***
- Донни?! – панический, нервный вскрик мигом пробудил крепко обнимающую сына ящерицу. Мутантка резко села на мятой кровати, широко распахнув глаза и в некотором отупении уставилась на собственные колени. Это она так кричала во сне, что сама же себя и подняла с постели? На противоположной стене уже вовсю отплясывают солнечные блики. Который сейчас час? Повернув голову, саламандра незамедлительно пересеклась взглядом с двумя рубиновыми огоньками, с любопытством уставившихся на нее из вороха глубин набитого перьями одеяла. Такие же выразительные, раскосые глаза цвета спелых черешен, внимательные, прожигающие, спокойные… но еще очень и очень маленькие. Обратив внимание, что место за спиной черепашонка пустует, Мона тихо, глубоко вздохнула, и осторожно придвинулась чуть ближе к молчаливо, неподвижно лежащему рядом с ней Сандро, ласково проведя ладонью по светло-зеленой мордашке. - Привет, солнышко мое, - по-матерински нежно промурлыкала ему на ушко ящерица, уютно примостившись рядом и прижимая кулек в одеяле к себе. - Я тебя разбудила, да? - Неа… - сипловато откликается мальчик из-под толстого слоя ткани, прикрывающего ему всю нижнюю половину лица. Юный мутант настойчиво немного отпихивает от себя мать, пытаясь вынуть наружу обе руки, ну или хотя бы одну. - Я уже не спал, когда папа встал с кровати. - Кажется, мы вообще заспались, - усмехнулась Мона, уронив голову на сгиб локтя, уложенного поверх подушки. - Пора бы и честь знать, верно? – слабая улыбка сменяется непонятной сонной гримасой, и ящерица подтягивает к себе край сбитого в ногах пледа, прижавшись к нему губами, чтобы подавить зевок – все-таки ночка выдалась та еще, учитывая, что она уже несколько суток подряд нормально не отдыхала, а в последняя ночь просто изобилировала… разными событиями. Включая и очередной кошмар Дани. – Ну давай, - она немного подтолкнула в панцирь послушно перевернувшегося на другой бок малыша. - Давай, вставай… Я пойду работать, а ты чапай на кухню. Подхватив с постельки родителей своего плюшевого медведя, которому уж бог весть знает сколько лет, потягиваясь и едва заметно позевывая, черепашонок благополучно скрылся в коридоре, а вот его мама вставать следом не спешила – лежа на спине и скрестив руки на животе, Мона откинулась на груду пуфов, прикрыла глаза и несколько минут лежала так одна, в совершенно пустой комнате, пытаясь собраться с мыслями и наконец подняться, превозмогая страшную ломоту в костях и усталость. Так начинался почти каждый ее день – с немощности. Кровь бежала по венам со свинцовой тяжестью: начиная с самого утра и к концу прожитого дня на нее накатывала непреодолимая тоска, от которой опускались руки, а на сердце весь этот свинец скапливался несоизмеримо тяжелым грузом ответственности. Когда на землю опускались сумерки, и все твари выползали из своих укрытий, Мона не могла спать… Она лежит, бездельничает, а ее мир все так же постепенно превращается в руины. Она что-то не поняла, что-то не сделала… что-то упустила. Параноик в саламандре уже давно поселился крепко и не собирался уступать нагретое местечко спокойствию – на ее шее двое детей и больной черепашка, от которого в любую секунду ящерица ожидала новых выходок, в любой момент может произойти что-то, что окончательно лишит ее рассудка, сна, или жизни в конце концов. Мона всегда была готова к потере кого-то, после того, как потеряла сначала Дона, а затем, упустила возможность поставить на ноги Мастера Сплинтера. Подумать только… Может, если бы она сказала Донателло тогда, если бы не мялась, не строила из себя невинную глупенькую барышню, не зная с какой стороны зайти к умнику, собирающемуся на свалку за новыми деталями, чтобы ошарашить его «светлой» новостью… Если бы она сказала… Он бы наверняка никуда не пошел в тот день. Не пропал. Йоши бы не заболел. И никто бы не погиб, никто бы не терял руки, а может, они бы вместе и вытянули этот гребанный вирус, спасли бы тем самым миллионы жизней. Все могло бы изменится... "…если бы я тогда произнесла одно только слово…" - Мона поджала губы в тонкую дрожащую линию, и нашарив рукой рядом свободную подушку, и спешно подтащила ее к подбородку, уткнувшись носом в мягкие складки с колючими кончиками куриного пуха. Горячие слезы уже не могли больше задерживаться внутри… им было слишком тесно в груди Моны вместе с невысказанными переживаниями и горечью отчаяния, не исчезнувшими даже после того, когда она снова увидела того, о ком столь долго скорбила. Ей просто хотелось плакать.***
Когда саламандра наконец встала и привела себя в более-менее божеский вид, стерев с лица пощипывающие кожу соленые дорожки, мутантка неожиданно почувствовала себя так, словно в убежище она оказалась совершенно одна – обычно все домашние кучковались вместе, и даже в таком большом помещении казалось слишком тесно и шумно, но тут… все разбрелись по своим делам, и Мона не испытывала не малейшего желания ни к кому подходить в данный момент. Тихий, но отчетливо слышимый ею мягкий голос Донателло из тренировочного зала, дал понять, что отец сейчас занят индивидуальной беседой со своим старшим сыном, и что ее вмешательство было бы крайне нежелательным. С другой стороны звучала бодрая, веселая речь Микеланджело и окончательно проснувшийся звонкий голосок Сани – ребята занимались завтраком, и тут ее помощь так же не требовалась. Некоторое время саламандра стояла так, замерев посреди гостиной обхватив себя руками за локти и внимательно прислушиваясь к тому, как здоровается с племянником Майки. Она хмурилась, стискивая в ладонях острые углы локтей и вслушиваясь в интонацию, в течение слов, в голос Майка в целом – если бы младший черепашка кашлянул, или его задиристо-веселый тон понизился до утомленного, женщина бы тут же пересекла порог одним широким шагом к столовой. Стоило лишь их дяде-кормильцу чихнуть, или скрипнуть ножкой отодвигаемого стула, чтобы со старческим кряхтеньем присесть. Но ничего подобного – эти двое по своему обыкновению весело перебрасывались между собой простыми фразами без тени какой-либо слабости… или предвестия того, что должно было произойти вскоре. Посчитав, что она может прекратить зависать в коридоре безмолвной статуей "меж двух миров", Мона неспешно прошествовала к своему медицинскому халатику, аккуратно повешенному на гвоздик перед входом в ее "мед-кабинет", рывком стянула его и накинула себе на плечи, не вдевая руки в рукава. Знакомый до тошноты запах хлорки и лекарств незамедлительно окутал фигуру саламандры, с силой ударив в ноздри – но Мона уже привыкла к такому тяжелому амбрэ, сопровождающему ее почти всюду, постоянно напоминающему ей о том, что стоит быть начеку. Майки собирался покинуть убежище с минуты на минуту, и как ни крути, но мутантке было не по себе, позволяя тому выйти на поверхность, чтобы вернуть антигемофильный фактор доставшийся им с таким трудом от Лео. Насколько скоро тот еще объявится в поле зрения, да и не может наш весельчак долго просидеть на одних переливаниях... С другой стороны, что она могла сделать? Тонкие коготки тихонько побарабанили по блестящей металлической дверной ручке перед собой. Что же, например, отправится в поход за потерянной вещью самостоятельно, оставив дома все черепашье стадо. В конце концов, если Майк не сможет удержать на месте ее непоседливых отпрысков, их сможет твердой рукой остановить Донателло. Но вся беда в том, что ее не выпустит наружу никто. Ни Дон, ни Микеланджело, ни тем более дети. Задумчиво толкнув дверь, немного помедлив, ящерица вновь закрыла ее. Нет, сейчас ей было как-то не до возни с пробирками и колбочками. Душа была явно не на месте, и рассеянная Мона с опасными реагентами в дрожащих руках равнялась стихийному бедствию. Не стоит. Чем же тогда себя занять? Пройдясь вдоль пустующих комнат, неловко кутаясь в свое длинное одеяние, свободно свисающее с худых плеч, ящерка неожиданно затормозила прямо напротив распахнутой дверцы ведущей во "владения" Микеланджело. Секунду, или две молча разглядывая черный дверной проем, мутантка решительно направилась туда. Уже из коридора был прекрасно виден кошмарный бардак, творившийся в комнате весельчака. И в этом развале с дядей в обнимку спал ее ребенок, какой ужас. Хмуро собирая пакеты из-под чипсов и сваленную в кучу кипу газет с журналами вперемешку, Мона тихо бухтела себе под нос что-то касательно чистоты и порядка в доме, которого ей похоже никогда ни от кого не добиться. Ой, а на что похожа кровать! - Поросенок, ей богу… - она уложила собранный с пола мусор на край стула перед выходом, и стала разравнивать волны простынки, - … большой, зеленый по… что это? – подтягивая к себе большую подушку, саламандра нервозно сжала ее между ладонями, впившись глазами в самый краешек оной, с тремя крохотными алыми пятнышками. Скромными, совсем неприметными поначалу…. но при виде которых, у саламандры словно кусок от сердца откололся и ледяным осколком пронзил изнутри желудок. Нехорошее предчувствие. – Твою мать… - суетливо выворачивая наволочку наизнанку, вытащив саму подушку и отбросив ее в угол комнаты, ящерка шумно плюхнулась на край развороченной постели владельца нунчак, и лихорадочно растянув ткань на коленях, до боли сжала концы той в кулаках. - Твою… мать… Майки! – прошло не больше минуты, чем Мона Лиза перебегала расширившимися зрачками по мятому куску постельного белья перепачканного в крови, у себя в руках. Выпорхнув из уголка принадлежащего Микеланджело весенней бабочкой, мутантка весьма эпично столкнулась в коридоре между комнатами с Сандро. Черепашонок по всему видимо зашел в кабинет Моны, и не увидев там матери, с озадаченным видом решил прочесать все комнаты, и благополучно столкнулся на входе к одной из них со своей всклокоченной, пугающе встревоженной родительницей нос к носу. - Мам… ты чего? – растерянно произнес черепашка, шире распахнув карие глаза, едва не дыша ящерице в плечо. Он осторожно сделал шаг назад и покачнул хвостом. - Мама, с тобой все хорошо? Ты напугала меня. - Прости родной, - как можно спокойнее улыбнулась в ответ та, стараясь запихнуть нарастающую панику поглубже в себя, чтобы не дай бог не испугать этим детей. Глубоко вздохнув и выдохнув, старательно нормализуя дыхание и сердечный ритм, Мона аккуратно опустила перепончатую ладонь на плечо сынишки. - Все хорошо. Мне просто нужно поговорить с дядей. Где Майк? Он еще не ушел, я надеюсь? – голос предательски дрогнул. Не дай бог весельчак уже отбыл за ворота. Придется спешно его догонять с сумкой врача через плечо. - Ма, с тобой точно все нормально? Ты странная какая-то, - неуверенно пробормотал Сани, положив свою гладкую ладонь поверх материнской. Он напряженно разглядывал старательно сдержанно-спокойное выражение на мордашке Моны, не понимая, что вообще происходит, но что все далеко не в порядке, он видел точно. Слегка пожав худыми, но мускулистыми плечами, Сандро осторожно снял кисть ящерицы с себя, - Дядя уже готов, попросил меня, чтобы… - МОНА! МОНА! Надо было видеть лицо в конец охреневшего Сандро, когда саламандра едва ли не перепрыгнула через него, как барышня через костер в праздник Ивана Купалы, растеряв мгновенно все свое шаткое спокойствие, и скрылась в лаборатории, громко грохоча внутри… чем-то. Но растерянность на нем долго не задержалась, в следующую секунду юный мутант уже оказался рядом с женщиной, без лишних вопросов достающей пластмассовую коробку со всеми самыми "нужными вещами", всучив его мальчишке, и оба мутанта тут же бешеными скачками галопом понеслись на душераздирающий крик Донателло из-за стены ведущей к гаражным воротам убежища. Собственно говоря, влетая в помещение, Мона уже знала, что она сейчас увидит, и ни капли не удивилась, узрев кошмарную картину – валяющейся в луже собственной крови Микеланджело, и сжимающий его в горестных объятиях побледневший вровень с младшим черепашкой Дон, словно и он сам утерял только что равное количество крови напару с братцем. Тут же они столкнулись и с Данте, выбегающему им навстречу, наверняка, за аптечными принадлежностями. Отобрав у сына переносную аптечку, Мона молчаливо шлепнулась на колени рядом с Доном и снова нацепила на себя донельзя холоднокровное выражение, лишь скрипнув с досады зубами – ей нужно было об этом догадаться. Не всегда… ой не всегда все проходит гладко. Достав из кучи различных медикаментов шприц, саламандра положила его к себе на колени и глухо чертыхаясь себе под нос едва не закопалась в пластиковый ящик с головой. - Дани, тащи стойку! - бросила она, преодолевая в себе желание, опрокинуть оный кверху дном, чтобы вывалить его содержимое на землю, и так легче будет найти проклятый пузырек. Чтоб вас, она надеялась, что подобного больше никогда не произойдет и бдительно следила за тем, чтобы вливания были регулярными. Но вот он момент… упустила! - Мальчики, а живее нельзя?! – рыкнула мутантка, не глядя протягивая шприц и найденный наконец препарат Дону. В ее руках уже оказалась кислородная маска, но прежде Мона с особым вниманием еще раз протерла окровавленную физиономию бедняги, достав из чемоданчика и моток марли, - …бестолочь, - ворчливо бухтела она про себя, прижимая маску к блеклой физиономии черепахи с обморочно прикрытыми глазами, другой рукой суетливо стягивая с него остатки обмундирования. Забрав у старшего мутанта готовый раствор, Мона успела поймать на себе тяжелый, упрекающий взгляд Дона, от которого ей захотелось срочно сбежать на Ямайку – сколь мрачно посмотрел на нее милый-дорогой, увидев, до какого состояния его благоверная довела любимого брата за все его отсутствие. Незаметно сглотнув образовавшийся в горле комок, саламандра с непринужденным видом принялась возится с тем, что устанавливала раствор Вилате на стойку, подсоединяла двухконцевую иглу, пока Дон крепко прижимал к себе расслабленного веснушчатого черепашку, выпускающего периодически кровавые пузыри из ноздрей и рта… Ладно, нам это не впервые, справимся. Она справится… Схватив холодную огромную ладонь, едва не высунув кончик языка от усердия, ящерица принялась сосредоточенно прощупывать окоченевшую кисть, все больше и больше нервничая, не находя места, куда она могла бы ткнуть иглой. Не наугад же дырявить этого обормота?! – Дани, достань гу… да... молодец… Черт… - черепашонок уже держал у ее носа губку пропитанную гомеостатиком, в случае, если она неудачно попадет в вену. – Да чтоб… тебя… - пропыхтела мутантка, сев поудобнее скрестив ноги и согнувшись в три погибели, проклиная все на свете, включительно и саму себя, что допустила такое. – Все, - выдохнула она наконец, оставив шприц-бабочку в покое и положив тыльную сторону ладони на локтевой сгиб взрослого мутанта. Надо подождать немного. А потом поднять эту тушу с пола и перекантовать в ее кабинет. Там снова сделать переливание, и уже больше точно никуда не отпускать его. Видимо, как она и решила изначально, за инфузионным раствором в том рюкзаке, следует отправится ей. Пока ящерица тупо разглядывала несколько успокоившегося на коленях у Донателло его младшего брата, сам "красноглазый" подал признаки жизни, зашевелившись на месте. И ей вовсе не хотелось снова встречаться с этими пурпурно-шоколадными глазами, прожигающими немым упреком насквозь. – Подожди немного, - тихо осадила она изобретателя, когда тот упомянул о донорстве. В отличии от шокированных мальчишек, у мутантки и мускул не дрогнул, по поводу догадки гения. Сейчас ей было не до таких вещей, как удивление, или страх, или вообще какое либо проявление эмоций. Только где-то под сердцем кипящий котел необъяснимой злости медленно набирал силу, выплескиваясь едкими, жесткими словами то и дело слетающими с ее языка. – Еще минуту… - в пальцах зажав нашатырный спирт, мутантка придвинулась ближе. - Подними ему голову повыше, да, вот так… да тихо ты! – хвост Моны обхватил единственную кисть пострадавшего черепашки, с силой прижав ту к полу, не позволяя ему дернуть рукой и сбросить катетер, когда тот резко пришел в себя и сделал глубокий вдох, как задыхающийся, едва не утонувший человек, сопровождая свое "очнулся" хриплым бульканьем. - Дядя, - жалобно пискнул Сани, прижимаясь боком к смурно молчавшему Данте, держащему в кулаке бинт, доселе скрывающий многочисленные синяки с внутренней стороны руки. Конечно, близнецам не впервые видеть, что дядюшка бывало изливался кровью, и они прекрасно знали все детали его болезни, но каждый раз, это выглядело по-новому невообразимо кошмарно и до ужаса шокирующе. Ни с чем не сравнимое зрелище в этот раз побило все рекорды "кровопускания" Микеланджело, что были на памяти близняшек. – Я приготовлю все к переливанию, - отчеканил Дани, покрепче ободряюще сжав ладонь Сани в своей, а после, выпустив ее, быстрым шагом покинул залитый алой лужей коридор. - Было бы неплохо, - пропыхтела мутантка, на пару с мужем поднимая пошатывающегося, едва не падающего снова на панцирь черепашку, и покрепче обхватив его с боков. Конечно со стороны то создавалось впечатление, что это хрупкая и мелкая Мона попросту висела ненужным грузом у вымазанной в крови однорукой фигуры широкоплечего "верзилы". С грехом пополам, медленно, короткими перебежками, трое мутантов, с хвостатым мальчишкой рядом, помогающим им со стойкой, и, как бы не смешно, страхующим щуплую мать, пьяной компанией шатаясь и раскачиваясь, добрели до кабинета, грузно опустив закованное в пластины тело Микеланджело на кресло. Если бы тот так и остался без сознания, Мона даже представить себе не могла, как они все вчетвером бы его дотащили до места. Пока Дона мальчишки усаживали по соседству, саламандра совсем незаметно , повернувшись к умнику спиной, продемонстрировала осоловевше-мутным голубым глазкам конопатого бедолаги свой крохотный, но очень крепкий кулак. - Еще раз вздумаешь умереть – я тебя убью! – зло процедив прямо в веснушки бедного, ни в чем неповинного мутанта, ящерка с яростью принялась обтирать его мирно хлопающую веками физию и грязный, масляно блестящий краcный пластрон, а дети поблизости тихо переговаривались между собой, выкачивая из собственного родителя кровь. - Думаешь достаточно? - Нет, еще чуть-чуть. Отец, не волнуйся, расслабься, - Дани стоял рядом с подлокотником, поправляя иглу. Видя скованность Дона, Данте мягко опустил ладошку на грудь изобретателя, слегка надавив тому на грудные пластины, вынуждая Донателло откинуться на сидение, запрокинув голову… расслабленно и спокойно, а не так, словно он аршин проглотил. – Мама, как он там? – тихо спросил он затылок Моны, все еще прижимая ладонь к грудине гения. - Уже лучше, – ящерица ополоснула розовое полотенце в чистой воде, услужливо принесенной Сандро, и еще раз провела по плечам и выемкам на стыке костяных пластин на тросе бедового дядюшки, стирая ужасающие багровые следы. – Ты перепугал всех до чертиков, понимаешь? Только скажи что-нибудь, вот только рискни, – спокойно и холодно произносит Мона заметив неловкое движение, когда черепашка раскрыл рот… и тут же его захлопнул, очевидно рассудительно решив, что лучше не лишаться зубов, когда его дорогая медсестричка настроена так по-боевому. Взамен мороженных куриных ножек, так и оставшихся валятся в луже в коридоре, Сани еще раз сходил к холодильнику, и уже более спокойно набрал из морозильника льда, который в данный момент обернутый в несколько тонких полотенец, лежал на железном низком столике рядом с обегающей мутанта кругами Моной. - Почему так случилось? – тихонько поинтересовался черепашонок в белой повязке, осторожно укладывая холодный кулек дяде на живот, и вопросительно посмотрел сначала на напряженную мать, затем на дядю, совершенно даже не представляя, с чего вдруг последнее переливание оказалось таким бесполезным. Мутантка было собиралась что-то ответить сыну, но спокойный, ровный, невозмутимый тон Донателло с соседнего кресла мгновенно как перекрыл поток воздуха в легкие. - Да, мне тоже очень хотелось бы знать, – прекрасно разобрав шорох за собой, как признак того, что старшего освободили и уже перевешивают донорскую кровь, Мона не спешила отзываться, быстро заняв свои руки копошением с сменой игл, и она очень старалась, чтобы пальцы не дрожали, то и дело бросая донельзя гневные взгляды выше груди весельчака, на растерянно-больную конопатую физиономию. – Вот так. Ты сам как себя чувствуешь? Голова не кружиться? – развернувшись к умнику, ящерка старательно избегала встречаться с тем глазами, поэтому сии слова были обращены собеседнику… куда-то в грудь, маячившую напротив ее носа, даже чуть выше. И пока что, она не ответила ни на один вопрос, чувствуя себя прижатой к стенке – три пары одинаковых красноватых глаз смотрели прямо на нее, в ожидании ответов, но мутантка упрямо не желала ничего говорить. Такой непринужденный тон, как будто все абсолютно нормально, хотя ничего нормального и в помине не было. Причем уже давно. – Сядь, посиди… Я чаю сладкого принесу, - по правде, сделав гению указание и плавно обогнув его, направляясь прямиком к двери, саламандра и не думала, что упрямый черепашка, так и не добившийся ответа от супруги, последует ее просьбе. Естественно ослабленный кровопотерей Донни мигом вылетел следом за возлюбленной, тяжело ступая по полу, пересекая противную цепочку кровавых следов ведущую от входа в приют мутантов. Мона не стала останавливаться, чтобы отослать твердо вышагивающего за ее спиной гения, вообще казалось, всячески игнорируя его присутствие. Дойдя до кухни, пара остановилась. И вместо того, чтобы поставить на плиту чайник, ящерица потянулась к буфетному шкафчику, все еще демонстрируя Дону свой хвостатый тыл. Она не видела, чем занимался гений, но инстинктивно догадывалась, что черепашка молча наблюдает за ней, может сложив руки на груди, или встав в другую гневно-напряженную позу, если у него конечно хватает на это сил. Зажав в влажных ладонях округлые бока светлого "Вайт хорс", Мона предельно аккуратно поставила виски на столешницу и полезла за стаканами, змеиной конечностью на кончике подцепив ручку чайника и перекладывая тот в раковину. Все это абсолютно молча, не говоря ни слова… - Давно это с ним случилось? – словно ей в протест, голос гения не дрогнул, не сорвался на крик "как ты могла!", ничего подобного – запредельное спокойствие, о котором можно только мечтать нервозной ящерице. На самом деле мутантке хорошо известен этот сухой тон и тихий, обманчиво-внимательный голос. В этом была своя опасность, своя затаенная угроза. Да, Донни-бой такой - спокойный, тихий, скрытный, а на самом деле у него имеется просто очень хорошо спрятанный где-то под широкими пластинами на его груди мощный залежь динамита, который может в любой момент рвануть, если только его хозяин пожелает выпустить кипящие эмоции на свободу. – Мона, что произошло? Веки ящерки вздрагивают, и опускаются – горлышко бутылки звонко ударяется о край стакана и она не глядя поднимает стеклотару к губам, тем самым давая понять, что ничего сказать ему пока не может, или не хочет. Прохладная жидкость неожиданным огнем опаляет полость рта и слизистые, оставляя после себя на корне языка терпкий, ни с чем не сравнимый вкус, и даруя необъяснимую легкость во всем теле. И на долю секунды, поглощенная этими ощущениями, Мона забывает о тех причинах, которые заставляют ее опрокидывать в себя этот напиток, ровно до тех пор, пока она не встречается глазами с черепашкой, уже стоявшим, оказывается, рядом с ней, сжимая в широкой мозолистой ладони прижатой к пластрону еще один стакан до половины наполненный алкоголем. Саламандра опускает взгляд на поджатые губы мутанта, замечая несколько блестящих капель на них – Дон не удержался и тоже решил, что вместо чая при таких обстоятельствах ему лучше будет выпить виски. - Скажи мне… Ты не должна была молчать… - О, простите ради бога, - желчно шипит наконец она, с силой грохнув стеклотару о гладкую поверхность кухонного стола, - я была немножко занята, слишком долго считала кое-кого вколоченным под гробовые доски, и извините, не успела вылить все ?:%; на вашу голову! – с шумом отодвинув стул, Мона не глядя буквально свалилась на него. Поставив локти на столешницу саламандра как в панике обхватила собственную голову руками, глубоко запустив тонкие пальцы в взлохмаченные волосы. Ей нужно успокоится. Тише Мона, тише. - Бестолочь конопатая, - в который раз сдавленно бормочет саламандра сиротливо съежившись на стульчике. – Хочешь знать, что происходит? Да? – она резко вскидывает голову, сузив глаза в две золотые полоски, - Хорошо. Так. Начну по порядку… - мутантка прижала ладонь к виску и откинулась на спинку стула, упираясь в ножку стола правой подошвой, забавно раскачиваясь таким способом на сиденье, словно маленькая девочка, не боясь опрокинутся на спину. На ее вспыливший, доселе невероятно бледной мордашке проявился лихорадочный румянец – последствие ударившего в голову спиртного, но его почти тут же перекрыла непроходящая бледность, словно это она только что сдала галлоны собственной крови. - Сейчас… Ну, приготовься, умник, - с глубоким вздохом Мона медленно запрокинула голову к потолку: - После того, как ты исчез… Это был почти целый год бесплотных поисков. Я не знаю такого закоулка, куда еще не заглядывали твои братья. Чем больше заходило дело в тупик, тем больше было внутрисемейных ссор, и не мне тебе говорить, ты хорошо знаешь Лео и Рафа, и можешь себе представить, что стало, когда эти два барана потеряли тормоза – они не могли спокойно находится рядом друг с другом. Особым яблоком раздора выступал заболевший Мастер Сплинтер, которого я старалась поддержать всеми силами я… я старалась Донни. Я пыталась. Но не смогла, – перепончатая салатовая ладошка накрыла скорбно сморщившуюся мордашку мутантки. - Думаю его еще больше сломила эта ужасная обстановка, – Мона притихла, прислушиваясь к звукам доносящимся из лаборатории. Не позовут ли мальчики, не случится ли что-то… Ей очень не хотелось продолжать свой длинный, преисполненный горечи монолог, очень. Свинцовая тяжесть внутри, с которой она привыкла ходить вот уже десять лет, снова дала о себе знать, опустившись на дно сердца и больно утянув его вниз – оно истерично билось о ребра, словно птица в клетке, эхом отдаваясь гулкими ударами в голове. - Мы все еще держались вместе, и первые несколько месяцев, после рождения Сандро и Данте, тогда мы были еще в нашем старом убежище, Рафаэль и Леонардо каким–то чудом умудрялись друг друга терпеть. Хм… Запирались каждый у себя, потом выходили к нам с Майки по отдельности, лишь бы не встречаться… Два дурачка. Но потом произошло нечто, что снова сплотило… и разъединило нас окончательно – этот вирус… Произошло все… очень внезапно. Занятые своей собственной жизнью и периодическими вылазками на поверхность, все еще надеясь отыскать тебя, мы совсем упустили из виду… я упустила из виду тот момент, когда медики отыскали где-то мутагенную сыворотку. Ее было совсем немного. Одна ампула, даже не представляю, где они отыскали такие жалкие остатки, но этого хватило, чтобы накрыло жуткой коварной дрянью целый мир. Как же они хвастались своим "открытием", новое инновационное лекарство. - коготки ящерицы звучно чиркнули по краю стола, когда Мона вцепилась в него одной рукой. – Вирус передается посредством укуса, или любого другого попадания во внутрь слюны, крови, плазмы крови… Инкубационный период в зависимости от того, в каком состоянии находился организм зараженного. Около пары часов в среднем, затем, в течении двух суток вирус расползается внутри, блуждает там, пока не найдет заветную дорожку к мозгу… А потом уже ничего нельзя сделать, - саламандра прекратила терзать стул и села ровно, прямо, сцепив ладони вместе перед собой. – Я не покидала убежища, до тех пор, пока Нью-Йорк не оказался полностью в зоне поражения и не началась эвакуация. Когда здания опустели, мы перебрались наверх, потому что внизу… было… небезопасно, особенно для маленьких детей. Эти существа, хм, зомби, обожают глухие, темные закоулки, и выползают из нор, когда солнце клонится к закату. Так что лучшим убежищем им служат, как и нам когда-то, недра канализации. А плачь малышей был прекрасной приманкой… Так, мы с Майки обосновались тут. А Лео и Раф разошлись по группам "зачистки" в разные районы города. Но это… занятие, слегка усмирило их пыл, может им просто не хватало этого… сражений… и при встрече, они теперь хотя бы общаются без намерения выбить друг другу зубы, – Мона с тяжелым вздохом уткнулась в ладони, - так что очень быстро осталась только я с детьми, да Майк. Нам нужны были лекарства, продукты, защита, мы долго перестраивали это... старое банковское помещение под себя. Мальчишкам было два года, когда он потерял руку. Микеланджело был на вылазке за лекарствами для Данте. Малыш сильно простудился и ему нужны были антибиотики… Которых у меня не было. Укушенных изолируют, или… - ее голос слегка дрогнул, - …или убивают на месте, потому, что от этого кошмара пока нет спасения. Естественно я решила действовать иначе. Эта операция стоила Майку руки и здоровья в целом, а мне лет десяти жизни. Мне до сих пор это в кошмарах сниться, – на несколько минут в зале повисла напряженная тишина. Мона сидела сгорбившись на своем месте зарывшись лицом в дрожащие, покрытые подсыхающей коркой крови ладони, и шумно вздыхая. – Хорошо… что только рука была укушена, – наконец глухо произнесла она, - …потерять одну часть своего тела, это не потерять себя целиком. Кровь Майки все равно оказалась подпорчена "ядом". У него проявились признаки гемофилии. Он сильный. Но бестолковый, - незаметно закатила глаза женщина, - Лео регулярно поставляет инфузионный раствор, для него. Но он быстро растрачивается, а больше, чем ему позволяют, Лео передать нам не может. Но вливания Майку необходимы – скоро новый пакет, а последние упаковки с фактором были у него в рюкзаке. Который Микеланджело оставил в старом убежище. Когда Майки забывает, или нерегулярно вводит лекарство, случается то, что ты только что видел, – мрачно выдохнула Мона, поднимаясь со своего места и задвигая стул хвостом обратно. Она все еще избегала смотреть молчавшему Дону в глаза, боясь увидеть в них вполне обоснованный упрек. – Это происходило всего раза два, за все время, к счастью, тогда поблизости оказывался либо Раф, либо Лео… - секундная заминка, - …либо ты. Иначе самостоятельно я бы не справилась, – мутантка тенью прошествовала к так и забытому чайнику, включила воду, зачерпнув от струи ладонью и проведя ею по своему разгоряченному лбу. Ведь они пришли сюда за чаем, верно? – Я не могу выходить дальше, чем на соседнюю улицу, причиной тому – дети, – негромко бормотала ящерица, переставляя заполненную посуду на огонь, и еще раз проведя мокрой ладонью по лицу – холодная вода действовала отнюдь не хуже виски и хорошо приводила мысли в порядок. - Если я буду шастать по городу разворовывая склады, мальчики увяжутся за мной, а я не могу позволить своему ребенку стать добычей. Майк их не удержит на месте. Поэтому мне приходится предоставить это дело твоему брату. Я… у меня… у меня не было другого выхода. Прижавшись спиной к низкой стойке, вцепившись обеими ладонями в несколько выступающий край, Мона приподняла плечи, с побитым видом глядя в пол, усеянный четкими кровавыми следами босых ног мутантов. Она ощущала себя совсем загнанной в угол, повинной во всех несчастьях так жестоко обрушившихся на этот мир, хотя в чем крылась конкретно ее вина, так она и не могла дать четкого определения. Просто. Виновата. Прежде всего, ящерица понимала, что не смогла сделать в своей жизни самую первостепенную вещь, ставшую для нее главной, после того, как она вступила в семью странных, зеленых существ, оказавшихся много человечнее людей. Самым важным было то, что она должна была сохранить целостность этой семьи, не смотря ни на что. А теперь этот маленький, уютный мирок разбит на крупные куски, которые она не в состоянии склеить воедино. - Я старалась Донни, - дрогнувший не раз за время ее длинного монолога голос, теперь звенел сбивчивым колокольчиком. - В-все… что было в моих силах, – кисти соскальзывают с угла и свободно повисают вдоль тела открытыми ладонями наружу. Ящерица прекрасно осознает, насколько жалко и до ужаса глупо-наивно сейчас выглядит. – Но иногда "всего", оказывается недостаточно, – совсем тихо произносит она. - Я знаю, что могла бы сделать больше, предотвратить это… спасти … их всех. Но я разбилась. Сломалась. Не сумела. Он совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, смотрит на нее сверху вниз, прислушивается к надтреснутому шепоту, как всегда понимающий, внемлющий ее словам, но такой… непривычно странный, фантомный даже, словно рядом стоит лишь тень от прошлого. Один короткий шажок, и их уже ничего не разделяет – склонив голову себе на грудь, Мона молча утыкается взъерошенной макушкой в жесткие костяные пластины гения, сжав расслабленные до этого ладони в кулачки и вытянувшись в струнку: - Надеюсь, когда-нибудь, ты сможешь простить меня за это…