Танцуй на лезвии ножа!

      Альфред так до конца и не смог понять, почему схватил от сердитого в последнее время Артура крепкий подзатыльник и гневную тираду насчёт приличного поведения. Ну попросился, вернее, нарвался переночевать в комнате Ивана, что такого-то? Джонс непоколебимо считал, что это — самое малое, что мог бы сделать Америка из-за Сноудена. Вот же предатель!.. У Альфреда злости на поступок своего бывшего сотрудника не хватало: никто ещё не осмеливался так поступать с ним и наглым образом прятаться в России. А Брагинский с елейной тошнотворной улыбкой заверил Альфреда на собрании, которое состоялось на следующий день:       — Не беспокойся так, Америка. Ничего нового я от него не узнал.       Этот спокойный хриплый голос русского время от времени эхом раздавался в голове Джонса, как бы напоминая ему о своём пошатнувшемся положении в мире. Альфред, впрочем, согласился на поездку в Россию исключительно для того, чтобы разузнать хоть что-нибудь ценное о своём экс-сотруднике ЦРУ; поэтому-то он наглым образом заявил, что ему ничего не стоит переночевать в комнате Ивана, как в тайном убежище «Империи Зла». Но Америка, каким бы глупым ни прикидывался, каким бы «героем» ни хотел казаться, не смог сомкнуть глаз в прохладной комнате Брагинского; американец даже заметил, что в коридоре было гораздо теплее. Альфред тупо просидел за письменным столом всю ночь, смотря то в окно, то оглядываясь на кровать, не в силах поверить, что ему настолько легко повезло оказаться здесь. Он пару раз вставал, рыскал в полках, пытался прилечь, но ноги подкашивались, когда до его разума доходила одна простая мысль: здесь каждый день спит Иван, и он пустил его, Альфреда, сюда так просто… От этого в животе Джонса появлялся какой-то тугой постепенно сжимавшийся комок непривычности ситуации, и он возвращался за стол. Возможно, внезапно проснувшаяся совесть напомнила о себе, но Америка предпочёл не думать над этим, погрузившись в сон прямо на столе.       Вспоминая о той хорошо запомнившейся ночи, Альфред лениво разлепил глаза, но тут же зажмурился: зал и гости слепили своим ярким мерцанием. День рождения Франции был похож на карнавал, или старинный костюмированный вечер, а, быть может, и то и другое. Джонс, впрочем, всегда относился к балам со скептической ухмылкой, и, будучи колонией Англии, он с неохотой таскался с ним по всяким деловым приёмам. Но сейчас Альфред присутствовал на дне рождения Франциска, а значит, находился посреди истинного великолепия старого французского замка, искрившегося роскошью былого девятнадцатого столетия. Самым неожиданным было то, что Франция пригласил столицы — вероятно, повлияло прошлое России, — однако Америка не сильно удивился этому: Вашингтон давно хотел познакомиться с Москвой и Минском. Вон он, собственно, стоит у огромного окна в их компании, в которой присутствуют Париж и Берлин, тщетно пытается подобраться к неприступной русской девушке. Альфред усмехнулся, ведь Василиса совершенно не слушала его и искала мимолётным цепким взглядом свою любимую Родину.       Америка назвал Вашингтон Джоном, несмотря на то, что задумывалось дать ему имя в честь первого американского президента; но Альфред упёртый, он настоял на своём. Так и вышло, что высокий белокурый крепкий парень, у которого мягкие волосы всегда немного завивались на концах, что, в общем-то, было не заметно, если пристально не присматриваться, с глазами цвета океанской воды и голливудской улыбкой на идеальном лице, сам пожелал зваться Джоном. Чаще всего Вашингтон похож на неуравновешенного подростка: в повседневной жизни он ведёт себя добродушно и открыто, а если дело касается политики, становится серьёзным и хмурым, готовым пойти абсолютно на всё ради своей страны. Иногда Альфреду казалось, что Джон стал относиться к нему холоднее после начала работы в ЦРУ, и не ошибся, но не стал ничего предпринимать, закрыв на это глаза. Нью-Йорк всё-таки дала слово разобраться с ним лично…       Америка был оглушён сладкими речами учтивых гостей, приятной музыкой живого оркестра и шуршанием пышных юбок дам, а также ослеплён богатством костюмов и платьев. Дух девятнадцатого века пропитал всё вокруг, он скользил в золотых элегантных украшениях, в хрустальных люстрах и манерах стран, однако Джонс как можно скорее мечтал покинуть это место, хотя в ближайшие несколько часов сделать это не представлялось возможным под внимательным взглядом Артура. Америка поправил на лице серебряную красивую полумаску, стряхнул с сюртука несуществующую пыль и двинулся вперёд, подальше от всей этой показухи. И почему Франциск не провёл какую-нибудь современную вечеринку в своём доме? Альфред тряхнул головой, понимая, что не вправе упрекать Франца в его странном желании. Американец плавно маневрировал среди танцующих пар и просто тех, кто стоял с бокалами вина в руках, разговаривая о прошлом, и вдруг понял, что, как Василиса, ищет взглядом Ивана. Зачем? Альфред не знал. Но он был твёрдо уверен, что Россия тихо и незаметно стоит в каком-нибудь углу, наблюдая за всеми со стороны, поскольку ему чужда была эта суета. Джонс не видел русского в самом начале праздника, только не сомневался, что он где-то очень близко…       — Смотри, куда идёшь, ару! — недовольно сказал Китай.       А Ван Яо сегодня был очень необычен. Китай почти не улыбался, лишь изредка дёргая уголками губ в необъяснимой насмешке, и изящно ускальзывал от ошеломлённого взора Кику. КНР был облачён в изысканное красное одеяние с золотистыми и серебряными узорами, с вышитым драконом на спине. Казалось, к нему вернулось былое величие Великой Китайской империи, и мнимая надменность в зорком взгляде служила тому подтверждением.       Альфред буркнул что-то похожее на извинение и поспешил скрыться в нарядной толпе. Джонс сосредоточился на поиске ещё одной, помимо него, сверхдержавы, что было, как он думал, проще простого: там, где появлялся Иван, всегда было прохладно. Холод всегда был путеводной ниточкой к Брагинскому, который будто был слеплен из чистого белого снега. Америке осталось только найти и зацепиться за неё, чтобы отыскать свою цель; но это оказалось не так просто, как он предполагал. Иван словно стоял за спиной, смотря в его спину, и одновременно находился где-то далеко-далеко, в противоположном конце зала. Странное было чувство, но Альфред не мог придумать ему разумное объяснение.       Погрузившись в свои мысли, Джонс в рассеянной прострации проходил мимо больших окон, обрамлённых тяжёлыми алыми занавесками, и, несомненно, прошёл мимо, если бы не услышал тихий беззлобный голос Ивана:       — Вот оголтелая троица…       Америка изумлённо затормозил в нескольких шагах от него и едва не упал, споткнувшись о свою же ногу от неожиданности. Альфред оглядел Брагинского с головы до ног: на нём был белый генеральский мундир с золотым воротником, аксельбантом и пуговицами, даже пояс и эполеты, на которых был изображён двуглавый орёл, сверкали золотистым цветом. Вместо угрожающей трубы под боком у русского была подруга-старушка — верная сабля; на лице красовалась карнавальная, как и у всех, белоснежная узорчатая полумаска. Взгляд аметистовых глаз России был безмятежно спокоен и холоден, совсем не угрожающий или запугивающий. Америка замер, перед глазами у него предстало видение из прошлого, словно перед ним вновь стоял Российская империя. Джонс закрыл, наконец, рот и проследил за взором Ивана, с тоскливой улыбкой наблюдавшего за шумной компанией «плохих друзей», состоящей из экс-Пруссии, Франции и Испании, которые измывались над своей любимой жертвой — Англией. Иван удивлённо обнаружил за спиной Альфреда и повернулся к нему лицом. Россия сложил руки за спиной в «замок».       — Не ожидал, что кто-то меня заметит, — с доброй улыбкой произнёс Иван, будто неторопливо напевая полюбившуюся душе песню.       «Тебя нереально не заметить!» — подумал с ухмылкой Альфред.       — Я же герой! Я могу всё! — Джонс решил как обычно сморозить глупость, поскольку язык стал деревянным, и он не мог вымолвить что-нибудь путное. Уж лучше так, чем слушать убийственное молчание.       — Да-да, — печально прошелестел Иван, вновь обратив свои глаза на нежную луну в ночной тьме, несмотря на то, что в замке было светло, как днём, — конечно…       Альфред не мог отогнать немного противное ощущение дежавю из своей души: ему всего на несколько мгновений показалось, что не было ни Первой мировой, ни Второй, что он вновь в тридцатых годах девятнадцатого века. Тряхнув головой, Джонс нахмурился, а мерзкий до одури голосок в его голове неустанно повторял: «Российская Империя». Америка нервно хохотнул в мыслях, ведь ему начинало думаться, что он теряет свой здравый рассудок… Ещё чего! Свихнуться, как Россия? Нет уж, ни за что…       По взгляду Альфред правдиво решил, что мысли Ивана находились не на этом празднике. Возможно, они крутились вокруг эпохи великих монархий, когда мудрые императоры управляли своими законными территориями и народом, когда мир ещё не знал грозного ядерного оружия. Брагинский, очевидно, скучал по этим далёким временам, но, увы, вернуть прошлое невозможно и лучше не пытаться это сделать. Да, славное было время, так как он и Америка ещё были друзьями.       — Вот вы где, мои дорогие! — за своей спиной Альфред услышал красивый голос Франциска, — мы вас уже обыскались! Особенно тебя, Россия!       Американцу любопытно было узнать, кто это «мы», поэтому он обернулся с огромным нетерпением и, помимо Франца, увидел Василису и Изабель, которая что-то мурлыкала Джону елейным голосом, а у последнего волосы дыбом на затылке вставали. Интересно, почему? Внезапно Париж оторвалась от Вашингтона, неспеша перевела взгляд на Россию; тот ласково смотрел на неё, и она, заливаясь краской, уткнулась взором в пол, затеребив ленты своего платья. Слишком странно — подумал Америка, недоумевающим взглядом смотря на Париж. Она положила холодную руку к пылающему лицу и ещё сильнее смутилась.       — Я украду у тебя Россию, хорошо? — не дожидаясь положительного ответа со стороны Америки, Франция подошёл к русскому и, подхватив его под локоть, повёл в сторону балкона.       Альфред с усталым вздохом остался в компании городов, среди которых в видимом напряжении были Василиса и Джон — видимо, девушка на дух не переносила его уже в первые минуты знакомства. Москва насупилась, сложив руки на груди и провожая Россию обиженным взглядом. Она только-только его нашла, а он опять уходит!       — Ну, не дуйся, Вася! — попыталась подбодрить её Изабель, — он же не ребёнок.       — Хуже! — фыркнула Василиса, убрав прядь волос за ухо.       Она обвела изучающим взглядом Америку, Вашингтон — тут девушка как-то странно хихикнула — и остановилась на Берлине. Москва загадочно улыбнулась, а Париж весело дёрнула уголками губ. Настало время Джону подозревать неладное в этой троице, чувствуя себя в их компании лишним.       — Берлин, — таинственно и пугающе протянула Москва, прикоснувшись к губам пальцами, — можно тебя на секунду?       У Ханса мурашки по спине побежали от копчика и до затылка, его волосы зашевелились: тихий голос русской заставлял что-то дрожать в нём. Сколько он себя помнил, так было всегда, и какое-то необъяснимое чувство, похожее на влюблённость, овладевало его душой. Однако немец старательно отвергал подобного рода мысли, считая чувства к кому-то, кроме своей страны, лишними и мешающими.       Но, когда Василиса мягко положила руку на его плечо, ноги Ханса едва не подкосились. Через полминуты они удалились в неизвестном направлении, сопровождаемые восхищённым взором Изабель.       — Ах, какая чудная парочка! — француженка не переставала улыбаться, положив руку на шею, затем подошла к Джону и, прикрыв другой ладошкой рот, зашептала, — боюсь, Джон, тебе ничего не светит!       Альфред смерил свою столицу, которая, поджав губы, боялась на него посмотреть, выразительным взглядом и сделал вид, что ничего не слышал. Тихо смеясь, Париж решила «спасти» Вашингтон от праведного гнева закипающего Америки, поэтому потащила его танцевать. Американец нервно потёр переносицу: зная характер Джона и увидев гордый нрав Василисы, он смело предположил, что эти двое способны развязать войну. Что ж, нужно провести Джону воспитательную беседу, благо Альфред научился всем тонкостям этих нудных лекций от Артура.       Англия в это время на своё счастье и спасение отделался от противных ему «плохих друзей» и преспокойно всматривался в свой пустующий бокал, натянув треуголку на глаза. Сегодня костюмированный вечер, так почему бы не нарядиться пиратом, как в старые добрые времена? К тому же, Кёркленда совершенно не волновало мнение окружающих, так как, если есть возможность, нужно ею пользоваться. Англичанин исподлобья рассматривал всех присутствующих, и вот его внимательный взор изумрудных глаз наткнулся на спину Ивана, стоящего на балконе рядом с Франциском. Закусив от нахлынувшей досады нижнюю губу, Артур не мог выкинуть из головы ту ночь, когда он сидел вместе с русским на бревне возле костра в окружении различной нечисти. К этому прибавился Сибирь, поскольку Англия, переборов себя, признал, что он непревзойдённый колдун. В этом Кёркленд убедился раз и навсегда.       Тогда всё было относительно спокойно: нечисть галдела на разный лад, Иван и Михаил неподвижно сидели на своих местах, наблюдая за танцующими девушками, среди которых была Василиса. Вдруг Сибирь резко поднялся, привлекая внимание России и Англии, подошёл к костру и бесстрашно сунул руки в огонь. Артур ошеломлённо наблюдал, как через некоторое время Миша осторожно выталкивал ладони из костра, держа в них небольшой огонёк, похожий на маленькое тёплое сердечко. Сибирь подул на это крохотное пламя, которое с яростью разгорелось, превращаясь в полноценный жаркий огонь, и, убрав одну руку, махнул из стороны в сторону пару раз. Пламя стало вытягиваться в тонкий хлыст, вызывая довольную улыбку на лице Сибири, отчего он только разошёлся в применении магии. Все заворожённо наблюдали за ним, а Михаил сумел даже перепрыгнуть через этот кнут.       — Миша? — шепнул Иван, отложив трубу в сторону и медленно поднявшись со своего места.       Если увлечься магией, можно потерять над собой контроль, — вот что понял Артур в следующие минуты.       Взор Михаила помутнел буквально на мгновение, но и этого хватило на то, чтобы хлыст грозной войной полетел в сторону Англии и сидящих рядом с ним завизжавших утопленниц и кикимор. В мгновение ока Иван закусил свои перчатки в зубах и голыми руками схватив кнут из огня, зажмурился; на его лбу выступил холодный пот, заменив крик боли. Сибирь очнулся, будто выплыл из опасного омута, однако ничего сделать уже не смог, замерев: словно верёвка, пламя обвилось сначала вокруг запястий Брагинского, затем вокруг ладоней.       — Отпусти его, Миша! — рявкнул Иван; перчатки упали на землю.       Больно было только несколько мгновений, и Россия старательно проигнорировал это ощущение. Потом стало легче переносить эту муку.       Вздрогнув, Михаил разжал руки и стыдливо уставился в землю, не в силах посмотреть в глаза Ивану. Россия научил Михаила пользоваться магией, отдал ему большую половину своих способностей, а он не может с ней совладать!.. Позор, к тому же перед Англией.       С выдохом расцепив обожжённые запястья, Россия, не переставая улыбаться, вернулся на своё место. Нечисть возмущённо затрещала, сибиряк удручённо плюхнулся на землю под высоким деревом подальше от всех, а Артур еле-еле отвёл взгляд от подрагивающих рук Ивана, по которым горящий жаром ожог тянулся красной змейкой. Брагинский пару раз подул на свои ладони: впервые в этом столетии они были чрезвычайно тёплыми, что бывает крайне редко. Немного откинувшись назад, Россия с нежной улыбкой заговорил без упрёка или обиды:       — Чего ты там уселся, балбес?       — Отстань, — буркнул Сибирь, погружённый в свои мысли. Нечасто магия выходит из-под контроля, и нужно было что-то с этим делать.       Дикарь, бесстрашно хватающий огонь в ту ночь, сейчас выглядел благородным воплощением морозной зимы. Как необычно.       Англия моргнул, прогоняя воспоминания о бледном виноватом лице Сибири и улыбающемся России. В его глазах не было привычного холода и отчуждения, лишь бесконечная забота и нежность по отношению к члену своей семьи. Артур почти не видел этого в Иване: он же никогда не показывал своих истинных чувств…       — Ах вот ты где! — заорал в ухо англичанину Гилберт, повиснув на его шее с одной стороны.       — Мы тебя уже обыскались! — с другой стороны в таком же действии на Кёркленда навалился Антонио.       «Или их или меня убейте!» — взвыл Артур в мыслях. Хотел бы он оказаться сейчас на тихом балконе, где сейчас мирно беседовали Франциск и Иван.       — По-моему, всё безупречно организовано, и моё мнение не так уж важно, — говорил Брагинский, положив руки перед свечами. Они горели везде, так как электричества здесь не было.       — Я всё равно хотел его услышать, — пропел Франциск, стоящий рядом, — к тому же, Иззи, — так он называл Париж, — с тебя глаз не сводит! — француз хитро прищурился.       Россия удивлённо смотрел на коварную ухмылку Франции.       — Ты что, Франц, выкинь из головы эти мысли! — рассмеялся Иван. Он решил умолчать о том, что виделся с Изабель в последний раз сто с лишним лет назад, поскольку не посчитал это необходимым.       — Ладно-ладно, мне просто интересно! — махнул рукой Бонфуа.       Ночной ветер с нежностью потрепал их волосы. Молчание не было напряжённым, а скорее блаженным и умиротворяющим.       — Знаешь, — спустя некоторое время начал Брагинский, — я так старательно пытался убедить себя, что нужно вспоминать как можно реже о тех временах, когда я был империей, но в действительности скучал по этому времени…       — Что ж, радует, что я не один такой, — Бонфуа радостно улыбнулся, — который не может выкинуть из головы те весёлые деньки! — он вдруг посмотрел любопытным взором сначала на саблю, затем на её хозяина. — И, как я понимаю, владеть мечом ты не разучился?       В глазах Ивана в ту же секунду зажглось понимание, и таинственная улыбка заиграла на его губах. Он уверенно положил руку на рукоять сабли и, когда Франц сделал два шага назад, сказал:       — Надеюсь, тебе не жалко пары-тройки свечей?       Резкий взмах холодного оружия по горизонтали в мгновение ока прошёлся по мягкому воску свечей, их огоньки дрогнули. Иван ещё чуть-чуть поиграл мечом, затем вернул его на законное место под боком, а Франциск заинтересованно склонился к свечкам. Француз наугад выбрал ту, по которой, как он полагал, полоснула сабля Брагинского, и осторожно приподнял её двумя пальцами: верхняя половина свечи легко отделилась от нижней благодаря гладкому порезу между ними. Для человека сделать такое — что-то из области фантастики, но для страны, если практиковаться десятилетиями — почти пустяк. И всё же, русское искусство владение саблей завораживало.       — Потрясающе… — еле слышно прошелестел проходивший мимо Кику.       — Впечатляет, — восторженно произнёс Франция, уже стоя рядом с Россией, — и почему я упустил момент, когда ты этому научился?       — Понимаешь, — смущённо рассмеялся Иван, взъерошив волосы пальцами левой руки, — когда Садык объявляет десятую по счёту войну, такому научишься, даже если сильно не захочешь!       Франциск засмеялся вместе с Иваном. Они неспеша вернулись в зал, где уже играл нежный вальс, и многие страны предпочли не стоять на месте, а закружиться в танце. Однако бедный Литва никак не мог уговорить Беларусь, которая была сегодня особенно прекрасна в нежно-голубом платье, станцевать с ним один танец, так как девушка искала любимого старшего брата. Брагинский махнул Франциску рукой, на что последний кивнул с весёлой улыбкой, и аккуратно поплыл к противоположному окну, стараясь скрыться от зоркого взгляда Натальи. Вдруг его за руку схватила знакомая ладошка, и её обладательница настойчиво развернула русского к себе. Василиса взором, полным восхищения, обвела танцующих пар, и прежде чем она посмотрела в глаза Ивану, тот понял ход её мысли.       — Потанцуй со мной! — едва ли не вскрикнула нетерпеливая Москва. — Мы сто лет уже не танцевали вместе!       — Я не умею! — с беззаботной улыбкой, зная, что она разозлит девушку, отмахнулся Брагинский.       — В этом замке можешь всем лапшу на уши навесить, но не мне! — фыркнула российская столица.       — Нет-нет, я не умею танцевать вальс. Иди, найди Минск или Киев, они с радостью с тобой потанцуют. Или, на крайний случай, дома с Петербургом…       — Точно! — Вася щёлкнула пальцами, и Иван уже было обрадовался, но не тут-то было. — Тогда давай потанцуем дома, хорошо? Всего один танец. Не ври мне, ты ничего не забыл.       Брагинский вздохнул: и не откажешь ведь. В мерцающем взгляде Василисы, в котором он видел своё отражение, было что-то такое, от чего русский отказаться не мог. Возможно, в нём появилось искреннее желание подольше задержаться в этих прекрасных минутах, так напоминающих ему былую жизнь великой Российской империи. Россия не смог побороть в себе это чувство, поэтому согласился, и Москва, быстро похлопав в ладоши, чуть ли не запрыгала от радости и счастья.       Иван на свою беду не знал, что позади него незаметной тенью проходил Франциск.       — Эй, — Бонфуа с хитрой ухмылкой, будто застукал влюбленную целующуюся парочку в укромном уголке, положил руку на плечо Брагинского, — и я хочу посмотреть, как ты танцуешь.       Россия вновь обречённо вздохнул, словно подписал себе смертный приговор. Франции не откажешь хотя бы потому, что у него сегодня день рождения, и каким бы то ни было способом отвертеться от него стало бы верхом неуважения.

***

      Необъятные просторы России встречали Франциска пылающим оранжевым небом из-за уходящего за горизонт жаркого солнца и ласковым ветром тёплого лета. Пока его самолёт парил над пышными облаками, ему было о чём подумать, подставив руку под подбородок и сидя напротив Ивана. Француз иногда кидал мимолётный взгляд в сторону Брагинского и всё крепче задумывался над тем, что все страны мира очень красивы. Нет, даже не так. Они… Идеальны. Каждая из них идеальна по-своему: у одних неповторимого оттенка глаза, у других завораживающий слух голос, а у третьих привлекательное тело. Даже бедные африканские страны не являются исключением из этого. Облик самых разных государств совсем не портят шрамы, как это бывает у людей, которые подчиняются болезням, смерти и различным уродствам. Конечно, и страны иногда несколько дней лежат в постелях исключительно из-за эпидемий или ослабленной экономики, например, природных и техногенных катастроф. Состояние страны зависит только от народа и больше ни от чего-либо другого. А войны — это совсем другой вопрос.       Старая чёрная «Волга» неторопливо катила по неровной дороге к большому светлому дому Ивана, который казался в лучах уходящего солнца немного розоватым. Сказать, что водитель удивился странной одежде своих путников — ничего не сказать, так как он почувствовал себя не в своей тарелке среди их роскоши. Однако мужчина промолчал, предпочитая терзаться размышлениями в своей голове и не слушать непонятных разговоров двух мужчин и девушек. Он слышал, как одна из них, по имени Василиса, спорила — на французском, и очень сердито — с другой, называя её Изабель, явно недовольная присутствием последней. Иззи лишь плаксиво хныкала и пыталась повиснуть на шее русской, чем разжалобила Васю: она перестала сопротивляться, позволив Изабель поныть немного на своём плече.       К счастью для Москвы, они, наконец, приехали. Иван, расплатившись с водителем за проезд, и Франциск, как истинные джентльмены, открыли дверцы автомобиля и протянули ладони своим дамам. Когда машина покатила обратно в город, Париж с удовольствием вдохнула свежий воздух природы, шептавшей что-то неразборчиво через шелест ветвей деревьев и там, и тут. Изабель была здесь впервые в своей долгой жизни, поэтому едва не прыгала от радости, как маленький ребёнок.       На подоконнике одного из окон уже стояли колонки — с горем пополам Василиса уговорила по телефонной переписке Михаила заранее выставить их на улице, — Вася шустро подскочила к ним и подключила свой телефон.       — Иззи, можешь включить песню, когда я скажу? — с мягкой улыбкой попросила Париж Москва.       — Прямо здесь? — задумчиво буркнул себе под нос Россия. Впрочем, земля под ногами была ровной и вполне годной для одного танца.       — Конечно! — хмыкнула Василиса.       Она легко и изящно подошла к Ивану, словно парила над землёй, и положила одну руку на его плечо, а другую вложила в его крепкую ладонь; Брагинский в свою очередь положил на талию девушки свою свободную руку. Не дожидаясь разрешения на включение, Изабель с нетерпением нажала на кнопку «Воспроизвести», и на улицу полилась приятная на слух музыка. Москва и Россия, смотря друг другу в глаза, неподвижно стояли на месте, а когда запел Франсуа Фельдман, они сдвинулись с места.       Русские кружились в танце, и Франциску, наблюдающему за ними в благоговейном восхищении, казалось, будто они порхают над землёй, почти не касаясь её. Сложив руки на груди, Бонфуа вдруг заулыбался: он вспомнил, как очень давно учил Ивана танцевать. Это было настолько давно, что Франциск не может точно подсчитать, сколько раз Брагинский оттоптал ему ноги, сколько раз он путался в собственных неумелых движениях. Однако, несмотря на все свои муки, Франция научил Россию танцевать вальс и с облегчённым вздохом мог наблюдать результаты своего бесценного труда. Он был счастлив, что привил Ивану страсть к самосовершенствованию, будь то танец или военное дело, что легко давалось ему.       — Это было великолепно! — восхитился Франциск, когда танец окончился, и Иван подошёл к нему.       — Иначе и быть не могло! — Брагинский добродушно улыбался. — Потому что у меня был самый лучший учитель!       Когда до француза дошёл смысл этих слов, его лицо вспыхнуло смущением.       — Хоть чему-то я тебя научил! — хохотнул Франция.       — Я тоже хочу танцевать! — внезапно вклинилась в разговор Париж. — Россия, можно с вами потанцевать?!       Москва жгла, нет, испепеляла спину русского, но он всё равно согласился. Ему очень понравилось танцевать: сейчас этот танец уносил его в далёкое волшебное прошлое, полное шумных празднеств и кровавых войн…