Половинка моей души

Тьяра       Все-таки прежде, чем отправиться в Эшенвуд, мы завернули в долину, где располагалось капище духов – еще более древнее, чем то, где я спала под охраной Окку. Называлась сия местность Колодца Люру, и на медведя оно произвело поразительное впечатление. Он долго стоял у разрушенных алтарей и печально вздыхал. А потом из тумана появились фигуры других телторов-медведей, таких же, как он сам – древних и могущественных.       – Зачем ты пришел, предатель?! – прорычал один из новоприбывших.       Я ожидала, что Окку взовьется до небес и шмякнет обидчика лапой, но медведь вместо этого лишь низко склонил свою огромную голову.       – Здесь нет места тому, кто привел на нашу землю Пожирателя духов! – вторил другой телтор.       Я шагнула вперед и встала рядом с Окку, почти касаясь плечом его носа.       – Окку не приводил меня сюда, я сама пришла! – воскликнула я.       – Мы говорим не о тебе, о другом Пожирателе, – тут же мрачно отозвался самый крупный, косматый темно-серый медведь. – О том, кому этот изгой принес клятву верности…       – Он спасал ваш род! – возразила я. – Пожиратель был непохож на тех, что приходили до него! Этот человек ценой своей жизни запер Великий Голод в пещере, которую Окку охранял много лет. И сейчас он тоже продолжает охранять Рашемен от проклятья, сидящего во мне…       Телторы басовито зашептались.       – Ты пришла не для того, чтобы поглощать духов? – спросил затем темно-серый.       – Нет. Я ищу способ сдержать голод, избавиться от проклятья…       Древний дух сокрушенно покачал головой.       – Такого способа нет.       Я понимающе кивнула.       – И все же надежда – последнее, что у меня осталось.       Самый большой телтор посмотрел на Окку, и в его глазках вспыхнул синий огонь.       – Ты прощен, – сказал темно-серый. – Мы видим, что твои деяния были продиктованы желанием спасти наш род. Не твоя вина, что тебе не удалось сделать это. И не вина женщины, которую ты сопровождаешь… Ты можешь вернуться домой в любое время.       Окку вздрогнул и часто-часто заморгал, будто его глаза запорошило пылью. Потом гигантский медведь поклонился древним духам, затем – мне, и произнес:       – Благодарю…       Телторы растворились в тумане, но мы долго стояли в тревожной и величественной тишине, пока Окку не пришел в себя и не сказал, что нам лучше уйти с капища, поскольку людям здесь нельзя долго находиться.       Мы уже собирались уйти, но Ганн остановил меня.       – Тьяра! Я чувствую здесь место силы, – сообщил шаман духов, возбужденно сверкая своими зелеными глазищами. – Здесь можно войти в грезы и получить ответы на вопросы у духов.       – На любые? – уточнила я.       – Каждый – на свои, – уклончиво ответил шаман. – Хочешь попытаться?       – Еще бы! – сказала я.       Никогда раньше я не видела таких снов. Они были не менее реальны, чем явь, я не просто полностью владела собой и своими мыслями, чувствами, но и ощущала то, что, в принципе, недоступно в снах – холод, боль... Торжественный и молчаливый лес Рашемена окружал меня. На ветвях сосен лежал снег, но под ногами мягко пружинила трава, а в лицо дышал прохладный влажный ветер летнего утра.       – Ничего не бойся, – предупредил меня стоящий рядом Ганн.       Ганн? Откуда он здесь? Это же мой сон!       Шаман духов посмотрел на меня с улыбкой, в которой светилось превосходство.       – Я – сноходец, ты забыла? Ты здесь потому, что я привел тебя сюда…       – Спасибо, – саркастически ответила я, отворачиваясь от Ганна.       Что ж, раз это мои грезы, я и буду решать, как себя тут вести. И я решительно направилась по тропинке к темному проему пещеры, виднеющемуся впереди.       Пещера была похожа на ту, в которой я пробудилась уже с Голодом внутри себя. В этой пещере стоял старик, черты лица которого мне были незнакомы, но я почему-то сразу ощутила странную связь с ним.       – Кто ты? – я протянула руку старику, но он лишь покачал головой.       – Я тот, кому дал клятву Окку.       Пожиратель, пытавшийся если не победить проклятье, то хотя бы уберечь от него других…       – Так спасения нет? – спросила я, чувствуя, как мое сердце цепенеет от внезапного приступа ужаса.       – Для меня – уже нет, – под белыми усами на лице старика обозначилась легкая улыбка. – Для тебя – возможно. Иди за мной…       Мы долго шли молча, пока не вышли в другой зал, посреди которого слабо мерцал родник. А у родника стоял ребенок – мальчик лет восьми.       – Ты привел его? – спросил он у старика.       – Да. Только сейчас это «она», – ответил мой предшественник.       Мальчик устремил на меня внимательный, недетский взгляд, под которым я почувствовала себя так же неуютно, как бывало под пристальным взглядом отца, точно знающего, что я вляпалась в очередную историю…       – Спаси его, – с тихой мольбой произнес мальчик, не отводя взгляд. – Спаси себя!       Детская рука поднялась, я машинально протянула руку в ответ. Мальчик положил свою ладошку на мою ладонь, и я ощутила прикосновение чего-то твердого и холодного.       – Собери все части… – продолжал мой маленький собеседник. – Только так ты сможешь сохранить душу!       Перед глазами все замелькало, и почти сразу я обнаружила себя в Колодцах Люру. Ганн сидел рядом на корточках и обеспокоенно смотрел на меня.       – Ты в порядке? – спросил он.       – Да, – я потерла лоб, поднимаясь. – А почему ты спрашиваешь?       – Просто это – твое первое путешествие по грезам, я боялся, что ты это перенесешь тяжелее… Рад, что ошибался.       Но тон шамана был не довольным, а несколько разочарованным.       В этот момент я обнаружила, что сжимаю что-то в руке. Разомкнув пальцы, я увидела на ладони странный осколок, пестрый – черный с белым рисунком, слегка выгнутый наружу.       – Что это? – удивленно пробормотала я.       Ганн посмотрел мне через плечо и уверенно произнес:       – Часть маски. Такие изготавливают для хатран в Рашемене. Каждая из них уникальна, обладает своими свойствами и несет свою магию. А эта… – он коснулся своими тонкими пальцами черно-белой пластины, которую я держала в руках. – Эта маска заключала в себе необычайную силу до того, как была расколота. Быть может, чары снова вернутся, если маску восстановить. Откуда она у тебя?       Я пожала плечами.       – Не знаю. Кажется, ее мне дал тот мальчик, что был во сне, но я не уверена… Разве из сна в материальный мир можно что-то вынести?       Ганн, к которому вмиг вернулась прежняя самоуверенность, надменно произнес:       – Ты и представить не можешь, сколько возможностей дают грезы!       Я смерила его скептическим взглядом, и он был вынужден признать:       – Но о предметах, вытащенных из снов, я раньше не слышал… Что ты намерена сделать с этим осколком?       – Сохраню, – задумчиво произнесла я, рассматривая причудливый рисунок на поверхности части маски. – Мальчик сказал, это поможет мне сберечь мою душу… Сафия       Я ненавижу холод! И поэтому ругательски ругала Тьяру за ее бредовую идею отправиться в Эшенвуд. К сожалению, я оказалась единственной, кто не поддержал стремление нашего командира явиться в гости к Лесовику, древнему существу, знавшего толк в умерщвлении пожирателей духов. Окку вообще после того, как Тьяра сохранила ему жизнь и обуздала свой страшный голод, был готов ради жрицы Тира на любые подвиги. Отправиться в колодцы Люру и поспать там под деревом? Пожалуйста! В Эшенвуд? На здоровье! И еще не забыть заглянуть в гости к Дремлющему шабашу, у которого консультировались Лиенна и ее подруга…       – Холл-лодно… – сообщил мне Каджи, пытаясь усесться на плечо.       Я раздраженно отмахнулась:       – Ты же не чувствуешь холода!       – А у тебя нос-с с-синий!       Я мрачно посмотрела на своего фамильяра и, набрав пригоршню снега, потерла лицо. Щеки и нос сразу запылали.       «А ведь на мне – меховой плащ! Как же Тьяра в металлической броне терпит? Кстати, о плаще: не забыть бы на ближайшем привале наложить на него чары сохранения тепла…»       К счастью, ближайший привал не заставил себя ждать. Уже смеркалось, и Тьяра была вынуждена признать, что засветло нам до Эшенвуда не добраться, так что придется ночевать в лесу в сугробе. Хорошо еще, что мы заранее сумели обеспечить себя припасами, и Каэлин с Тьярой приготовили вполне сносный ужин. Окку приволок нам целое дерево для костра, так что и после того, как мы насытились, костер продолжал весело мерцать, даря нам тепло и хоть какую-то видимость уюта.       Тьяра задумчиво смотрела в огонь. Мы с Каэлин перекинулись парой фраз, но разговор не вязался (мы вообще мало говорили друг с другом, обычно каждый заводил персональную беседу с Тьярой). Медведь лежал, положив огромную голову на лапы, и делал вид, что спит. Ганн тоже притворялся: он изо всех сил старался показать, что не наблюдает за нашей предводительницей. Чем-то Тьяра вызывала у него интерес. Впрочем, она интриговала всех, кто ее встречал.       «Она самая обыкновенная!» – возразила я сама себе, но тут же была вынуждена признать свою неправоту. Пожиратели духов – не настолько банальные спутники, чтобы их недооценивать.       Что же в ней не так? Ну, кроме сидящего внутри монстра…       – Скажи, Каэлин, почему ты решила сменить вероисповедание? – неожиданно поинтересовался Ганнаев.       Жрица Илматера посмотрела на шамана с легким удивлением.       – Илматер – справедливый бог! – ответила она. – Он воздает каждому по заслугам. А, на мой взгляд, самая большая несправедливость – Стена Неверия, которая уничтожает души. Если человек в чем-то был неправ, он должен понести наказание, но уничтожение личности – это чересчур… Поэтому после того, как я узнала правду о Стене Неверующих, я не смогла больше поклоняться Келемвору, Владыке Смерти.       Ганн пожал плечами, и в его зеленых глазах отразилось сомнение.       – Я не возношу молитв никому, – сказал он. – Значит, после смерти я тоже растворюсь в небытии?       Сверкающие глаза Каэлин чуть сузились.       – Если мы не разрушим Стену раньше… – сказала она и посмотрела на Тьяру. – А что думаешь об этом ты, Тьяра?       Жрица Тира вздохнула и с явной неохотой ответила:       – Моя душа уже сейчас под угрозой, и не факт, что мне удастся сохранить ее даже при поддержке Тира… Но я согласна: любой имеет право на шанс, даже если он отвернулся от богов.       – В конце концов, это боги могли отвернуться от него… – буркнул Ганн себе под нос, но Тьяра услышала.       – Тебе непросто пришлось, да, Ганн?       Шаман улыбнулся ей в ответ – с вызовом, надменно.       – Я сам себе хозяин, и не завишу от капризов никакого божества! Я вырос среди животных, которые обучили меня всему, что я умею. Именно им, а не каким-то там богам, я обязан спасением своей жизни!       – Тогда, быть может, тебе следует молиться Окку? – очень серьезным тоном, но со смешинкой в глазах заметила Тьяра.       Ганн замер с разинутым ртом, потом посмотрел на медведя (Окку и ухом не повел) и неожиданно расхохотался.       – Почему бы и нет! – воскликнул сноходец. – В конце концов, в его существовании у меня нет ни малейшего сомнения! Ганн       Все укладывались спать. Даже Окку выкопал себе нору в огромном сугробе и, громко сопя, устроился в ней. Сафия что-то пошептала над своим плащом, после чего с видимым удовольствием завернулась в него. Каэлин уже дремала, накрывшись собственным крылом. Одна лишь Тьяра сидела у костра, не демонстрируя намерения отдохнуть.       Я решительно выбрался из-под плаща и, приблизившись к Тьяре, тронул ее за плечо.       – Тебе нужно поспать.       Она подняла на меня пустые, будто у слепой, глаза.       – Я лучше покараулю…       – Нет, – я покачал головой. – Никому не станет легче, если ты будешь всю ночь напролет тупо таращиться в огонь. Тебе нужны силы для того, чтобы обуздать свой голод. Иначе он прикончит тебя раньше, чем мы выясним, как можно избавить тебя от проклятья. Иди спать, Тьяра. В конце концов, Окку может постоять на страже – ему ведь сон не нужен.       – Не нужен, – басовито подтвердил из сугроба папа-мишка.       Тьяра слабо улыбнулась и пожала плечами, готовая сдаться. Я взглядом указал ей на место рядом с Каэлин. Она уступала. С сомнением, неохотно, но уступала! Я еле сдержал торжествующую улыбку.       Дождавшись того, что дыхание Тьяры стало глубоким и ровным, я накрыл ее своим плащом и опустился на снег рядом. Ее лицо во сне разгладилось, линия губ смягчилась, всегда сурово сведенные брови разомкнулись, и я понял, что девушке, которая ведет нас за собой, совсем немного лет. Двадцать. Может, двадцать два… Такая юная, но уже повидавшая жизнь и изведавшая вкус страданий. Каких вот только?       Я закрыл глаза, попытался шагнуть в ее сновидения и… наткнулся на прежний щит Зимы.       Я смотрел на спящую Тьяру со смешанным чувством раздражения и бессилия. Что за секреты таят ее сны, которые она оберегает так ревностно?       Наклонившись к уху Тьяры, я прошептал:       – Впусти меня. Я смогу тебе помочь.       Она нахмурилась, будто собиралась дать отпор. Я сразу сменил тактику: голос мой стал мягче и нежнее. Пальцы очень легко и нежно коснулись ее лица.       – Успокойся. Я с тобой. Я смогу защитить тебя…       Шорох жестких крыльев Каэлин заставил меня резко обернуться. Небесная дева смотрела на меня своими черными глазами-зеркалами, и от ее немигающего пронзительного взора мне стало не по себе.       – Зачем ты это делаешь? – тихо спросила она.       – Что? – я притворился, что не понимаю. – Я лишь хочу помочь ей уснуть. Ей нужен отдых.       Конечно, я лгал. Я не помню, когда я последний раз говорил правду. Но свою ложь я произносил так легко, убежденно и искренне, что мне верили. Все.       Но не Каэлин.       Жрица Илматера, не отводившая от меня тяжелого понимающего взгляда, произнесла:       – Ты не думал о том, что вмешательство может ей навредить? Неужели удовлетворение твоего любопытства стоит ее жизни? Или души?       Мне стало как-то неуютно. Но слова Каэлин не заставили меня отказаться от задуманного. Тем более что в щите Тьяры я ощутил брешь.       Я повернулся спиной к крылатой жрице и еле слышно выдохнул в ухо Тьяры:       – Спи… Ничего не бойся.       И она впустила меня…       Сон Тьяры потряс меня своей мрачной похоронной тишиной. Она стояла посреди огромного черного зала, сжимая в руке серебряный, изогнутый полумесяцем меч. Лицо ее было тоскливым и безжизненным, широко распахнутые глаза словно смотрели в никуда. Каждый шорох в пространстве зала, казавшегося бесконечным из-за окутывающей его темноты, звучал торжественно и гулко. И каждый шаг Тьяры звенел, как лопающаяся струна лютни.       Ее окружали статуи. Странные скульптуры – словно и не изваянные из камня, а затем раскрашенные. Будто это были обращенные в камень живые люди, гномы, эльфы… У троих из них – у тех, что стояли ближе всех – были лица цвета глубокой полночи. И Тьяра неуверенно приближалась именно к этой молчаливой троице.       Девушка-тифлинг. Стройный темноволосый эльф. Мрачный мужчина с луком за спиной.       – Простите меня… – голос Тьяры пронесся по залу шелестом опадающих листьев. – Простите… Нишка. Сэнд. Бишоп.       Она подняла руку, коснулась плеча тифлинга. И от ее прикосновения застывшая фигура рогатой девушки дрогнула и рассыпалась, превратившись в тончайшую пыль, почти невидимую на полу из антрацитово-черного мрамора. Тьяра кинулась к эльфу. Еще один порыв ветра, уносящий облако темной пыли. И еще один – от рассыпавшегося в прах следопыта.       Тьяра выронила меч, и тот, ударившись о плиты пола, разлетелся на сверкающие неземным светом осколки. Но она даже не обернулась на их чистый и пронзительный звон. Она шла дальше – к остальным недвижимым фигурам. К крохотному гному с лютней в руках. К рыжеволосой девушке. К лысому мужчине с лицом, покрытым пламенными узорами. К серолицей женщине-гитзерай. К плечистому дварфу. И к высокому воину в черном доспехе.       – Простите! – с мольбой твердила она, пытаясь дотронуться до них, удержать.       Но все они ускользали, утекая сквозь пальцы Тьяры черным песком. Кроме воина – перед ним Тьяра замерла, боясь коснуться. Явно не желая, чтобы исчез и он… Тьяра       Я смотрела в его лицо, чувствуя жгучую боль узнавания и обретения. Задумчивая полуулыбка, чуть сдвинутые брови, яркая лазурь глаз, наполненных светом любви…       – Кас… – прошептала я. – Не уходи! Не исчезай, молю тебя!       Мне до боли хотелось вновь почувствовать тепло его сильной надежной руки. Но я разрушала все, к чему прикасалась. Моими жертвами уже стали почти все, кто был мне дорог, и я не могла допустить, чтобы самого любимого из них постигла та же участь.       Неожиданно застывшее лицо паладина дрогнуло. Он медленно повернул голову, посмотрел на меня и улыбнулся.       – Ты вернулась за мной, моя леди…       Не в силах остановиться, я шагнула вперед и приникла к его груди. Его руки обхватили меня, нежно лаская мои плечи и затылок. Я чувствовала каждую шероховатость чеканки на его доспехе, слышала, как сильно и размеренно стучит его сердце.       – Не оставляй меня! – шептала я, вцепившись в Касавира. – Я не смогу без тебя жить!       – Я всегда с тобой, пока ты меня помнишь… – ответил паладин.       Я отчаянно затрясла головой.       – Не говори так! Ведь ты не умер!       Он молчал, лишь по-прежнему ласково гладил мои волосы.       Я отстранилась, чтобы заглянуть в его глаза.       – Ты жив? – спросила я, внутренне содрогаясь от ужаса.       – Разве лишь это определяет для тебя необходимость жить и бороться? – чуть улыбнувшись, спросил Касавир.       – Да!!! – прокричала я в ответ.       Он покачал головой.       – Это неправильно, Тьяра. Ты должна сражаться и победить проклятье – вот что для тебя сейчас важнее всего. Что же касается меня… Я буду жить в твоем сердце, пока ты любишь, пока жива надежда на то, что мы встретимся в подлунном Ториле.       – А если не встретимся? – я чувствовала, как слезы душат меня, мешая дышать и говорить.       – У нас всегда есть надежда на то, что мы соединимся в царстве Тира…       Его губы коснулись моих. Я ответила на поцелуй с тем же жаром, с каким целовала его в первый раз – на стене Крепости-на-Перекрестке. В первую и последнюю ночь, подаренную нам судьбой. Но когда я снова взглянула на паладина, я заметила в его голубых глазах вспышку ярко-зеленого света…       Сон прервался мгновенно. Я снова оказалась у ночного костра в заснеженном лесу Рашемена. И у самого своего лица я увидела широко распахнутые зеленые глаза Ганна.       – Это был ты… – прохрипела я и резким движением схватила шамана за горло.       Ганн и не подумал отнекиваться.       – Я. Т-т-тьяра… отпус-с-с-ти… – он закашлялся, когда я чуть сильнее сжала пальцы. – Я с-с-е объяс-с-ню…       Я с удивлением обнаружила, что не чувствую злости по отношению к шаману. Только боль. Но он к этой боли не имел никакого отношения.       «Ну, попытался парень заглянуть в непонятную душу… Это еще не предательство. Он вряд ли сознательно выдавал себя за Касавира. Это я увидела в Ганне отражение паладина Тира. Ведь он единственный, кто не рассыпался в прах под моей рукой. Значит, он один в моем сне был реальным!»       Я невольно усмехнулась и выпустила Ганна. Но сноходец не отпрянул в ужасе. Он по-прежнему полулежал на снегу рядом со мной и пытливо смотрел мне в глаза, будто искал в них ответ на какой-то, ему одному ведомый, вопрос.       – Ты не сердишься? – спросил он.       Я покачала головой.       – Почему?       – Наверное, потому что ты помог мне понять самое главное: сны – это только сны. И их не нужно бояться, – произнеся эти слова, я потянулась и почувствовала, что дико хочу спать.       В глубоких, как лесные озера, глазах сноходца вспыхнул торжествующий, победный огонек.