Гувернёр

Вежливое предложение, поступившее от нового знакомого Ричарда Брука, сопроводить Джона Уотсона до ближайшего поворота, как это ни странно, вскоре переросло в настойчивую просьбу о совместной прогулке по окрестностям. И хотя Джон вовсе не задумывал тратить остаток дня на изучение Лондона, ему всё же пришлось уступить. Такая неожиданно безропотная сговорчивость со стороны спутника, дала неожиданный повод Бруку предположить, что ограничиться одними лишь пешими прогулками - будет настоящим расточительством. А потому он, вовсе осмелев, в ещё более насмешливой и развязной манере, чем была продемонстрирована им до этого в доках, начал убеждать, казалось, уже на всё согласного Уотсона свернуть с намеченного пути и ненадолго заглянуть в один популярный среди работяг паб, в котором подают хоть и самое дешёвое, но не самое плохое пиво тёмного сорта. Джон не очень хорошо переносил алкоголь. Да и ценителем выпивки, даже самой изысканной (вроде вина или джина), молодого человека нельзя было назвать. А что уж говорить о народных хмельных напитках: Эле, Стауте, Портере. Проще говоря, о пиве – самом популярном и древнейшем питье. Признаться откровенно, Джону Уотсону не очень-то нравился вкус и та неприятная тяжесть в голове после минутной легкости, что этот напиток дарил своим почитателям. К тому же, Уотсон был чрезвычайно насторожен тем фактом, что может ненароком пристраститься к этому зелью сиюминутного забвения, подобно пьянице Барнаби, а потому без особого восторга принял предложение Ричарда. Будучи человеком во многом следующим своим ощущениям, и крайне редко идущем на чьём-то поводу, Джон уже был готов озвучить отказ, однако располагающая улыбка и сладкие речи кареглазого плута, коим в момент беседы вдруг явил себя Ричард Брук, вновь вынудили молодого человека покориться и с наслаждением принять предложение. Уже на половине пути к пабу Джон Уотсон неожиданно осознал, что не взял с собой ни единого пенса, о чём поспешил незамедлительно сообщить знакомому, надеясь, что известие заставит того пересмотреть планы и перенести их хотя бы на завтрашний вечер. Однако Брук не увидел в этом проблемы, и с беспечной щедростью, присущей людям живущим в огромном достатке, нежели в постоянной денежной нужде (коей озабочены многие честные работяги), позволил Джону угоститься за свой счёт. Разумеется, Уотсон как настоящий джентльмен поспешил заверить расточительного мужчину, что обязательно вернёт потраченные деньги сразу после завтрашнего рабочего дня, или же ответно угостит Ричарда, как только представится возможность. После достаточно утомительного пути Брук и Уотсон вдруг оказались где-то на углу Феттер-лейн и Холборна и практически вплотную подошли к знаменитому в Лондоне трактиру "Чёрный Лебедь", который, впрочем, был им обоим безразличен, ведь в нескольких ярдах дальше по улице как раз расположился искомый мужчинами паб "Гадкий утёнок" - скромное здание со старой, видавшей лучшие времена, резной вывеской с изображением жёлтой утки, более походившей на гуся. Под одобрительное щебетание Ричарда Брука, преисполненный стремлением поскорее присесть и отдохнуть после долгого пути Уотсон с некоторым усилием толкнул тугую дверь паба и вошёл внутрь. Следом за ним проскочил и Ричард. Посетители заведения не обратили на новых гостей ни малейшего внимания, один лишь хозяин паба скосил глаза. В помещении было душно, шумно и накурено, воняло каким-то дешёвым табаком и странными, щекочущими ноздри, зелёными травами. Кроме этого в воздухе ощущался едва уловимый запах чего-то скисшего и висел вязкий запах солода, хмеля, а также специй. Не привыкшему к подобным ароматом Джону Уотсону было сложно дышать, а вот весёлых посетителей и самого Ричара Брука, видимо далеко нередкого гостя этого местечка, симфония густых запахов не смущала вовсе. — Мы же здесь ненадолго, мистер Брук? — решил осведомиться у товарища, на всякий случай, Джон Уотсон, бегло осматривая переполненный народом паб в поисках свободного места. Пустой стол, впрочем, нашёлся. Правда, один. И тот практически на проходе. — Не сомневайтесь, мистер Уотсон. Выпьем по пинте и сразу же покинем это местечко. Я не собираюсь задерживать вас здесь до зари, хотя мог бы так поступить, если бы нам не следовало с первыми лучами солнца направляться обратно в доки, — ухмыльнувшись ответил Ричард Брук. — Я немного взволнован, мистер Брук, — присев за стол, выдохнул Джон. — У меня есть опасения, что мы можем забыться и сделать грубый промах. Оплошать и подвести самих себя и мистера Уолша. — Просто расслабьтесь, мистер Уотсон, и наслаждайтесь здешним сбродом и восхитительным элем. — О, — растянув губы в жантильной улыбке, обронил Джон, — я начну наслаждаться здешним "восхитительным" элем лишь только тогда, когда его получу. А пока я тону в пучине негодования и опасений. И моё спасение зависит лишь только от вас, мистер Брукс. — Вы сейчас флиртуете со мной, мистер Уотсон? — с особенно выделенным акцентом протянул Ричард, вступая в своеобразную игру в обольщение. На Джона нашло смущение. Он вовсе не собирался звучать кокетливо, скорее, он стремился показать себя более раскрепощённым и непринуждённым. Старался пошутить. Впрочем, Брук оказывал на Уотсона некое странное, едва ли не колдовское влияние, которое вполне могло невольно расположить Уотсона к столь нелепому и не уместному заигрыванию. — Нет... Я даже и не думал... Мужчина флиртует с мужчиной, что за вздор?! — растерянно, но нарочито грубо обронил Уотсон, пытаясь скрыть от собеседника неловкость под маской недовольства. — Я просто пытаюсь поторопить вас, мистер Брук. Вы не так меня поняли. Вам показалось то, чего я не имел ввиду. — Очень жаль, что мне лишь показалось, — соскользнуло с губ Ричарда, уже устремившегося за хмельными напитками. Пиво, которое довелось отведать Уотсону благодаря Бруку, как это ни странно, пришлось ему по вкусу. Оно не было горьким, скорее сладковатым, хотя, как утверждал Брук, этот сорт имеет сильно выраженный хмельной вкус и сам по себе в меру крепкий. Однако головокружения после распития Джон, обычно очень восприимчивый к подобному, не ощущал вовсе, разве что в ушах появился тихий и ненавязчивый звон. — Почему мистер Уолш позволяет своим рабочим издеваться над юношами? — решил осведомиться у Брука слегка опьянённый Джон, вспомнив разговор об игре в "карты". — И часто ли такое происходит? Это же просто аморально, безбожно и противозаконно! Это, в конце концов, просто низко! — Мистер Уолш, — перебил брань Джона Ричард, — находится под гнётом ситуации, мистер Уотсон. И просто старается поддержать своё дело на плаву. Я ни в коем случае не хочу оправдывать этого презренного человека, но ему так приходится поступать, чтобы рабочие лишний раз не стали головной болью. Безмозглым увальням от жизни не нужно ничего, кроме денег и... своевременной разрядки, поэтому мистер Уолш и даёт им всё необходимое, но по мнимому. Иначе дело пойдёт в убыток. — Я понимаю, что содержать рабочих - это не так уж просто. Они нуждаются в оплате труда, но в предоставлении... тел для соития в промежутки между делом?! Я не уверен, что в этом есть необходимость. Что этим нужно "награждать" за усердие. Я не знаком пока лично ни с кем из команды, но я почти уверен, что у них есть любимые женщины, которые вполне могли бы удовлетворить их потребности. — Одно дело иметь любимую женщину дома, а другое - возможность проводить с ней ночи. А что остаётся таким "медведям", когда от рассвета до рассвета они пропадают в доках и не могут никак иначе получить расслабление. — Вы так рьяно защищаете этих людей. — Я с ними знаком, к сожалению, поэтому приходится. Но это не значит, что я не осуждаю их как мужчина. Я почти уверен, что если бы мистер Уолш покупал для своих рабочих портовых шлюх, то всё бы было гораздо проще, но это дорого. — Было бы проще, если бы мистер Уолш вообще не допускал подобного. Ни женщины, ни мужчины не должны становиться жертвами чьей-то похоти ни из-за за денег, ни из-за собственной слабости, — возмутился Джон. — Не должны, — натянул ухмылку Брук, — но, тем не менее, мистер Уотсон, вы сами уже стали объектом чужой похоти. И вас уже купили за один пенс поверх четырёх. И ничего с этим нельзя поделать. — Вот здесь вы не правы, мистер Брук, — поспешил вставить слово Джон, — я продал свой честный труд, но не себя. Я собираюсь получить за работу ровно столько же, сколько все остальные рабочие: ровно четыре пенса за ящик. Не больше и не меньше.