Гувернёр

Вот уже шесть дней Джон Уотсон находился на попечении миссис Эргли и её сынишки Билли. И нельзя сказать, что ему это нравилось. Нет, Джон Хэмиш Уотсон был крайне недоволен своим бедственным положением, ведь будучи мужчиной, он не мог позволить себе находиться под покровительством женщины. Джон сидел в дальнем углу маленькой комнаты и с грустью наблюдал за тем, как за столом у окошка, сгорбившись, лихорадочно шьет рубашки вдова Эргли, потерявшая мужа, как рассказывал Билли, всего три года назад. Достаточно долго, чтобы смириться, но не чтобы окончательно забыть и похоронить воспоминания. Как оказалось, незадолго до того, как Джону пришлось покинуть семейство Треворов, миссис Эргли пришлось пережить увольнение. Раньше она торговала кресс-салатом, разнося его по домам, но недавно торговка, на которую работала миссис Эргли, наняла более юную и быстроногую помощницу, и надобность в старой полностью отпала. Это было весьма печально. Сейчас, чтобы хоть как-то прокормить себя и Билли, ей нужно сшить две дюжины рубашек за день, чтобы затем продать всё за семь шиллингов и пять пенсов, которых из-за прочих расходов вряд ли хватит на целую неделю. Хоть Джон и находится в Лондоне, но мысли его далеко отсюда, в Бате, в скромных покоях любимой старшей сестры. Уотсону интересно, как она. Жива ли. Идёт ли на поправку. От Гарриет уже достаточно долгое время не было вестей, а ведь она даже будучи в бреду писала милому братику письма, однако недавно наступило затишье. И это пугало. Не так давно, буквально четыре дня назад, Джон узнал, что соседская девочка Ева, дочь пьяницы Барнаби, по приказу отца сортирует на какой-то фабрике грязные тряпки, которые затем идут на производство бумаги. Билли рассказывал, что бедная Ева в красках описывала ему, как те тряпки воняют, как по ним ползают вши и прыгают блохи. И как из-за того многие маленькие работяги начинают болеть. Наверное, именно так, из-за пропитанных болезнями и паразитами тряпок, а также из-за немытых детских ручек, в комнатку, которую не так давно сняла у пьяницы Барнаби одна шотландская семейка Дуглас, и в которую добрая девчушка Ева ходила присматривать за маленькими мальчиком Даффи и чуть более взрослой, чем крошка братец, девочкой Линдси, проник сыпной тиф, от которого скончался маленький сынишка Дугласов. Его тело уже второй день лежит на сдвинутых ящиках из-под апельсинов, накрытое бывшим одеялом Джона, которое соболезнующий джентльмен отдал скорбящим родителям для того, чтобы те смогли спрятать бездыханное тело от насекомых и посторонних глаз ровно до тех пор, пока не найдут деньги на похороны. Джон Уотсон искренне соболезновал потери шотландцев. Пусть ему и не представилось возможности поиграть с крошкой Даффи, когда тот ещё был забавным и подвижным четырёхлетним мальчишкой, а не бледной и холодной фарфоровой куколкой, замотанной в одеяло. Пусть он так и не смог услышать заливистого смеха малыша. Но зато в последние минуты жизни мальчика, Джон, будучи рядом в качестве утешителя для матери угасающего солнышка, смог увидеть ободряющую улыбку крохи. Пусть даже последнюю, но такую тёплую и нежную, что в глазах сильного молодого человека невольно заблестели слёзы, а в сердце на время образовалась пустота. В какой-то момент Джону показалось, что сейчас вовсе не Дугласы потеряли частичку своей души, а он. И эта боль, которою он ощутил от чужой потери, надолго засела внутри него. И даже сейчас, в эту самую секунду, не хотела отпускать. Джону нужно было срочно что-то делать! Что угодно! Совсем неважно что! Ему нужно было просто встать и начать двигаться вперёд, но ни сил, ни желания у него попросту не было. Уставшая от кропотливой работы миссис Эргли отложила незаконченную рубашку в сторону и, тяжко вздохнув напоследок, обернулась к Джону. В её зелёных глазах трепетал странный огонёк, который живо привлёк парящего в мыслях Уотсона. — Мистер Уотсон, вы всё ещё грустите из-за гибели ребёнка? — задала вопрос женщина. — Разумеется, миссис Эргли. Ведь это такая трагедия. Я просто не могу выкинуть случившееся из головы. Мне так жаль семейство Дугласов. Пережить подобное весьма… нелегко. — Вы правы, мистер Уотсон, но на всё есть воля Бога. Если он забрал Даффи, значит, ему был нужен этот маленький ангел. Поверьте, теперь малыш в лучшем мире. Не стоит сокрушаться по душе ушедшей на небеса. — Думаю, вы правы, — тихо обронил Джон. — Вот и хорошо, — слегка улыбнулась женщина, и в уголках её сухих губ появились морщинки. — Полагаю, вы сердитесь на меня, миссис Эргли. — Что? О чём вы, мистер Уотсон? Я не понимаю. Объясните, за что я должна быть сердита на вас. — За то, что я сижу без дела, в то время как мог бы устроиться куда-нибудь, дабы приносить пользу вам и людям. — О, мистер Уотсон. Не надо так! Вы итак мне полезны. Вы обучаете по вечерам Билли, а это наивысшая польза с вашей стороны. Ведь никто из нас тут не образован, но зато вы -другое дело. И я вам премного благодарна. Кто бы ещё смог обучить моего сорванца манерам и письму. Того и гляди скоро станет помощником какого-нибудь славного господина. Знаете, лучшего будущего для своего сына я и пожелать бы не могла. И всё благодаря тому, что вы у нас есть. — Я действительно польщён, но больше пользы от меня было, если бы я действительно работал. Сейчас всё на вас. И это крайне неудобно. Замечательная женщина не должна трудиться в то время, когда рядом есть сильный мужчина. — Ах, мистер Уотсон, пусть это вас не заденет, но для меня вы, как второй сын. Всё равно что ребёнок. Да, сильный и уже, увы, не крошечный. Да, образованный, способный принимать собственные решения, однако ранимый и беззащитный внутри. У меня жажда оберегать вас, как моего Билли. А потому, я нисколько не смущена тем, что вы пока не в состоянии платить. Считайте, что просто живёте с мачехой и не волнуйтесь ни о чём. В будущем всё наладится. — Я надеюсь, однако всё ещё не могу смириться с бездельем. К тому же, в Бате осталась Гарри, моя сестра, о которой мне действительно следует позаботиться, а без денег это невозможно. Знать бы, где можно подзаработать, — выдохнул Джон. — Ах, я не могу смотреть на вас, когда вы так подавлены. Я могу подсказать вам одну работёнку, мистер Уотсон. Но, боюсь, что она испортит ваши нежные руки. — Разумеется, вы не думали оскорбить меня, однако в определённых кругах подобное высказывание расценивалось бы как болезненный укол по самолюбию. Ибо сказать мужчине, что его руки нежны - это всё равно, что сказать женщине, что её лицо отвратительно. — Простите! Ляпнула не подумав, просто вы настолько внешне красивы, мистер Уотсон, и хрупки, как цветок, что по-другому и не скажешь. — Извините, но эти комплименты крайне несправедливы. Я бы уж точно не назвал себя хрупким, особенно после того, как в прошлый раз заломил руки мистеру Барнаби, —усмехнулся Джон. — Ох, уж это вот точно. Ещё раз прошу прощения, вы же знаете, какая я глупая. Ну как могла назвать молодого и сильного человека "хрупким"! Просто сумасшедшая! — Перестаньте, миссис Эргли. Лучше расскажите о той работёнке, которую хотели мне предложить. — Хорошо, мистер Уотсон. Но я предупреждаю вас, она очень тяжёлая. — Меня это не пугает. Так о чём идёт речь? — Дело в том, что завтра в город пребывают три грузовых корабля с фруктами, и заведующему доками Лондонского порта нужны дополнительные руки для разгрузки. Я слышала, что одни из прежних работников пострадал недавно. Кажется, его придавил ящик. Так что мистер Уолш, а так именно стоит обращаться к этому господину, ищет замену. Но я всё же не думаю, что вам следует соглашаться работать на него. Он весьма скверный человек, а его люди отнюдь не добры. К новичкам они относятся не очень хорошо. Я даже слышала, что дело доходило да драки, когда мистер Уолш заплатил кому-то на пенс больше, чем остальным. — Что ж, какие бы слухи не ходили, я не упущу этот шанс. Надеюсь, ещё не поздно обратиться к этому господину, — произнёс Джон и немедля вскочил на ноги. — Вы собираетесь сейчас же отправиться к нему? — всполошилась женщина. — Честно говоря, да. Ведь в конце концов я не единственный человек в городе, нуждающийся в деньгах, а значит нужно торопиться, пока кто-нибудь не занял это место. — Ясно. Однако вы действительно собираетесь пойти к нему в таком виде? — вдова Эргли вскинув брови вверх, обвела взглядом фигуру Джона, облачённую в слегка потёртый, но всё ещё элегантно выглядящей костюм. — Что-то не так? Неужели я успел где-нибудь порвать свой пиджак? Или что-то не то с воротником? Он измялся? — Уотсон слегка обеспокоился. — Нет, нет, мистер Уотсон. Вы выглядите чудесно, но именно в этом и заключается вся проблема. Уолшу нужны рабочие, а вы смотритесь вовсе не так, как должен выглядеть человек, занимающийся тяжёлым трудом. Скорей, в таком костюме, вам бы подошла работа связанная с бумагами. — То есть, хотите сказать, что мне нужно просто одеться чуточку проще? — Да. И опять-таки я не хотела вас задеть. Прошу прощения за прямолинейность. — Ну что вы, я вовсе не против. Вы абсолютно правы, миссис Эргли. Я и в самом деле выгляжу, как слегка пощипанный павлин, а мне бы стоило быть чуть более раскрепощённым и простым в одежде. Что ж, пожалуй, если скинуть пиджак и закатить рукава на рубашке, то это вполне сойдёт. — А вы не боитесь испортить такую хорошую вещь? Я это к тому, что после смерти моего мужа у меня осталась его старая рубашка. Она утратила свою белизну, местами потрепалась, но по-прежнему хороша. И её не жалко будет выкинуть, если она порвётся или сильно испачкается. Так что, может быть, вам стоит надеть её? — Вы золото, миссис Эргли. Спасибо. — Ну что вы. Если хотите, могу и штаны дать. Они будут слегка велики вам, но ничего. Главное, чтобы было удобно. — Это было бы просто восхитительно. Ещё раз благодарю. Как только Джон Уотсон облачился в «новую» одежду, ему показалось, что вся его жизнь вдруг стала чуточку проще. Молодому человеку казалось, что стало чуть ли не легче дышать, словно те вещи, что носил он, будучи гувернёром, подобно дамскому корсету стягивали его рёбра и мешали сделать вдох. Сейчас же, он ощущал себя действительно свободным. С его плеч на минуту упала тяжёлая гора, однако вскоре снова заняла своё законное место, подобно небосводу Атланта. Но даже этот миг свободы был для скромного гувернёра невыносимо сладким и упоительным. Засучив рукава и расстегнув пару пуговиц на вороте рубахи, Джон поспешил привести свои прежде аккуратно зачёсанные пшеничные волосы в тихий хаос. И будь он тысячу раз проклят, но ему понравилось, что теперь его голова могла спокойно ловить на себе дыхание ветра. Что больше не стоило переживать за то, что какой-нибудь сноб упрекнёт его в небрежности и прикажет причесаться, дабы дети не переняли дурных манер. — Вам очень идёт, мистер Уотсон, — радостно взвизгнула женщина. — Должна признаться, что вы напоминаете мне моего покойного муженька, когда мы с ним ещё только познакомились. Вы выглядите таким же лёгким и беспечным, мужественным и невероятно притягательным. Ах, будь я сейчас той же шестнадцатилетней девушкой, то тут же бы бросилась к вам в объятья! — Довольно забавно, что обыкновенная простота в одежде так сильно изменила меня, —улыбнулся Джон. — Нет, что вы! Вы остались собой, так что не переживайте. — Я даже и не думал. Ну, что ж, вы говорили, что Уолш заведует портом и доками, значит, направлюсь туда на встречу с ним. — Удачи, Джон. Он чаще бывает в районе мокрых доков[1] на Docklands, так что, думаю, Вы встретитесь. И надеюсь, он вас примет. — Я тоже. Джон Хэмиш Уотсон знал Лондон не очень хорошо, а потому, чтобы найти названный миссис Эргли район Docklands, молодому человеку пришлось обратиться за помощью к Билли, ведь, как оказалось, мальчишка знал столь большой город лучше всех тех, кто вообще когда-либо мог назвать себя жителем Лондона. Путь до портового района, расположившегося на Docklands-street, занял у них около трёх с половиной часов пешего хода. Но зато по пути Джон и Билли смогли лучше ознакомиться с лавками и тавернами, окружавшими район Docklands, и получить массу впечатлений от этого места. — Здорово, мистер Уотсон, — тараторил Билли, — что теперь вы снова с нами. Я так скучал, когда вы жили у Тра… Три… Треворов. А сейчас мы снова вместе, а теперь ещё и гуляем тут. Вместе! — Это вовсе не увеселительная прогулка, Билли. Я иду устраиваться на работу, однако я тоже рад, что снова рядом с тобой, — усмехнулся Уотсон. — Да, я знаю. Ну, то есть я знаю, что это не увиса... увеселительная прогулка, но всё равно счастлив. Знаете, может это и прозвучит глупо, но сейчас мне кажется, что со мной рядом идёте не вы, а мой папа. Я понимаю, что не должен так говорить, вы ведь достаточно молоды, чтобы на него походить, но всё же... — Ты скучаешь по отцу, Билли? — Очень. Пусть я его практически не запомнил, но всё же хоть какие-то воспоминания о нём у меня есть. И это здорово! А вы? Вы скучаете по своему отцу? — Да, — тихо обронил Хэмиш. — Я очень скучаю по нему и по тем временам, когда будучи ребёнком сидел у него на коленях и рисовал, а точнее пытался рисовать, портрет старшей сестры. Это было так забавно, весело и незабываемо, что порой мне кажется, что это было самое прекрасное воспоминание из всех, хотя это и не совсем так. — Здорово, а мой папа не учил меня рисовать, — надулся мальчик. — Не все же рождаются художниками, хотя свой особый талант есть в каждом. — Это точно. Мама говорила, что папочка просто невероятно отплясывал джигу[2] и, кажется, даже пытался научить меня. Однако из меня был ужасный танцор, — рассмеялся Билли. — Видимо мой талант заключается в чём-то ином. — И возможно, скоро он тебе откроется, — мягко ответил Джон. — Извините, что спрашиваю, мистер Уотсон, но у вас есть кто-нибудь ещё, кроме сестры? — Боюсь, что нет. Мать и отец скоропостижно скончались, а дядюшек и тётушек у меня нет. Был только дедушка, отец матери. Именно он оплатил мне колледж, в котором я и получил знания. О дедушке я мало чего знаю, ведь мать практически ничего о нём не говорила, потому что держала обиду на своего отца, когда тот не дал согласия на брак моих родителей. Это трудно понять маленькому мальчику, но благословение дедушки было для моей матери всем, однако тот просто ответил «нет». Мать говорила, что она отнюдь не была из знатной и уж тем более чрезвычайно богатой семьи. Нет, она была выращена в семье среднего достатка, на которую могли бы посмотреть с презрением, однако даже в такой семье выйти замуж за бедного уличного художника считалось величайшим позором. Она могла бы стать женой торговца или аристократа, но не смогла. И я ничуть не сожалею о том, что она попросту сбежала с моим отцом. Однако я сожалею, что так и не смог познакомиться с дедушкой, даровавшим мне и сестре хоть какое-то будущее. Я ни разу не видел его, ничего не знал о его жизни. И только раз, зачитывая вслух письмо для матери, узнал о том, что он болен. Думаю, что сейчас его уже нет в живых. — Это так печально, мистер Уотсон. Даже не представляю насколько вам одиноко без родителей. У меня хотя бы мама есть, а ещё Ева. Она очень милая. Знаете, когда я вырасту, то думаю, что женюсь на ней. — В самом деле? — удивился Уотсон. — Да, только вы ей не говорите, а то вдруг раньше времени обрадуется. Я, конечно, её никогда не разлюблю, но хочу, чтобы это был для неё сюрприз. — А ты смелый мальчишка! — расхохотался Джон. — Мне бы никогда не хватило смелости признаться девушке. — Не верю! — воскликнул Билли. — Вы не выглядите, как трусишка! Может быть вы ещё раньше просто не влюблялись, и от того не находили в себе силы сделать признание? — Может быть. — О, а вот и доки! Мы пришли, мистер Уотсон. Мне дожидаться вас тут? — Нет, не стоит. Лучше возвращайся домой к Еве и матери. Не стоит ошиваться здесь, в таком опасном месте, — Джон огляделся по сторонам, и взгляд его пал на подозрительную компанию мощных мужчин, внимательно изучающих его и мальчика. — Хорошо. Увидимся вечером, мистер Уотсон, — крикнул Билли и помчался прочь. Тем временем Джон Хэмиш Уотсон, находясь под грозным взглядом странной компании, направился в сторону большого одноэтажного здания, похожего на какой-то склад, в котором, видимо, временно хранили выгружаемый с кораблей товар. Зайдя внутрь здания, Джон чуть ли не столкнулся с высоченным и сильным мужиком, заросшим колючей щетиной. Благо, в последний момент Уотсон успел отскочить в сторону, и работяга смог спокойно выйти на улицу. Пройдя в глубь помещения, Джон в солнечном свете, проникающем сквозь маленькие, но частые оконца, облепившие складское помещение, смог разглядеть ещё несколько человек, среди которых попался изящный, не молодой, но и не старый мужчина, облачённый в костюм дорогого покроя. Уотсон сразу понял это тот, кого он ищет. Мужчина в костюме тем временем даже не обернулся к вошедшему Джону, а, размахивая руками, продолжал что-то твердить четверым рабочим. Двое из них были по пояс оголены, что слегка смутило Уотсона, ведь то было весьма неприлично, а так же вовсе не по погоде. Третий сильный мужчина был одет вполне прилично, если считать порванную местами одежду таковой. На последнего же мужчину Джон, как ни странно, смотрел довольно долго. Уж очень интересно тот был одет. Точнее одежда была привычной: белая рубашка, обычные брюки и крепкие сапоги, однако всё это дополнялось невероятно красивыми подтяжками, сделанными из пары тёмно-бордовых сафьяновых ремешков, перекинутых через плечи и прикрепленных к пуговицам по бокам спереди и сзади. Такой предмет гардероба сразу выделял этого мужчину из всех прочих, собравшихся здесь. Ибо придавал весьма привлекательному, как успел заметить Джон, человеку крайне изысканный вид. Уотсон даже удивился тому, как обычные подтяжки смогли облагородить работягу, даже будучи предметом гардероба любого уважающего себя мужчины. Человек в подтяжках был не высок. Среднего роста. По крайней мере так казалось на фоне людей окружавших его. Джону показалось же, что если они встанут рядом, то он будет на пару дюймов ниже этого молодого мужчины[3]. Темные волосы, темные брови, темные выразительные глаза. Кожа очень белая, пожалуй, даже слишком белая для мужчины, занимающегося работай на солнце. Высокий выпуклый лоб. Такие лбы, помнится Уотсону, принято называть "сократовскими", по ним сразу узнают умников. И Джон был уверен, что и этот молодой человек не был лишён ума. Черты лица довольно правильные, и хотя совершенными их не назовешь, они невольно притягивали взгляд. Мимика его была необычайно живая, почти гротескная. За минуту разговора мужчина успевал сменить с десяток выражений. И это не могло не заставить улыбнуться. Голоса спорящих о чём-то людей смешались в голове Джона, однако Уотсон успел выхватить из этой какофонии голос кареглазого мужчины, чтобы подметить в его речи едва уловимый ирландский акцент. — Ричард Брук будет заменять меня завтра! — твердил мужчина в костюме недовольным рабочим. — Это нечестно! — в унисон отвечали те. — Вы оставляете нас на него, именно тогда, когда прибудут корабли! Вы знаете, как сложно работать под его «чутким» руководством?! — Тебе что-то не нравится, Генрих? — пропел тот самый Ричард Брук, обратившись к самому недовольному, одетому в тряпье мужчине. — Я плохо руковожу, по-твоему? — Нет, нет. Просто, — в голосе отслеживалась лёгкая дрожь, — работы будет предостаточно, многие из нас рассчитывали на твою помощь. — О, не переживай, я буду вам помогать. Морально, конечно. Я буду одухотворять вас, мальчики, лозунгами вроде «вперёд за королеву». С меня вполне хватит. — Ах ты! — вырвался вперёд один полуголый мужчина и схватил Ричарда за ленту подтяжек. — Полегче, дружок, иначе в конце рабочего дня не получишь награду за труды. — Награду? — Ну да, ребята, — с улыбкой на тонких губах ответил Брук. — Сначала усердный труд, а потом я разрешу вам поразвлечься, ну как обычно. Я даже уже нашёл вам нового товарища по «карточным» играм. Имя этого юноши Луис. Он поможет вам выполнить работу завтра, а потом, конечно, сыграет с вами в «карты». Думаю, он не будет против, а если же он не сторонник азартных игр, то, думаю, вы его всё же переубедите. — В самом деле? — Да. — Тогда ладно. Мы согласны, но это последний раз. — Двадцать шесть, — тихо произнёс Брук. — Что? — встрял Генрих. — Ох, ничего особенно. Просто посчитал, сколько раз я уже это от вас слышал. В любом случае, это не так важно. Верно, мистер Уолш? — Да. В общем, всё уже решено. Завтра за вами следит Брук. И постарайтесь ничего не испортить или я вам не заплачу! — в этот момент мужчина наткнулся взглядом на Джона. — А это, кто ещё тут?! Молодой человек, представьтесь, будьте добры. — Моё имя Джон Хэмиш Уотсон. Я здесь по поводу работы. Взгляды всех до единого мужчин в помещении мгновенно приковались к телу Уотсона. Особенно изучающим был взор мистера Уолша, казалось, что тот пытается рассмотреть Джона до самых костей. — Работы, значит. Хм, думаю вы вполне можете подойти нам, — Уолш обошёл Джона сзади и, казалось, тихонько присвистнул, затем мужчина вновь предстал перед молодым человеком и с улыбкой протянул. — Тело не выглядит слабым, должен признать. Вы, мистер Уотсон, в прекрасной форме. Думаю, что вы будете в состоянии поднять тяжёлый ящик, а поэтому, милости прошу в команду моих рабочих. Завтра прибудут корабли с товаром для рынка, и ваши… крепкие руки весьма пригодятся здесь. За каждый выгруженный вами ящик плачу по пять пенсов. Вас это устраивает? — Думаю, что да. — Пять пенсов?! — вдруг возмутился Генрих. — Разве всем не платят по четыре?! Ледяная сталь глаз мистера Уолша столкнулась со взглядом нвозмущенного мужчины. — Вы что-то сказали, Генрих Бронте? — Процедил Уолш. — Нет, — огрызнулся тот. Ричард Брук тихо усмехнулся. — Простите, — начал Джон, — но почему вы хотите заплатить мне на пенс больше, чем остальным? — Так я плачу всем новичкам, в том числе таким молодым людям, как вы. У вас и сил больше и жалоб меньше, а за это полагается награда. Не думайте, что у меня к вам особое отношение. Что ж, команда будет ждать здесь завтра с восходом солнца, попрошу не опаздывать. Корабли могут прийти и с опозданием, но вы - нет. Мистер Брук вас запомнит и сообщит мне, если вы припозднитесь или вовсе не придёте, и уж тогда ни о каком лишнем пенсе или вообще об оплате речи не будет. Вы поняли меня, мистер Уотсон? — Естественно, мистер Уолш. — Отлично. Что ж, мне пора на приём, доброго дня, — мужчина небрежно кивнул головой в знак прощания и поспешил удалиться вон, следом за ним из помещения исчезли и остальные раздосадованные мужчины. Джон остался один. Точнее, сперва ему так показалось, но раздался чей-то смех, и Уотсон осознал свою ошибку. — Дьявол, как же это было уморительно, — протянул кареглазый ирландец. — Вы о чём, мистер… — Ричард Брук, — представился мужчина. — Джон Хэмиш Уотсон. — Я слышал, — вновь улыбнулся Брук. — Так, что вы имели ввиду, говоря «уморительно»? — Поведение этих идиотов, называющих себя моими коллегами. Настало время улыбаться Джону, ведь Брук был прав, поведение рабочих было крайне забавным. Особенно веселила их реакция на заявление мистера Уолша. — Да, вынужден согласиться. Весьма... забавные ребята. — Ах, я поражён тем, что вы разделяете моё мнение. Обычно другие со мной не соглашаются, а всё потому, что не блещут интеллектом, но вы, похоже, другое дело, мистер Уотсон. — Не думаю, что… — О, я вас умоляю, не стоит скромничать. Кстати, возможно, это прозвучит вульгарно, но вовсе не ваши свежие силы привлекли внимания мистера Уолша. Как бы это странно не звучало, но за лишний пенни вы должны благодарить собственные ягодицы. Джону было одновременно и неприятно, и смешно это слышать. Будучи человеком с трезвым рассудком, он и сам догадывался, что вовсе не просто так его оглядывал тот господин. Но стоило ли сокрушаться по тому поводу? Джон Уотсон решил, что нет, а посему решил попросту отшутиться. — Я так и знал, что они мне ещё пригодятся. Что ж, похоже, теперь у меня появилась ещё одна обаятельная черта. — Ах, не только умный, но ещё и с юмором. Мы определённо подружимся. Хотя, можно сказать, что мы уже подружились. Не согласны? — Возможно, однако друг познаётся в беде. — Тогда на его правах отгорожу вас от надвигающейся беды, мистер Уотсон. Завтра, после окончания рабочего дня, не стоит заглядывать сюда, а в частности вон за те старые ящики, ведь в случае чего, вас будет ждать потрясение. — И в чём оно заключается, мистер Брук? — напрягся Джон. — Ну, мои твердолобые «друзья» будут играть в карты с ещё одним новеньким помощником, а это не особо приятное зрелище. Особенно для таких, как мы. Не любителей азарта. Джон уловил суть. Странно, но в первую минуту разговора тех громил он простодушно поверил в то, что они действительно собираются сыграть партию в Вист[4], но теперь он осознал свою глупость. — Почему вы собираетесь позволить им подобное? — Потому что не могу запретить, мистер Уотсон. Я не силён как они, и я им практически никто. Мне трудно бороться с толпой. И приходится просто мириться с этим. Как вы понимаете, мистер Уолш тоже не имеет возражений. — Боже, его даже не будет здесь! Это отвратительно. — Полностью с вами согласен. — Может нам стоит что-нибудь предпринять? То есть, тот юноша, он ведь явно не подозревает, что его ждёт! Или я не прав? — Не совсем. Отчасти да, а отчасти нет. — В любом случае, это вы сообщили рабочим, что они смогут сыграть в "карты" с тем юношей, а значит - на вас ответственность! — Вы правы, и мне искренне жаль, что я им сказал, но поверьте, даже если бы я промолчал, они бы всё равно зажали бедолагу в углу. Мистер Ричард Брук выглядел действительно раскаявшимся и Джон даже практически простил его. Ведь он ничего не знал о Бруке. А вдруг этому джентльмену тоже приходилось пытаться выживать в обществе этих буйных мужчин, а вдруг мистер Брук действительно не может ничего сделать, ведь он действительно никто. Простой рабочий человек, возможно, выходец из мало обеспеченной семьи рабочих на фабрике. — Всё же нельзя позволить этому произойти. Мы должны с вами помешать этому произволу! — Согласен, но лучше всё обсудить завтра, а пока, нам стоит уйти отсюда. Здесь не лучшее место. Ведь рядом бродят одни угрюмые глупцы, а им под тяжёлую руку лучше не попадаться, мистер Уотсон. Каким бы вы крепким ни были, против толпы не выстоять. — Вы, пожалуй, правы, мистер Брук, — выдохнул Джон. Рука Ричарда дружески легла на плечи Уотсона. — Вас проводить? По пути мы могли бы немного пообщаться. Вы ведь не из Лондона и друзей нет, а тут я. Хоть какая-то компания. Джон удивился: — Как вы догадались, что я родом не из Лондона. — Будь вы отсюда, то точно бы даже под страхом отправиться в работный дом не заглянули в эти доки, мистер Уотсон. Сюда идут только глупцы, верзилы, люди вроде меня и приезжие без связей. Но вы не я и никто из выше названных, остаётся только приезжий. Простая арифметика. — Удивительно. — Спасибо за комплимент, но он не заслужен. Джон смутился. — Прошу прощения. — Нет, ничего. Так, как Вам Лондон? — Ну, что ж, думаю что… Похоже, то было началом настоящей дружбы. По крайней мере, Уотсону так показалось в начале, однако в этот самый миг зародилось что-то ещё. _____________________________________ [1]Мокрые доки — доки, где корабли вставали на якорь и разгружались или загружались. [2] Джига- быстрый старинный британский танец кельтского происхождения. [3] Пара дюймов равна приблизительно шести сантиметрам (А теперь вспомним, что рост Эндрю Скотта 173 см и высчитаем рост нашего героя) [4] Вист — старинная английская игра, и до сих пор имеющая массу поклонников. В своей основе вист чрезвычайно занимателен и интересен, требует внимания и памяти, потому что каждый игрок обязан следить за ходами и сносом своих партнеров, за ренонсами, за приглашениями и пр. В вист играют вчетвером, вдвоем и втроем; в последних двух случаях с болваном или болванами. Можно играть впятером и вшестером, но в этом случае в каждом робере один или двое должны быть выходящими.