***
Вернувшись в кабинет, Лера подверглась атаке со стороны Вики. Чехова стойко держала оборону, отказываясь отвечать на вопросы подруги, но непослушная улыбка не желала уходить с лица и выдавала ее с головой. Только когда Смертин отвлек Вику, Лера смогла вздохнуть свободно, примиряясь с мыслью, что подробнейшего рассказа ей не избежать. С громким «Доброе утро» вошел Гордеев, и Рудаковский, ойкнув, стал подтаскивать к столу зачем-то вытащенный преподавательский стул, попутно смахивая с него несуществующие пылинки. — Спасибо, доктор Рудаковский. Я так понимаю, у вас скоро сессия. И ваша вежливость становится просто невыносимой, — усмехнулся мужчина всей аудитории, но видя лишь волшебную улыбку сидящей напротив девушки. Занятие пролетело быстро, сопровождаемое шутками и атмосферой свободы и счастья. Вика, ловившая взгляды преподавателя и подруги, уже готова была вытолкать одногруппников за дверь, чтоб только оставить этих двоих наедине, как ворвалась Лебедева с сообщением об ухудшении состояния поступившего вчера больного. — Как вы помните, через пару дней у нас контрольная, которую зачем-то прислало министерство образования, как будто приближающегося зачета им недостаточно, — напомнил встающий Гордеев под стоны студентов. — С завтрашнего дня я буду опрашивать каждого… Да, и сдавайте ваши истории болезней. Шостко, проследите, чтобы через полчаса они лежали у меня в ординаторской. — Викусик, я бы не отказался от кофе, — заявил Смертин, едва Гордеев скрылся за дверью. — Сходим в кафешку? Ненадолго? Все равно у Гордеева скоро плановая, так что до нас ему дела нет. -Смертин, ты не слышал Гордеева? Надо сдать истории болезней. — Валечка, не волнуйся, это неполезно для здоровья. Вот наши истории, — Вика сунула в руки старосте бумаги и потянула своего парня к выходу. — Кто с нами? За парочкой увязались Глеб, Фролов и Вовка, у которых Валя предварительно отобрала работы. — Мне еще доделать надо, я вчера не успела, — немного смутилась Лера под требовательным взглядом старосты, тут же принимаясь за писанину. Оставшись в одиночестве, Лера быстро закончила историю и достала пустой лист: «Милый, милый друг! Я зареклась писать тебе, но…» Ручка летала над бумагой, задерживаясь на доли секунды, когда девушка подбирала слова. Лера то улыбалась, то хмурилась, то мечтательно вздыхала. Едва она успела поставить точку, как забежавшая староста срочно потребовала сдать работу. Не желая, чтобы Валя увидела письмо, Лера рванула бумагу к себе, не замечая, как она рвется пополам. Пока Чехова прятала письмо, Шостко захлопнула историю болезни и унесла ее, не зная, что внутри лежит что-то лишнее… Написанное письмо принесло Лере облегчение, и она решила навестить свою подопечную прежде чем искать Сашу.***
— Слушаю… да… алло… — Гордеев ответил звонившему, машинально выискивая Леру в толпе посетителей — им давно было пора поговорить — и внезапно замедлил шаг, словно сам воздух сгустился перед ним. — Что за шутки с утра? — пробормотал он и, сбросив звонок, медленно направился к стоящей у дверей эффектной женщине, которая смотрела на него с легкой усмешкой на лице. — Удивлен? — Я? Почему удивлен? Я даже очень рад… — мужчина слегка потряс головой, будто отгоняя наваждение, потом открыл дверь на улицу и жестом предложил женщине пройти вперед. — Я даже закурю… — он жадно втянул носом сигаретный дым. — Здравствуй, прошло сто лет… — Прошло сто лет, — эхом отозвалась женщина, пристально разглядывая Сашу. — Ты спешишь? — Я не спешу, нет… Итак, Женя, что привело тебя сюда? — Соскучилась по мужу? — усмехнулась женщина, наблюдая за скривившимся мужчиной. — Не веришь? А зря… Вообще-то я здесь по работе, но и ты был одной из моих главных целей. — Я польщен, — Гордеев выдохнул дым и покосился на женщину: — И все же? — В Москве создали очередную частную клинику, ориентированную на сложные хирургические и нейрохирургические случаи. Тебя в столице не забыли и предлагают должность зав.отделением. — А при чем здесь ты? По его задумчивому лицу было невозможно что-либо понять, поэтому Женя просто продолжила, аккуратно подыскивая слова: — Главврач этой клиники, мой хороший друг, читал твои статьи и восхищался твоими работами. Когда он узнал, что ты мой муж… — Бывший муж… -…что ты мой муж, — продолжила Женя, не обращая никакого внимания на поправку, — он умолял меня уговорить тебя работать у него. Саша медленно покачал головой, уставившись в одну точку. — Гордеев, я знаю тебя тринадцать лет, это уйма времени, за которую я успела понять, что работа в такой дыре, — она презрительным взглядом обвела здание, — не для тебя. В глубине души ты мечтаешь о блестящей карьере в столице. Еще не поздно, Сашечка! Поехали со мной! — Ты ошиблась, Женя… По-моему, ты всегда ошибалась насчет меня. Ты никогда не знала меня и не понимала, — он затушил окурок и взялся за ручку двери, напоследок обернувшись: — Нет, Женя, я никуда не поеду. Женщина, казалось, была не особо обескуражена его категорическим отказом. — Я здесь буду еще несколько дней. Ты подумай, Саш… Гордеев скрылся в больнице, а Женя улыбнулась: что бы он ни говорил, она знала его и знала достаточно хорошо…***
На время плановой операции мужчина отринул все посторонние мысли, но уже по пути в ординаторскую бывшая жена заняла прочное место в его голове. Приезд Жени был неожиданностью. Нет, Саша понимал, что рано или поздно они встретятся, но все же ожидал, что Женя приедет за разводом, а не с предложением работы. — Женя, Женя, и как мы с тобой жили? Он тряхнул головой, отгоняя мысли о бывшей жене, и обратился к стопке учебных историй болезней, дожидающейся своего часа на столе. — Чем порадуете, господа студенты? — пробормотал преподаватель, подтягивая к себе первую работу, написанную четким почерком Новикова. Полчаса спустя Гордеев отложил предпоследнюю работу и приготовился читать работу Леры. " — Поставлю ей заслуженное «отлично» и обрадую этим, когда, наконец, найду ее в чертовой больнице. И когда мы поговорим?» — прикинул он про себя, открывая первую страницу. Но начать проверку Саша не успел, потому что его внимание приковала к себе половинка странички, небрежно вложенная в историю и исписанная таким знакомым почерком Леры. «Милый, милый друг! Я зареклась тебе писать, но у меня в жизни такое происходит, что невозможно не рассказать, тем более такому другу, как ты. Кому же еще я могу довериться, не Денису с Глебом, верно? Я влюбилась, представляешь? Он такой…! Такой… просто не описать словами! Это не похоже на то, что я чувствовала раньше. Что-то абсолютно другое. Я очень счастлива, просто летаю от счастья. Как будто у меня крылья за спиной и какой-то моторчик внутри, который заставляет меня каждую секунду подпрыгивать, кружиться и смеяться от радости. И что самое главное — он тоже меня любит. По крайней мере, мне так кажется. Ведь он так смотрит на меня, аж в дрожь бросает от его взглядов. И тем более мы один раз целовались. Это было волшебно! Меня словно подхватил водоворот ощущений, я будто бы оторвалась от земли и парила высоко над ней. Этот поцелуй… как он отличался от всех других поцелуев, что выпали на мою долю!.. Конечно, я понимаю, что для мужчин поцелуи совсем ничего не значат, особенно, если этот поцелуй был пока единственным. Но я надеюсь, я очень надеюсь, что… что он влюблен так же, как и я. Несмотря ни на что я мечтаю о нем день и ночь, даже сидя на занятиях не могу избавиться от мыслей о нем. Как он отличается от Кирилла! В лучшую сторону, разумеется. Такой мужественный, сильный и заботливый. И, знаешь, я наконец-то перестала сравнивать. Помнишь, я несколько раз…» — на этом письмо обрывалось, оставляя за собой пустоту и разочарование. «- Влюблена? Моя Лерка в кого-то влюблена? — потрясенно подумал Саша, откидываясь на спинку стула. — Так вот почему она была так напряжена с утра. Хотела сказать, что у нас ничего не выйдет, ведь она любит кого-то другого…» — Лер! Ле-ера!!! Этот громкий крик, а затем смех привлекли внимание Гордеева. Он подошел к окну и стал следить за происходящими внизу событиями. Его Лерочка подошла к радостному Рудаковскому и еще какому-то парню. — Привет, Вадик! Рада тебя видеть! — Ну, что, погнали? — Ребят, я… — Лера неуверенно посмотрела в сторону больницы. — Так, что за бунт на корабле? Мы же вчера обо всем договорились, — укоризненно сказал Вова. — Пошли, Лер, больница не убежит. — Ребят, я, правда, не могу! — Так, а кто позавчера клятвенно обещал сходить с нами сегодня в кино? Кто позавчера мне жаловался на длинный день? — обвиняющее спросил Вадик. — Жаловался Вовка, — рассмеялась девушка. — А вы с ним одно целое, всегда ходите вместе, это давно известно. Тем более кто-то обещал! И кто-то постоянно говорит, что обещания надо выполнять! Наблюдавший за встречей Гордеев громко чертыхнулся, когда Лерка тряхнула головой и приняла предложенную Вовкой руку. Тот со смехом руку освободил и не замедлил обнять девушку за талию. А девушка и не сопротивлялась. Мрачный Гордеев достал сигарету и прикурил, продолжая провожать эту тройку взглядом. — Саша, ты почему куришь в ординаторской? — возмущенно заметила заходящая Нина. — Саш… Саш, ты расстроен, да? Я знаю, ты так куришь в окно, когда что-то случается… Саш, что случилось? — Нин, спасибо за заботу, все нормально, — мужчина выбросил недокуренную сигарету и обернулся к женщине. — Ты устало выглядишь… — она хотела погладить его по щеке, но тот увернулся и уселся за стол. — Уже вечер, Саш, поехали домой. — Езжай… — Вместе, Саш, как раньше! — Не могу, мне еще работать надо… — Врешь! Нет у вас тяжелых в отделении, я узнавала… Ну, поехали, Саш. — Я сказал, езжай сама. А мне еще надо работы этих бездельников проверить… И статью дописать… И проверить пару идей… Видишь, Нин, не могу, завал! — Да уж вижу, — тихонько вздохнула Старкова. — Тогда прощай… — и опустив голову, она вышла из ординаторской. Здесь ей больше делать было нечего.***
С радостным нетерпением Лера бежала в больницу, время от времени укоряя себя за то, что вечером дала увести себя и не поговорила с Сашей. Она предвкушала то чувство счастья, которое вчера витало в воздухе на занятии, но аудитория встретила ее холодом. Этот лед распространял мрачный и раздражительный Гордеев, исподлобья наблюдающий за рассаживающимися студентами. — Александр Николаевич, у вас что-нибудь случилось? — Это разговор не по теме занятия, которое, кстати, началось пять минут назад, доктор опаздывающая. Сядьте на место, — отрывисто приказал врач, избегая смотреть на Леру. — Может, у него что-то случилось с пациентом? — шепнула Чехова севшему рядом Рудаковскому. Тот пожал плечами и ободряюще сжал ее руку, на что девушка слабо улыбнулась. Наблюдающий за этой картиной Гордеев, которому казалось, что эти двое сидят слишком близко и ведут себя слишком развратно, разозлился еще больше. — Доктор Рудаковский, расскажите-ка мне о хирургическом лечении пищеводной грыжи диафрагмального отверстия. Несмело, чуть запинаясь, Вовка начал свой ответ. Лера поглядывала на него с легким волнением, но Гордеев видел в ее глазах лишь влюбленность и восхищение этим глупым юнцом. — И это все, что вы знаете? — уничижительно спросил Александр Николаевич, когда Рудаковский замолчал. — Я же говорил вам, что буду спрашивать. Что ж вы такой неподготовленный пришли? Стишок бы хоть выучили, я не знаю… — насмешливо закончил он, глядя, как краснеет студент. — Доктор Новиков, прошу вас! Сегодняшний Гордеев, злой, раздраженный, поразил студентов, привыкших к требовательному, но добродушному преподавателю. На занятии досталось всем — каждый выслушал неприятные комментарии о своем ответе. В конце врач еще раз сказал, что завтрашнюю контрольную никто не сдаст, и унесся куда-то, по пути распугивая персонал и больных. Пока ребята обменивались впечатлениями и возмущались, Лера выскользнула из аудитории, надеясь разыскать Сашу и выяснить, что же случилось. В ординаторской царила буря — хирург в пух и прах разносил нерасторопных медсестер. — Саш, у тебя что-то произошло? Ты так на всех кидаешься, — девушка вздрогнула, когда жесткий взгляд его серых глаз метнулся к ней. — Доктор Чехова, что за непозволительная фамильярность с вашей стороны. Кажется, я все еще ваш преподаватель, так что обращайтесь соответственно. И вас совершенно не касаются мои дела, ясно? — Но… Александр Николаевич… а как же понедельник? — У меня амнезия на события понедельника, — рявкнул Гордеев, отмечая, как отпрянула и побледнела девушка, но истолковывая это по-своему. — И запомните уже, наконец: я преподаватель, а вы студентка! Убирайтесь! Вон! Едва она вылетела из ординаторской, Саша устало опустился на диван, закрывая лицо руками. Так паршиво он себя чувствовал только раз, в день, когда не смог спасти человека и узнал, что Женя сделала аборт. Он успел заметить слезы, блеснувшие в глазах у девушки, и внезапно ощутил себя последним мерзавцем. " — Идиот, накинулся на девчонку. Может, она пришла мирно поговорить и извиниться за произошедшее в понедельник. Она же не виновата, что влюблена в Рудаковского, а не в меня. Тем более что в такое чудовище сложно влюбиться!» Саша знал, что в отвратительном настроении виноват отчасти он сам. Вчера вечером его срочно вызвали в операционную, а потом, сидя ночью в ординаторской, он раз за разом прокручивал в голове образ уходящей с Рудаковским счастливой Лерки и перечитывал письмо. Поэтому к утру он пребывал в наимрачнейшем расположении духа. " — Возьми себя в руки, Ёжик, — сказало его внутреннее «я» голосом Куратова. — Сердцу не прикажешь. И, если она любит другого, то так тому и быть. И нечего срываться на других людях». Мужчина тяжело поднялся, вышел из ординаторской и сразу же в ближайшей оконной нише заметил Леру, приобнимающего ее Рудаковского и что-то говорящую им Алькович. Саша судорожно выдохнул и с некоторым трудом повернулся к троице спиной. Его разрывало от желания вернуться и крепко обнять Леру — ведь он помнил те счастливые мгновения на даче — и желания наорать на всех, особенно на надоедливого недостойного студента. — Значит, так тому и быть, — пробормотал он, доставая телефон. — Алло, мы можем встретиться?***
Задумчивая и грустная Лера шла к больнице, все пытаясь понять такую резкую перемену в поведении и отношении Гордеева. Она была уверена, что во вторник утром все было хорошо, он выглядел таким счастливым, таким расслабленным, но уже в среду метал молнии. После того, как он выгнал ее из ординаторской, она еще два раза пыталась с ним поговорить. Он больше не орал, просто едва цедил пару слов, смотрел сквозь нее и всем своим видом давал понять, что она не более чем надоедливая студентка. Остановившись недалеко от входа, чтобы подождать опаздывающую Вику, Лера увидела Сашу, разговаривающего с красивой женщиной. Он курил, медленно кивал головой и довольно улыбался словам своей собеседницы. Она же искрилась радостью, иногда брала мужчину под руку, а потом даже поцеловала в щеку. Этого Лера видеть уже не могла, поэтому резко отвернулась, закусывая губу, чтобы не расплакаться. — Это его жена, — неслышно подошедшая Нина Старкова, казалось, была такой же усталой и несчастной, как и стоящая рядом девушка. — Евгения Гордеева, та еще хищница и стерва… Я была бы счастливее, если бы он выбрал… главное, не она… — махнув рукой, женщина пошла ко входу в больницу.***
— Ну что, Гордеев, надумал? — со смехом спросила Женя, подходя к мужу. — Скорее всего, да, Жень. Но мне все равно надо съездить туда, поговорить с главврачом, оценить ситуацию, прежде чем давать окончательное согласие, — безэмоционально ответил мужчина, закуривая. — Скажи мне вот такую вещь: лично тебе зачем понадобилось вытаскивать меня отсюда? Я перестал быть твоим приоритетом после нашей свадьбы, так зачем? — Ох, Сашка, и зачем все усложнять? Может, я просто осознала все свои ошибки, — она игриво взяла его под руку и слегка прижалась к нему. Потом, взглянув на его ироничную улыбку, посерьезнела: — На самом деле мне предложили очень хорошую работу, а незамужних там не берут. — Штамп-то у тебя есть… — Само собой, но они там дают и квартиру, и машину, а если еще и дети есть, то плюсов гораздо больше… Ты же всегда хотел детей, Саш, — она взглянула на его мечтательную, чуть грустную улыбку и снова взяла под руку: — Давай начнем все сначала, Саш, ты и я… — Женя, Женя… — тихо пробормотал Саша и тут же слегка вздрогнул — по лестнице поднималась погруженная в себя Лера Чехова. Сердце тут же отозвалось болью, и Саша привычно заглушил ее мыслью о работе, как делал долгие годы существования без вырастившей его семьи. — Я дам тебе знать, когда соберусь в Москву… И извини, у меня занятия. — О, разные студенточки там… — протянула женщина, хитро поглядывая на поморщившегося Сашу. Тот махнул ей и скрылся в здании. Его ждали студенты и контрольная. Он раздал вопросы и приготовился к долгому ожиданию, но почти сразу же вскочил Новиков с готовым ответом. — Нет, я бы хотел вначале выслушать доктора Рудаковского, — дурацкая неприятная мстительность овладела им. Нервный Вовка подошел к преподавателю, который тут же стал заваливать его вопросами. — Так, этого вы не знаете, здесь ошиблись. Ну и что мне с вами делать? — Пожалеть? — с надеждой спросил парень, поглядывая на прислушивающихся друзей. — Бе-едненький, опять не сдал, — с каким-то нехорошим удовлетворением протянул Гордеев, а потом наткнулся на обреченный, тоскующий взгляд Леры, и сразу вся злость куда-то испарилась, оставив лишь пустоту и усталость. — Ладно, доктор Рудаковский, берите еще билет, готовьтесь. И вот что, у меня не хватит времени вас опросить, поэтому через полчаса сдадите свои письменные работы, а пока за вами присмотрит Галина Алексеевна Тертель. Он поспешно вышел, не желая больше видеть ни Рудаковского, ни Чехову, но все равно спиной ощущал непонятный взгляд девушки. — К черту вас всех! — рыкнул Саша, походив туда-сюда по коридору несколько минут. — Ирина Васильевна, постойте, мне нужен отпуск. — Какой еще отпуск? — Отгулы, неважно… Дней на пять, не меньше! — Александр Николаевич, вы же не выдержите, я вас знаю, — чуть жалостливо улыбнулась Ковалец. — Не дам. У нас больных много. — Вы не дадите, Олег Викторович даст. У меня, знаете, сколько отпусков накопилось? Пока все не отгуляю, на работу не выйду! — Вот к нему и обращайтесь! И гуляйте, где хотите! А я не подпишу! Оба разозленных врача разлетелись в разные стороны, не заметив стоящую за углом Леру Чехову, которая из всего услышанного сделала свои выводы. — Его отпуска — это месяца два или три, а в это время мы уже закончим практику в этой больнице. А значит, он просто не хочет меня видеть, потому что я ошибка, а у него есть красивая жена, которая увезет его в Москву, — тихонько жаловалась подруге Лера, а Вика недоумевала, как Гордеев сумел довести боевую девчонку до совершенно несвойственного ей состояния. Алькович сидела в раздевалке и ждала Леру, которая переодевалась за стенкой. Бледная тень, в которую превратилась ее подруга за последние два дня, совершенно не устраивала девушку, как не устраивал ее и озверевший преподаватель. Все попытки Вики разузнать причины ссоры встречали жесткий отпор, но ей удалось понять, что Лера сама не очень-то понимает происходящее. В больнице Чехова была спокойна и грустна, но красные, полные боли глаза говорили все за себя. Что-то не нравилось Вике в этой истории, что-то упускали эти двое, и она хотела помочь им разобраться. Задумавшись о том, как помочь подруге, она рассеянно взглянула на сумку Леры, из которой торчал краешек бумаги. Фраза «я летаю от счастья рядом с Сашей, Александром Николаевичем» вывела Вику из апатии, она с тревогой обернулась на шорохи со стороны Леры и единым движением выхватила бумагу из сумки, тут же пряча ее в кармане. В голове у девушки тут же созрел план, и она довольно улыбнулась, кивая в такт собственным мыслям.***
На следующий день Лера была совсем вялой и подавленной — сегодня была годовщина смерти ее родителей. Да и вся эта история с Гордеевым навалилась на нее со всей силой. Умом она понимала, что надо возвратиться к обычной жизни, не думать о Саше, веселиться с друзьями, но сердцем надеялась видеть его каждый день и любить хотя бы на расстоянии. Поэтому сегодня, увидев, что занятие ведет Ковалец, она совсем упала духом. После лекции девушка сбежала из больницы и направилась на кладбище, желая поплакать там в одиночестве и все изложить родителям в отсутствие Олега Викторовича, который пообещал забрать ее оттуда через два часа.***
— Зоя, Олег Викторович у себя? Полненькая женщина доброжелательно кивнула ему, не переставая перекладывать бумаги у себя на столе. — Александр Николаевич, если у вас что-то долгое, то давайте завтра, — главврач поспешно защелкивал свой портфель, явно собираясь уходить. — Да нет, Олег Викторович, мне-то как раз быстро, — Гордеев подошел ближе к столу, на котором лицом вверх лежала фотография двоих людей. — Меня уже дочка ждет, еду на кладбище к другу моему, — Олег Викторович машинально продолжал говорить, снимая свой халат. — Так что у вас? Но Саша не слышал и не видел Лобова. Он застыл, уставившись на фотографию, где, обнявшись, смеялись прямо в камеру молодые Олег Викторович и дядя Петя. Фотография дяди Пети, лицо Леры, медицинский атлас, написанное детской ручонкой «Ёжик, я жду тебя» — все это кружило вокруг него, будто в замедленном калейдоскопе. В голове Ёжика зашумело, и разрозненные воспоминания, словно кусочки мозаики, в один миг завертелись и сложились в цельную картину. — Александр Николаевич, вы в порядке? — обеспокоенно спросил Лобов, вглядываясь в похожее на застывшую маску лицо Гордеева. Тот отмер, пытаясь вернуться в настоящее, и судорожным движением руки скомкал заявление. — Я… кажется… — Гордеев рассеянно покачал головой, взъерошил волосы и медленно вышел из кабинета. Он с трудом соображал, все пытался осознать только что полученную информацию и терпел в этом полное фиаско. Саша мысленно сравнивал образы своей родной малышки Лерочки и потрясающей взрослой девушки Валерии и не мог понять, как он не замечал их сходства раньше: этот овал лица, милую привычку в задумчивости чуть прикусывать губу и, конечно же, глаза. Правда, тогда, в детстве, в ее глазах не было затаенной боли и тоски, но доброта и радость светились там и сейчас. В Сашиной голове никак не укладывалось, что маленькая художница решила променять творчество на медицину — она же мечтала покорять вершины художественного мира. Но потом, вспомнив собственный портрет, который он когда-то нашел на полу в ординаторской, Саша понял, что рисование никуда не ушло — оно живет в ней, дает ей силы и пытается сблизить двух потерявших друг друга людей. И тут словно удар тока пронзил его: самые близкие ему люди, вырастившие его, привившие ему любовь к жизни, мертвы и мертвы уже давно. Они оставили свою дочку, а его не было рядом долгие семь лет, которые Лера провела в одиночестве. Мужчина сделал несколько неуверенных шагов по коридору, все еще находясь во власти своих мыслей, когда в него кто-то врезался. — Извините, — пискнула доктор Алькович, поднимая глаза на Гордеева, который, казалось, даже не заметил ее, просто отодвинул в сторонку и побрел дальше. Таким потерянным своего сурового преподавателя Вика видела впервые и такой вид ей абсолютно не нравился. — Александр Николаевич!.. Александр Николаевич!.. — парой больших шагов она догнала мужчину и встала перед ним. — Не сейчас, доктор Алькович, потом… — Вы должны это прочитать! — Вика попыталась всунуть ему письмо Леры. — Доктор Алькович, ваша история болезни может подождать. Я не расположен сейчас читать ваши медицинские потуги! " — Ах, он не расположен! — начала распаляться девушка, глядя, как Гордеев скрывается за поворотом. — Он расположен упиваться страданиями в то время, как Лерка плачет из-за него. Ну нет, доктор Гордеев, вы от меня так просто не избавитесь!» — Александр Николаевич, если вы сейчас это не прочитаете, то, клянусь, я вас к Лере не подпущу и на пушечный выстрел, понятно вам? Резкий тон Виктории вырвал Гордеева из раздумий, и, смерив ее недовольным взглядом, он забрал кусок бумаги с порванным краем. — Вы не могли найти хорошей тетради для историй болезней, что ли? — скривился он. — Что за… — Гордеев замолчал, жадно проглядывая текст. Буквы прыгали у него перед глазами, но установить автора послания он смог без труда. «…писала об этом. Ну, невозможно встречаться с человеком, когда по несколько раз на дню сравниваешь его с другим. С тобой, с кем же еще. Раньше я не могла влюбиться, потому что ты затмевал всех — умом, красотой, обаянием… Получалось, что я встречаюсь с двумя, да еще и чувствую вину перед тобой. Наверное, глупо чувствовать вину перед человеком, которого уже лет десять не видела и вряд ли увидишь вообще. И еще глупее ждать его, не обращая внимания на других. Но теперь я про тебя забыла, Ежичек. Съел? Наконец-то мысли про тебя не посещают мою голову во время поцелуев. Может, я нашла свою судьбу? Или просто тебя забыла? Как бы то ни было, я свободна от тебя, Ёжик! Ты забыл обо мне, а я забыла о тебе! Да, через тринадцать лет это все-таки свершилось! И я счастлива! Понял? Счастлива! Хотя могла бы быть счастлива с тобой, если бы ты нас не предал! А вдруг ты женился на какой-нибудь грымзе? Тогда я еще более счастлива. Буду себе представлять, как она управляет тобой и ворчит, и ругается по каждому поводу. А я летаю от счастья рядом с Сашей, Александром Николаевичем. Как странно, что вас зовут одинаково. И что у вас одна профессия… Но, все, хватит! Больше не буду тебе писать. Буду все рассказывать Саше, хотя он мой преподаватель. И это так странно — быть в близких отношениях с собственным преподавателем… Надеюсь, ты ревнуешь меня к нему. Надеюсь, я испортила тебе настроение своим счастьем. Потому что ты отравлял мое счастье на протяжении стольких лет! А теперь я отомщу тебе! Не твоя, а Сашина Валерка!» Гордеев медленно прислонился лбом к стене. «- Она любит меня! Не Рудаковского, а меня! Боже мой, какой я идиот! Это письмо было обо мне… Лера любит меня, а я просто ревнивый идиот, который все испортил своим поведением! Нет чтобы поговорить и все выяснить, я набросился на нее… И как мне это исправить?.. Меня, только меня…» — шальная улыбка появилась на его лице. Немного шатаясь, он отправился в ординаторскую, не замечая оставшуюся в коридоре Вику, которая радостно кивнула сама себе. — Лера, Лерочка! — чуть дрожащими пальцами он набрал номер ее телефона, но ответом был лишь голос оператора. — Так, стоп, сегодня годовщина смерти ее родителей, она мне просто не ответит… Родители… он сразу вспомнил тетю Машу и дядю Петю, их вечерние посиделки, разговоры и смех. Без них ему было одиноко, но в тот же момент он знал, что больше никогда не отпустит их дочь, не позволит ей страдать. — Подождите-ка, а ведь это письмо написано мне же, Ёжику, — Саша потрясенно уставился на исписанный лист. — Она пишет мне о любви ко мне же… И… Лера с детства была влюблена в меня? Этого просто не может быть! Практически на автомате Саша достал из Степанюговской заначки початую бутылку коньяка и отхлебнул. Напиток, обжегший ему горло, моментально привел его в себя. — Лерочка, девочка моя, ты простишь меня? — едва слышно пробормотал Ёжик, вглядываясь в письмо — он решил немедленно ехать к ней.