ветра, чтобы кружить вокруг его стен: один пахнет солью моря Мечей, другой дышит холодом, в третьем чудится колдовское дыхание восточных стран, а четвертый приносит с собой острый запах пряностей. В любое время года, в любое время суток эти ветра пробуждают воображение, заставляют сердце сжиматься – и зовут за собой. Центральный замок, который вмещал в себя и читальные залы, и книгохранилища, и личные помещения монахов, был окружен садом, разбитым на террасах. Посетители миновали беседку, спрятавшуюся в розовых кустах, вдыхали душный запах лилий, обходили небольшой фонтан, показывавший время, и проходили по горбатому мостику, под которым сновали золотые рыбки; только тогда они могли подойти к дверям библиотеки и прочитать начертанный на них и полустершийся от времени, но все еще грозный девиз:ГУБЯЩИЙ ЗНАНИЕ ГУБИТ СЕБЯ
Крепость стояла на холме, и с вершины сбегали ручьи, а вместе с ними и утоптанные дорожки; они обрывались кое-где небольшими водопадами истертых каменных ступеней, петляли между прудами и клумбами и выводили то к оранжерее, то к скромному храму Огмы, то к тенистому крепостному кладбищу, то к внешнему кольцу зданий: складам, конюшням, амбарам, казармам. А за ними стояла внешняя крепостная стена, неколебимая, как скала, отсекавшая монастырь от всего остального мира, да так надежно, что Шеди с Имоен в душе начинали иногда сомневаться, а существует ли что-то, кроме самой крепости и видного из окон осколка земли. Монастырский сад цвел с ранней весны до поздней осени, меняя тюльпаны на гиацинты, лилии на розы, гладиолусы на ирисы. Девушки сбежали в один из дальних уголков сада, на скамейку, которую со всех сторон обступили густые кусты сирени; листья путались в волосах и щекотали шею. - …А все-таки мужчина не должен быть слишком… правильным. А иначе как он украдет женское сердце? – рассуждала Имоен, накручивая на палец короткую прядь. - Не все женские сердца нужно красть. Некоторые нужно очаровывать, за некоторые нужно сражаться, - Шеди скинула сандалии, чтобы не наследить на скамейке, и подтянула колени к груди. – На некоторые нужно молиться. А кое-какие вообще можно купить… - Мое нужно выкрасть, а потом требовать выкуп в тысячу поцелуев. Получить выкуп, а сердце не отдавать. И никаких книгочеев, пожалуйста! - А если он напишет книгу о вашей любви? – поддела Шеди. - Книгу… Лучше уж пусть пишет песню! Книгу мало кто прочитает, а песня разнесется по всему Побережью Мечей. Нет ничего удивительного в том, что двадцатилетние девушки разговаривают о мужчинах, пусть даже их суждения кажутся наивными и незрелыми; если бы им не хотелось этого делать, они совершили бы гораздо большее преступление против природы и здравого смысла. Но беседы о мужчинах были для подруг подобны беседам о философских категориях: как ученые пытались определить понятие возвышенного и категорию идеала, так и Шеди с Имоен пытались обозначить для себя любовь и начертить образ лучшего мужчины; одним словом, рассуждали о далеком и абстрактном. Обитатели крепости с детства воспринимались как семья, а потому мужчинами будто бы и не являлись: послушники – двоюродные братья, монахи постарше – дяди, старожилы – дедушки. Грубоватые солдаты небольшого гарнизона также не претендовали на звание похитителей сердец: поскребывали отросшую на щеках щетину, громко хохотали, лениво размахивали мечами на заре и неумело пытались смущаться, если в присутствии девочек с языка срывалось неподобающее словцо. Были еще многочисленные читатели, посетители библиотеки, в основном тихий и вдумчивый народ. Приходили погруженные в свои мысли ученые с окладистыми бородками, или маги, по лицам которых нельзя было прочесть их истинный возраст, но зато можно было – безразличие к женскому полу. Иногда являлись молодые вертлявые авантюристы, надеясь найти на старых картах обещания кладов и сокровищ, или барды в поисках ниточек, из которых можно сплести песню – этих можно было узнать по голодному блеску в глазах. Но, получив искомое, все они успокаивались и вскоре покидали Кэндлкип, оставляя после себя только записанные на формулярах имена, забытые между страниц закладки да ценные книги – плату за посещение священных залов. - А теперь моя очередь, - Шеди подставила руку в надежде, что порхавшая над головой огневка спутает ее с сиренью и присядет отдохнуть, но бабочка всплеснула крыльями и унеслась к розовому кусту. В последний момент луч, пробившийся сквозь крону сирени, прочертил по крыльям огневки полосу, и они блеснули кровавым. - На твое сердце нужно предпринимать атаки сразу со всех сторон. Никто не знает заранее, перед чем оно сдастся, - предположила Имоен. – Ты сама в первую очередь. Значит, мужчина должен быть разным. Но они не умеют быть разными! По крайней мере, так написано в книгах. Там мужчина либо воин, либо авантюрист, либо маг, либо злодей. Неплохой получится гарем, а? - Если воин и маг не убьют друг друга на поединке, когда поссорятся из-за меня – или из-за того, что не сошлись характерами. А злодей не отравит авантюриста – просто из-за своей злодейской натуры. Значит, придется выбирать только одного, - Шеди посерьезнела и обхватила колени руками: так ей, казалось, лучше думалось. – Мужчина должен быть сильным и надежным, чтобы ему можно было доверить свою жизнь и свою смерть. И если женщине нужно, чтобы рядом с ней был мужчина, то и мужчина должен нуждаться в женщине - так будет справедливо. - Как две половинки? – живо переспросила Имоен – но Шеди только покачала головой. Трудно было найти героическую историю, в которой не воспевались бы две части единой души, предназначенные друг для друга и спаянные любовью; но, взрослея, к двадцати годам теряешь безоглядную веру книгам, приобретая взамен смелость сомневаться в основах мироздания. - Мне не нравится эта идея про половинки, есть в ней что-то нечестное. А если моя вторая половинка уже умерла, случайно родилась в теле женщины, или по ошибке уже женилась на ком-то и счастлива – или просто живет на другом краю тьмы? - Одной причиной больше, чтобы пуститься в путешествие! - Я ищу его, он ищет меня – недолго и разминуться. Так мы с ним и останемся неполноценными – за что? За то, что просто не догадались, где искать друг друга. Уж если быть, то не половиной, а единицей. И тогда один плюс один будет больше двух. - Сдается мне, свою единицу найти не намного легче, чем свою половину, - с сомнением сказала Имоен: для нее идея Шеди была слишком отвлеченной и скорее книжной, чем живой. Сама-то Имоен вряд ли задумывалась о назначенном ей свыше супруге и просто верила, или, точнее, будто бы наверняка знала, что однажды в сумерках встретит похитителя своего сердца; а если и не встретит, то ей все равно будет интересно жить, просто по-другому. - По-моему, все проще: или любишь, или нет. А скажи вот, ты хочешь себе эльфа или человека? – из любопытства спросила Имоен. Многие полуэльфы, воспитанные, как Шеди, в человеческом обществе, с детства чувствовали себя ближе к людям, чем к своим эльфийским предкам. Они играли по человеческим правилам, используя эльфийские ловкость и изящество и часто превосходя своих учителей, находили себе место в больших городах, сочетались браком и давали жизнь вполне человеческим детям. Шеди наверняка выросла бы такой же, не уродись она кринити: не темный эльф, не человек, а неведомая зверюшка на стыке двух рас. Цвет кожи чистокровных дроу делал их похожими на статуи из драконового стекла, словно пропитанные тьмой подземных пещер, а человеческий родитель подарил Шеди дымчатый, сумеречный оттенок: капля молока, растворенная в пузырьке чернил. Однако с примесью человеческой крови или без нее, темные эльфы были не на лучшем счету: их кровожадность и жестокосердие заставляли даже некоторых посетителей библиотеки относится к Шеди с предубеждением. Хотя она-то жила в Кэндлкипе чуть ли не с рождения! Она могла только догадываться, как к ней отнесутся за стенами крепости, во внешнем мире, случись ей оказаться там без папиной защиты – и это, к слову, была одна из причин, по которой Шеди плохо представляла себя в роли путешественницы. А эльфы – что ей этот чудесный народ? С лунными эльфами Эверески, с солнечными эльфами Эвермита, со своей подземной и темной родней дроу она чувствовала родства не больше, чем с богами: и те, и другие были одинаково далеки и непонятны. - Эльфы? - так и не дождавшись ответа подруги, Имоен высказала свою версию. – Они утонченные, изящные, умные, и читают стихи. - Понимаешь, если бы они не были такими женственными… - Люди? Они сильные и, в отличие от эльфов, могут отращивать бороды! - Я ничего не имею против людей, но их грубость иногда… - Полуэльфы? - Ни рыба, ни мясо, - отмахнулась Шеди. - Эй, но ты же сама полукровка. Я думаю, тебе нужен полуэльф. По крайней мере, тогда ты не сможешь жаловаться на грубость человеческих мужчин и женственность эльфийских. Придется искать в мужчинах новые пороки. Имоен вообще считала себя опытнее в отношениях с мужчинами, чем Шеди: помогая в «Свечном огарке», по вечерам кокетничала с посетителями библиотеки, отвлекала их от заумных бесед и иногда проверяла содержимое их карманов. А пару раз – любопытства ради – даже целовалась с кем-то симпатичным в полумраке сада, в дальней беседке, увитой виноградом. «И вовсе ничего особенного», - отзывалась она о поцелуях, но отрицательный опыт – тоже опыт, да и он не мешал ей строить глазки очередным гостям. У нее было одно из тех лиц, которым вовсе не идут уложенные прически, краски для век и губ и другие женские ухищрения; обаяние Имоен заключалось в ее естественности. Она была хороша именно в движении – настолько, насколько может быть хороша непоседливая девушка двадцати лет. Пряди рыже-розовых волос, разделенные прямым пробором, свободно падали вдоль овального лица, открывая высокий лоб, но пряча уши. Правая бровь была чуть выше левой, но это только придавало лицу большую прелесть и живость, а чуть раскосые серо-зеленые глаза смотрели на мир внимательно и дружелюбно. Длинный прямой нос был сломан однажды в далеком детстве, но даже это не испортило его правильной формы, а мужчины поневоле обращали внимание на пухлые губы, обещавшие мягкие и чувственные поцелуи. И, наконец, тем, кто умел читать по чертам лица, закругленный подбородок говорил о впечатлительности, эмоциональности и разумности девушки; насчет впечатлительности, пожалуй, было верно, но о разумности кое-кто бы поспорил. Не всем в своей внешности Имоен была довольна. Она, например, хотела, чтобы глаза у нее были зеленые, как у мамы или Горайона, но за двадцать лет ей так и не удалось обмануть зеркало; она мечтала о длинных, как у дриады, волосах, но их приходилось все время обрезать по плечи – иначе они начинали некрасиво расщепляться на кончиках. Имоен, впрочем, об этом почти не задумывалась. - Но ведь не полуорка же тебе предлагать! Хотя… Он сильный, как тебе и хотелось, а что касается поэзии, то он, я думаю, поддается дрессировке. И вам не нужно будет никаких подвигов. Вы сами по себе прославитесь, просто из-за того, что вы необычная пара. Живое доказательство того, что любовь может существовать даже между такими разными существами! Хм? Шеди посмеялась, представив себе эту трогательную историю. - Хорошо, теперь давай поговорим о чем-нибудь другом. Мне кажется, вокруг и так слишком много мужчин, чтобы еще и долго их обсуждать. - Но правда же, Шеди! Если тебе совсем никто не нравится сейчас, как тебе понравится хоть кто-нибудь потом? Из ничего не может возникнуть что-то. Наш мир и то возник не из пустоты, а из божественной воли. - А почему ты уговариваешь меня влюбиться в кого-нибудь – лучше бы уговорила кого-нибудь влюбиться в меня! Я бы не отказалась от прекрасного молодого человека, который дарил бы мне цветы, передавал тайком любовные записки и пел серенады под окном. - Серенады? – на мгновение Имоен показалась сбитой с толку, а хитрые искорки в ее глазах потухли. – Правда? Ох, Шеди, я… Я и не знала, что ты настолько романтична! Она наклонила голову, прислушиваясь к солнечной мелодии, в которую вплетались шепот ветра, далекое шипение волн, вылизывающих гальку на берегу… - Послушай… Кажется, кто-то поет о любви… - Где? – вскинулась Шеди, но услышала только густой, разлившийся над садом бас колокола, созывавшего к трапезе. Имоен с хохотом вскочила со скамейки, довольная, как бесенок. - Ага, значит, и правда мечтаешь!~ ~ ~
Трапезный зал, отнюдь не самое большое, но зато самое солнечное помещение замка, был почти еще пуст, когда девушки пришли к обеду. Несколько послушников в черных рясах, чья очередь сегодня была накрывать на стол, еще ставили последние приборы, и Имоен помогла им перенести несколько блюд; Шеди поправила букеты, оставшиеся со вчерашнего дня, и выдернула из них увядшие цветы. Книги, собранные в библиотеке, непостижимым образом разъединяли жителей Кэндлкипа, несмотря на каменные стены и видимую близость. В этом спокойном, уютном мире каждый погружался в свои свитки, книги и списки, а внешний мир был слишком далек, чтобы заставить их оторваться от строчек и хитросплетенных буквиц и оглянуться вокруг. Каждодневные трапезы были единственными моментами, когда почти все обитатели библиотеки собирались вместе и, садясь за длинные дубовые столы, укрытые льняными вышитыми скатертями, могли посмотреть друг другу в глаза, пока не станут пустыми миски и не придет время возвращаться к исполнению своих обязанностей. Внушительная поступь хранителя фолиантов, главы крепости, была слышна еще издалека: Улраунт шел по коридору тяжело, как будто припечатывая каждым своим шагом невежество, безграмотность и незнание. Послушники притихли на мгновение, а потом принялись еще быстрее выставлять на стол оставшиеся приборы, Имоен от усердия чуть не уронила на пол глиняную миску, а Шеди, которой не досталось дела, невольно поежилась. Улраунт, высокий и еще не потерявший своей былой стати, одетый в белую мантию – только ему и разрешалось в крепости носить белое, - возник в дверях, хмыкнул при виде послушников и остановил свой темный взгляд именно на Шеди. Он весь был какой-то острый; за ядовитый язык, цепкий взгляд и особенно за худой нос с горбинкой, а также надменность и высокомерие, ему дали меткое прозвище Стервятник. С тех пор прошло несколько не лет - десятилетий, и те послушники, которые называли его так за глаза, давно стали искателями, писарями и даже читателями монастыря, и хранитель давно превратился в Старого Стервятника, но меньше его бояться не стали. - Ответ не прилетел? Голос Улраунта был шершавый, как шуршание гальки. Шеди покачала головой, по привычке смотря не в глаза Хранителю, а на фигурную застежку у его шеи. - Нет. - Ты уверена, что ты правильно послала птицу? - Да. Но… Этим утром я отправила еще одну, вдруг… Улраунт кивнул, не дослушав – он уже глядел не на Шеди, а поверх ее головы. Затем он развернулся и прошествовал на свое место во главе стола, строгий, как догма. Пришел Тетторил, первый читатель библиотеки и, что более важно, друг Горайона – невысокий человек, чье лицо в молодости, казалось, было высечено природой из гранита, но гранит со временем стерся от непогоды судьбы, потеряв былую четкость. - Ответ не прилетел? – спросил он вполголоса у Шеди, наклоняясь к ней и заглядывая ей в глаза. - Нет, - снова повторила та. В отличие от Улраунта, Тетторил не стал сомневаться в способностях Шеди посылать письма, или, по крайней мере, смолчал, и просто проследовал на свое место по правую руку хранителя; там они завели тихий, сухой разговор, хмуря брови и покачивая головами. Постепенно подтягивались другие монахи, зал полнился их голосами, как будто вдруг ожили и решили поговорить друг с другом герои разных книг и историй. - А ну-ка, что у нас случилось в двести сорок четвертом году? Это был читатель Каран, в меру строгий, в меру добродушный мужчина лет пятидесяти, знавший, как говорили, всю историю Фаэруна от самых древних времен и до сегодняшнего дня; а иногда ему даже приписывали знание того, чему еще предстоит случиться. Он учил девочек истории, и учил так интересно, что, к сожалению, Шеди и Имоен воспринимали его больше как рассказчика, и чаще сочувствовали великим деятелям прошлого, а не запоминали, в какие года объявлялись войны и основывались государства. Девушки радовались бы каждому появлению Карана, не будь у него привычки спрашивать: «А ну-ка, что у нас случилось в таком-то году?» - Ну-с, девочки, так что же у нас произошло в Год Эльфийских Берегов? - Каран обращался вроде бы к обеим, но смотрел на Имоен; та жалобно кинула взгляд на подругу, чуть заметно пожав плечами. - Эвереска, - одними губами подсказала Шеди, но Имоен, конечно же, не поняла. - И что же у нас такое интересное имело место быть в этом году? - Эвереска! – не выдержала Шеди. – О существовании тайного эльфийского города Эвереска стало известно не-эльфам. - Правильно! – поднял палец Каран. – А теперь приятного аппетита. И он проследовал к своему месту за большим столом, а Шеди и Имоен, бывшие всего лишь воспитанницами, сидели за малым столом с послушниками. Слева от Шеди по обыкновению расположился высокий, всегда дружелюбный Пиато, который решил посвятить себя любви ко всем книгам после безответной любви к одной девушке; наставник вот уже пять лет пытался выбить из сердца Пиато эту ненужную любовь, оставив там место только знаниям и мудрости, но пока получалось так себе. Одно время Имоен считала, что из Пиато и Шеди может выйти чудесная пара, и даже умудрилась устроить им два случайных свидания: так Имоен надеялась вылечить его – от несчастливой любви, а ее – от несчастливой не-любви. Но, увы, Пиато и Шеди поняли, в чем дело, и сами положили конец этому «роману», не дойдя даже до его середины. Имоен не особенно расстроилась, но до сих пор иногда об этом припоминала. - Стервятник с утра не в духе, - тихо шепнул послушник. – Какой-то новоприбывший в светлом плаще снова принял Тетторила за хранителя фолиантов. Говорят, Стервятник так разозлился, что воспринял этот самый плащ как личное оскорбление, и хотел выгнать мужчину взашей. А Тетторил потратил чуть ли не все утро, чтобы доказать, что плащ вовсе не белый, а серый, и что посетитель ни в чем не виноват. - И поэтому Улраунт сегодня вдвойне зол, - Шеди кинула быстрый взгляд на большой стол: разговор там прекратился, как только подали суп, и теперь Улраунт уже принялся за еду, а Тетторил осторожно вылавливал из миски перец. За средним столом искатели и писари обедали молча, лишь изредка перекидываясь парой слов. - Ну да, и потому, что Горайона все еще нет. Ответ, кстати, прилетел? - Нет. А правда, что несколько дней назад какой-то посетитель отдал за вход свиток, написанный рукой самого Эльминстера? - Нет, Келбена! Келбена Черного Посоха! – оживился Пиато, тут же забывая и про обед, и про Горайона. – Представь себе, свиток с обычным заклинанием, а пометки на полях сделаны Келбеном! Прямо его рукой! Притом заклинание-то самое простое – не то огненная стрела, не то леденящее прикосновение, ну, вам, волшебникам, лучше знать – а вот пометки!.. И всем-то нужен папа, снова подумала Шеди, оглядывая знакомый круг лиц, собравшихся в трапезной. Улраунту – чтобы проверить магическую защиту библиотеки; Тетторилу – чтобы можно было посидеть с другом у камина и поболтать о тех временах, когда ворота Кэндлкипа были новее, а эльфийки прекраснее. Искателям интересно, как Горайон прокомментирует пометки Келбена, сделанные, должно быть, еще в то время, когда сам будущий Черный Посох сидел за партой и получал нагоняй от наставника. Между тем вот уже пятый день не было ни папы, ни весточек от него: прислав только короткую заметку о том, что благополучно добрался до Врат Балдура, он как будто растворился в людском море портового города и не отвечал на письма. - Ой, а ты слышал, что сегодня Каран собирается в Зал Исторических Редкостей, и ищет себе помощника? – вдруг вмешалась в диалог Имоен. Ее тихий, но отчетливый шепот заставил прислушаться даже тех, кому, казалось бы, не было дела до чужих разговоров. - Что-что? - изумился Пиато. – Ну-ка повтори! С чего ты это взяла? - Помнишь, перед самым обедом Каран к нам подходил? Вот тогда и сказал. Шеди подтвердит. Да? - Ммм-хм, - неопределенно высказалась Шеди. В Зале Исторических Редкостей были собраны летописи настолько древние, что некоторые из них, говорят, были записаны еще ящерами на дубленой человеческой коже, и под плетением рун можно было посчитать темноватые родинки; но вот сделать это могли только читатели да сам Улраунт, единственные, кому был открыт доступ к драгоценностям старины. - Ты что, не хочешь туда попасть? – подняла брови Имоен. – После обеда просто подойди к Карану! Расскажи о том, как тебе это интересно, и почему именно ты достоин помогать ему в зале. - Так просто?.. А… А в чем будет выражаться помощь? - Ну, это уж я не знаю, у него самого спросишь. Я думаю, на пергамент для очередной летописи Каран тебя пускать не будет, - фыркнула Имоен, возвращаясь к еде. – Наверняка книжки какие-нибудь разбирать, свитки таскать, или что-нибудь такое. Остаток обеда малый стол провел в молчании. Имоен молчала лукаво, послушники – решительно, а Шеди – задумчиво. Когда же вернется папа?~ ~ ~
После обеденной трапезы расписание монастыря дарило его обитателям немного свободного времени; Шеди взяла книгу и устроилась на резной скамье в одном из читальных залов. Сквозь распахнутое окно доносились крики стрижей и напевы хора, на разные лады перебиравшего предсказания мудрого Алаундо. Вот уже больше тысячи лет прах самого старца покоился под выщербленной плитой на крепостном кладбище, но его пророчества по сей день звучали вокруг цитадели и днем, и даже ночью – и те, что давно уже сбылись, и те, которым еще предстояло обрести смысл. Это было одной из неприкосновенных традиций Кэндлкипа; посетителям библиотеки она, конечно, с непривычки мешала, но монахи давно уже привыкли к четырехголосому хору, сопровождавшему их жизнь. - И тогда боги наши будут странствовать по этой земле, как равные нам… К тому же, не так уж его было и слышно. Библиотека жила сама по себе, особенно та ее часть, в которую редко допускались посетители: гулкие коридоры, тянущиеся от одного архива к другому, бесконечные полки, вздымающиеся до потолка, кружева барельефов и калейдоскопы фресок. То по залу при закрытых дверях и окнах проносился вздох, будто от случайного сквозняка, то поскрипывали половицы под тяжестью времен; доносился не то неразборчивый шепот, не то нежный шелест страниц. А Огма, изображенный на витражах стрельчатых окон то тут, то там, временами хмурился, временами улыбался, а иногда смотрел серьезно, с затаенной грустью. Библиотека была похожа на лабиринт: можно сесть с книгой в одном из главных залов и сидеть там, в тишине и покое, до самого закрытия, а можно найти укромный уголок – и каждые десять страниц кто-нибудь да отвлечет от чтения. Редко, но бывало и так, что на подол рясы новообращенным послушникам начинала наступать неудача: то споткнутся на ровном месте, то опрокинут лампу и разольют масло, то сквозняк захлопнет дверь прямо перед лицом, когда руки полны книг и попросить помощи не у кого. Такие послушники надолго не задерживались и, выпроваживая их, наставник отстранялся и пожимал плечами: «Вас сам Кэндлкип не принял. А я всего лишь его служитель, что я могу сделать?» Прошел Тетторил, рассеянно теребя белую нашивку на рукаве. - О, Шеди! Ты переписала формуляры, о которых я просил? Хорошо. В малом голубом зале тоже некоторые истрепались, но там их немного, штук двадцать… Сделаешь завтра? Лодырничать в Кэндлкипе не приходилось: каждый день находились размякшие от множества прикосновений картонные формуляры, запылившиеся полки в дальних залах, фрески, которые пора бы протереть, чтобы вернуть смальте былую яркость. Имоен беззастенчиво уклонялась от того, что казалось ей скучным, как, например, переписывание каллиграфическим почерком, и убегала к Винтропу, чтобы помочь ему на кухне. Шеди этого не понимала; для нее работа в библиотеке была естественной и приятной частью жизненного уклада. Странно ведь задумываться о том, что уборка постели поутру интереснее, чем мытье рук перед трапезой. - Хорошо. Хмм, если встретишь Хаала, скажи ему, что я жду его в своем кабинете – он мне нужен, а его опять не найти. Проводив первого читателя взглядом, Шеди вернулась к книге. Отросшая челка, белая, как первый снег – самый обычный цвет волос для дроу, - падала на глаза, и Шеди все пыталась убрать ее то на правый висок, то на левый, то разделить прямым пробором и заправить за уши, но прядки все равно выскальзывали и мешались. Подстричь бы... Волосы были ее наградой и одновременно наказанием: пушистые, мягкие, как нити тутового шелкопряда, и такие же тонкие; не коса получается, а мышиный хвост. Мимо пролетела Имоен, запыхавшаяся оттого, что прыгала на лестнице через ступеньку, шепнула по пути: - Меня здесь не было, ты меня не видела, лады? – и унеслась дальше. Почти сразу же появился отец Каран с вопросом, не видела ли Шеди подругу. Шеди честно ответила, что нет. Отец Каран выразительно посмотрел на Шеди - не поверил, - но спрашивать больше ни о чем не стал и удалился. Еще три страницы – и вдоль залы прошествовал, вкрадчиво шурша полами своего охряного одеяния, Хаалари, бледный как тень историк и толкователь древних текстов, смысл которых был искажен или утерян в песках прошедших времен. - Тетторил просил тебя зайти! - Да, я как раз к нему иду… Не все обитатели монастыря были людьми. Строго говоря, Огма, в честь которого и был учрежден храм-монастырь, превратившийся позже в библиотеку, приветствовал последователей любых рас; остряки поговаривали, что Огма примет даже орка или тролля, если те изъявят желание хранить и преумножать уже имеющиеся знания. Тем не менее, подобные народы не стремились к светочу мудрости, а если и стремились, то лишь затем, чтобы его затоптать; а у тех народов, что поклонялись познанию, были свои покровители. Так и выходило, что большинстве своем последователями Огмы и служителями библиотеки становились люди. Неизвестно, какими штормами занесло некогда лунного эльфа в Кэндлкип, но обратного попутного ветра он, видимо, так и не дождался, осев на мель. Его аккуратности, внимательности и собранности доставало на то, чтобы с утра уложить волосок к волоску и завязать пояс изящным бантом, и на свое рабочее место – а на окружающих уже не хватало. В первые моменты встречи взгляд у Хаалари был ясный, и не возникало сомнений, что эльф смотрит прямо на собеседника, но затем выражение его лица становилось рассеянным, будто недоумевающим: а кто это передо мной? Ореховые глаза затуманивались, и эльф снова возвращался мыслями к древним свиткам. Шеди даже не была уверена, заметил ли Хаалари за все эти двадцать лет, что она – наполовину дроу. Эльф уже готов был выйти в коридор, но вдруг развернулся, будто озаренный свыше, и спросил: - Так куда я иду? - В кабинет Тетторила, - подсказала Шеди. - Да, спасибо. И он окончательно скрылся в дверях. - Шеди, ты не видела отца Карана?.. Это был послушник Сеюн, сухой, как щепка. Если Пиато страдал от неразделенной любви к женщине, то на лице Сеюна оставила свой росчерк неразделенная любовь к знанию: он служил в библиотеке вот уже почти десять лет, но наставник так и не счел его достойным вступления в сан искателя; о сане читателя оставалось, видимо, только грезить. - Отец Каран не собирается в Зал Исторических Редкостей, - сказала Шеди, снова поднимая голову от книги. – Имоен всех разыграла. - Конечно, - согласился Сеюн. – Я знал. Но должен же я был проверить! Шеди могла бы попытаться утешить его: кто знает, может, не сегодня-завтра Карану или другому читателю действительно понадобится помощник, чтобы перебирать ревностно хранимые сокровища библиотеки; может, этим помощником даже выберут Сеюна. Но Шеди промолчала, и тот, тихо вздохнув, пошел прочь. - Удачи, - пожелала Шеди вслед его спине, сгибавшейся только перед книгами. Как раз когда подходила к концу глава, мимо прошел Пиато - нес в одну из дальних читален дюжину пожелтевших свитков и остановился ненадолго, чтобы передохнуть. - Карану сегодня не повезло. К нему уже, по-моему, каждый подошел, чтобы рассказать, почему именно он достоин попасть в Зал Исторических Редкостей. Должно быть, столько самовосхвалений за один день Каран никогда еще не слышал. Мне только интересно – ну вот хоть убей, любопытно! – я был вторым, а кто же успел до меня? Окончательно перебив Шеди читательский аппетит, ушел и он. Девушка задумчиво погладила пальцами теплый переплет, подняла вылетевшую закладку, поставила книгу на место – и отправилась искать Имоен.~ ~ ~
В крепости был и постоялый двор для посетителей под названием «Свечной огарок». Имоен нашлась на кухне, где мыла посуду в бадье и негромко напевала себе под нос известную песенку про ветер домашнего очага». Шеди перехватила серое полотенце, висевшее у подруги на плече, и пристроилась рядом вытирать миски, а заодно прислушиваться к разговору, что доносился из зала через приоткрытую дверь. - …И вот подхожу я к ней, глядь – она не к дереву прислоняется, как мне спервоначалу показалось, а как будто из него растет! Дриада, значит. Я испугался сначала, потому что про них всякое сказывают – и что путников они едят, и что вместо слюны у них яд, а под волосами – кора, а не кожа… Винтроп, хозяин постоялого двора, был самым верным доказательством того, что приключения все-таки случаются: в свое время он изъездил если не половину, то точно треть материка, пробовал себя и в роли бродячего купца, и в роли барда; нанимался в караваны охранником и даже пытался искать сокровища. В молодости он был хорош собой и непоседлив, и во многие из его авантюр был вовлечен прекрасный пол, но к тем годам, когда мужчины обычно матереют, Винтроп неожиданно обрюзг, располнел и захотел пустить корни в крепости, где домом для посетителей владел еще его отец. Из путешествий Винтроп не привез с собой ни драгоценностей, ни золота, ни славы, а только сундучок с самыми неожиданными историями, который он приоткрывал для всех желающих послушать. А желающих обычно было много: прибегали Имоен и Шеди, по вечерам скучали посетители библиотеки, которым не разрешали выносить из читальных залов книги, частенько наведывались солдаты из казарм и послушники в свое свободное время. Винтроп любил рассказывать про приключения, а еще горазд был пообсуждать и дриад, и русалок, загадочную холодность жительниц северных стран и сдержанную страстность девушек сияющего юга. Шеди и Имоен, любопытные, как котята, притихли и старались не шуметь, чтобы не пропустить ни слова. - А потом подумал: что это я, мужик, а девки боюсь? Подошел к ней, значит – а глаза у нее синие-синие, как море в ясный день. Я прямо почувствовал, как я в них падаю – как в небо… И понял: надо бежать. Пока я и правда не упал, только не в небо, а на землю без чувств… А она смотрит на меня, глазами так и манит, так и манит! Я всю волю в кулак собрал, стараюсь, значит, глядеть не на нее, а в сторону… А она смотрит и спрашивает: «Неужели уже уходишь? Давай хоть поцелуй на прощание»… - Складно врешь! – не удержался от похвалы один из солдат. - Надо было не целовать, а сразу дело делать! - Как?! Она ж из дерева растет, у нее ног нет! - И почему все ладные девки – как деревянные? - Ну не скажи! Я вот однажды… - Эй, Винтроп! Ты чего мне грязную кружку суешь?! - Это не кружка грязная, а лапы твои грязные! А в моей гостинице все поумытей эльфийского зада будет! Имоен хихикнула и еще раз сполоснула миску. Шеди вздохнула – хочешь слушать рассказы Винтропа, терпи его выражения. После того как была оборвана нить беседы, солдаты некоторое время помолчали, потягивая квас, а затем начали обсуждать мифическую политику, и Шеди перестала вслушиваться. Мир велик, и не на западе, так на востоке всегда что-то происходит: Тэй завоевывает или проигрывает очередной кусок соседней страны, заключаются и расторгаются договоры и союзы, пираты снова мешают торговле, а притесненные народы восстают против империй-захватчиков. В последнее время вот только и разговоров шло, что о железном кризисе. Западные Земли плодородны и богаты: поля из года в год приносят хорошие урожаи, города процветают благодаря торговле. Но главным сокровищем Западных Земель всегда были жители: независимые, открытые, привыкшие полагаться на собственные умения и мастерство и сумевшие превратить вересковые пустоши и леса в пастбища и плодородные поля. Одного в Западных Землях не было – своего железа, без которого не вспашешь поле, не вооружишь стражу, не подкуешь коня. Впрочем, чего не добыть самим, то по договору покупали у богатого южного соседа – Амна, тем более что одна из амнийских шахт была расположена почти на самой границе. Первым жалобам кузнецов на качество руды мало кто поверил – при наших дедах, мол, и трава была зеленее; слышали, знаем. Однако наступила весна, отзвенела оттепель, а за оттепелью началось несчастье: железная руда, которую повозки из Нашкеля регулярно доставляли в кузни Западных Земель, становилась все хуже и хуже. В пути вдруг проседали телеги, потому что ломалась недавно поставленная ось, купленные плуги годились только на то, чтобы возделывать уже разрыхленную почву, даже новые мечи могли пойти трещинами от сильных ударов. А тут еще, как назло, появились бандиты. Они и раньше водились в окрестных лесах, но сейчас грабежи стали более частыми, наглыми, жестокими, а жертвами их оказывались торговцы из Амна, везущие ткани и оружие, экзотические товары из Мазтики и ювелирные изделия, продукты и спиртное, а в первую очередь – оружие и изделия из железа. Правительство Врат Балдура потребовало от Амна разобраться, что случилось с рудой; правительство Амна заявило, что руда та же, что была и прежде, а вот Западным Землям давно бы пора принять меры и осадить бесчинщиков, нападающих на мирных амнийских купцов! Пока Герцоги Врат Балдура и амнийский Совет Шести обменивались посланиями и нотами протеста, а стража без особого успеха пыталась выслеживать бандитов и мародеров в чащах, купленное еще до весны и до проклятого кризиса железо стало цениться на вес золота. Раньше, нахваливая оружие, торговцы говорили, кем оно сделано; теперь стали говорить, когда. Железную руду из Нашкеля еще привозили, но все чаще за нее отказывались платить, и тяжело нагруженные телеги либо отправлялись обратно, либо скитались по деревням в надежде найти непритязательного покупателя. Караваны по-прежнему продолжали ходить – а что делать, коли единственный путь на север лежит через Западные Земли? – но наемники заломили цены, требуя доплаты за риск, и, в свою очередь, купцам приходилось повышать цены на товары, чтобы покрыть расходы на охрану в дороге. Какие только слухи не передавались из уст в уста! Кое-кто поговаривал, что железный кризис – новая чума, посланная на Западные Земли свыше, но никто не мог сказать, наказание ли это, угроза, урок или просто прихоть высших сил. Кое-кто отрицал божественный промысел и без особых хитростей винил Амн в нарушении торгового договора и продаже некачественного товара; любители заговоров многозначительно поднимали брови и утверждали, что не все так просто, а любители подраться стучали кружками по столам и требовали поставить Амн на место, а то распоясались, ишь! Вооруженные конфликты были, в общем-то, в Западных Землях не в новинку, но даже войны, пылавшие на них не так уж давно, и чума, прогулявшаяся по побережью лишь два десятилетия назад, затронули Кэндлкип лишь краем крыла. Пока никто не пытался силой завладеть знаниями библиотеки, монахи были спокойны, а их отрешенность передавалась и Шеди. Ей казалось, что железный кризис – нечто вроде спорыньи. Прохладное дождливое лето, голодный год, уборка злаков раньше времени, когда спорынья в самом ядовитом расцвете – вот и эпидемия в домах, где ели хлеб из зараженной ржи. Нужно лишь подождать следующего, более удачного года, и все пройдет само собой. Но вот Имоен, в отличие от Шеди, слушала внимательно, не забывая вытирать посуду – и внезапно пихнула подругу локтем в бок. - …Да какая тебе война! Будто Амну делать нечего. Они себе Муранн обратно отвоевать не могут, на кой хрен им нам пакостить? - Вот это ты спроси у Амна, - недружелюбно огрызнулся в ответ другой солдат. На несколько мгновений стало тихо – «посмотрел Саврас с небес». Так всегда говорили, когда в споре внезапно наступало затишье – будто бы Всевидящий окинул взором участников, проверяя, все ли они искренни, и не спорит ли кто-то из пустого тщеславия, а не из желания узнать истину. А потом несколько солдат заговорили сразу: - Ага, а бандиты откуда, если не из Амна? - Да ладно! Все это сплетни раздутые, а ты слушаешь. - И железный кризис – это, конечно, тоже сплетня? - Ну, будет война – будем воевать, что тут лишний раз… - А наши войска кто, герцог Элтан поведет? Или этот, как его, Саревок? Шеди вскрикнула: очередная миска выскользнула из мокрых пальцев, кувыркнулась в полете и с глухим звоном ударилась об пол, раскалываясь надвое. - Ничего не случилось? – спросил на всякий случай Винтроп, заглядывая на кухню. - А, ничего особенного! – уверила его Имоен. – Шеди показывала мне, как метать огненные шары – на примере миски. Я что-то не поняла, но у тебя же много посуды. - Так-так-так, - на всякий случай погрозил пальцем трактирщик. Несмотря на выросший от оседлой жизни животик, он ловко проскользнул на кухню и прикрыл за собой дверь. Голоса притихли, но продолжали бубнить все то же: железный-Баал-его-побери-кризис, дурные времена, нам нужен молодой военачальник... - Винтроп, скажи: а что, война правда может начаться? – растерянно спросила Шеди, вертя в руках бесполезные черепки. - Толков много, да толку мало, - пожал плечами Винтроп. – Амну что, нужна война? Нет. А коли им золота хочется, то они и так живут небедно, и вообще у них своя колония на Мазтике. А нам-то уж точно войны не хочется. - А о чем тогда говорят?.. Винтроп снова передернул плечами. - Мало ли о чем говорят. Десять лет тому назад говорили вон, что Западные Земли будут объединяться под одним правительством. И ничего, живем, как и жили, каждый город по себе. - Значит, войны не будет? – переспросила Имоен на всякий случай. - Войны не будет, - постановила Шеди. – Так чем там закончилось приключение с дриадой?.. - А, так вот, собственно! – оживился трактирщик. К какому заключению на счет войны пришли солдаты, не было слышно, но беседа теперь повернула в мирное русло, без подводных камней и скалистых берегов – по крайней мере, на повышенных тонах больше не разговаривали. Имоен уселась на стол и болтала ногами, Шеди заслушалась о том, как молодой Винтроп боролся с искушением поцеловать-таки коварного лесного духа, под окном шмель перебирал лепестки махровой ромашки, и только вдалеке ворочался гром, предрекая истории несчастливый конец.~ ~ ~
К вечеру и правда разыгралась гроза, да такая яростная, что при каждом раскате грома вздрагивал даже Огма на витражах; по окну стекали капли, и казалось, что Переплетчик-Того-Что-Известно плачет, роняя слезы на хрупкие, чуть тронутые желтизной страницы. Шеди было немного жаль его: для многих обитателей Кэндлкипа хмурый, суровый Стервятник был реальнее, чем полупрозрачный Огма, о котором напоминали витражи, статуя при входе да маленькая часовенка в саду. Часто девочки проводили вечернее время с Винтропом в «Свечном огарке» - играли в карты, шахматы, игры-головоломки, или просто слушали рассказы трактирщика. Иногда сидели с послушниками в одной из малых гостиных, гуляли по прибрежной полосе, которую вылизывает прибой, а иногда даже поднимались на крепостную стену – посмотреть на предзакатное море. А в последнее время они, выпросив у Хаалари самый большой лист бумаги и пузырек чернил, рисовали свою собственную карту крепости и подписывали памятные места: рядом с фонтаном - «Тут Шеди и Имоен впервые увидели друг друга и познакомились». А во внутреннем дворе: «Тут Шеди пустила свою первую огненную стрелу – и прямо в открытое окно Стервятнику». Или: «На этой скамейке Имоен заснула и безмятежно проспала весь вечер, пока ее все искали». Но сегодня девушки устроились в комнате Имоен, забравшись с ногами на кровать и закутавшись в одеяла. Имоен стянула со стола крылышко цыпленка и кусок хлеба, завернутые в салфетку (она, как обычно, почти ничего не ела весь день, и потому ужин не смог утолить ее вечерний аппетит), Шеди взяла с собой вышивание: море, светлый пока еще вечер и одинокий маяк на берегу. Долго заниматься вышиванием – да и любым однообразным делом – она не могла: приедалось, уставала душа. Но, кладя стежок за стежком, Шеди чувствовала, как упорядочиваются мысли, дневные впечатления, да и вообще весь окружающий мир, пока на ткани сплеталась картина из ниток. - А мне еще в детстве мама говорила: не бери нитку в рот, она обовьется вокруг сердца и задушит. Ну, не то чтобы я в это верю, но все эти иголки с нитками какие-то… хищные. И потом, зачем вышивать маяк, если интереснее на него забраться? И посмотреть сверху на море… Жалко, что у нас нет маяка. - Зато у нас есть башни, - возразила Шеди, перекусывая очередную нитку. Имоен передернула плечами. – Кстати, мы с тобой ни разу не были на главной башне! Я бы предложила туда забраться, но, по-моему, Улраунт до сих пор не простил нам некоторые выходки, незачем напоминать о себе лишний раз. - Это ты о том, что мы пытались взломать дверь в подземелья? Ой, да ладно тебе! Единственное, что сказал тогда Стервятник – что-то про наши пытливые умы! - Сдается мне, что это были отнюдь не лестные слова. К тому же, так он сказал нам с тобой - а ты представляешь себе, что Улраунт мог высказать папе? - Да ладно, Горайон нас почти и не ругал. А если и ругал, так за то, что попались, а не за то, что полезли, куда нельзя! К тому же, это было давно. Нет, правда, Шеди: мы уже целых полгода вели себя прилично. Была бы я Стервятником, я бы уже думала, не больны ли мы! Пора обрадовать его очередным нарушением. - Тогда полезли завтра на крышу смотреть на море. Правда, я думаю, на двери там кроме обычного замка еще и магический… - Ну, это по твоей части, я могу только открыть обычный или позаимствовать ключи, хоть прямо утром. Полезли завтра! С башни, наверное, виден даже Берегост, - и, задумавшись, Имоен добавила: - Вот бы Горайон завтра вернулся. С присущей детям верой в родителей Шеди не боялась, что с ним могло что-то случиться. Пятидневному молчанию легко находилось объяснение – Горайон всегда уезжал по делам, и, может, на этот раз у него просто не было времени писать письмо. Или он мог просто устать и запамятовать, как, например, сама Шеди забыла отправить ему письмо вчера утром, и вспомнила только после обеденной трапезы... С изнанки должен был получиться аккуратный узелок, но Шеди запуталась в нитках. Зажженные свечи давали желтый и рассеянный свет, плясали язычки пламени, и вслед за ними плясали тени, мешая сосредоточиться. - Посвети, пожалуйста… Взяв со стола подсвечник на три рожка, Имоен поднесла его поближе к вышивке, но зазевалась, и расплавленный воск капнул на одеяло. - Смотри-ка ты, - Имоен с интересом изучала получившегося спрута. – Интересно, что это значит? Похоже на какого-то таинственного монстра. - А по-моему, похоже на солнце с лучами… А еще похоже на то, что у тебя этой ночью будет одеяло с воском. Имоен повертела фигурку то так, то этак, разглядывая то ее саму, то ее дрожащую тень на стене, но не придумала ничего, кроме как сделать еще одно пятно на одеяле – на этот раз погадать для Шеди. Получилось неинтересно: почти идеальный круг, который Имоен истолковала как символ богини Мистры, Матери Всей Магии. - Или, может быть, похоже на цветок, - нитки все не распутывались и, когда Шеди неудачно дернула за одну из них, темно-синюю, узел затянулся еще туже. – Имми, посвети, пожалуйста, еще. - А ты не можешь заколдовать подсвечник так, чтобы он сам висел в воздухе и тебе светил? – подсвечник был медным и потому довольно тяжелым, держать его уставала рука. - Нет. - Ну вооот... Раньше я думала, что маги могут все. По крайней мере, те, что жили у нас в городе, обычно занимали высокие посты и ездили в каретах. Я думала, они себе все делают с помощью магии: еду, одежду, дома, положение в обществе. Я хотела встретить какого-нибудь мага и попросить, чтобы он наколдовал мне хорошую интересную жизнь. - Каким, должно быть, крушением иллюзий была встреча со мной, - хмыкнула Шеди. - Не смей меня разочаровывать! Самое интересное у нас еще впереди.~ ~ ~
В комнату Шеди просилась птица. Вымокший, взъерошенный сизый голубь ходил по подоконнику, заглядывал в темное окно, надеясь, что внутри вот-вот зажжется свеча, и ему откроют створки. Не дождавшись, он затих на одном месте, поджав под себя лапки, нахохлился, съежился, и как будто стал площе. Налетевший порыв ветра прижал к стеклу уже не хрупкое птичье тельце, а помятый листок бумаги, на котором можно было разобрать чуть расплывшиеся от влаги, но все равно четкие буквы: Горайону Серословому, во Врата Балдура, постоялый двор «Шлем и плащ» Пап, ты уже неделю ничего не пишешь. Ничего не случилось? Улраунт уже волнуется, да и мы с Имоен тоже. Как только сможешь, напиши, пожалуйста, когда нам ждать тебя обратно.Шеди Подъем лета, день второй
Подхваченное непогодой письмо мелькнуло и скрылось в расчерченной струями дождя вечерней мгле.~ ~ ~
Шеди проснулась оттого, что кто-то красивым, звучным баритоном исполнял под ее окном песнь о любви Мистры и простого смертного. Полночный сад дышал влагой и спокойствием. Внизу, в зарослях жасмина, было темно и, должно быть, неуютно, но знакомый голос допел пятый куплет и приступил к шестому; Шеди легла животом на подоконник, высматривая неожиданного рыцаря. Хорошо, что спальни девушек находились в западном крыле, отдельно от прочих – ох, что мог бы сказать Улраунт, разбуженный посреди ночи романтической балладой! - Винтроп! Что ты тут делаешь? Акация у самой стены задумчиво прошуршала листьями, прежде чем донесся ответ: - Я проиграл Имоен в карты. - Винтроп, пойдем спать, - посоветовала Шеди. Каменные плиты пола обжигали босые ступни холодком, и она поджимала пальцы. Трактирщик снова смолк, и слышно было, как жасмин отряхивается от последних редких капель только что прошедшего ливня. - Тебе не нравится легенда о Мистре и ее Избранном? Я могу спеть о потерянном короле Гонедале, или… - Нет! Нет! Правда, Винтроп, мне очень нравится, как ты поешь, но иди-ка ты спать. Иди спать, и я тоже пойду. К тому же ты, наверное, весь промок. - Что верно, то верно, - толстяк со вздохом выбрался из акации на дорожку, петлявшую меж клумб и выводившую к гостинице. – И спать, правда, хочется. Приходите ко мне с Имоен завтра вечерком, спою до конца. Красивая история, хоть и грустная. - Обязательно. Спокойной ночи! Приятных снов! Морская прохлада забиралась под нижнюю рубашку и ласкалась к телу. Шеди поспешила захлопнуть окно и вернуться в объятия одеяла. На столике у изголовья кровати лежал небольшой букет, которого Шеди спросонок поначалу не заметила: несколько шипастых роз, сорванных второпях в монастырском же саду, и веточки зелени. К ним была приложена записка, и в свете величаво-золотой Селуны можно было разобрать завитушки: Моей прекрасной леди в знак восхищения ее неземной красотой.Таинственный поклонник.
Длинная, но не лишенная изящества петля у буквы «М» выдавала руку Имоен. Цветов было немного жаль, но не бежать же среди ночи в нижней рубашке на двор за водой. Засов на двери поддался с трудом, пришлось постараться, чтобы задвинуть его – а то с Имоен станется прийти в гости посреди ночи, разбудить хозяйку комнаты и, потеснив ее на кровати, спрашивать, понравились ли цветы и баллада.~ ~ ~
После завтрака Шеди по просьбе Тетторила села за формуляры, и на этот раз даже Имоен не стала отлынивать и пристроилась рядом. Переписывать карточки, особенно вдвоем, вовсе не так скучно, как может показаться человеку без воображения. По одним только авторам и названиям книг, указанным на формуляре, можно было фантазировать, о чем повествует сама книга. Можно взять саму книгу, прочитать первую и последнюю страницы и догадываться, о чем рассказывали три сотни страниц посредине. А когда это надоедало, можно было просто беседовать: часто, начавшись на одном, разговор перекидывался на совсем другое, потом на третье, чтобы с четвертого снова вернуться к первому. День после прошедшей накануне грозы обещал быть жарким и душным, и сквозь открытые нараспашку окна доносились далекие и печальные крики стрижей. Миновало утро, наступил полдень, и количество карточек, которые нужно было переписать, сократилось вполовину. Разговор о жизни был в самом разгаре, когда в зале появился побледневший – хотя, казалось, куда уж больше – Хаалари. - Там Горайон… В общем, у ворот… И по одному только выражению лица эльфа, обычно отрешенного от всего, что ближе затерянных империй, Шеди поняла, что случилось нечто страшное. - Подожди! – крикнула Имоен вслед, но Шеди уже бросилась из залы, не помня себя. Лестничный пролет, и еще один; споткнуться, бежать дальше. Ступеньки все не кончались и не кончались, мелькали удивленные лица именователей и равнодушные лики Огмы: книги были для него важнее людей. Дальше, мимо ленивых золотых рыбок и королевских лилий, мимо заросшей беседки и фонтанов; дальше – под стук собственного сердца – к воротам крепости. Туда, где Тетторил сжимал виски, выслушивая какую-то полуэльфийку, где неизвестный маг вполголоса разговаривал о чем-то с Улраунтом и в стороне уже стояли, потупившись, именователи. Туда, где стояла незнакомая повозка с нарисованным на бортах огненным кулаком – и Шеди не хотела и не могла думать, что, кроме странных гостей, она привезла с собой. Улраунт подошел, поджимая губы, и впервые за все двадцать лет положил сухую ладонь Шеди на плечо. - Горайон умер, - просто сказал он. Улраунт лгал. Шеди не верила ему, даже когда стражники спустили с повозки на утоптанную землю гроб, закрытый наглухо; не верила, даже когда сняли дубовую крышку – а под ней, сложив на груди руки крестом, лежал отец.