***
Через час Гордеев в компании Ирины Васильевны и чашки чая стоял в коридоре возле окна. — Ирина Васильевна, вы говорили, что это хорошая группа. Где, скажите, где вы это увидели? Это сборище каких-то ненормальных. О, смотрите, — он указал на выходящих из здания ребят, — смотрите: в группе есть доктор клоун, доктор спящая красавица, доктор модель, доктор энциклопедия, доктор народной медицины, доктор с замечательной фамилией, доктор-сынок и доктор староста. Ну, а доктор опаздывающая, конечно же, опаздывает даже здесь. — Александр Николаевич, вы преувеличиваете! — рассмеялась Ковалец. — Узнаете их получше и привяжетесь к этим детям. — Да не дай Бог! — Александр Николаевич! Александр Николаевич! — раздался громкий крик, и из-за поворота выбежала Лера. — Куда опаздываете на этот раз? — Александр Николаевич, там Игнатьеву хуже стало… У него же гипертензия, а ему назначили… Не дослушав, Гордеев рванул в сторону палаты больного. Еще две минуты, и состояние больного Игнатьева стабилизировалось. — Что ж, на этот раз вы не опоздали, доктор?.. — врач вопросительно взглянул на девушку. — Лерочка, я тебя жду в машине, и поедем домой! — перебил их проходящий мимо Олег Викторович Лобов. Девушка только кивнула. — Доктор Лобова? — спросил Гордеев. «Еще и дочки главного мне не хватало!» — Нет, моя фамилия Чехова. Лера Чехова, — и, сухо кивнув на прощание, девушка пошла вслед за главврачом. «Лера Чехова, Лера Чехова!» — все продолжало стучать в висках у мужчины. Чем-то знакомые интонации и такое дорогое сердцу имя — и все это у абсолютно чужой девушки. — Это приемная дочь Лобова, — тихо произнесла неслышно подошедшая Тертель. — Александр Николаевич, просто все ваши вопросы у вас на лбу написаны. Лерочка и ее брат потеряли родителей, которые крепко дружили с Лобовыми. Вот Олег Викторович и взял их к себе. «Лерочка» — имя снова отдалось глухой болью в сердце. Единственное, что нужно было Гордееву кроме работы, это найти ту семью, которая сделала из него человека. Но с каждым годом надежда встретить их все таяла и таяла. А здесь какая-то студенточка посмела носить любимое имя. " — Ненавижу студентов!» — в очередной раз подумал Саша.***
Через несколько дней вся группа сидела в аудитории и громко обсуждала преподавателя. Рудик Новиков, ходячая энциклопедия группы, был очень недоволен и самим преподавателем, и подачей им материала. Напрасно Лера пыталась переубедить одногруппника, что гения нельзя судить. Новиков был непреклонен — ведь этот «мужик», так окрестил его студент, не оценил по достоинству его знания и не стал приглашать ассистировать. Толя и Вика не пытались судить Гордеева: у них были дела поинтереснее, например, успеть поцеловаться наибольшее количество раз до начала лекции. Валя прорабатывала Машу за шерстяные юбки и народную медицину, а Вовка слушал спор Леры и Рудика. Только Глеб да Фролов не принимали никакого участия в разговорах о Гордееве. Лобов знал от отца, что Александр Николаевич отличный врач с тяжелым характером, а Фролов спал, потому что ночью на дежурстве уже успел все обговорить по этому поводу со своим напарником. — Разговоры заканчиваем, учиться начинаем! — громко провозгласил Гордеев, едва войдя в аудиторию. Но не успел он начать лекцию, как к ним ворвалась медсестра и, тяжело дыша, сказала, что привезли мужчину, пострадавшего в ДТП, и срочно требуется присутствие Гордеева. — Так! — мужчина недовольно поморщился. — Лебедева, скажите, я сейчас приду. А вы все расходитесь по своим больным, кроме… — он заглянул в список, который достал из кармана, — кроме Смертина и Шостко. Вы двое отправляетесь в процедурный кабинет. Надеюсь, к двум часам я освобожусь, и мы все-таки проведем занятие… Хотя кому это надо? — добавил он про себя.***
Вова Рудаковский грустно брел по коридору областной больницы. У своей больной он побывал, беседу провел, пропальпировал ее, назначил лечение и теперь не знал чем заняться. Его любимая подруга где-то секретничала с Викой или пыталась подсмотреть операцию неуловимого Гордеева. Вдруг он услышал, как кто-то зовет его. — Эй, студент, как тебя… Рудаковский! — его подзывала медсестра, сидевшая на посту около реанимации. — Ты свободен? Слушай, помоги, а? Я съела что-то не то, и живот прихватило. А отойти не могу. Посиди здесь минут пять, я быстро! Вова с затаенным страхом взглянул на мониторы. — А что если…? — Да не бойся, их всех уже скоро в обычные палат переведут, ничего не случится. А пост покинуть нельзя. Подмени, а? Парень сдался под умоляющим взглядом девушки и нерешительно кивнул. — Читать ЭКГ умеешь? Тогда следи, я мигом! — и медсестра унеслась. Вову колотила внутренняя дрожь. Он еще никогда не отвечал за жизни больных. Одно дело прикрепленные больные: их история болезни, назначения — все было ненастоящим, учебным. А здесь люди после операций, ослабленные, живущие на грани смерти. Стеклянным взглядом парень уставился в монитор. Он молил всех богов, чтобы медсестра пришла как можно быстрее. Внезапно что-то изменилось в окружающем его мире. Через несколько миллисекунд до него дошло, что именно изменилось: из динамика раздавался противный писк, на мониторе была ясно видна фибрилляция желудочков, а это значило только одно — у одного из пациентов наступила клиническая смерть. Не раздумывая ни секунды Вова рванул в палату, глаза его забегали в поисках источника всех волнений, он подскочил к мужчине, лежавшему с закрытыми глазами, и тотчас вспомнил уроки ОБЖ. «Перво-наперво, — зазвучал у него в голове басок их преподавателя Гущина, — лупите больного посильней в грудную клетку. А всякая там дефибрилляция электродами потом». Вовка размахнулся и опустил кулак прямо на грудную клетку, облегченно вздохнул, наблюдая на мониторе нормальный ритм сердца. На трясущихся ногах, обливаясь потом, он дошел до поста и рухнул на стул. «Где эта чертова медсестра?» — заорал бы он, имея хоть каплю сил. Следующие пять минут его сердце бухало так, что наверное слышал весь этаж. Краем глаза Вовка заметил какое-то движение в конце коридора, когда повторившийся противный писк заставил его замереть, уставившись на экран. Ноги сами понесли его в палату к постели злополучного больного. Только Вовка успел занести кулак, как раздались два истошных крика: — НЕ УБИВАЙ! — НЕ УБИВАЙ ЕГО! В испуге парень отпрыгнул от кровати, снес стул и упал к ногам подоспевшей медсестры, которая и была автором второго крика. Почти сразу до Рудаковского дошло, что первым кричавшим был сам больной. Но как, как такое могло произойти? Во время клинической смерти люди не разговаривают! Запыхавшаяся медсестра успокоила больного и буквально за шкирку вытянула студента в коридор. — Это уже не первый раз! — чуть улыбнулась девушка, глядя в ошеломленное лицо парня. — Там, в реанимации, очень жарко. Из-за потения отклеился электрод монитора. Отсюда картинка дефибрилляции… — Но… я же произвел первую реанимацию… сердце завелось… — Видимо, при ударе электрод приклеился обратно, но не прочно… Вова с хрипом глубоко вдохнул. Таких потрясений он не испытывал никогда. — Что тут у вас происходит? — раздался над ухом громкий голос Гордеева. — Обучаю студента работе на посту, — бодро отрапортовала медсестра. С удивлением взглянув на дрожащего студента, врач прошел мимо. А Рудаковский остался медленно приходить в себя.***
После внеплановой операции Гордеев отдыхал в кабинете у Ковалец. Она знала, что внутренние повреждения у мужчины, пострадавшего в ДТП, были тяжелые, поэтому сама заварила врачу чай и предложила печенье. Тот мог только благодарно улыбаться на проявление такой заботы. — Не бережете вы себя, Александр Николаевич! — с укором произнесла Ковалец, увидев, как он с трудом приподнялся за кружкой. — А вы меня от студентов освободите, вот я и поберегусь, — усмехнулся Саша. — Мы же это уже сто раз обсуждали, так что прекратите ваши бесплодные попытки, — женщина в свою очередь хитро улыбнулась. — Кстати, сегодня ко мне подходил студент Новиков, — Гордеев мученически закатил глаза, — и сказал, что вы не хотите брать их на операции. Александр Николаевич, как они будут людей лечить, если не увидят настоящих врачей в действии? — Вот и я говорю, что им не надо было идти в медицину, — недовольно проворчал Гордеев. Он отхлебнул чай и обреченно уставился на зав.отделением. — У вас завтра очень интересная операция. Больной с панкреатитом, Митяш, кажется? — дождавшись утвердительного кивка Ирина Васильевна продолжила: — Ну, так возьмите студентов посмотреть. Не хотите всех, возьмите самых одаренных. Я уверена, что такие есть, — поспешно добавила она, увидев, что он собирается ее перебить. Гордеев уже хотел было взорваться криком, что умными студентами здесь и не пахнет, как вспомнил о Чеховой. Об этой надоедливой, опаздывающей студенточке, приемной дочери главврача, которая, несмотря на все свои недостатки, вызывала в нем чувство уважения. Она не стремилась выезжать на Лобове, как делал родной сын Олега Викторовича, не лезла со своими знаниями, как энциклопедист Новиков, хотя Гордеев был уверен, что она знает гораздо больше и глубже, чем Рудольф. Замечания куратора насчет опозданий доктор Чехова приняла к сведению и теперь приходила минут на пять раньше. В ее глазах он видел неугасающий интерес к предмету, сама она излучала доброту и готовность помочь больным. И Александр Николаевич часто ловил себя на мысли, что думает о ней: какой она станет через несколько лет? Почему-то Гордеев думал, что эта упрямая девчонка все-таки добьется своего. И, понимая, что опять тратит время на бесполезные размышления о студентке, он всегда очень сердился на себя и переносил гнев на нее, если она была поблизости. Саша нередко видел ее обиженные глаза, но не считал нужным извиняться. Ведь это она и ее имя заставляли его снова и снова теряться в своих воспоминаниях. — Александр Николаевич, и все-таки я вам настоятельно рекомендую взять студентов на операцию, — произнесла Ковалец, не дождавшись ответа. — Ну, если настаиваете, то мне остается только подчиниться, — усмехнулся мужчина, опять приходя в хорошее расположение духа. — Вот и подчиняйтесь! — с удовольствием заключила зав.отделением. Она боялась, что сломить его нелюбовь к публичным операциям будет гораздо тяжелее. — Есть, мэм! — рассмеялся Саша и одним глотком допил свой чай. Потом поднялся, лениво потянулся и, наклонившись к столу, сказал: — А к Митяшу я их не возьму! Удовольствуются чем-нибудь другим! — и, довольный, что последнее слово осталось за ним, быстро вышел из кабинета. А Ирина Васильевна только с улыбкой покачала головой. Она была рада, что удалось уговорить Гордеева.