Лабиринт.

POV Максим Вот же чертов закон подлости… Я отвернулся с твердым намерением уснуть. И на губах непроизвольная улыбка. Вова странный парень… Парень… Мужчина… Какая разница. Странный и точка. Не могу, правда, понять, чем же он настолько странный. Хотя, нет… В голове выстреливает фейерверком вопрос. Я не могу удержаться от искушения: - Вова? - М? Голос, вроде, не сонный. Может, даже получится спросить… - Можно вопрос? - Что у тебя? - Почему ты тогда, ну… Не выполнил приказ? Он поёжился. Кажется, я задел его. Или мне показалось? В любом случае, я терпеливо жду ответа. Ну или храпа, на крайний случай. - Я выполнил. Но по-своему. - Я понял, - улыбаюсь, - но почему по-своему? Почему ты… - Не знаю. Мне стало страшно, что тебе будет больно. Я не люблю причинять боль кому бы то ни было. Я улыбаюсь, вспоминая. А ведь… - А ведь если бы ты этого не сделал, то я бы, наверное, сейчас был уже давно мертвецом… Понимаю, что звучит моя фраза странно. Но по сравнению с тем, что моё тело выделывает дальше, она – просто верх благоразумия. Я резко переворачиваюсь. Прижимаюсь к нему. Он отползает, скорее, инстинктивно. И упирается в какое-то дерево спиной. Я улыбаюсь. Наверное, луна хорошо освещает мою морду, ведь Вова упирается мне в плечи ладонями и испуганно вопрошает: - Максим, ты в порядке? - Ты мне, я – тебе. Не хочу объясняться. Не хочу пропускать запал. Вообще, мой разум как будто медленно отключают. Настолько медленно, что я могу это прочувствовать каждой клеточкой тела. Осторожно убираю его руки с плеч. Целую подрагивающие пальцы. Я не понимаю, что движет мной. Да и надо ли? Неважно, что это – благодарность, какое-то более глубокое чувство. Меня не останавливает его шепот, не останавливает опасность быть обнаруженными. Больше всего меня заботит то, что он может прямо сейчас ускользнуть от меня. Как ускользает всегда. Неуловимое движение – и я снова нависаю над ним. Щурюсь, пытаясь рассмотреть лицо. Тщетно. Освещения хватает только на то, чтобы я смог разглядеть очертания. Но мне и этого достаточно. Подрагивающие губы, округлая и плавная линия щеки… Медленно, губами – вниз. По шее, прикусывая слегка. - Нет, нет, нет… - шепчут его губы. «Да, да, да!» - кричит его тело. Я улыбаюсь, спускаясь ниже. Те, кто жалуется, что у девушек сложно расстегивается лифчик, явно не пробовал расстегнуть пряжку на его брюках. С каким-то подвывертом и такой-то матерью я справляюсь. Жалобно звякнув, этот пояс верности неизвестно кому сдается. Он сжимает в пальцах сухие ветки. Больно впиваются, наверное, в ладони. Плевать. Мягкая ткань его белья промокает под моими поцелуями. Его дыхание оглушает в сочетании с бешеным стуком моего собственного сердца. Никогда не занимался таким. И откуда я знаю, что делать? Наверное, я просто слишком хорошо помню ту комнату… Только сейчас у нас нет ни комфорта, ни защиты… Отщепенцы. Беглые изверги высшего общества, мы, как дикие звери, занимаемся удовлетворением низменного инстинкта. Белье становится преградой, которую хочется поскорее убрать. С этим я даже очень хорошо справляюсь. Он вцепляется в мои волосы, стоит мне только прикоснуться к нему языком. Судорожно дышит, сдерживает рвущийся наружу стон. Я не собираюсь останавливаться. Да и он навряд ли позволит мне сейчас – слишком уверенно направляет меня. Во рту становится непривычно солоновато. Именно солоновато, а не солёно, как обычно. Но надо ли говорить, кому на это плевать? Еще глубже, еще ближе. Даже поменявшись с ним местами, я остаюсь ведомым. По его телу прокатывается судорога, стоит мне ускориться. Он сжимает мои волосы так, словно хочет содрать скальп. - Пожалуйста, дай мне… Я понимаю, чего он хочет. Ускоряюсь, слыша, словно со стороны, пошлые причмокивания. Противно ли мне? От того, что ему хорошо – нет. От того, что я делаю – да. Очень. Вверх-вниз – и на корень языка брызжет солоноватая жидкость. Я пытаюсь отстраниться – он не позволяет. Судорожно сглатываю, давлюсь, дергаюсь. Он прогибается, толкаясь глубже, словно желая унизить. Я понимаю краем сознания, что это инстинкты. И только благодаря этому терплю. Он отпускает меня резко и нервно. Я отстраняюсь, вытирая губы. Он лежит, судорожно глотая воздух. - Максим… - Заткнись. Я ложусь рядом с ним и отворачиваюсь. Я стыжусь себя. Стыжусь того, что сделал. Но, не скрою, когда он, пошуршав и застегнув брюки, обнимает меня, осторожно и нерешительно, я понимаю, что стыд – дело проходящее, и засыпаю с улыбкой на губах. И я готов поклясться, что он тоже улыбается.