***
Следующие две недели Ивана таскали по врачам и обследовали вдоль и поперек, врачи загадочно переглядывались, делали круглые глаза и перепроверяли все по десять раз, даже на УЗИ его таскали! Иван орал благим матом и грозился уехать обратно, но все же соглашался. После процедуры удивленная врач убежала к главврачу. Иван начал потихоньку заводиться, но когда их с Германией подозвал главврач, Брагинскому как-то совсем поплохело, а назойливое присутствие Альфреда, который словно привязанный ходил с ним эти все две недели, раздражало просто неимоверно и, глядя на состояние Ивана, Джонс держался на почтительном расстоянии. Главврач прокашлялся, чем привлек внимание Людвига и Ивана, протягивая последнему результаты исследований: - Вы не пугайтесь, а вы не волнуйтесь, вам сейчас это делать крайне вредно, - после этих слов руки России предательски задрожали и ослабли, а ушлый американец воспользовался моментом и по-тихому спер бумаги, отошел на шаг и углубился в чтение. - Не волнуйтесь, такое бывает, бывает очень редко, но все же, - тут врач замер и пожевал губы, а стоящий в отдалении Джонс, аж поднял очки на лоб от прочтенного диагноза, дабы удостоверится, что Техас не выкинул какую-нибудь шутку. - Вы беременны и в данном случае аборт сделать уже нельзя, слишком велик риск повреждения внутренних органов и кровоизлияния в матку, которая у вас близко прижата к остальным органам. Но выносить вы сможете! Бедный Иван едва не упал там же на месте. В голове раз за разом прокручивались довольно страшные для России слова. Германия еще что-то расспрашивал у врача, убеждаясь в том, что диагноз верен, а Иван как-то внезапно даже для себя быстро понял, кто виновник. Этим человеком был тот, кто стоял за спиной, и Брагинский не долго думая сжимает кулак, резко разворачиваясь. Америка даже не понял, в какой момент он приобрел горизонтальное положение от сильного удара в нос, но помнил, как птичкой улетел Техас с его лба и, кажется, разбился, а так же помнил злое, перекошенное страхом и яростью лицо России. На удар Иван никогда не жаловался, поэтому разбил лицо американцу только так. Обычный человек тут же бы потерял сознание, но добило американца не это, а угол лавочки в приемном отделении. Как там оказался содранный угол и как умудрился именно на него упасть Джонс, для всех было большой загадкой потом, но Альфред отключился в считанные секунды, а Россию тем временем крепко держал Германия. О да, Иван был не просто зол, он был в бешенстве, он готов был пристрелить Джонса из его же кольта, приставив его ко лбу Америки, но Людвиг держал крепко, а из-за «неполадок» в организме превосходил его в силе и сейчас заламывал руки, покуда Иван вырывался с нечеловеческой силой и явно был намерен добить Джонса. Причем исключительно ногами. Но больница на то и больница, чтобы Ивану вкатили сильное успокоительное, а Джонса тут же забрали в неизвестном направлении. Бедного Ивана еще часа два отпаивали чаем, пока Брагинского не накрыла истерика, и он не разгромил свою комнату. Ситуация была не просто патовая, ситуация была безвыходная, поэтому Иван быстро все понял и успокоился, но жгучая ненависть и злость уютно свернулись в комок шипящих змей и затаились в груди русского, дожидаясь своего часа и раскаленным железом прожигая отметину на сердце Ивана.***
Брагинскому не спалось всю ночь. За это время он успел много чего обдумать и принять какие-то решения, от которых, наверняка, содрогнется вся геополитика, но отдавать своих детей Иван не будет. Почему то он знал, что внутри него не одна жизнь, а именно две. Но, наверное, Брагинский стал слишком сентиментальным, и ему захотелось увидеть папашку-засранца, даже не с целью добить. Иван быстро оделся, найдя в остатках шкафа более-менее нормальную одежду, и прокрался мимо кухни, где кошеварил Германия. Уж кого-кого, а его видеть желание после произошедшего было равно нулю по всем показателям. Иван выбрел из дома, куда идти он знал, благо за две недели туда-сюда таскания даже сосчитал количество плиточек, из которых состояла дорожка. Возле больницы и в ней самой на Брагинского не обратили внимания, ибо тут он уже притерся за две недели. Без труда найдя палату Альфреда, русский плавно просочился в нее и прикрыл дверь. Альфред еще спал безмятежным сном младенца, умильно положив под щеку ладони. Иван даже заумилялся, присаживаясь на край постели. На Джонсе явно были видны следы вчерашнего объявления, ибо голова была перемотана, а нос был уже не такой прямой и красивый, а может это Ивану так казалось из-за лейкопластыря. Вздрогнув, Америка разлепил глаза и сфокусировал взгляд на Иване. Брагинский едва удержался на месте, когда Джонс притянул его к себе, что-то тихо, слезно объясняя. Тут же в Иване взыграли противоречия: ему явно было хорошо в теплых объятьях Джонса, но осознание того, что этот Джонс натворил, явно играло не на руку американцу, и Иван отстранился, отцепил от себя его руки. - Детей я тебе не отдам, - Иван сразу взял быка за рога. Джонс тут же сник, опустившись на подушки, и глухо ответил: - Хорошо, детей можешь не отдавать, - на эти словах Иван выдохнул, но сердце предательски кольнуло, однако Брагинский не придал этому особого значения, - но и тебя я не отпущу. Ты будешь жить со мной. Хоть дом напополам передели и мелом черту проведи. Иван набрал в грудь побольше воздуха, дабы выразить свою точку зрения, но Альфред его тут же перебил: - Разреши мне помочь, я хочу видеть тебя. Я знаю, что поступил тогда ужасно, могу раскаяться на твоих глазах, даже в церковь свечку сходить подержать. Я тебя не трону, просто хоть по дому буду помогать, даже пальцем к тебе не прикоснусь. Иван сам не понимал, почему он дал добро, но Альфред уже не смотрел на него глазами побитой собаки, он смотрел на него так, как смотрят когда хотят действительно помочь, доброе и все же доверчивое сердце Ивана дало добро, и Брагинский согласился. Как потом оказалось, Альфред предложил это, явно не представляя, что будет, но отступать было бы уже поздно и некрасиво.***
Иван сидел на чемодане в своей комнате и обдумывал свое решение. Кот, который не попадался на глаза хозяину с момента прибытия в Берлин, сейчас уютно лежал на коленях и урчал, как трактор, хоть как-то разгоняя тоску и уныние, которому предавался Иван. Ехать куда-либо не хотелось от слова совсем, Гилберт тоже отказался ехать на Аляску в силу того хорошо обосновался у брата в гостях и домой явно не спешил еще с месяц и ни о какой Америке и слышать не хотел. Поэтому Иван сидел в полном одиночестве и наглаживал кота. Брагинский поднял любимца и оглядел серую мохнатую тушку, которая продолжала урчать, даже находясь в таком незавидном положении. В русской головушке возник закономерный вопрос: а как Ваську перевозить? Иван с трудом представлял свое житие-бытие без любимого кота на таком продолжительном отрезке времени, как те же семь месяцев в течении которых Иван вряд ли сможет еще куда-то двинутся дальше своей половины дома. Но возможности задать жизненно важный вопрос не было, ведь Альфред куда-то ускакал, как только он вернулся домой. Брагинский прижал к себе кота и перебазировался на кровать, быстро засыпая будучи вымотанным физически и морально.***
Каким-то чудом Альфреду удалось устроить перелет в довольно короткие сроки, но Иван все так же старался быть подальше от него, а стоило Джонсу открыть дверь - вообще смылся вглубь дома, прижимая к себе своего кота и сверкая настороженным взглядом и аурой недоброжелательности. Дни потекли медленно и размерено, прерываясь лишь тогда, когда Ивану становилось совсем невмоготу быть одному своей комнате, и он выбирался в зал или кухню, меняя обстановку и стараясь не попадаться на глаза Альфреду. До поры до времени.***
Американец тихо прикрыл дверь и сгрузил сумки с продуктами на пол. Да какое бы ни было расхожее мнение, что Ал питается одними гамбургерами, Джонс питался вполне нормально, а когда в доме появился еще и Иван пришлось сделать закупки регулярными. Первое что почувствовал американец - удушающий запах краски, да такой, что уже через минуты три начинала кружиться голова. Альфред тут же поднял ворот майки и пошел вглубь дома. По коридору были расставлены вещи с чердака. Альфред ускорил шаг и буквально подбежал к лестнице, ведущей на чердак. Альфред осторожно поднял крышку, но осторожность его не спасла и на футболку, некогда белую, тут же вылилось банки с пол акриловой бежевой краски, на чердаке казалось воздуха не было вообще, а на полу недалеко от входа лежал Иван, крепко сжимая в руке кисточку. Надо отметить, что больше половины помещения было покрашено, а Россия явно был без сознания. Америка еще много раз за тот день благодарил высшие силы за свою нечеловеческую силу, ибо даже для Альфреда было сложно спустить с чердака бессознательное тело Ивана. В проветренном помещении пришел Брагинский в себя довольно быстро и удивленно оглядел перепуганного Америку. Сев на диване Иван задал интересующий его вопрос: - Что ты на меня смотришь, как будто я с того света вернулся? Кажется, это и была стратегическая ошибка Ивана, ибо и так взведенный до предела Джонс, который накрутил себя мыслями, что могло произойти приди он на час позже, просто взорвался. Он кричал, ходил по комнате и вскидывал руки к небу, разъяснял Ивану как ребенку, что могло случиться, и, в конце концов, просто рухнул в кресло, упираясь локтями в ноги и закрывая ладонями лицо. По ощущениям американца, все слова, которые по идее должны были вернуть на место разум Брагинского, бились о стену, и что делать Джонс не представлял. В такие моменты просыпался навязчивый страх того, что он может потерять Ивана, даже не просто в смысле перестать видеть возле себя, ибо Иван даже на глаза ему за последние недели не показывался, не говоря о большем, хотя бы раза два в день видеть. А страх больше никогда его не увидеть. Взведенный американец едва не подпрыгнул, когда его головы коснулась ладонь Ивана стоящего рядом. Россия осторожно погладил Америку по волосам и снова вернулся на свое место, сперва крики Америки его здорово напугали, но он признался самому себе, что так яро за него волновались только сестры. Так чего же хочет этот ушлый американец? Ответ всплыл сам собою, стоило Ивану взглянуть на сгорбившуюся фигуру Джонса. Он хотел уверенности и тепла. И Брагинский этого же хотел, но каждый день сам себя останавливал, оставаясь лежать и сверлить взглядом дверь или же развивать слух, когда выйти из комнаты надо было. - Прости, – едва слышно заговорил Иван. Альфред вскинул голову глядя на притихшего Россию, - я был легкомысленен. Такого больше не повторится. Альфред счел бы все весьма реалистичной галлюцинацией, если бы Брагинский не подошел к нему и не коснулся руки кончиками пальцев. Кажется, бедный американец забыл, как дышать, ведь Иван на глаза не показывался, а тут даже по своей воле коснулся его. Как нельзя кстати всплыла в голове расхожая поговорка на территориях Ивана «лед тронулся, дамы и господа!».***
На следующий день Альфред проснулся от того, что чем-то вкусно пахло и от того, что в районе кухни явно что-то падало под сквернословие на русском. Прокравшийся было на кухню, заспанный Альфред еще долго тер глаза, глядя на Ивана, стоящего со сковородой в руках. Тому явно не понравилось такое внимание, а терпение и сострадание были давно потеряны, поэтому Иван, молча, перевернул сковородку над головой американца, которому словно в дар с небес на голову упал поджаренный горячий жирный блин. Джонс, правильно оценив приоритеты и поганое настроение Ивана от его появления, быстро ретировался из кухни, дабы не словить не блин, а по морде сковородой, на ходу пожевывая блин и направляясь в ванную отмывать голову от масла. Альфред был явно в хорошем расположении духа, то, что Иван показался на кухне при нем, за еще утром, да еще не ретировался было определенно хорошим знаком прогресса.