События всегда повторяются

Обратная дорогая отняла меньше времени, а может быть, это только так показалось. Разговор с сотником забрал последние силы. Мне очень хотелось есть и спать. Стоило вернуться на главную площадь, как я тут же заприметила хозяйку дома, в котором я остановилась, высматривающую меня. - Согласилась-таки? – мрачно спросила женщина, но быстро сменила тон и направила меня в дом. - Проходи, дорогая, я уж и стол накрыла. Ты, поди, голодная, так и не поела толком как приехала, – женщина была приветлива и хлопотала вокруг меня, как родная мать. Рядом с ней становилось немного спокойнее. Тревоги уходили на задний план, а натянутые, словно струны, нервы – отпускало. В комнате на столе уже были выставлены тарелки с разными соленьями, копченым мясом и тем самым пюре, что я учуяла в самом начале. Хозяйка расстаралась на славу, но я опасалась, что столько в меня не влезет, и я лопну. Как оказалось, зря. В меня вместилось почти все угощение, стоявшее на столе. Вот только после ужина я себя почувствовала беременной каракатицей. Запив все великолепие домашней кухни компотом, я покатилась спать. Хозяйка (как я успела выяснить за ужином, ее звали Марфа) постелила мне в дальней комнатке за стеной от гостиной. Как раз в том месте, где стояла печь. Под мирное потрескивание дров я уснула, по самый нос завернувшись в одеяло и прижимаясь спиной к теплой стене. Совершенно не хотелось думать обо всей ерунде и мистике, что творилась вокруг меня. Тем более, что в мистику я не очень-то и верила. До сих пор у всего случившегося находилось логическое объяснение, и препятствовать его дальнейшему появлению мне не хотелось. На удивление, я уснула крепким и глубоким сном, что для меня было большой редкостью. Нормально спать я могла только дома, под боком у любимого мужа. Где-то около одиннадцати часов вечера, меня разбудила Марфа. - Вставай, дочка. Пора тебе уже, - тихо прошептала она, стоя у моей постели с лампой в руках. Одежда ее осталась неизменной, а значит, женщина еще не ложилась. Несколько минут я бездумно смотрела в темный потолок, а затем резко откинула одеяло и села. Чувствовала я себя на удивление бодрой и отдохнувшей, что, в принципе, было невозможно, учитывая, как мало я спала. От силы три с половиной часа. На столе меня уже ждал крепкий заваренный кофе, толстый фолиант с ветхими страницами и необычным, словно деревянным переплетом. Рядом с ним лежал ажурный платок, подготовленный, очевидно, для меня. Наскоро переодевшись в чистые темные джинсы и черную водолазку, я выпила кофе, пролистала молитвослов и, найдя молитву об упокоении души, загнула страницу, чтобы легче ее было отыскать. К церкви меня провожали двое уже знакомых мне мужчин, Марфа, сам пан сотник и еще с добрый десяток причитающего народу за спиной. На улице было темно, хоть глаз выколи, зато россыпь сверкающих звезд было видно просто замечательно. Слепым глазом за намечающимся действием следила полная луна. Мы вышли на небольшой холм; весь поросший травой и дикими цветами, он был практически пустым. Не считая одиноко стоящего здания поодаль, на нем не было абсолютно ничего. Я остановилась и критично осмотрела церковь. С тремя конусообразными куполами, деревянная, почерневшая, убранная зеленым мхом, она уныло стояла почти на краю села. Заметно было, что в ней давно уже не справлялось никакого служения. Между досками зияют прорехи, и смутно угадывается интерьер церкви. Очевидно, в крыше тоже были дырки, сквозь которые попадал лунный свет, иначе ничего бы не было видно совсем. Покосившаяся входная дверь была приоткрыта, но на поверхности висели прибитые гвоздями доски. Словно дверь заколачивали, но потом открыли. С удивлением и возмущенным недоумением в глазах я обернулась и взглянула на сотника. Почему меня привели к этой разрухе, если при входе на хутор я четко видела два блестящих купола-луковки. По моим прикидкам, нормальная церковь должна была стоять где-то в центре хутора. - Видишь ли, - замялся мужчина, как нашкодивший мальчишка, - наш церковник не дал добро проводить молебень в его церкви. Пришлось открывать заброшенную. Место-то святое как-никак. Так какая разница? Что-либо ответить я была не в силах, лишь обреченно хлопнула себя ладонью по лбу и, прикрыв лицо, покачала головой. Деваться мне уже все равно было некуда. Немного поколебавшись, я направилась внутрь церквушки. И почти у самой двери меня догнала Марфа. - На вот… Возьми, – тихо зашептала она на ухо, всовывая в руку какой-то миниатюрный сверточек, и убежала обратно в толпу. Развернув тоненький кусочек ткани, я обнаружила там мел. Длинный такой кусок мела. - Этого мне еще не хватало, – мрачно и вполголоса прошептала я и вошла в церковь. С улицы вдруг донесся мужской крик: - Тама, справа от дверей, ящик со свечами… - Ну спасибо, хоть совсем в темноте не оставили, - я старалась подбадривать себя всеми способами. Я не паниковала, не впадала в неконтролируемый страх, но мне было жутковато и не по себе. Находиться посреди ночи в заброшенной церкви с покойником наедине… мрачно и страшно. Даже в городе, проезжая ночью мимо высоких церквей, я покрывалась мурашками и поскорее убиралась с этого места. А тут… На полу, у входа, и правда стоял деревянный ящичек, напоминающий сундук. В нем лежали церковные свечи. От тоненьких, толщиной в полмизинца, они увеличивались до толстых, размером с два пальца. Рядом лежал коробок спичек. Прежде чем начать чтение молитвы, мне предстояло организовать себе свет и уют. Взяв десяток свечей средней толщины, я стала обходить церковь по периметру, ежась от промозглого холода, и расставлять их на все удобные для этого поверхности. С каждой новой зажженной свечой моему взору открывались все более отвратительные детали и элементы декораций. «Хоть фильм ужасов снимай», - мелькнула у меня мысль. С потолков и стен свисали длинные клочья многолетней паутины. На стенах расположились обшарпанные, потемневшие иконы, которые таращились на меня пустыми провалами подгнившей древесины. У стены, что была прямо напротив входа, возвышалось огромное деревянное распятие, отбрасывая зловещую тень на бывший алтарь. С креста, как и со всего прочего, свисала паутина. И без того непривлекательный лик Христа, сделанный, очевидно, криворуким автором, обильно покрывала пыль. От времени и непогоды, которая имела свободный вход в церковь сквозь щели, дерево покрылось глубокими трещинами, что еще больше уродовало крест и добавляло мрачный вид всему интерьеру. Доски пола рассохлись настолько, что, казалось бы, стоит чихнуть, и пол под ногами провалится, а стены рухнут и погребут тебя под своим весом. В дальнем левом углу послышался писк, который заставил меня замереть на доли секунды. Ладони предательски вспотели, а по спине пробежали мурашки. Когда я обернулась, три жирные свинообразные крысы с наслаждением пожирали останки кошки, сверкая масляными глазками-бусинками в мою сторону. Я едва подавила рвотный рефлекс и отвела глаза. Красно-оранжевое пламя тускло окрасило все внутри и придало зловещий оттенок простым вещам. А луна, проливая свой мертвенно-бледный свет вовнутрь, расположилась так, что ее можно было без проблем рассмотреть в провале крыши, задрав голову. Сквозь большие дыры в стенах завывал ветер, от чего неровные огоньки свечей беспомощно колыхались, и тени от икон и церковной утвари, отбрасываемые на стены, собирались в углах, перешептывались и тянули тонкие неровные щупальца в середину церкви. Словно бы они обладали жизнью и собственной злой волей. Наконец, обойдя зал и расставив свечи везде, где только можно было, я вернулась в центр, где стояла высокая и деревянная подставка под книгу. Рядом находился престол, покрытый давно выцветшей красной бархатной скатертью, на котором возвышался гроб. Обычный, простой деревянный гроб, обтянутый черной тканью. От одного только взгляда на него меня передернуло и бросило в холодный пот. Знать, что было под закрытой крышкой, мне не хотелось. Я и так смутно догадывалась. С трудом избавившись от дрожи в плечах и мурашек на коже, я распахнула старый и ветхий молитвослов и набрала побольше воздуха в легкие. - Упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоей… - едва я зашептала первые слова молитвы, как за моей спиной что-то противно скрипнуло. Я резко обернулась на звук. На улице поднимался сильный ветер. Именно он и качнул старую дверь, с противным скрипом отворившуюся внутрь церкви. Я поежилась, но закрывать дверь так и не рискнула. Часы на правой руке, показывали половину первого. Я обреченно вздохнула и продолжила чтение. Стоять было сложно, поэтому я оперлась локтем на подставку и, подпирая голову, нависла над молитвословом, неразборчиво бубня молитву. Смысла читать нараспев не было никакого. Покойной все равно, а мне для очистки совести достаточно того, что я крестилась в каждом положенном месте, надела на голову платок и носила крест на груди. Где-то около двух часов ночи в стену напротив ударил сильный порыв ветра снаружи и, сбив дыхание, захлопнул дверь за моей спиной. Мне стало не по себе. Спина покрылась испариной, дышать было тяжело, словно на груди лежала бетонная плита, и появилось отвратительно чувство чужого присутствия. Стоило только это понять, как сердце словно рухнуло в пропасть и забилось в бешеном, неровном ритме. Я поспешно перекрестилась и, зажмурив уставшие от плохого света глаза, резко выдохнула. Проморгавшись и сглотнув, я снова принялась читать молитву. Голос предательски задрожал, и хоть и звучал крайне неуверенно, все же стал громче. Едва я начала успокаиваться под свое монотонное бубнение, как меня снова прервал резкий шум снаружи. Теперь в стену словно корову кинули. Что это было, я не знаю, но сильный удар снаружи чуть не проломил боковую стену, следом за ним пришел протяжный, низкий и гортанный вой. Звук отдаленно напоминал гудение рога, вот только от него веяло непередаваемым чувством вражды и угрозы. Положив обе ладони на книгу, я вытянулась в струнку и замерла с широко распахнутыми глазами. Оцепенев от страха, я не в силах была пошевелиться, и только стук собственного сердца понемногу привел меня в чувство. Прикрыв глаза и глубоко вздохнув, я постаралась себя успокоить. - Я взрослая, умная женщина, – срываясь на крик, убеждала я себя. – Какая, к черту, мистика? На улице ураган, скорее всего ветром унесло кусок дерева, а завывает чье-то старое корыто, неудачно поставленное в сенях, – в подтверждение мои словам где-то вдали громыхнуло и вроде бы блеснула молния. Я вздрогнула, но стала немного увереннее. Сквозь прикрытые веки мне плохо было видно. Руки судорожно сжимали золотой крестик на тонкой цепочке. Еще раз выдохнув, я сглотнула и медленно открыла глаза. Перед моим носом висел гроб. Двигаясь вверх-вниз на пару миллиметров, он застыл в воздухе. Под очередной громовой раскат с гроба плавно съехала крышка и с грохотом рухнула на пол. Я до последнего силилась увидеть леску или нити, за которые он был подвешен, но увидела лишь большую дыру в потолке над ним. Совершенно внезапно в гробу села девушка. С немым ужасом я сделала шаг назад и наступила на изгнивший стык досок. С треском и визгом моя нога почти по колено провалилась под пол, а я сама села на деревянный настил. Дочь сотника была красивой девушкой, с длинными, черными волосами. Огромные блестящие глаза, подчеркнутые густыми ресницами зорко смотрели с бледного лица, а алые губы с влажным блеском были приоткрыты. И эта красота казалась страшной и неправильной. Восковое, почти кукольное личико было живым, хотя таковым ему быть уже не полагалось. От того и страшно становилось, потому что мертвое было живым. Панночка смотрела прямо перед собой, а затем резким и рваным движением повернула голову ко мне и хищно улыбнулась. Тут же склонив голову к плечу, она принялась рассматривать меня блестящими глазами. Улыбка, больше похожая на гримасу, исказила ее лицо и застыла. - Даже не думай, - тихо прошептала я. Но либо покойница меня не поняла, либо ошибочно приняла мое заявление за сигнал к действию. Оперевшись руками о борт гроба, девушка ловко перекинула ноги и спрыгнула на пол.