Feel the life inside. A remnant of the tide. That raged within when you were still alive. Never mind the cries. Listen to the lies. While we're waiting for the dead to rise.
Медленно стремящееся все ближе к горизонту солнце по-летнему ласково пригревает его, ветер лениво шевелит блеклыми изодранными концами когда-то ярко мандариновой банданы, и черепаха не желает сдвигаться с места, нежась под теплом дневного светила. Его грубая кожа жадно вбирает тепло, аккумулирует, памятуя о прохладном полумраке подземелья, ждущем его к вечеру. Майк стоит, не двигаясь, сверху обозревая мертвый город с когда-то такой презентабельной, внушающей трепет, башни клана Фут. Все, что несло на себе печать клана – истлело, сгорело, развалилось ржавчиной, а пластик выцвет, превращая кровавые цвета герба в жалкие подобия размытого розового. Сейчас, когда все вокруг омывается золотистыми лучами солнца, и не скажешь, что город населен. Улицы пусты, безмолвны, покрыты зеленью, пробившей асфальт многочисленными трещинами и провалами. Ветер несет запах цветения деревьев с окраин, и, если быть ближе к морю – можно было бы увидеть его зеленые воды, бьющиеся о скрытые в металлоломе берега, ощутить солоноватый запах и услышать крики неизбывных чаек. Природа, в отличие от людей, практически не пострадала. Мутант вдыхает сухой воздух и прикрывает глаза, прислушиваясь к шорохам. Ничего. Все спокойно. Эти еще спят, а значит, можно задержатся сегодняшним теплым вечером еще немного. Он поправляет закинутый на спину рюкзак, тянущий его неуклонно назад своей тяжестью, и спрыгивает на занесенную гравием крышу. Много травы даже здесь, на такой верхотуре, и идти по ней на удивление приятно. Кое-где, торчат невысокие худенькие деревца, успевшие дать корни на этом сомнительном грунте, кое-какие из них даже робко цветут, разошедшись на три-пять соцветий. Майк касается лепестков, проходя мимо, и ныряет в темноту лестничной клетки, стремясь преодолеть этажи как можно скорее. Он знает, что здание это благополучно, сам его зачищает регулярно, и все же жизнь приучила его быть всегда на стороже, так что мутант идет быстро, крадучись, оглядывая темноту бывшей резиденции Шреддера через прибор ночного видения. Он осторожен, он не может позволить себе совершить ошибки – от него зависят три жизни. Без него они обречены если не на смерть, так на прозябание за вечно закрытой дверью Убежища. Он и так уже подвел их тогда, когда позволил повредить руку.While we wait for them to rise
Услышав невнятный, но резкий хрип, Майк дергается, разворачиваясь всем корпусом – в ладонь его мгновенно легла нунчаку – это ночью можно палить из всех калибров, не боясь никого разбудить, все и так активны, а вот днем есть выбор. Эпоха безрассудного геройства прошла, и Майк не желает проходить лишних проверок своих возможностей, поэтому делает все возможное, чтобы свести риск к минимуму. Дома его ждут, ему нельзя калечиться, и уж тем более умирать. Гнилая кость с готовностью лопается от удара, склизкое тело влажно падает на покрытый пылью десятилетия пол. Странно, видно, не так давно умер. Он проверяет пространство вокруг себя еще раз и только после этого убирает оружие в крепление и продолжает торопливый, но тихий спуск вниз. Улицы встречают его буйной зеленью, преодолевшей асфальт, и букетом запахов. Мутант осматривает темные стороны улицы и идет по середине, держа руку на нунчаку. И хотя он знает, что нужно торопиться, он все равно идет нарочито медленно – солнце греет, ветер навевает воспоминания. Ему не хочется спускаться вниз, хотя его груз тяжел, а желудок давно свело от голода. Сегодня было как-то упоительно странно. Микеланджело давно не чувствовал подобного и он хотел растянуть время, чтобы понять, что это. Будто что-то давно забытое стучится в его двери. Что-то, о чем он давно перестал мечтать. Камешки хрустели под его ногами, а длинная тень маячила перед лицом, реалистичная, беспощадная. Он обращает внимание на нее и невольно морщится, как от боли – отсутствие левой руки бросается в глаза все так же остро, как и девять лет назад, когда он только потерял ее. Стоит осознанно вспомнить и вот она – фантомная боль пронзает культю, будто злопамятная собака. Нельзя позволить себе повторить прошлый промах, в результате которого он потерял 50 процентов эффективности. Конечно, сейчас, он уже компенсировал потерю конечности, но и другая осталась в единственном экземпляре. Больше он никого не подведет.The sun fades beyond the water as we bring on the night
Чтобы как-то отвлечься от боли, он кидает взгляд в сторону – и как назло, узнает улицу, ведущую кратчайшим путем к входу в их старое Убежище. В душе что-то всколыхнулось, он не был там лет пять, больше предпочитая навещать могилу отца, нежели старое семейное гнездо. С отцом было легче, а в доме сердце рвалось на части каждый раз, когда он спускался в канализацию. Зачем делать то, что больно, если от этого никакой пользы? Но сейчас скользнуло такое двоякое чувство, что мутант не смог противиться соблазну ощутить это вновь. А ведь никогда не был мазохистом. В очередной раз, без необходимости, проверив рюкзак, он поворачивается и идет по старой улице, по растрескавшейся дороге, устало щуря глаза. "И зачем мне это надо? Мона и ребята небось заждались," – он топчется перед входом, коря себя за спешно принятое сентиментальное решение. Но развернуться и уйти – значит, даром потратить затраченные усилия и время на путь сюда. Быть идиотом ему теперь нельзя, значит, надо с непробиваемой миной двигаться дальше. С оглушительным скрипом открывает запечатывающую в неприкосновенности дверь Убежища, проклиная себя за идиотизм – теперь-то наверняка какой-нибудь дохляк или даже группа поблизости проснулась, а значит, уйти позже по-тихому не удастся. Быть может, придется даже запереться здесь на ночь. Майк спохватывается и проверяет, на месте ли передатчик. Не будь его с ним, семейству пришлось бы провести жуткую ночь в страхе и незнании о его судьбе. Майк бы не хотел доставлять лишние печали Моне и племянникам, и так жизнь не богата на радости. Вот когда он вернется и принесет им продукты и медикаменты, вот тогда они порадуются, ведь он смог найти шоколад, чудом не ставший добычей крыс и вроде даже как не шибко потерявший свои вкусовые качества. Хотя тут он не знаток, за десять лет питания консервами и самопальной пиццей в качестве хоть какого-то лакомства и самый обыкновенный жженный сахар – сладость и радость.Sleep and fade away (tonight) Inside these walls we wait (our lifeforce drains) To change takes more than to remain
Заперев позади себя дверь, он напряженно вслушивается в тишину, надеясь уловить звуки движения зомби. Они, в общем-то, частенько проявляют чудеса смекалки, но, на самом деле, он не думал, что в Убежище может быть хоть какая-то нежить. Оно всегда тщательно закрывается, если конечно, посетитель кто-то из черепашьей братии. Спертый воздух чист, гнили и тухлятины не чувствуется. Тишина нарушается лишь мерным капанием воды и жутковатыми завываниями ветра в коллекторных трубах. Безопасно. С пояса он берет фонарь – вокруг разливается холодный белый свет светодиода, придавая покинутым вещам еще более угрюмый вид, чем в действительности. Электричества в этой части города нет, да даже и будь оно – нет Донателло, который мог бы починить проводку здесь. Майк вздыхает и продвигается вглубь, освещая интерьер – продавленный диван с рваной спинкой, громада мониторов, половина из которых давно покоится перед ним на полу, зияя разбитыми экранами. Осколки на полу не видны под слоем пыли, но он помнит, что они там есть, и не проходит дальше. Луч света идет дальше, выхватывая стены и пол, фрагменты брошенных вещей. Все увиденное здесь наполняет его тяжестью, будто годы разлуки с семьей разом навалились на него сейчас. Десять лет, как жизнь Микеланджело круто изменилась. Можно было бы сказать, сломалась, но он никогда не признает такой формулировки. Она просто стала иной. Его родная семья развалилась, потеряв разом два ключевых элемента, и вся конструкция разлетелась, кто куда. Но зато у него появилась новая. Разве можно сказать, что она сломана? Нет. Она стала иной. Хотя, по правде говоря, не будь Моны с детьми, он пришел бы к Эйприл с Кейси. Он не смог бы жить один, как его братья. Одиночество бы убило его. Многие годы его мучил вопросы - а что, если бы Дон не пропал? Остался бы с Моной, как и должен был, стал свидетелем рождения своих сыновей, сохранилось бы братство? Или в их распаде виновата смерть мастера Сплинтера? "Виновата", не верное определение... но что, если бы тогда они остались бы все вместе? А если бы нет? Позволил бы Донателло ему остаться с ними? Что будет, если Дон вернется?I fall asleep and fade away in the dark. Too tired to keep going, I want to remain this way. It's better to do nothing but wait. It's better to just being like this.
Мутант устало вздыхает и трет глаза единственной рукой. Эти извечные мысли-вопросы-размышления причиняют боль. Застарелую, знакомому, но выматывающую. Он быстро возвращается в "гостиную" и плюхается на пыльный диван, боком, чтобы рюкзак не соскочил со спины. Он все еще верит, что его брат просто ушел. Пропал. Жив.While we wait for them to rise...