***
Василиса ёрзала на кровати всю ночь, несколько раз вставала с постели, заходила к Гилберту и напоминала ему, допоздна засидевшемуся за компьютером, что нельзя этим злоупотреблять. Байльшмидт только отмахивался, но когда Вася зашла к нему ближе к четырём часам ночи, немец уже видел десятый сон, раскинувшись "звездой" на кровати с ноутбуком под правой рукой; девушка снисходительно улыбнулась, укрыла Гилберта одеялом, которое валялось на полу, и положила его технику на письменный стол. Гретель всё это время стояла рядом и с нежной улыбкой смотрела на Гилберта, склонившись к нему и полупрозрачными пальцами поглаживая его волосы. Москва бесшумно удалилась, прикрыв за собой дверь. Сколько бы девушка ни звонила Ивану, его телефон упорно молчал. Стараясь не получить нервный срыв, Василиса переписывалась с Глебом круглыми сутками: белорус невозмутимо слушал её истерики и успокаивал звонками, говоря, что Наташи тоже нет дома, а значит она с большой вероятностью была с Иваном. На какое-то время Москва успокаивалась, прекращая мерить шагами свою комнату. Василиса, убрав руку с лица, в который раз за долгую ночь поднялась с мятой постели. Отопление совершенно неожиданно отключили, поэтому Вася ходила, завернувшись в тёплый махровый халат и плед. Девушка подошла к окну, прислонилась лбом к холодному стеклу, невидящим взглядом смотря на голые ветки яблонь в саду, который представлял сейчас устрашающее зрелище: деревья почернели, отбрасывая странные тени, земля была устлана гнилыми листьями. И Гретель, которая блуждала там, рядом со своей могилой, отбивала всякое желание сделать хоть один шаг в сторону сада. Москва не заметила, как между деревьями нарисовался силуэт Кёнигсберг. И очнулась русская только тогда, когда немка настойчиво подзывала её, кивками головы указывая на что-то. Гретель поймала затуманенный и непонимающий взгляд Василисы и заговорила, не издавая ни звука. Васе не нужно было читать по губам, чтобы понять, о чём говорит призрак: девушка бросила одеяло на кровать и, громко хлопнув дверью своей комнаты, побежала вниз. Схватив с вешалки своё белое пальто и накинув его на себя, Василиса выскочила из дома, сломя голову понеслась в сад. Изо рта вырывались клубы горячего дыхания, а холод за считанные секунды пробрался под пижаму — это ни капли не волновало Москву, которая в мыслях корила себя за то, что не почувствовала возвращение России. Наконец, Вася остановилась в нескольких метрах от Ивана, стараясь перевести дух. Россия расслабленно сидел под тем же деревом, под которым было похоронено тело Кёнигсберг. Его волосы покрыл лёгкий иней, на щеках играл лихорадочный румянец; справа над землёй навис как всегда грозный Генерал Мороз, слева стояла Гретель, сунув руки в карманы плаща. Но не призраки привлекли внимание Москвы, крайне удивлённо, чего невозможно было передать словами, уставившейся на Россию. Никогда она не видела, ни разу в своей долгой жизни, чтобы в холодную погоду дыхание у Ивана было горячим или хотя бы немного тёплым, и кожа приобрела менее бледный оттенок. Иван дышал часто, но прямо как обычный человек, как любая другая страна или город: из приоткрытых губ выходили едва заметные облачка пара, тут же уносимые порывами ветра. Генерал был мрачнее обычного, поэтому Москва поспешила подойти к России. Василиса села на колени перед Иваном и стоило только ей поднести руки, как она ощутила исходящее от него тепло. Впервые кожа Брагинского обжигала пальцы жаром. — Иван, — зашептала Вася, потянув его за одежду на себя, — вставай. Просыпайся, идём домой, — она повернула голову к Гретель, — что произошло? Он весь горит! — Этот дух, — Кёнигсберг кивнула в сторону Генерала Мороза, — вернул России тепло его тела на некоторое время. Я не знаю толком, что произошло, но Иван уже пришёл таким и свалился здесь. Москва не поверила своим ушам и сразу же обозлилась, метнула в Духа испепеляющий взгляд, ожидая самого ужасного: — Что ты забрал у него?! Иван зашевелился, разлепив глаза и поднявшись с прохладной земли, открыл заспанные глаза. Их цвет ничуть не изменился, и Вася позволила себе вздохнуть с некоторым облегчением. Брагинский улыбнулся, погладив свою столицу по голове: — Ничего он не забирал, не переживай. Я его попросил вернуть мне тепло на три месяца. Больше он не уступил. — Если кто-то попытается напасть на тебя, — начал рокочущим голосом Генерал Мороз, — я не смогу защитить тебя. — Не волнуйся, — заверил Иван, — никто не осмелится на такое. Все понимают, что это безрассудство. Правда? — он заботливо стиснул Василису в своих объятиях. Москва обняла Россию в ответ, незаметно улыбаясь. Конечно, она всегда мечтала о том, чтобы от Ивана исходило тепло, а не могильный холод. Девушка и представить не могла, что ей будет так хорошо, когда излучаемый Брагинским жар будет обволакивать её полностью. Однако Василиса слышала, как бешено колотится сердце Ивана от внезапной перемены температуры тела, и не могла оставить это без внимания: — Пойдём домой, тебе нужно передохнуть, — Вася аккуратно расцепила руки Ивана, — я вижу, что ты дня три не спал нормально. Они неспеша двинулись ко входу в дом. Синяки под глазами Брагинского в самом деле имели тёмно-серый оттенок. Россия тихо рассмеялся: — Да. Казахстан пытался бодрствовать вместе со мной, но он сдался в первую же ночь. Он не привык к такому. "Астана, предательница! — Василиса стиснула зубы в кривой ухмылке, вспомнив, как столица Казахстана говорила, что России и Беларуси в гостях у них нет, — я же так переживала!" Но Москва не долго злилась на свою подругу: вероятно, Иван уговорил семью Азамата ничего не сообщать Васе. Впрочем, девушка вспомнила несколько последних разговоров с Богданом и со вздохом решила, что поступила бы в точности как Иван, будь она на его месте. Ольга столько наговорила ему... — Ты уж прости, что не поставил тебя в известность, — Брагинский измученно улыбнулся, — мне нужно было подумать. А Азамат решил, что мне нужно отдохнуть. — И он был совершенно прав, — сказала Василиса и, помолчав немного в задумчивости, пробубнила, — я знаю, о чём ты думаешь. Они одумаются. Они — наша семья.Глава 7.
15 сентября 2014 г. в 12:58
Конец сырой осени в Лондоне был премерзким, впрочем, как и всегда: серые тучи наседали на людей, как тяжёлые одеяла, набитые камнями, отчего многих клонило в сон, и отбивало желание работать, а ледяной ветер пытался пробраться под одежду. Погода оставляла желать лучшего, но по мнению Питера, это были цветочки в отличие от того, что повседневно творилось в его городе. Именно в Лондоне, в невероятно дорогом и роскошном отеле, с особой тщательностью выбранном Артуром после долгих сомнений, проходила очередная неофициальная конференция, на которой собрались вся Европа и несколько представителей Азии, и присутствие Америки с Канадой было как само собой разумеющееся. Хрустальные люстры сверкали над головами гостей, синие шторы с тёмно-золотистыми кисточками украшали огромные зеркальной чистоты окна, и вокруг стояли столы, набитые закусками и выпивкой на любой вкус. Повсюду был слышен негромкий говор, на который Альфред предпочитал не обращать хоть какого-нибудь внимания. Американцу уже с первых минут от начала этой встречи хотелось вернуться на свой материк или в крайнем случае остаться у Артура на денёк-другой. Джонсу жутко не нравились всякие деловые костюмы, потому чувствовал он себя в них дураком — туго перетянутые галстуки душили его. Хотя Мэтью считал, что старший братик выглядел прилично и очень серьёзно. И, собственно говоря, только Канада мог запихнуть Америку в костюм и не слушать его возмущённых воплей на всю округу, благодаря стальным нервам.
Задумавшись, Альфред едва не налетел на Армению и Киргизию, благо вовремя успел отскочить в сторону, когда они, улыбаясь, быстрым шагом шли куда-то. Однако тут Америка навалился на кого-то и, обернувшись, увидел смуглое перекошенное лицо Сирии. Бальтазар шарахнулся от Альфреда, как от яда, в отвращении и с полыхнувшим в глазах гневом. Голову Джонса, ответившего не менее хмурым взглядом, мимоходом посетила мысль, что сириец устроит грандиозную перепалку. Но вопреки наивным ожиданиям Америки, Сирия хмыкнул и направился чёрт знает куда. Альфред уверенно предположил: Бальтазар сегодня присоединится либо к обществу России, либо к компании Китая. Альфред задержался на первом варианте, считая его наиболее вероятным.
Америка тихо влился в обсуждение экономических и политических дел Европейского союза. Но это быстро ему наскучило, поэтому он начал ленивым взглядом осматривать страны. Вот Канада что-то скромно обсуждает с Англией и Францией; вот Южный Италия трясёт своего Северного слабо сопротивляющегося брата, а Испания пытается оторвать их друг от друга. Венгрия о чём-то говорила с Австрией, счастливо улыбаясь, а Турция и Греция готовы были подраться, благо Египет встал стеной между ними. Германия, который теперь на дух не переносил Америку из-за скандала с прослушкой, разговаривал с Болгарией. Вот и Сербия... Радостно, едва не прыгая, подошёл к старшему брату и с улыбкой пожал ему руку, приобняв за плечи.
Альфред с самого начала не сомневался в том, что стоило только найти Сербию, как рядом с ним совершенно точно будет находиться Россия — самая простая закономерность.
Таможенный союз в полном составе стоял рядом с раскрытым окном, немного поодаль от Евросоюза. Казахстан с воодушевлённой улыбкой рассказывал о чём-то увлечённо России и Беларуси, его слушали и Армения с Киргизией; Сербия усиленно пытался понять суть разговора, что было видно по его лицу. Сирия позволил себе немного расслабиться, растянув губы в полуулыбке. Америка прислушался к приятному голосу казаха:
— ... А потом Иван говорит мне: "Подай, пожалуйста, мне РПГ. Он вон там, за шкафом лежит, всегда ношу его под пальто на тот случай, когда аргументы заканчиваются!" Видели бы вы лицо Грузии в тот момент!
В то время, как вся компания рассмеялась, Альфред не понял шутки. Возможно, следовало было слушать историю с самого начала. Взор Америки остановился на идеальном личике Беларуси, и он раскрыл рот от увиденного.
Вообще Альфред полагал, что суровой белоруске не знакома улыбка, если посмотреть на старшего брата, сравнивая их. Но сегодня Джонс мог считать себя счастливчиком, раз впервые за всю жизнь увидел её нерешительную улыбку, адресованную непосредственно Ивану. Мраморное лицо Натальи расцвело от вида счастливого тихонько хохочущего брата.
— Серьёзно, ты сделал это? — восхищённо поинтересовался Мишич.
— Нет, я просто пошутил, — мягко ответил Иван, добродушно улыбаясь и погладив сестру по голове, — ему нужно проще относится к жизни.
— Слушай, Ольга ничего не собирается делать с теми митингами и протестами? — обеспокоенно спросил Казахстан, посмотрев в глаза России, — те люди на площади Независимости слишком агрессивно себя ведут.
— Не знаю, Азамат, — уголки губ русского опустились, он в задумчивости поднёс кулак к губам и повторил глухо, — не знаю...
— Это всего лишь мирные протесты! У тебя паранойя, Раша! — с довольной улыбкой громко сказал Америка, положив руку на плечи России. Даже сквозь костюм американец чувствовал сочившийся от Брагинского холод.
— Я так не думаю, — Иван аккуратно снял с себя руку Джонса, говоря спокойно и с прежней доброжелательной улыбкой, — случись что-то подобное в Европе или у тебя, вы не стали бы церемониться.
Беларусь прижалась к левой руке брата, мрачно смотря на Америку. Ну и зачем он испортил всем настроение своим появлением? Даже Казахстан, который обычно излучает всепоглощающую доброту, померк и уставился в окно, стараясь держаться как можно ближе к России. Альфред был для него крайне неприятной личностью.
— Народ имеет право на свободное волеизъявление! — упёрся Альфред на своём, предпочитая не комментировать слова Ивана, — украинцы могут позволить себе это, а твой загнанный народ — нет! Он боится твоего диктаторства.
Сербия гневно зыркнул на Америку. Если Альфред взялся говорить такое о русских, о России, Вук не собирался стоять в стороне и спокойно смотреть на это:
— Да как ты...
— Во-первых, Мой народ не позволит себе такое, потому что он — не дикое животное, — начал Брагинский со спавшей на глаза устрашающей тенью, — во-вторых, я прошу тебя воздержаться от оскорблений в адрес Моего народа. А так же Украины, Беларуси, Казахстана, Сербии и Сирии. В-третьих, у меня нет диктаторства, хотя это пошло бы на пользу.
Что-то опасное промелькнуло в глазах России, подтверждающее его слова. Альфред спустя мгновение живо представил, как Иван может с лёгкостью вдолбить его в пол кулаком, если услышит хоть одно плохое слово в адрес своей семьи и народа — у русского крепкие и очень тяжёлые руки. Брагинский не будет угрожать ракетами или армией, он просто хорошенько отлупит Джонса, чтобы неповадно было.
— Но Болотная площадь доказала обратное, — протянул Джонс.
— Я и не возьмусь отрицать. Проплаченные люди могут мать родную продать, — спокойно сказал Иван, — но благодаря моей полиции такого не повторится. А у Оли разогнали разок — и всё. Сейчас снова собрались протестующие, настроенные крайне агрессивно, но никто не собирается их прогонять.
Вдруг у Ивана тихо зазвонил телефон в кармане. Россия достал мобильник и резко помрачнел, взглянув на знакомый номер, не раз появлявшийся на дисплее за прошедшую неделю. Русский сжал телефон в руке и, прежде чем уйти, сказал глухо, но отчётливо:
— Я бы хотел поверить, что это не твоих рук дело, Америка, но, думаю, это невозможно. Впрочем, я мало удивлён.
Иван бесшумно удалился, будто плыл над полом, как приведение. Армения грустно вздохнула, однако тут же взбодрилась, решив потащить Киргизию и сопротивляющуюся Беларусь к столу с закусками. Не менее расстроенный уходом брата Сербия вдруг заговорил об экономике с Сирией, будто Америки рядом с ними не стояло, хотя говорить об этом сербу не особо хотелось: просто не хотелось замечать не в меру наглого американца, от которого нужно было отвлечь Бальтазара. Казахстан куда-то испарился.
Вся та разношёрстая компания, которую Россия собирал вокруг себя каким-то невероятным образом, словно никогда не стояла здесь, рядом с открытым балконом. Разозлённый Альфред махнул рукой на слова Ивана, демонстративно игнорируя их отголоски в голове.
А Франция уже давно пытался прорваться в общество России и обсудить с ним парочку договоров, однако времени никак не находилось: то к нему цеплялся Северный Италия, то надоедливый со своей серьёзностью Германия. Однако не только Франциску нужно было поговорить с Иваном, но и большей части Европейского Союза, которая предпочла для начала объясниться во внутренних проблемах. Бонфуа удалось вырваться, только вот ни России, ни кого-либо из Таможенного Союза он не нашёл в том месте, где видел их в последний раз. Франция мимоходом начал расспрашивать стран, не видели ли они Россию, прекрасно понимая, что нужно разыскать Беларусь или Казахстан, чтобы узнать о местонахождении русского. Ну, на крайний случай, можно было поинтересоваться этим вопросом у Сербии.
Нигде не было видно знакомых светлых волос и аметистовых глаз. Франциск со вздохом сложил руки на груди. Как раз в это время рядом прошёл хмурый, как грозовая туча, Америка.
— О, Альфред, мой дорогой! — пропел Бонфуа, задержав американца рукой; лицо Джонс вмиг приняло более расслабленную гримасу, — ты не видел Россию?
Франции показалось, что у Америки нервно дёрнулась бровь.
— Ушёл куда-то, — фыркнул Альфред, — в сторону двери.
По тону голоса удаляющегося Джонса Франциск тут же понял, что они с Иваном снова не поладили. Наверняка из-за Украины, ведь всем известно, как Россия любит и дорожит сёстрами. Пожав плечами, француз неспеша направился к огромным дверям из красного дерева и через минуты три уже беззвучно шёл по коридору, в котором приглушённо горели лампы. За привычку ходить, не издавая и шороха, Франциск мысленно поблагодарил Ивана: всё-таки именно с Брагинского он взял эту манеру, что оказалось очень удобным. Можно было незаметно подкрадываться к Артуру и пугать его до полусмерти!
Франциск едва круто не свернул за первый поворот, но вовремя притормозил, услышав знакомый голос с хрипотцой. Прильнув к стене, Франция осторожно выглянул из-за угла: Россия и Казахстан подпирали украшенные картинами стены, стоя друг напротив друга. Азамат сложил руки на груди и смотрел в лицо Ивана, который уставился в потолок пустым взором, держа одну руку в кармане пиджака, а другую — рядом с ухом. В полутьме телефон в ладони Брагинского светился ярко, почти слепил глаза; Россия с кем-то говорил.
— ...Спрошу: ты позвонила мне только затем, чтобы сказать, как ненавидишь меня? — Иван говорил таким убитым голосом, будто вновь умирает, — тебе велели так думать, или всё же сама, Оль?...
Подслушивать — плохо, но Францию даже это не остановило. Теперь он пожалел об этом, во все глаза смотря на Ивана в немом ошеломлении.
— А ты разберись в себе, — выдохнул Россия.
Он долго молчал, слушая вопли Ольги, которые француз разобрать не мог.
— Оля, я прошу тебя, не кричи на меня. Я же не кричу на тебя.
Минутная тишина в коридоре слушала рыдания Ольги на другом конце провода.
— Пожалуйста, не плачь, Оля, Оленька, — Иван закрыл глаза свободной рукой, его голос срывался, — ты же знаешь, я теряю рассудок, когда ты плачешь, успокойся.
Ольга что-то спешно зашептала, среди чего Франциск разобрал только "любименький, родименький братик", "прости" и "мне очень плохо, Ванечка". Иван сжал зубы и судорожно вздохнул, пытаясь сдержать слёзы. Но у него ничего не вышло: он оторвал мокрую руку от лица и неряшливо стал вытирать щёки, как маленький ребёнок. Россия всхлипнул пару раз, стараясь сделать это как можно тише и слушая Украину.
— ...Оля, я тебя очень люблю, — наконец начал Иван, и Франциск вздрогнул то ли от переполненной нежностью интонации, то ли от слов Брагинского, — пожалуйста, не бросай меня в огонь, как ты сделала это однажды... Подумай всё же над тем, какие настоящие чувства ты ко мне испытываешь, хорошо? Я ещё позвоню, и ты тоже звони...
Россия едва не выронил телефон, из последних душевных сил держа его в руке. Другой ладонью Иван насухо вытер щеки и наверняка оказался на полу, если бы не стремительно подошедший Азамат, придержавший его за плечи.
— Ну же, не вини себя, Россия, — зашептал казах, будто их сейчас может услышать весь посторонний мир, — что она сказала?
— Не думаю, что она сама себя поняла, — нервно усмехнулся Россия, посмотрев в глаза Казахстану, — сейчас Оля должна решить, что делать с тем бардаком на площади. Поддаться тем людям или прогнать их раз и навсегда? Боже, хоть бы она выбрала второй вариант.
— Ольга старшая и умная, поэтому сделает правильный выбор, — Казахстан в этом вопросе колебался, но в данный момент нужно было поддержать Россию, для которого слова родной сестры были хуже внезапного удара ножом в сердце, — а тебе следует дать своему разуму возможность отдохнуть немного от мировых проблем.
Азамат добродушно улыбнулся, увидев заинтересованность во взгляде Брагинского, пусть и со смесью боли и огромного огорчения. Азамат заговорил привычным тоном:
— Я настаиваю на твоём отдыхе, поэтому после собрания поедем на мой самолёт. Возьмём с собой Беларусь и Армению! Да и Сербия точно будет не против.
Азамат тихо рассмеялся, представив это ленивое сербское: "Ну раз брат летит туда, то я полечу тоже" — после долгих уговоров.
— Раз ты настаиваешь, — загадочно протянул Иван, нацепив дежурную улыбку, чтобы никто, даже Азамат, не понял, как у него едет крыша от слов Оли, — то я согласен. Что бы я без тебя делал, Азамат, — тихо добавил Брагинский.
— Отлично! — Казахстан мысленно ликовал, — а теперь, — он похлопал Россию по плечу, — давай вернёмся, иначе Англия или кто-то другой из Евросоюза будет тебя искать.
Казах сделал несколько шагов вперёд, не подозревая о том, что Иван стоит на месте и с печальной улыбкой пялится в пол до тех пор, пока последний не заговорил:
— Знаешь, когда она говорит, что ненавидит меня и что я ей не брат, я жалею, что не умер двадцать лет назад.
Франция прижался к холодной стене, пытаясь, казалось, слиться с ней, и закрыл рот рукой, заглушив тем самым громкий выдох; перед мысленным взором несколько минут стояло ошеломлённое лицо казаха.