***
В комнате весельчака приятный полумрак, знакомо пахнет лекарствами… напротив, почти утонув во мраке, вырисовываются очертания массивной кровати с дремлющим в ней одноруким мутантом. Хотя нет… Майки сидит, прислонившись панцирем к спинке, с самым недовольным выражением заспанной веснушчатой физиономии, все еще болезненно бледной, но уже начинающей потихоньку обретать свой естественный темно-аквамариновый оттенок… Веснушки постепенно «растворялись» на фоне слегка запавших щек – уже хороший знак. Саламандра прислонилась лопатками к захлопнутой двери, склонив голову на бок, с улыбкой поглядывая на позевывающего, грузно ворочающегося под одеялом мутанта, сквозь привычно растрепанные пряди стриженой челки. Мона об этом никому никогда не говорила, но черепаха-мутант, продирающая глаза и с неохотой раскачивающаяся в теплой кровати, больше всего напоминает ей большого, плюшевого медведя… даже не смотря на показательно грозный и хмурый вид. – С добрым утром, большая бука. – Бурчание из-под одеяла не похоже на пожелание «утра», - обиженно сопишь на Рафа – значит все уже почти в порядке. – Шутливо фыркнула в ответ на недовольный бухтеж ящерица, мягко, осторожно продвигалась ближе к кровати. Присев на самый ее краешек, Мона заботливо, аккуратно убрала уголок покрывала, поплотнее подоткнув его под босые ступни больной черепахи, неосознанно проведя поверх ладонью, разгладив мятые складки. – Имеешь право на него поворчать… Вы порой такие одинаковые… - Тихо вздохнув, ящерица пересела поближе к изголовью, положив тыльную сторону перепончатой ладошки на наморщенный лоб весельчака, - Говорила ему – не шуми, вот грохочет своим панцирем, как бульдозер, здоровяк, небось привык в своей высотке орать благим матом на все сто этажей. – Рука медленно скользит по слегка влажному от горошин пота, здесь действительно душно, лицу Микеланджело, и Мона с теплотой, но и с укором заглядывает в чуть покрасневшие, поблекшие голубые глаза, - и тебе говорила – обязательно сообщи мне, чуть что не так, бестолковый. Упустили момент тогда. Больше так не делай. Ясно? – золотистый свет янтарных глаз снова отдает холодом и теперь ящерка смотрит на весельчака чрезвычайно серьезно. Она настойчиво тянет руку за ребро карапакса, вытягивая из-за мускулистого тела мутанта угол «утонувшей» подушки, взбивая и поправляя ее. – Теперь вы все здесь. Все… И больше я не дам никому из вас исчезнуть… - она даже как-то остервенело прижала подушку к спинке, словно это та виновата во всех бедах… и тут же выпустила ее из своих цепких лапок, чувствуя, как единственная, широкая, пока еще слабая ладонь обхватывает в утешительном жесте ее напряженные, дрожащие кисти… Черепашка широко улыбается старой подруге, обнадеживая ту даже одним взглядом, без слов… Они достаточно долго прожили в одном доме, воспитывая двух непослушных мальчишек, знали друг друга, как облупленных, и все равно каждый раз проходили этот разговор… Но на этот раз он был особенный… Мона не ругалась на безалаберного Майка. Не стегала его полотенцем и не обещала запереть, как малое дитя в его собственной комнате безвылазно на неделю. Она была тихой… Она была очень испугана, и это отражалось на ней. Она боялась за детей. Она боялась потерять Дона снова. Боялась упустить жизнь Майка. Боялась еще раз ранить Рафаэля. И боялась, что Лео однажды навсегда забудет о той семье, что у него осталась. И Майки как никто другой в этом доме лучше всех знал ее страхи. Стыдно в этом признаться, но даже любимый не знал ее так хорошо, как его младший брат. В Микеланджело было не только веселье, оптимизм, талант от бога как актера, няньки и повара… Он мог утешить, просто обняв ее, и бормотнув: «все будет хорошо, детка, мы справимся»… На несколько мгновений, Мона тихо шмыгнув уткнулась салатовой мордашкой в веснушчатое плечо, а после, отстранившись, бросила быстрый, нервный взгляд в сторону двери, - Майк… насчет Рафа… - ящерица крепко закусила нижнюю губу – тонкая кожа чуть не лопнула под ее острыми зубами, а ведь струйка крови из уголка рта, ее бы точно не украсила. Успокойся и дыши ровнее… - Не говори Дону, ладно? Ты… знаешь, о чем я. – Рука мутанта чуть крепче понимающе сжимает перепончатую ладонь невестки. – Я сама расскажу ему. Он пока к этому… не готов, он должен привыкнуть к тебе, ко мне... к детям… К Рафу, Лео, к этому чертовому миру забитому и изувеченному проклятым вирусом! Сейчас он не поймет. Да и мне надо поговорить с Рафаэлем, прежде всего. – Она глубоко вздохнула и сильнее сжала грубую, трехпалую лапищу в своих ладонях, - пообещай, что не скажешь? – теперь уже кажется во взгляде Майка, не смотря на его клятвы, промелькнул укор. Мона ежится под этим взглядом, одновременно поднимаясь с кровати, не забыв по все той же привычке поправить одеяло кончиком хвоста… Знал бы он, как ей самой неприятно от этой лжи. А еще неприятнее думать о том, как же она оступилась - простит ли Донателло свою даму сердца, когда узнает о ее пикантных отношениях с его старшим братом? Да, пускай это и было всего раз, но легче от этого не становится… Легче не становится, и от того, что она предполагала тогда, что ее любимый на тот момент был мертв. - Думаю сегодня Раф останется у нас на ночь. – Она рассеянно закатывает длинный рукав, глядя куда-то в соседний угол, где Кланк уже увлеченно катает лапой мятый клочок бумаги, выпавший из мусорной корзины под столом, - может, посидим у костра? – Мона снова смотрит на черепашку, который ногой пытается поправить сбившуюся на пол простыню, смешно елозя коленом под натянутым тентом одеялом. - Он конечно старый прокоптившийся до печенок пень, но не настолько, чтобы проигнорировать возвращение родного брата и уйти опять махать калашом. – Тем более она не отпустит саеносца в ночь одного. Хотя и не одного, тоже. Как он вообще может «гулять» по Нью Йорку ночью? В смысле… Мона Лиза сто раз задавала себе этот вопрос – на плечах голова, или кочан капусты с аппетитно запеченными мозгами? – Кстати он не получил твое сообщение, - выудив из кармана рацию, женщина демонстративно покачала ее в воздухе, а затем указала поломанной антенной на дверную ручку, - поэтому я и представления не имею, что там происходит. Хочешь проверить? – она опять склоняет голову на бок, мило и забавно, по-птичьи, хитро улыбаясь краешком губ и коварно щурясь. – Давай большой ребенок. Вставай, я приготовлю мужчинам настоящий мужской напиток! Чай! Никакого виски, никакой газировки и никакого кофе. Только бодрящий, зеленый чай. – Она замолчала с долей любопытства взирая на то, как Микеланджело с некоторой неуклюжестью пытается распутать перекрутившееся одеяло и простынь, и вытащить ноги на свободу. На самом деле в этом ничего смешного нет, с одной рукой много не сделаешь, особенно ослабленному кровопотерей, но Майк с этим боролся. Он как мог, но в пику жестокому случаю, сделавшему его калекой, поддерживал в себе оптимиста, особенно, когда на него смотрели его родные… Даже сейчас, храбро сражаясь с непокорной постелью, которая явно одерживала над ним верх, он смеялся над собой, заразительно и беззаботно, хоть и слабо, буквально заставляя окружающих улыбнуться в ответ. – Помочь?***
Нельзя сказать, что предложение мутантки было принято с хоровым «ура». Дети отозвались об этом более чем прохладно, не удосужившись даже выйти из своей комнаты, пробурчав невнятное «ладно», Раф, даже не смотря на радостную встречу с братом, все равно корчил недовольную мину, впрочем, недовольная мина Моны была страшнее. А Дон никогда не был душой компании. Но, так, или иначе, саламандре удалось собрать всю троицу в панцирях на крыше. – Лет пятнадцать назад, даже и представить не могла, что это будет так сложно… стой. – Мона резко оторвала глаза от разложенного перед ней, распластанного по спинке дивана рулона темно-пурпурного трикотажного полотна. Замершего в проеме кухни панцирем к ящерице Донателло, быстро настигла перепончатая ладонь, - не думаю, что наш «пациент» настолько немощен, что не способен удержать в руке куриную тушку. – Перехватив супруга за руку, Лиза вывела милого на середину зала. – Ты тоже мой «пациент», забыл? До сих пор похож на бледную поганку. – Она запрокинула голову и зажмурившись, потерла внезапно занывшую шею. - Однако… немного позабыла о твоем росте. Хотя нет... недавно вспоминала об этом, думая, что скоро наши мальчики перерастут всех своих дядь. Знаешь, как сложно им порой дать хороший подзатыльник? - со смешком, мутантка отступила к столику, подхватив с расстеленного по поверхности куска ткани краешек и подняв в воздух новенькую бандану. Дразняще помахав оной перед улыбающейся бледно-зеленой физиономией, ящерка поманила его пальцем вниз. – Нагнись. Что? Испугался подзатыльников? – ехидно подметила мутантка, заметив, что техник немного замешкался, прежде чем покорно склонится ниже. – Да ладно, ты их никогда не боялся. Или я теперь такая страшная? – Она не стала затягивать до конца узелок из двух длинных концов новенькой банданы, пропустив лиловые ленты сквозь пальцы и нежно уложив холодные ладони на угловатые скулы изобретателя, осторожно оглаживая шершавую, грубую кожу покрытую трещинами, следами царапин и зарубцевавшимися шрамами. Теплая, такая настоящая… - Я все еще не верю, что ты снова здесь, - тихо шепнула она. Колечки поблекших, некогда насыщенно красно-каштановых волос, щекочут открытые плечи и виски, не прикрытые маской… Но всю романтичную обстановку в одно мгновение разрушил сухой кашель где-то на фоне. Наверное, по мнению Дона, сейчас уж точно их никто не мог потревожить, слишком далеко звенел посудой Микеланджело, и грузно топал спустившийся с крыши Раф, которого ящерица послала организовать место для костра – сложить поленья на кострище и принести ведро воды наверх, на всякий случай. Эти звуки шагов старшего брата были очевидной мелочью для умника, решительно нацелившегося получить от Моны очередной поцелуй, но не для саламандры. Она занервничала… Заметил ли он это? Раскосые янтарные глаза дрогнули и распахнулись чуть шире. Увернувшись от поцелуя, ловко подстроив свою растерянность под кокетливую шутку, она поднырнула у изобретателя под локтем, одним жестом пластичной кисти, до самого конца затянув узелок, и сразу же выпустила пурпурную тряпицу, спрятав руки в карманах халата. – Вот так. – Небольшая пауза очень неуютно повисла в воздухе, пока Мона взглядом провожала внушительную фигуру саеносца, на мгновение мелькнувшего в свете дверного проема, кажется, он направлялся к Майку, и она снова повернулась к Донателло. – Ты же был в зале тренировок, верно? Там на стойке, справа, рядом с манекеном, висит обмундирование Майка, запаска, если подтянуть ремни оно тебе будет как раз. И еще, - она указала пальцем на неприметную, серую дверцу в углу гостиной, тут же снова спрятав руки в карманы. Словно что-то тщательно там прятала… кроме своих крепко сжатых кулаков… - Костер конечно здорово, но теперь в Нью Йорке очень холодно, даже летом, ночью, как на природе за городом, где нет смога и разрушены все высотки. Маскироваться больше не приходится, оставшихся в живых людей по пальцам пересчитать, да и все они прекрасно нас знают. Учитывая, что большая их часть, просто люди Бишопа. – Недовольно наморщила на секунду курносый нос Мона, - Вся одежда служит только для того, чтобы согреться. Там шкаф. – Она вздохнула, поправив мятый ворот собственного медицинского халата и лохматые, короткие волосы. Лиза снова прислушивается к звукам, доносящимся с кухни. Все ли в порядке? Низкий, хриплый бас Рафаэля вибрирующим эхом ползет по стенам убежища, что от него аж подпрыгивает пустой стакан на столике перед телевизором. – Пойду, проконтролирую. Обязательно оденься, ладно? Иначе спущу вниз и одену сама. Не заставляй меня показывать, какая я заботливая мамочка. - Коротко обернулась она через плечо, прежде чем быстрым шагом выйти из комнаты, плавно взмахнув длинным хвостом у черепашки перед носом.***
О, ей исключительно повезло… оказаться прямо между Рафаэлем и Донателло, напротив Микеланджело, который показывал себя на удивление бодро. Ну, еще бы, почти вся семья в сборе! Не хватало только Лео. Но вот, правда Моне Лизе сейчас меньше всего был интересен бывший лидер – ее нервировало присутствие двух ухажеров справа и слева. Не смотря на довольно четкое распределение, что никаких отношений, они лишь друзья, лишь большая, дружная семья, Раф неофициально являлся ухажером саламандры. Нет-нет, но его ненавязчивая забота о Моне так, или иначе проявлялась. И хотя они общались редко, но Рафаэль пользовался этими редкими случаями – то брал ладошку ящерки в свои грубые, огромные лапищи, грея их собственным теплом, то преподносил редкие подарки, именно матери-одиночке, приятные пустячки, вроде угощений, или неизвестно откуда взятых цветов, а порой и приобнимал Мону… как-то по-особенному. Пожалуй, она привыкла к этим прикосновениям, но стоило зайти разговору об их отношениях, как мутантка незамедлительно расставляла все точки над «и». Нет. Раф… был хорошим. Пускай это грубоватый, хамоватый, агрессивный мужик привыкший видеть в каждой стене злобного монстра, но в душе он был очень добрым и чутким. Смерть Ниньяры ненадолго раскрыла в нем это окно настоящих эмоций, и в те мгновения, Мона просто чувствовала его равным себе – это было почти, как потерять частичку себя, лишиться того, кем дорожишь больше всего на свете. Возможно, это главное сходство и сплотило «утерявших» чуть сильнее, чем должно. Она жалела об этом. Рафу было больно. И она видела это, каждый раз при встрече. Он пытался вернуть свою прежнюю жизнь, сделать ее нормальной, он был бы хорошим отцом для мальчиков, а Дани просто его обожал, но… Рафаэль хоть и был такой же черепахой-мутантом, но он не был тем, кому отдала себя Мона. Он не мог заменить ей Дона. Абсолютно так же, как и она, ему Ниньяру. Но в нем похоже все еще теплилась надежда, что Мона передумает однажды… Хотя на ящерице свитер и брюки, от холода это не спасает. Легкий озноб пробил Мону вовсе не от порыва холодного ветра. А вот пламя костра, отбрасывающего во все стороны затейливые узоры света и длинные тени от рассевшихся вокруг мутантов, дрогнуло, и даже почти… Мона едва пополам не разорвалась, приметив краем глаза, как оба мутанта по разные стороны, ох этот жест отточенный до автоматизма у тех парней, когда-либо имеющих девушку, тянут руки к вороту своих курток, чтобы снять их… и накинуть на плечи вздрагивающей рядом с ними хрупкой женщины. Нет уж, не дождетесь подобного казуса! Мона порывисто вскакивает со своего места, делая широкий шаг к костру, вытянув по направлению к нему обе ладони. – Ай… - шипит она, получив легкий ожог от разлетевшихся в стороны искр, благодаря треснувшему горелому полену. Не став дожидаться, пока еще чего доброго благородные рыцари метнутся к ней, наперебой нежно дуя на покрасневшую чешую, потирая ладонь о бок, Мона обошла кострище и плюхнулась рядом с Майком, потянув лапки к миске с куриными грудками, - ну-ка поделись, а то мы так голодными и останемся. – О, Майки знает этот раздраженный тон… И знает впрочем, его причину, вернее, догадывается о ней, а то чего он бы так хитро улыбался, с покорностью протягивая невестке блюдо с очередной порцией сырой курятины. – Раф, завтра пойдем в убежище вместе, заберем рюкзак Майка, и мне нужно забрать кое-какое оборудование оттуда, сколько лет уже это сделать не могу. Надеюсь, оно еще функционирует… Вам с Майком, мастерам разрушения, этого я точно доверить не могу… - Она на секунду поднимает глаза на вечно хмурое лицо саеносца – «Заодно поговорим.» - Мысленно добавила саламандра, и снова сосредоточилась на филе, присыпанном приправами. Костер развели достаточно большой, по центру площадки, так что взрослые могли вольготно расположиться полукругом, рассевшись на толстых бревнах – здесь действительно сохранялось впечатление отдыха на природе, если бегло оглядеться вокруг не вглядываясь в очертания близстоящих зданий. Пламя отражалось слабыми теплыми тенями на соседних постройках, пуская зайчики, преломляясь на балках из нержавеющей стали, кривых и ломанных, и битых стекол в сквозных проемах разрушенных квартир. И если бы не напыщенное квохтание кур в сарае, в самом углу крыши, можно было бы подумать, что все живое в радиусе пяти километров, просто вымерло. Хотя не только цыплята играли роль «живой природы». Из приоткрытой двери показалась поседевшая, усатая мордаха Кланка. Кот с глухим мурчанием потерся щекой о ребро двери, потянулся, касаясь подушечками пальцев деревянных балясин и вальяжно переваливаясь, прошествовал к бревну, на котором его хозяин готовил ужин. Сунув наглый розовый нос в посудину с готовыми к жарке кусками мяса, Кланк мигом схлопотал по потрепанному уху и обиженно фыркнул. – Даже Кланк пришел! – Мона вытерла руки о полотенце, лежащее на ручке жестяного ведра с водой. - Где их там носит… Две зеленые мордашки возникли на пороге площадки, словно по команде, едва стоило матери подать голос – ну точно, двое из ларца, одинаковых с лица. Правда, вид у них был не очень бодрый, чтобы сравнивать с этими сказочными персонажами – Данте подошел к костру первым, потуже затягивая новую бандану, аспидно-черную сливающуюся с плотной чернотой окружившей площадку. Черепашонок ни на кого не посмотрев, провел кистью по носу, и присел рядом с костром на корточки, взяв в руки длинный деревянный прутик, кончик которого обгорел и почернел, от постоянного соприкосновения с огнем. Поправив угли, мальчик низко склонил голову, пряча взгляд под высоко вздернутыми плечами. Сани, тоже приблизился к месту собрания, ничего не сказав и никак не комментируя опоздание. В руках у него был гаечный ключ, который он суетливо запихивал в карман короткой серой куртки – видимо ребята правда были чем то очень заняты, если в спешке Сандро даже не успел убрать инструменты в чехлы и ящики, да и по рассеянности притащив один с собой. Коротко улыбнувшись серьезно посмотревшей на него Моне, он осторожно присел на краешек «лавочки» рядом с отцом, скромно уткнувшись носом, в тут же схваченный со стола рядом, стакан с водой. - Долго же вы… это что? – начавшая было свой привычный возмущенный трындеж саламандра, недобро прищурилась, обратив внимание, на большой крест пластыря, украшающий правое предплечье сидящего к ней боком Данте. Такое не скроешь. Парнишка нервозно затянул концы банданы потуже – не дай бог мама заметит его фингал, сравнявшийся цветом с маской, если заставит мальчика снять его бандану. Сандро молча закрыл глаза, сделав вид, что полностью поглощен содержимым стакана. - Подрались мы. – Глухо буркнул старший, перекатив пылающий уголек поближе к центру бушующего пламени. Скрывать? Смысл… Дядя Рафаэль и Донателло были свидетелями того, как яростно лупили друг друга братья, и пока никто не раскрыл рот и не сделал только хуже, лучше самим все рассказать. - Сани…!? - Ну, мы поспорили немножко… - неохотно отозвался со своего места младший, оставив отпитый стакан обратно и потерев синяк на скуле. – Ничего серьезного, правда. Пара ушибов, царапин, с кем не бывало. – Он красноречиво покосился на взрослых черепах, словно бы взглядом напоминая, что в лихие времена молодости, вся четверка то и дело устраивала шумную кучу-малу, а, им нельзя что ли? - Прости мама. – Выдохнул Данте, боясь смотреть в глаза родным. И даже не в материнские… а в большие, бледные глаза Микеланджело. Он опять подвел его сегодня. Но черепашонок решительно поворачивается панцирем к Моне, когда рассерженная поступком сыновей ящерица, тянет руки чтобы осмотреть глупого ребенка, - не надо. Все в порядке мам. – Он приложил кончики пальцев к слегка опухшему глазу, и на мгновение смежил веки. На самом деле было больно, даже не смотря на то, что он полчаса провалялся в кровати с положенным на ушиб мешком со льдом. И игнорируя его «в порядке», чьи-то пальцы настойчиво тянут края черной маски… Резко распахнув глаза, мальчишка с испугом уставился на склонившегося к нему Донателло, решившему видно показать, что он же и отец и он же и доктор, в равной степени как и его супруга. Данте запоздало дернулся назад, и яростно начал выкручиваться из рук, осторожно захвативших края его маски. - Не надо, я же сказал, все в порядке! – раздраженно прошипел мальчишка, в самой настоящей панике завертевшись, словно червяк и едва не стукнув своей макушкой подбородок чересчур заботливого папаши. – Не надо! – Данте схватил широкие, трехпалые руки мутанта своими мелкими ладошками, и дернул от себя – Донни похоже побоялся просто напросто порвать таким образом маску сына и покорно прекратил трогать его лицо, чего собственно малыш и добивался. Держа отца за руки, несколько мгновений, прищурившись от боли в воспаленном, покрасневшем глазу, и закипающего внутри гнева, Дани взирал на него снизу вверх, затем моргнул, и резко, раздраженно развернулся теперь уже и к папаше спиной, звучно топая на другой конец бревна, где привалился панцирем к боку Рафаэля недовольно скрестив руки на груди и закрыв глаза. Уж кто-кто, а дядя Раф точно не будет допекать гиперзаботой, тыча пальцами в ссадины и раны. Сандро же со вздохом развязал узелок своей белой банданы, спустив ту на грудь, покорно демонстрируя окружающим свою побитую, в мелких царапинах и бурых пятнах ушибов мордашку… Давай папа… лечи, если так хочешь.