Сквозь стеклышки калейдоскопа

Похороны были назначены на вторник. Драко страдал. Он сжимал переносицу двумя пальцами, чтобы не видеть раскрытый саквояж и домовика, аккуратно укладывавшего туда стопку жестких от крахмала воротничков. Ужасно. Придется во имя родственных отношений и для демонстрации глубокой скорби напяливать остроконечную шляпу, которая делает его лицо похожим на ромб. Воистину, смерть никогда не бывает кстати. Разве что для заждавшихся родственников. Однако Жозефина Малфой, прожившая отмеренные ей семьдесят пять лет в маленьком французском городишке с непропорционально громоздким названием, не оставила своим близким ничего, кроме доброй памяти о себе. Между Драко и этой скончавшейся на днях пожилой дамой не могло быть совершенно ничего общего по той причине, что когда-то давным-давно два брата из малочисленного, но влиятельного французского рода рассорились насмерть – и тут бы уже никто не доискался до причин. Жану плюнул под ноги Матье, заявил, что сможет жить спокойно только если между ним и братом будет, по крайней мере, тридцать ярдов водного пространства и, покинув континент, отправился в Британию. Так род Малфоев разделился на две ветви: французскую и английскую. Общения они между собой не имели и в семейные альбомы друг друга не вписывали. Время шло, потомки Жану укоренились и вросли в британскую почву, превратились в стопроцентных англичан, пережили и расцвет, и увядание, но по-прежнему сохраняли авторитет. А их дальние французские родственники, напротив, измельчали, опростились и уже с трудом выговаривали словосочетание «генеалогическое древо». Малфои стыдились этого родства и всячески его скрывали. Чудесным исключением стала уже упомянутая мадемуазель Жозефина, к которой ни с того, ни с сего проникся симпатией Абраксас Малфой, вздорный человек, чьи симпатии всегда были необъяснимыми. Он пригласил её к себе в поместье на свадьбу сына. Потом предложил остаться еще на неделю. В итоге, Жозефина Малфой прожила в «Фортуне» четыре года и могла, вероятно, прожить еще дольше, если бы однажды не позабыла поддаться Абраксасу в карты. Он проиграл пятнадцать серебряных жетонов и лишил Жозефину своего расположения. Она уехала, потому что, если Абраксас лишал кого-то расположения, любому хотелось повторить подвиг Жану Малфоя. Особенно горевала по ней Нарцисса, молодая миссис Малфой, которой Жозефина помогала дельными советами в обустройстве семейной жизни и в уходе за маленьким Драко. Первое время после отъезда они даже переписывались, правда, редко и недолго. А теперь Жозефина Малфой умерла. Нарцисса собиралась ехать на похороны, но в последний момент у нее обострилась межреберная невралгия, и она благословила исполнить священный долг Драко. Тот попытался отказаться, но мать приподнялась с высоких подушек и сурово подытожила: Жозефина умерла, она, Нарцисса, больна, а Драко ленив и не помнит добра. Так и вышло, что Малфой в сопровождении саквояжа и шляпной коробки ступил на паром, идущий через Па-де-Кале. Впереди ждала встреча с ненаглядными родственничками, позади оставалась нерешенная проблема. Его проблему звали Астория, и Драко постоянно приходилось напоминать себе это имя, когда он, просыпаясь по ночам, в недоумении таращился на лицо спящей рядом женщины. Собственно, до недавних пор Астория никаких проблем не создавала. Не произошло того, чего так боялся Драко - вторжения в дом чужого человека, который разрушит своим присутствием тонкостенный мир Малфоев. Ну, появился лишний прибор на столе. Ну, стало чуть неудобнее спать: приходилось контролировать свои движения, чтобы не заехать ненароком жене локтем в челюсть, как случилось однажды – такой стыд! Ну, не надо было теперь самому завязывать галстук и заботиться о многих других мелочах. Астория вела тихое, немного хлопотливое женское существование, не вмешивалась в дела мужа, и Драко это вполне устраивало, хотя порой в душе возникало ощущение легкой абсурдности: не за горами была вторая годовщина их свадьбы, а Малфой знал о своей жене немногим больше, чем в первый день их совместной жизни. Но внезапно все изменилось. Когда Нарцисса и Астория вошли к нему в комнату, Драко сразу понял, что они собираются говорить о ребенке, и отложил книгу. Когда к молодой замужней женщине слишком часто наведывается доктор, даже мужчина может что-то заподозрить. Малфой был уверен, что Астория беременна. Говорила Нарцисса, емко и лаконично. Драко слушал и кивал головой, как болванчик. Астория, напудренная до гипсовой белизны, мужественно крепилась. Но стоило Нарциссе тактично оставить супругов наедине, как Драко неуклюже попытался сказать что-нибудь утешительное, а добился обратного результата: Астория закрыла лицо руками и разрыдалась так, что камень бы треснул от сострадания. Этой ночью им не довелось поспать. У Астории случился истерический припадок. Она плакала, и плакала, и плакала, содрогаясь всем телом и бессвязно причитая. Наверное, лучшим лекарством была бы пощечина, но Драко никому никогда пощечин не отвешивал и поэтому боялся сделать что-нибудь не так, перестараться. Вместо этого он гладил Асторию по волосам, вытирал слезы, мутные от растекшейся пудры, бормотал какую-то чушь, пытался напоить жену то водой, то вишневой настойкой, пролив, в итоге, одно – на ковер, другое – себе на брюки. Он даже поцеловал её два раза в пахнущие липовым цветом губы. Все напрасно. Только под утро Астория выбилась из сил и забылась тяжелым сном, скорчившись на неудобном, не приспособленном для спанья диване. Драко пристроил ей под щеку твердую, как камень, подушечку, набросил на ноги свободный конец покрывала, а сам в позорно мокрых брюках уселся на письменный стол, прямо на бумаги и попытался увидеть в серых утренних сумерках какой-то выход из сложившегося положения. Разум, придавленный головной болью, работал натужно, со скрипом. Если бы Малфой был больше знаком с маггловским миром, то ему на ум пришло бы сравнение со старым подъёмным краном, громоздящим один на другой блоки многоэтажного дома. На первом этаже жил чистокровный маг с консервативными взглядами. Он создавал свою семью – как и всю свою жизнь – по тщательно выверенному, обдуманному сценарию и столкнулся с непредвиденными трудностями. Дети – важная часть сценария, его кульминация, тонкие веточки раскидистого фамильного древа. Для чего и женятся, как не для этого? Ведь не для того же, чтобы простыни греть. Болтать будут много, конечно. Языки в кровь сотрут. И что теперь делать? Развод брать? Да? Тут же сверху торопливо надстроился второй этаж, откуда заманчиво сверкнули серые глаза и заалело от смущения маленькое ухо, украшенное жемчугом, – когда мы поженимся, я раз и навсегда положу конец дешевым побрякушкам. Серьезно, почему бы и нет? Развод по причине бесплодия законно обоснован, общественно одобряем и – если честно – не так редок. Слишком уж крепок и наварист был генеалогический бульон, в котором сотни лет тушились аристократы, слишком часто пересекались родственные связи… Развестись, жениться на Луне, дать, наконец, Гэлвину законную фамилию. И Нарциссе будет трудно спорить, ведь сама-то она оплошала с выбором невесты для сына. А Астория… Драко кинул взгляд на жену. Астория лежала на диване, сиротливо подтянув ноги к груди. Несчастная девочка, попавшая из родительских объятий в неласковые, холодные руки чужой семьи. Униженный, раненный в самое сердце ребенок, который не знает, какое наказание выдумают его новые повелители. Да? Драко подошел ближе, вынул из волос Астории гребень, впившийся ей в висок, и, подняв глаза, увидел третий этаж. На третьем этаже уже давно поселился тихий сумасшедший, который, тем не менее, пригрозил Малфою кулаком. Этот сумасшедший, оказывается, все уже решил за Драко. Он был отчего-то уверен, что на чужом несчастье счастья не построишь, и твердо намеревался прожить остаток дней своих рядом с Асторией и, по всей видимости, умереть на ее руках. Драко обычно приходилось кровопролитно сражаться с этим типом за право распоряжаться собственной жизнью, но сейчас их мнения совпали, хотя и не абсолютно. Малфой знал, что счастье очень основательно и удобно строится на двух, а то и на трех чужих несчастьях. Но выгнать из дома Асторию, такую кроткую и нежную, которая ни разу не вызвала в нем ни гнева, ни даже раздражения? Вышвырнуть, как половую тряпку, на позор и поругание? Красавицу, умницу, гордость факультета и родителей, заслуживавшую самого ослепительного счастья – заслуживавшую больше, чем многие, во всяком случае, больше, чем сам Драко – обречь на пустое, безрадостное существование – не женой, не вдовой, без мужа, без детей, в атмосфере любопытства, жалости и пренебрежения, которое почему-то всегда появляется у почтенной матери семейства в присутствии бесплодной женщины и заставляет её украдкой подбирать юбки, как будто недуг может заползти по ним, словно зловредное насекомое? Плюнуть на все эти кольца, надеваемые с клятвой, где говорится о покровительстве и заботе, «пока смерть не разлучит нас», и выгнать женщину – его жену, ни много, ни мало, которая припала к нему со слезами, ища этого покровительства? Да? Нет. Пусть это вопреки разуму, расчету и даже собственным желаниям - нет. Когда солнце взошло, Драко принял окончательное решение и, преследуемый вспышками головной боли в обоих висках и в затылке, поплелся в их с Асторией спальню, рухнув поперек расстеленной, но так и не смятой кровати. Разбудила его перепуганная Берти, которая умоляла Драко признаться, что за злодеи напали на него ночью, куда они его ранили – красные пятна на его брюках Берти приняла за кровь – и какие губительные чары наложены на дорогую миссис Асторию, что она спит на узеньком диванчике, одетая, с неразобранной прической, как будто подвыпившая простолюдинка. Так закончилась эта сумасшедшая ночь. Но ведь мало просто решить, нужно было что-то делать, предпринимать какие-то шаги. Драко с немым отчаянием наблюдал, как подопечное ему королевство сползает в безнадежный хаос, но не знал, с какой стороны приняться за спасение. В довершение всего, тетка Жозефина отдала концы, и, хотя мамино поручение шло вразрез с обстоятельствами, поразмыслив, Драко решил, что трехдневная передышка пойдет ему на пользу. Тетушкин дом был маленьким, аккуратным и битком набитым людьми. Жозефина Малфой жила в полном одиночестве, но проводить ее в последний путь съехалась многочисленная родня со всей Франции, и много лет дремавший особняк забурлил жизнью. Драко приехал только вечером, проведя полдня с нелюбезными сотрудниками пограничной службы, которые читали и перечитывали специальный вкладыш в его удостоверении, сличали его лицо с колдографией, рассматривали его волшебную палочку и даже попросили закатать левый рукав. И все равно остались недовольны, потому что мистер Малфой, терпеливо сносивший все эти унизительные процедуры, не выдержал и предложил снять штаны для верности. Вспотевшего и злого, его встретила у порога улыбчивая молодая женщина, дальняя родственница, которая взяла на себя роль хозяйки. Во всяком случае, именно она показала Драко его комнату и предупредила, что утром разбудит его рано. Или разбудит его пьяной, Малфой не совсем точно понял, потому что по-английски женщина говорила с трудом. На следующий день состоялись похороны. Народу собралось больше, чем предполагалось, многие приходили на кладбище прямо с вокзала. У могилы все как один плакали. Похоже, они действительно любили тетку Жозефину. Драко, разумеется, не плакал – еще чего не хватало! Почему он должен лить слезы из-за старухи, которую в последний раз видел, еще будучи грудным младенцем? Он чувствовал себя здесь невероятно чужим, крутил в руках шляпу и с тоской смотрел поверх склоненных в скорби голов. Хотелось домой. И неважно, что только вчера он уехал оттуда с вороватым ликованием мальчишки, удравшего с уроков. После похорон огласили завещание. Дом Жозефина Малфой отписала той самой женщине, которая уже чувствовала себя в нем полной хозяйкой. Остальное скудное имущество было распределено между другими родственниками. Английской ветви достался шиш с маслом. Драко не переживал по этому поводу. Ему не нужна была ни пара закопченных подсвечников, ни жалкая горстка кнатов. Вот если бы вместо кнатов ему предложили галлеоны, тогда бы он подумал. Может быть, даже всплакнул. Потом Малфои перебрались из гостиной в столовую: начался поминальный обед. И тут Драко пришлось совсем кисло, потому что гости уже успели слегка стряхнуть с себя печаль и обратили взоры на него. Все они были вполне себе симпатичными людьми, простыми и доброжелательными деревенскими жителями. Французские Малфои давно перестали высчитывать поколения и – страшно сказать! – блюсти чистоту крови. Некоторые обзавелись магглорожденными супругами, о чем, впрочем, старались не заикаться, щадя чувства высокородного английского гостя. Они наивно полагали, что Пожиратель смерти – это просто человек, который недолюбливает магглов. Францию мало затронула Война, и, конечно, ее зловещие отголоски не докатились до той глуши, где проживали потомки Матье Малфоя. Поэтому они не чуждались Драко, напротив – гордились тем, что об одном из них пишут в газетах. Ему ласково пеняли на то, что он – Малфой! – не умеет говорить по-французски - и Драко принципиально не произнес ни одного французского слова, хотя не поленился взять с собой учебник за четвертый курс и бегло пролистать его на пароме. Из уст в уста переходила забавная история, пущенная в оборот хозяйкой, о том, что гость привез с собой всего один черный костюм и десять совершенно одинаковых рубашек – это на три-то дня! Все остальные, хотя и придерживались траурного цвета, оделись пышно и щеголевато. Чувствовалось, что похороны для них торжество – печальное, но торжество. Драко просто изнывал от ярости. Ему было не привыкать к роли музейной диковинки, но с таким бесцеремонным любопытством он сталкивался впервые. Драко не знал, как ему вести себя с этими мужчинами, хлопавшими его по спине так, что дух захватывало, и с этими женщинами, которые тискали и мяли его щеки, словно гуммиарабик. Любые попытки обозначить свой статус и установить субординацию встречались снисходительными и поэтому обидными улыбками, будто он зазнайка-первокурсник, который первым выучил заклинание левитации. Если бы сейчас Драко сказали, что он по доброй воле приехал сюда, он бы этому ни за что не поверил. Уже лежа в кровати и прокручивая в памяти прошедший день, Драко вдруг осознал одну простую, очевидную и ужасную истину. Не так уж страшно, что его угораздило попасть в такую дурацкую компанию. Страшно – и странно – то, что все эти люди - Малфои. Беловолосые, белоглазые, с худыми костистыми лицами, похожие на портреты в парадной гостиной. Багровый отсвет, который падал из камина на одеяло и его руки, лежавшие поверх, словно напоминал, что у Драко и хозяев дома кровь, как ни крути, общая. Багровая, бархатная, утомленная давностью лет кровь Малфоев. Факт, который не позволяет себя игнорировать. Драко застонал и повернулся на другой бок, подальше от обличающего красного мерцания. В этой позе ему вдруг пришло в голову, что, в конце концов, если говорить честно, то весь высший магический свет смахивает на семейство Малфоев. Такая большая аристократическая деревня, где обожают сплетни и скандалы. Мистер Б., сойдя с ума на старости лет, явился на званый вечер в одних кальсонах. Мисс У. везде появляется в белом и твердит, что это ее любимый цвет, а на самом деле всем известно: она без конца перешивает одно и то же платье, потому что её заботливый опекун, старший братец, промотал родительские деньги в карты. Супруги К., строгие поборники нравственности, кичатся своей образцовой семьей, хотя вот уже пять лет, как леди К. вместе с детьми тайком переехала к мистеру Ч., близкому другу лорда К. А сам лорд К. увлекся меценатством и покровительствует молодым музыкантам – как на подбор, робким мальчикам из провинции. О том, какая музыка играет в его доме за закрытыми дверями, остается только догадываться. Словом, если сегодня ты высморкаешься у себя в спальне, стараясь не афишировать это событие, завтра тот же лорд К. скажет за завтраком своему юному протеже: «Я слышал, доходяга Малфой опять простудился». Еще неизвестно, что хуже: свора диких, никем и ничем не управляемых французов или воспитанные, родовитые англичане, которые знают о тебе всю подноготную и умело пользуются своими знаниями. Драко снова повернулся лицом к камину. Он уже начинал понемногу дремать и, ослабив контроль над мыслями, сделал следующее скандальное предположение: если бы он, к примеру, ну, чисто теоретически, родился не Драко, а каким-нибудь Франсуа, то его родители – кем бы они ни были - вряд ли воспротивились бы его женитьбе на Луне. Наверное, они бы даже обрадовались. Ведь безумное тянется к безумному. Драко полежал немного, прислушался к своим ощущениям и опять повернулся на другой бок. Это верчение помогало ему обособиться от предыдущей кощунственной мысли и закономерно перейти к другой, еще более кощунственной. Что если он, Драко, вовсе не случайно приехал сюда? Безумное тянется к безумному. Может быть, во всей этой истории есть скрытый смысл? Может быть, именно сейчас он в двух шагах от ответа на вопрос, мучающий его последние несколько лет: «Отчего я веду себя, как полный кретин?» Может быть, в самом деле, сказывается родство, и кровь Матье Малфоя неожиданно возобладала над братской? Или, может быть, здесь вина тетки Жозефины, которая успела обдышать маленького Драко бациллами сумасшествия? Спало оно, спало годами, это сумасшествие, периодически пробуждаясь без особых катастроф, а потом столкнулось с глобальным безумием Луны Лавгуд и процвело пышным цветом. Думать дальше становилось небезопасно. Драко лег на живот, спрятав лицо в подушку, и поторопился уснуть. Проснулся он от холода и от того, что рот оказался полным перьев. Вспомнил о ночных размышлениях и с опаской прислушался к себе: не выльется ли безумие в свою завершающую фазу, не захочется ли сбежать вниз, в столовую и стиснуть в братских объятиях, скажем, долговязого Рене Малфоя. К счастью, Драко сразу затошнило, и он успокоился. Однако оставаться в этом доме рискованно: семейство Малфоев разрушающе действовало на психику Драко. Паром отходил от берега только в пять часов, и нужно было куда-то деться. И тут Драко очень кстати вспомнил о своем тесте, Балтасаре Гринграссе, добродушном человеке и страстном любителе вина. Подвал «Гринграсс-Холла» был специально оборудован для того, чтобы там могла разместиться сотня драгоценных пыльных бутылок. Балтасар любил демонстрировать гостям свою коллекцию и особенно нахваливал продукцию семьи Тульпи. Драко вообще не очень любил белое вино, почему-то считая его женским напитком, но обещал при возможности посетить виноградник Тульпи – один из самых больших во Франции. Почему бы сейчас не воспользоваться возможностью? Этот виноградник действительно впечатлял своими размерами. Славно было сгрузить багаж на руки домовых эльфов и пойти по лабиринту песчаных троп, по колено в серебристой зелени. Пойти, забыв обо всем и не веря ни во что, кроме протянутых ему навстречу треугольных глянцевых ладоней. Пойти, оставив за спиной тяжесть забот, цепи разочарований, битые стекла надежд, щупальца быта, острые ребра нужды, липкие комья приставшей лжи, быстродействующий яд оскорбленной гордости и золу гнева– то, чем он жил уже очень долго. И так это было хорошо, что Драко почти пожалел, что не заблудился, а вернулся по симпатичным красным дорожкам назад, к симпатичному красному дому с обширной террасой и ко всему прочему симпатичному цивилизованному миру. Там он по-прежнему был Драко Малфоем, владельцем усадьбы «Фортуна», и, как Драко Малфою, ему полагалось не бродить по винограднику, а обозревать пейзаж с террасы, за накрытым обеденным столом. Для поднятия аппетита Драко выцедил бокал вина, закусив его сыром, по виду, вкусу и запаху напоминающим нестираное белье, затем с опаской съел пару ложек лукового супа, погрустил над каким-то овощным безумием, расковырял вилкой виноградное желе. Самым вкусным и сытным блюдом оказалась чашка крепкого Дарджилинга со свежими сливками – неожиданный сюрприз в этой варварской стране, пропитанной кофе. Задобренный чаем, Драко решил купить в подарок тестю пару бутылок этой хваленой кислятины. Хозяин, который лично принес счет гостю, взглянул на его бумажник и как бы между прочим заявил, что кроме ресторана к услугам месье и сувенирная лавка. В своей новой жизни Драко волей-неволей пришлось стать скуповатым, но роскошное прошлое иногда давало о себе знать, и тогда остановить мистера Малфоя не мог даже избыток нулей в сумме. Он позволил хозяину увлечь себя в магазин. Там определенно царили дамские товары – что справедливо, так как именно женщинам удается эффективнее всего выколачивать денежки из своих мужчин. Для миссис Гринграсс, пытающейся догнать ускользающую молодость, Драко приобрел несколько кусков чудесного мыла с вытяжкой из виноградных косточек. Хотя, на его мужской взгляд, коричных палочек, кристаллов сахара и сухих лепестков там было больше, чем мыла. Кокетливой, большеглазой Пруденс, самой младшей дочери Гринграссов, он купил атласные сиреневые ленты в косы. Нарциссе – узкие перчатки из замши с пуговками в виде ягодок. С размером долго думать не пришлось, он взял самые маленькие. Астории – зеркало с золоченой ручкой, расписанное зелеными лозами и синими виноградными гроздьями. Чтобы она посмотрела на отражение своего прекрасного лица и, может быть, немного повеселела. Астория… Апатия, слезы, тревога, отчаяние, растерянность. И я. Астория больше не плакала. При муже. Тем тяжелее было Драко видеть ее улыбку, которую она вымучивала под тяжелым взглядом Нарциссы, ее напудренное лицо с темными блестящими глазами умирающего зверя, слышать сквозь сон всхлипывания, затихающие при малейшем его движении, а утром – находить под подушкой влажные платки. Астория молчала, бледнела, худела, послушно принимала горькую микстуру, которую ей прописал доктор Фергюссон, но счастливей от этого не становилась. Драко просто с ума сходил от беспокойства. С той памятной ночи что-то изменилось в его отношении к Астории. Он чувствовал себя ответственным за нее, он ее жалел, в конце концов, он не мог позволить ей вот так просто зачахнуть от тоски – а эта возможность со дня на день казалась ему все менее невероятной. Драко пытался быть ласковым, периодически начинал какие-то бестолковые разговоры, которые не заканчивались ничем хорошим, подолгу стоял, занеся кулак над дверью её комнаты, откуда она не выходила целыми днями, и не решался войти, потому что боялся вздрагивающей от боли тишины. Он чувствовал себя виноватым перед ней, хотя понимал, что здесь его вины нет. Разве в том, что он не мог, не умел ее утешить. Вот если бы на месте Астории была Луна, Драко бы нашел нужные слова, а может, они бы ему даже не понадобились – просто прикосновение, просто взгляд. Но Луну он любил, а Асторию… Асторию он тоже любил – как мог – и делал для нее все, что было в его силах – но не больше. Воспоминание о Луне разлилось в груди, как теплая вода, и Драко решил, что неплохо бы и ей купить подарок. И он точно знал какой. Пусть не вышло жениться на любимой женщине, но, все же, у него есть какие-то права, например, выдернуть из ее ушей бисерную дрянь и заменить на что-то более подобающее. Драко долго вертел этажерку с серьгами и, наконец, выбрал одну пару. На золотой веточке висели круглые виноградинки из аметиста. То, что нужно: достаточно необычно, чтобы понравиться Луне, и достаточно изящно, чтобы понравиться человеку, имеющему вкус. - Отличная покупка, месье, вашей жене очень понравится, - пропела продавщица, с любовью завязывая бантик на упаковке. «Вот так и становятся многоженцами», - уныло подумал Драко и вздохнул: - Хочется верить. Оставалось еще одно: Гэлве. К покупке подарков для сына Драко всегда подходил с повышенной ответственностью. Особенно, после того как Гэлве съел все пуговицы на курточке у игрушечного гнома. Драко перещупал и перенюхал все игрушки в магазине, даже попробовал их на зуб. Строгий отцовский контроль прошла только мягкая подушечка в виде виноградной грозди бодрого фиолетового цвета. Луна положит ее Гэлве под голову и будет петь ему на ночь: «Качайся, мой мальчик, то вправо, то влево. Отец твой – король, а мать – королева, Сестра твоя – леди в мехах и в шелку, А брат – барабанщик в гвардейском полку». И Гэлве приснятся длинные, фиолетовые сны… Оплатив свои покупки, Драко покинул гостеприимные плантации Тульпи. За ним тянулся целый караван пакетов, пакетиков, коробочек, даже один ящик с виноградом – виноград, правда, был тепличный. Со стороны казалось, что это движется процессия в честь Диониса. Только заняв свою каюту, Драко осознал, как сильно ему хочется домой и как крепко он к нему привязан. Конечно, хорошо сбежать и отвлечься, но только ненадолго. Слишком уж досаждают бесконечные вопросы. Поправилась ли мама? Пришла ли в себя Астория? Заменил ли мистер Лавгуд прогнившую доску на мостках, чтобы Луна опять не свалилась в воду, полоская белье? Прошла ли простуда на губе у Гэлве? Не подсунул ли плутоватый рыбник лежалую треску, воспользовавшись тем, что хозяева такие страшные растяпы и нет рядом мистера Малфоя, чтобы пощупать жабры и заглянуть в глаза каждой рыбине? Достаточно ли глупа старуха-молочница, чтобы не догадаться, почему он оплачивает два счета отдельно, и достаточно ли она умна, чтобы никому об этом не проболтаться? Не стоит ли обратиться к Элвису-эльфоторговцу и заказать парочку домових-прачек, которые не перепортят все рубашки утюгом? Успеет ли он перехватить крайне выгодный контракт на редактуру справочника лекарственных растений, или опять этот лизоблюд-грязнокровка Томпсон притащится в кабинет к Бриггзу со своей наглой рожей и коробкой вонючего маггловского зелья – сигар, скажет: «Хэлло, шеф, что нового?», отпустит остроумнейший каламбур на счет Драко – вроде того, что он владел, а теперь одалживается* - и контракт увильнет у Малфоя из-под носа? Хмык открыл ворота большим железным ключом, и Драко вошел, вдыхая полной грудью холодный английский воздух и окидывая свои владения цепким хозяйским взглядом. Ворота смазаны, не скрипят – хорошо. Трава выкошена. Надо будет после обеда – нормального обеда! – прогуляться по Кленовой дороге и проверить, хорошо ли вколотили новую плиту взамен расколовшейся или она пляшет под ногами, как палуба корабля. Эти бездельники думают, что если к склепу редко ходят, то можно там вообще не убирать! Что тут за куча? Ага, наконец-то доставили черепицу. И, разумеется, не того оттенка, который Драко собственной рукой вписал в бланк заказа. Они выбрали «Бисквитное печенье», а здесь что-то совсем темное, только для склепа и годится. Все эти каталоги – сплошной обман. Хотя может он и ошибается, может, черепица просто потемнела от дождя... Ну, так и есть. С ремонтом затягивать не стоит, судя по прогнозам в «Ежедневном пророке» очень скоро на чердаке можно будет устраивать Королевскую регату. Драко взбежал по ступенькам крыльца. Берти его почему-то не встретила. Хмык сам снял с него мантию, передав багаж на руки домовика Руди и шепнув ему пару слов. - А что, Хмык, - спросил Драко. – Как самочувствие обеих миссис Малфой? - Хвала небесам! – пропыхтел домовик, возясь с его шнурками. – Хозяйки теперь совсем здоровы. - Что нового у нас? На этот вопрос Хмык не ответил. Он что-то смущенно буркнул и пошел вешать мантию в шкаф. Такой дерзостью домовики Малфоев никогда не отличались, за исключением отброса-Добби. - Драко, мальчик мой! Навстречу ему спускалась Нарцисса. Вид у нее был цветущий, и у Драко сразу отлегло от сердца. - Хотел купить несколько домовиков, но не стану: старые от рук отбились. Здравствуй, мама, рад тебя видеть. - Все прошло благополучно? - Да, если можно так выразиться о похоронах. Я привез вам из Франции подарки. Сейчас… а, Руди утащил мой саквояж. Ладно, потом вручу. Как Астория? - Она в порядке, поздоровела и повеселела. Ты ее просто не узнаешь. Она не смогла выйти, чтобы встретить тебя, потому что занята кое-чем. Мы можем вместе зайти к ней. - Прямо сейчас? - Прямо сейчас. Драко засмеялся: - Мама! Я же прямо с парома. Дай я хотя бы переоденусь и вымою руки. Нарцисса тоже засмеялась, кокетливо и немножко нервно, и просунула руку ему под локоть. - Нет, пойдем сейчас! Мы приготовили тебе сюрприз. - Неужели? Сгораю от нетерпения. Что ж, пойдем. Почему Драко стало чуть-чуть тревожно? Почему взгляд цеплялся за ничего не значащие мелочи? Например, комод, который раньше был заперт в нежилой комнате напротив супружеской спальни Драко и Астории, а теперь почему-то стоял прямо на лестничной площадке, с выдвинутым верхним ящиком, откуда горестно свисал одинокий носок. У дверей, ведущих на жилой этаж, возникла небольшая заминка. Драко и Нарцисса нагнали Берти, которая сжимала в руках большущий, дышащий паром кувшин, а ногой – придерживала створку. Тут из дверей выскочил Руди и чуть не сшиб главную домовиху. - Смотри, куда идешь, глупый эльф! - Простите, мэм, хозяйка спрашивает, нет ли у нас полотна потоньше. - Я сейчас сама зайду к хозяйке. Ты ступай и принеси лестницу. Да, осторожно, дурак, не опрокинь кувшин! - Ну, в чем дело! – воскликнул Драко, раздраженный внезапным препятствием: они с матерью вынуждены были остановиться, потому что обогнуть домовиков в узком дверном проеме не представлялось возможным. Услышав его голос, глуховатая Берти подпрыгнула и едва не облила Драко кипятком. - Хозя-я-ин! – она склонилась в раболепном поклоне. – Вы приехали и осветили наш день! Миссис Нарцисса, я вас искала. Мне нужно сказать вам пару слов насчет Вы-сами-знаете-чего. - Что здесь происходит, гром вас разбей?! – Драко повысил голос. Нарцисса прервала его, обратившись к Берти: - Иди, куда шла! Астории не говори пока, что хозяин приехал. Иди, иди! Домовиха кивнула и исчезла в коридоре. - Пора мне вводить порку по средам! – мрачно пообещал Драко начищенной дверной ручке. – Мама! Мне кто-нибудь что-нибудь объяснит? Нарцисса улыбнулась какой-то жесткой, ломкой улыбкой: - Ты сейчас все увидишь сам. Драко решительно шагнул в коридор. Внутреннее чутье подсказывало ему, куда нужно идти. Дверь необитаемой комнаты была теперь открыта, более того – распахнута настежь. Но зайти внутрь Драко не успел. Нарцисса ухватила его за рукав и втянула в спальню напротив. Драко не сопротивлялся и даже не удивился, глядя, как мать накладывает на вход Запирающие и Оглушающие чары. Он уже понял, что его ждут неприятные новости. Какие-то секреты, тайны, о которых нужно шептаться, а не говорить в полный голос. Тайны, которые известны всем, кроме него. Это раздражает. Драко обвел взглядом спальню, где все предметы тоже потеряли свое место. За неимением свободного пространства он сел прямо на кровать со смятым покрывалом и сразу вспомнил ту безумную ночь, когда спал здесь, один, в залитых вином брюках. - Я жду объяснений. Нарцисса села рядом. От нее вдруг повеяло чем-то, что чувствуется вблизи огромной горы – холодом, спокойствием и несокрушимой силой, во много раз превосходящей человеческую. Драко внутренне подобрался, как перед борьбой. В том, что ему придется бороться, сомнений не оставалось. Он звериным чутьем ощущал это, еще не зная причины и цели – страшна была она, слепая, угрожающая неизвестность. - Посмотри туда! – Драко проследил взглядом за волшебной палочкой, которой Нарцисса указала на дверь. Доски затрепетали, древесный узор начал расплываться, разматывать кольца, становиться прозрачным, пока верхняя часть двери не превратилась в стекло, сквозь которое был виден коридор и комната напротив. Картинка начала приближаться и укрупняться, и Драко показалось, что он стоит там, в той комнате, такой стерильно чистой, что нос невольно ощущал легкий запах обойного клея. Руди вешал занавески, стараясь не раскачивать лестницу. Посреди комнаты стояла эмалированная ванночка, куда Берти выливала воду из кувшина. Астория тоже была там, и – да, Драко поначалу ее действительно не узнал. Невыспавшаяся, одетая в затрапезное голубенькое платье, с волосами, небрежно скрученными на затылке, она, тем не менее, сияла, словно тысяча солнц разом. Потому что, перегнувшись через перильца детской кроватки, принадлежавшей когда-то Драко, она держала за ручки маленького ребенка и, смеясь, пыталась поднять его. Малыш счастливо взвизгивал и дрыгал ножками. Он не хотел вставать, он хотел баловаться. Драко стиснул в кулаке край покрывала. Один мир на полном ходу врезался в другой, размалывая плиты, разбрызгивая океаны, и все вместе рухнуло в небытие, в хаос, во тьму. - Это… Гэлве! – выдохнул он. Нарцисса качнула головой: - Ошибаешься. Это Скорпиус Малфой, твой сын. Твой и Астории. Драко снова взглянул на полупрозрачное пятно. Астория вытащила, наконец, мальчика из кроватки и снимала с него новенький голубой костюмчик. Берти разворачивала махровое полотенце, готовясь к купанию. Что может быть естественнее? Вот его жена, вот его сын. Его жена Астория купает его сына Скорпиуса. Она счастлива, ребенок смеется и брызгается. Что может быть естественнее? Драко встряхнул головой. Нет. Что за бред? Какой Скорпиус? Это Гэлве! Это его светлые, вьющиеся волосы, его близко посаженные глазки, даже подсохшая корочка простуды на губе – его! Это Гэлвин, сын Луны Лавгуд. Луна… А где Луна? Где Луна?! Он снова скомкал покрывало в кулаке, так, что вены на руке вспухли. - Где Луна? - Там, где ей положено быть. Она бы ни за что не отдала Гэлве, ни за что. Внутри все сковало, будто Драко проглотил Ступефай. Ни одного окаянного слова не сходило с языка. Как у человека, который не хочет признаться себе, для чего его привязали к столбу и разложили кругом хворост. - Ты ее убила? – произнес он, наконец, и сам поразился тому, каким ровным был его голос. Нарцисса фыркнула: - В своем ли ты уме? Зачем мне жизнь Луны Лавгуд? Мы встретились, поговорили, и ты не поверишь, насколько милой я была с этой женщиной. Теперь она, по моей рекомендации, проходит лечение на психоневрологическом отделении больницы святого Мунго. Астория любезно согласилась позаботиться о ребенке. Для нее он – внук тети Жозефины, несчастный сиротка, которого ты из сострадания решил взять к нам на воспитание и послал вперед себя с кормилицей. Кормилицу, кстати, я сама нашла. По-английский она не говорит, зато и не проговорится. Только ты веди себя умно. Драко еще раз встряхнул головой. Он услышал только одно. До сознания с трудом доходили неповоротливые слова. - Психоневрологическое отделение? Ты отобрала у Луны сына и заперла ее в сумасшедший дом? - Драко, ты бросаешься слишком громкими обвинениями. Не драматизируй, все совсем не так, как тебе хочется представить. И тут Драко вскинулся, словно разложенный хворост подожгли, и первые язычки пламени лизнули ступни. - Не драматизируй?! Да откуда ты берешь жестокость, чтобы говорить мне такое? Кто тебя наделил властью вмешиваться в мою жизнь, в жизнь Луны, Астории, Гэлве, всех? Ты плетешь интриги у меня за спиной, как вороватая прислуга! И ты заявляешь мне об этом без страха и смущения, уверенная в том, что я безропотно приму твою волю! Я – хозяин этого поместья и тех, кто в нем живет, я – ваш единственный указ! И если об этом забыли, я готов напомнить! Здесь не «Черные тополя»**, в доме Малфоев никогда не распоряжалась женщина и не будет, пока свет стоит! Ты немедленно – слышишь? – немедленно пойдешь к Астории, все ей объяснишь, а потом я лично отправлюсь в эту больницу, заберу Луну и верну ей Гэлве! Драко вытер рот ладонью и замер посреди спальни, тяжело дыша и глядя на мать. Она сидела, не переменив позы. Ее глаза были по-прежнему спокойны и безмятежны. Только большой палец правой руки двигал золотой перстень на среднем пальце. - Все сказал? Драко передернулся и повернулся лицом к двери, где Астория и Берти в четыре руки купали пищащего от восторга карапуза. Нарцисса продолжила: - В тебе говорит злость и юношеская запальчивость, поэтому твои слова меня не обижают. Напротив, мне даже нравится, что ты осознаешь себя хозяином. Жаль только, что вся твоя власть на словах. Твои поступки свидетельствуют об обратном: о безответственности, о несамостоятельности, о незнании и нежелании чему-то учиться хотя бы на своих ошибках – я уже не говорю об опыте старших. Ты сам сеешь семена своих несчастий, а когда они вырастают и начинают преследовать тебя, жалуешься и обвиняешь других. Меня, например. Очевидно, для тебя я нечто вроде злой мачехи из сказки. Между тем как единственная цель моей жизни – обеспечить твое счастье и благополучие. А ты, похоже, этого не хочешь. Тебе была дана свобода, и посмотри, что ты натворил! Завел две семьи, живешь, как один их этих распутников, про которых сплетничают в гостиных. Позор! Хорошо, что Люциус уже не узнает о том, как ведет себя его сын. Тебе ли кричать о чести дома Малфоев? Драко молчал. Нарцисса встала и подошла к нему. - Я сейчас говорю не в упрек тебе. Что сделано, то сделано. И то, что сделано, я постаралась исправить. Ведь тут есть и моя вина. Твой сын будет жить у нас. Заметь, не в приюте, не у чужих людей, а в доме у своего родного отца, который любит его – ведь любит, правда? – и позаботится о том, чтобы у этого мальчика было все, что нужно. А что бы стало с бедным ребенком, останься он у матери? Ты знаешь ее лучше, чем я, знаешь ее привычки и жизнь. Ты что, серьезно хочешь, чтобы твой сын стал таким? Эта женщина о себе позаботиться не в состоянии, что говорить о ребенке. - Я вижу, ты все хорошо продумала, - сухо обронил Драко, не оборачиваясь. Только по звуку шагов он понял, что мать отошла к окну. Что ей возразить, он не знал. Ее рассуждения были несокрушимы, как крепость. - Конечно. Должен же хоть кто-то думать, если большинство заняты своими чувствами. Я продумала все. Смерть тети Жозефины заняла пустующее место. Но даже если бы она не умерла, я бы нашла, чем его заполнить. - Я уезжаю, ты проворачиваешь это грязное дело, прикрываясь мной же и покойной теткой. Объяснение для Астории готово. Вот только как объяснить всем остальным, ты не думала? - Разумеется, думала. Для всех остальных он будет Скорпиусом Малфоем, вашим общим с Асторией сыном. Скажем, что он много болел в младенчестве, поэтому мы представляем его так поздно – это никого не удивит, многие так делают. Тем более, что Астория почти никуда не выходит. А впрочем, после Представления, когда пятнадцать свидетелей от пятнадцати родов признают его кровь и имя, будет уже не важно, кто кем считает Скорпиуса. Он навсегда останется Малфоем, и только родители, то есть вы, сможете извергнуть его из семьи и выжечь его портрет. Нарцисса встала рядом с Драко и показала на светящееся пятно. Хотя Малфой и так не отрывал от него глаз. - Взгляни только на Асторию. Я не видела ее такой радостной со дня вашей свадьбы. Она опекает этого ребенка только три дня, а любит его уже как своего собственного. Обещала сама поговорить с родителями. За Гринграссов я не беспокоюсь, они будут молчать, как рыбы, лишь бы Астории не коснулась огласка. Мальчик к ней, кстати, тоже привязался. Поначалу плакал, а теперь ни секунды без нее не может. Драко пытливо посмотрел на Нарциссу. - Я не могу поверить. Ты всегда была такой нежной матерью. Помню, в детстве мне казалось, что ты мама вообще всех на свете, просто меня любишь больше всех. Неужели же тебе не жалко ребенка? Теперь вспылила Нарцисса: - Мне, безусловно, жалко его! Он – мой внук, если ты не забыл. Но что поделать? Все дети плачут, пока они маленькие. Это нормально. Они плачут, когда даешь им горькое лекарство, когда отнимаешь какую-то опасную вещь, не годящуюся в игрушки, когда приучаешь их оставаться одних. Надо просто перетерпеть. В конце концов, в этой жизни мы часто проливаем слезы. Пусть лучше все идет естественным путем, чем корректировать мальчику память. Скорпиусу всего годик, не пройдет и месяца, как он забудет Лавгуд навсегда. - Отлично! Замечательный план. Все счастливы. А как же Луна? - Святые небеса, пошлите мне терпения! Да при чем здесь Луна? Разве речь о ней? У тебя есть жена! Сын! – Нарцисса несколько раз энергично ткнула пальцем в картинку на двери. – Вот что тебя должно заботить! А эта женщина выйдет на свободу только тогда, когда принесет Непреложный обет в том, что никогда не будет пытаться вернуть себе Скорпиуса и никогда не расскажет ему, кто она такая. - Я не знаю, как тебе удалось заточить ее в психбольницу, но отпустить ее тебе придется . И еще просить, чтобы Луна не рассказала об этой истории аврорам. За похищение ребенка положено десять лет Азкабана. А для нас – не меньше, чем поцелуй дементора. Это ты называешь благополучием? Нарцисса победно улыбнулась и скрестила руки на груди: - Именно это, мой мальчик, делает нашу затею абсолютно безопасной. Разве Лавгуд захочется, чтобы тебя поцеловал дементор? Я сомневаюсь. - Какая ты… какая ты…, - у Драко снова не нашлось слов. В горле пересохло, а во рту загорчило. Нарцисса предупреждающе положила два пальца ему на губы. - Прежде чем сказать то, что ты собираешься, вспомни, пожалуйста, что я твоя мать. И у Драко не хватило сил отбросить ее руку. Он положил ладонь поверх ее пальцев и, слегка сжав, отвел их. - Есть еще вариант. Я могу сам во всем признаться аврорам. А дементоры… Дементоров я не боюсь. Я слишком многого боялся в своей жизни, и у меня вышел запас страха. Не сомневайся, для Луны и Гэлве я сделаю все, что смогу. Остальное неважно. Нарцисса сжала его руку в ответ. Ее глаза сузились и позеленели. - Я подумала и об этом. Ты совершишь еще одну глупость, если поступишь так. Я уже говорила, что ты ведешь себя неумно – вот, лишнее подтверждение. Ты просто не хочешь посмотреть на последствия. В Азкабане окажется не только Драко Малфой, но и я, и Астория. Это для тебя не важно? Лавгуд выпустят, но ребенка она назад не получит. Тот, кто лечился на психоневрологическом отделении, не имеет права опекать малолетних детей. Пока Луна Лавгуд содержится там под чужим именем, но если что-то пойдет не так… Твой сын попадет в детский приют. Это для тебя тоже не важно? Она наклонилась к нему и тихо сказала: - Ты был прав, когда говорил, что здесь не «Черные тополя». Ведь Блэки, в отличие от Малфоев, продумывают свои действия на три шага вперед. И умеют обрывать концы. Учись, Драко, у-чись, ты тоже наполовину Блэк, и эта половина далеко не… - Хватит! – Драко крикнул так, что связки напряглись, как струны, и стиснул Нарциссины пальцы. - Перестань, мне больно! - Больно? Нет, мама, это не больно. Говори, как и где мне найти Луну. Или… - Или что? – Нарцисса морщилась и пыталась выдернуть пальцы из его хватки. – Что? Будешь пытать меня? Убьешь? Что? - Не знаю, - сказал Драко честно. – Но до Луны я доберусь, клянусь прахом отца, - и он отпустил ее. Мать встряхнула кистью и принялась дуть на нее, говоря с паузами: - Нашел чем клясться из-за такой ерунды! Тебе бы самому не мешало полечиться. Святые небеса, чуть руку мне не сломал! Какой же ты упрямый, Драко! Дай мне бумагу и перо. - Зачем? - А ты думаешь, тебя просто так пустят к пациенту? Эта палата в закрытом корпусе, между прочим, я плачу за нее три галлеона в день. Нужно написать рекомендательное письмо. Акцио… ах да, дверь, - Нарцисса одним взмахом волшебной палочки распахнула створку, - Акцио, письменный прибор. Послышался легкий свист, и через мгновение ей в ладонь лег прямоугольный футляр полированного дерева. Нарцисса села на кровать, откинула крышку прибора, взяла лист бумаги, откупорила чернильницу-непроливайку. Драко стоял на том же месте и только краем глаза следил за уверенными, методичными движениями матери. Та обмакнула перо в чернила и принялась что-то писать, приговаривая вполголоса: - Иди, пожалуйста! Ложиться у тебя поперек дороги я не намерена. Но – в последний раз! В последний раз, Драко! Я и так слишком много возилась с этой женщиной. Чего проще было стереть ей память, опоить каким-нибудь зельем, чтобы она окончательно сошла с ума – тем более, что ей и так недалеко до этого. Но Обливиэйт ненадежен и недолговечен, если речь идет о родственных связях. Брать ответственность за ее жизнь и рассудок я тоже не хочу. Самый гуманный и верный способ – заставить Лавгуд понять, что это решение необходимо и правильно. Пусть она добровольно принесет Обет – и живет дальше, как знает, больше мне от нее ничего не нужно. Неужели возможно быть более уступчивой, чем я по отношению к ней? Я дала ей право выбора, право обеспечить своему сыну будущее. И право сохранить воспоминания о нем. Когда-нибудь – не сегодня и не завтра – ты поймешь меня, Драко, и оценишь это. Она сложила листок пополам и протянула сыну. - Держи. Покажешь это врачу. Кто знает, может, тебе удастся уговорить Лавгуд быстрее, чем мне. - Не сомневайся. Мне есть, что сказать Луне, - Драко взял листок и шагнул к двери. И, словно в карикатуре на недавний инцидент в коридоре, ему навстречу шагнула Астория и столкнулась с ним. - Ой! Драко, ты уже приехал! Я услышала твой голос, но решила, что мне показалось. На всякий случай, пошла проверить. И ты здесь! Она изменилась. Сильно изменилась. Даже интонации изменились. Она была счастлива простым, как свет, счастьем, а счастье порой преображает человека до неузнаваемости. Это Драко когда-то испытал на себе. Миллион лет назад. От избытка чувств Астория обняла мужа за шею: от нее пахло гипоаллергенным детским шампунем, который, в теории, вообще не должен ничем пахнуть. Руки ее были горячими и мокрыми. Она застенчиво шепнула ему на ухо: - Спасибо, Драко. За Скорпиуса. Вот увидишь, он будет нам хорошим сыном. Она взглянула в его глаза, потемневшие, как море перед штормом, и с непонятной искрой. Перевела взгляд на притихшую Нарциссу, которая тоже была похожа на грозно дышащую бурю, запертую в человеческом теле. И испугалась. - Что-то случилось? - Астория, иди к себе в комнату. То есть, не к себе, а откуда ты сейчас пришла. Ты поняла меня. Но Астория никуда не пошла. На ее лице вдруг проступило отчаяние, как смертоносное тление, убивающее красоту и юность цветка. - Ты… Драко, ты что, передумал оставлять Скорпиуса? - Астория! Иди к себе! - Драко, пожалуйста, пожалуйста, я тебя очень прошу… - Астория! – Драко начал сердиться и на нее тоже, хотя она-то уж точно ни в чем не была виновата. – Я должен повторить в третий раз? Иди к себе. Она тяжело вздохнула, взялась за дверную ручку, покрутила ее, но из комнаты не вышла. Она сильно изменилась. В ее жизни появилось что-то, за что она, хрупкая, безответная Астория Малфой, была готова сражаться до конца. Как могла. - Драко… - сказала она плачущим голосом. – У меня никогда не будет детей. И прежде чем ее муж успел сказать хоть слово, она бросилась на колени и зарыдала. - Пожалуйста… Драко… оставь мне его… я никогда ни о чем больше тебя не попрошу… если ты заберешь Скорпиуса, я умру… умру… умру! Драко беспомощно взглянул на Нарциссу. Ее глаза светились торжеством. Она знала, что бороться с Асторией ему будет едва ли не трудней, чем с ней. Драко встряхнул головой и попытался поднять жену на ноги. Она не давалась, хватала его за рукава и безостановочно плакала. - Ну, ну, Астория. Тише. Успокойся, пожалуйста. Все будет хорошо. Ты слышишь меня? – он легонько сжал ее затылок, заставляя посмотреть ему в глаза. - Все будет хорошо. Иди к ребенку, Эсти, и не плачь больше. Берти! Где она шляется? Берти! - Я здесь, хозяин, - пискнуло из-под локтя. – Бедная хозяйка, вы опять плачете? - Дай миссис Малфой умыться, напои ее чем-нибудь успокаивающим, сделай что-нибудь, не стой столбом! - Пойдемте, хозяйка, пойдемте, моя хорошая, - залопотала Берти, подхватывая Асторию под локти, и с этим воркованием увела ее. Драко проводил их взглядом и обернулся к матери. Нарцисса сцепила перед собой руки. - Делай свой выбор. Но помни: что бы ты ни выбрал, ты будешь в ответе за последствия. Дверь хлопнула. Драко спустился по лестнице, нащупал в шкафу свою мантию и вышел на улицу. Порыв ветра пополам с дождевыми каплями заставил глубже надвинуть капюшон. Но холодно не было. Огонь, охвативший Драко, не угасал. Оно горело, Адское Пламя, то самое, из снов и яви, что страшнее снов. Оно гудело, вырывалось из каждого угла, и от его горячих прикосновений на коже вздувались нежные розовые волдыри. Оно обещало, что на этот раз Драко не спасется. Драко Малфой умер в пятый раз – все равно. Больше он никому не позволит умереть. Ни за что. Сверху, из окна спальни за ним следила пара глаз, голубых и зеленых одновременно, но больше – зеленых. Нарцисса смотрела на дорогу, ведущую к воротам, по которой уходил ее сын. Сколько раз он убегал по ней, обиженный чем-то, раздосадованный, уверенный в том, что вся несправедливость мира обрушилась на его голову! Нарцисса рассмеялась. Агатовые подвески в ее ушах засмеялись вместе с ней. - Какой же ты еще ребенок, Драко! Святые небеса, какой же ты ребенок! __________________________________ * Игра слов: own - владеть, owe - брать в долг. ** "Black Poplars"