***
Every day you need a bulletproof vest To save yourself from what you could never guess Am I safe today, When I step outside in the wars we wage? Our future's here and now, Here comes the countdown...
— Сегодня 18 июня 2028 год. Время, эмммм, - ее янтарные глаза быстро бегают по экрану, выхватывая мигающие ядовито-желтые цифры в углу, - 7:15 часов вечера. Снаружи теплая безоблачная и безветренная погода, - взгляд переходит на верхние квадраты камер, и мутантка поправляет наушник, прижимая его к себе одной ладонью. – Как всегда, подводим итоги за прошедший день. Ну что сказать – еще одни сутки прошли впустую. Антидот это то, о чем можно только мечтать. Не более. Мне не хватает препаратов для этого. Связь с внешним миром потеряна, и я могу лишь основываться на догадках, через кровь подопытных образцов подверженных заражению. Очередной эксперимент закончился летальным исходом, – Мона Лиза запускает тонкие пальцы в спутанную шевелюру, остриженную чуть выше плеч. На ее лице вновь, в который раз за сегодня падает тень напряженности и скрытого отчаяния, она таращиться в свое мутное отражение на мерцающем экране компьютера занявшего половину стены коллектора. К нему подведены датчики наблюдения раскиданные по всему городу, так что отсюда Мона наблюдала за "движением" в Нью-Йорке, который днем казался просто мертвым. Так тихо. Тихо… и спокойно… но даже при солнечном свете здесь было невообразимо жутко, смотря на перевернутые изржавевшие машины и порушенные конструкции зданий. Однако же это вовсе не значит… что здесь никто не жил. - Мне нужно больше. Я не могу просить Майки забраться дальше, к медицинскому центру. Одного я его отпустить не смогу. Заметка, - она поправила пальцем микрофон, - напомнить себе поговорить с Микеланджело о совместной вылазке с целью обшарить наконец центральный медкомплекс. В складах и аптеках мы не найдем того, что ищем, - Мона замялась, постукивая коготками по краю, и вдумываясь, как ей правильно озвучить следующую мысль. Она относилась к своим запискам очень трепетно, детально расписывая день, важные моменты в своей научной работе, все, что могло бы ей помочь в исследованиях, но сегодня в голове странная пустота. Предчувствие. Смутное и похожее на паранойю.***
Sound it off, this is our call: Rise and revolution! It's our time to change it all: Rise and revolution!
Мона немного помолчала, сцепив руки в замочек и устало уткнувшись в них губами, глядя на сменяющиеся кадры видеокамер каким-то вялым и безжизненным взглядом. На несколько минут в зале повисла тишина, и резко прервалась громким смехом где-то позади скорчившейся в кресле Моны. Это заставило ящерицу резко выйти из состояния холодного оцепенения, и она тут-же откинулась на кожаную спинку, уперев ладони в край столешницы. Не получается у нее грамотной беседы с "компьютерным другом", а значит, пора переключиться на что-то более личное в письменном содержании. Поставив запись на паузу и отложив гарнитуру, ящерица выдвинула ящик стола и достала оттуда потертую от времени тетрадь на твердых пружинах. Едва стоило ее открыть, и сразу стало видно, с каким чувством в ней писали. Помятые, испещренные мелким, аккуратным текстом страницы местами были усеяны расплывчатыми пятнами, остатками слез, высохшими еще десять лет назад, а некоторые были исписаны буквами вдавленными в лист так, что ручка похоже продырявила их насквозь и отпечаталась на соседней клетчатой страничке: « … Ты их не видел, и тебе не кому об этом сказать. Если бы кто-нибудь нашел тебя. Ребята как могли пытались отыскать тебя, но везде полиция, город эвакуируют уже несколько месяцев, без толку, большая часть жителей подверглись этой заразе. Что они могут сделать. Или может ты бы вернулся к нам пока еще не слишком поздно... Пускай ты оставил нас в такое время, да, так случилось, но я не виню тебя в этом. Должна быть какая-то причина, верно? Ты обещал, что никогда не оставишь меня. Говорил, что любишь... Почему тогда я сейчас сижу одна, рядом, на кровати, спят два крохотных комочка, а Майки в соседней комнате с тяжелыми вздохами слушает, как я тихо рыдаю?.... Донателло, почему ты ушел?» «… и первым его оружием, как ни странно, была палка. А точнее - ножка стула. Это было так смешно! Микеланджело упал со стула, навернувшись на спину, а ведь я давно говорила, прекрати ты на нем раскачиваться, уже взрослый дядька, двадцать пять лет, не малый ребенок. Но Майки, это же… Майки… Пока я оставила одного, отправив его бегать по ковру, второй, пока я помогала непутевому дяде-черепахе подняться, схватил в ручки одну отломанную ножку, и подлетев к своему брату, хлопнул его пониже панциря. А потом с криками умчался прочь, прятаться в доджо, пока мы все дружно его догоняли! Я – наказать, Майки – похвалить, а "пострадавший" отомстить обидчику.» «… Микеланджело молодец. Он выдержал. Он всегда был вроде как, один из самых слабых среди своих братьев, но он намного сильней их всех вместе взятых. Сильнее своим сердцем, духом своих родных. Он защищает свою семью, которой теперь стали мы вчетвером, без Лео, уединившимся отшельником где-то в северной части, и от Рафа, который так же скрывается неизвестно где. Он выдержал… Тяжело ему пришлось. Потеря руки. Потеря руки, это не потеря головы, жить можно, главное, что ты жив, Микеланджело. Сейчас он спит рядом, я пишу это при свете фонарика, дети спят в его комнате, они очень переживают за дядю Майки, при этом они обнимают его одеяло, как плюшевую игрушку и прячутся под ним, заходить сюда я им не разрешила. Моя рука с холодным, влажным полотенцем обтирает лоб нашего отважного защитника. Донни, ну почему тебя нет, когда ты так нам нужен? Жив ли ты сам…?» « … Антидот скоро будет у меня. Хотя мои надежды на это абсолютно идентичны надеждам оставшимся в живых ученым, но только с одним лишь отличием – они работают тесной группой в окружении охраны вооруженной до зубов, а у нас для спасения человечества только я и Микеланджело, а остальным похоже плевать. Но даже так, у них ничего не получается, что говорить обо мне... Может, я зря стараюсь? Порой возникает убийственное желание сдернуть замок с тяжелых навесных дверей нашего убежища и выйти на улицу, упасть где-нибудь на перекрестке, дождаться ночи, когда "охотники" выйдут искать еду. Главное чтобы не стать одной из них. Но эту идею, я к себе боюсь подпускать близко. Мне есть ради чего пытаться! Ради кого искать путь к свету. Как бы не опускались руки, как бы не было тяжело на душе…» « ...Сплинтера нет в живых уже давно, и тренировать сыновей Донателло взялся мастер нунчак, и я, хотя мастер боя ниндзюцу я паршивый. Майки куда проще, он сам в совершенстве владеет своим оружием, поэтому моему мальчику достался хороший. вернее, превосходный учитель. Он теперь лихо может, помоему отлупить дядю Микеланджело нунчаками лично. Вообще он старается подражать Майки во всем, он – его настоящий кумир. Упивается его байками и хвастливыми историями о том, как он лихо "отмочил" очередную нежить. Такое я бы не рискнула им перед сном рассказывать. А вот другому нашему пареньку везет с обучением меньше – он избрал технику шеста бо. С младенчества таскал за собой палки, чтож, я надеялась, что кровь отца даст о себе знать – и правда, он исправно учиться самостоятельно, после лишь нескольких приемов, которые старшие ему показали по памяти, регулярно приходит тренироваться один, в тишине и покое. Он очень напоминает мне тебя, Донни. Тихий, сдержанный и спокойный, он всегда чем-то занят. Вот и сейчас… пока я убиваюсь над разбитой пробиркой, с дневником в руках, он молча сидит рядом, смотрит на меня с сосредоточенной мордашкой, хмуря лоб. Вот... Гремит пробирками за мной, а после протягивает мне готовую химическую смесь – « Мам, а попробуй так. »… » - Пошли посмотрим фильм? - Нет… - Ну про зомби же! - Да ты издеваешься?! - Да давай братишка, что ты как неживой? - ...!? Иди ты! Дружный хохот вновь отвлекает саламандру, на этот раз, от чтения своих старых записей. Мона поворачивается к дверям одним толчком носочка правой ноги, и уперев локти в подлокотники, опускает кисти в низ, откинувшись на кресле и оставив раскрытый дневник на коленях. Близнецам десять лет, а выглядят они куда старше своего возраста… В росте они скоро перегонят мать, оба невероятно серьезные и ответственные – окружающий детей мир куда темнее, чем тот, что когда-то окружал четверых братьев и их пожилого учителя. Там, в зале, воцаряется тишина, и через секунду в дверях появляется озабоченная зеленая мордашка Данте. Данте появился первым, так что, по праву считает себя старшим братом и часто упрекает и поучает Сандро, тот в свою очередь обычно легко отбивает упреки братца своими ироничными ответами. – Все в порядке? Мама? – паренек подошел к ящерице и присел рядом на корточки, глядя на нее снизу вверх из под черной, разлохмаченной по краям и под разрезами для глаз, маски. Глаза у него глубокого, кофейного цвета, пристальные, внимательные и сосредоточенные, утопающие в черноте материи. Телосложение у мальчишек по-черепашьи крепкое, стройное, в принципе, они мало чем отличаются от черепашат внешне. Если не приглядываться. Однако на руках у них по четыре пальца, как у саламандры, исключая перепонки, панцирь намного мягче, чем положено нормальной черепашке, и не выдерживает особо сильных ударов, хоть и хорошо защищает позвоночник, а пластины на груди очень тонкие и чувствительные, больше похожие на очень грубую кожу, чем на пластрон. У них более гладкая кожа. Ну и… хвост… не настолько длинный, как у Моны, но куда длиннее чем у их родни. - А что не так? – улыбнулась мутантка, положив ладошку на зеленую лысину сына. - Обычно ты так оживленно тараторишь в монитор, - усмехнулся парнишка, положив свою ладонь поверх материнской, теплой руки. – А когда здесь такая тишина, я начинаю беспокоиться. Значит - что-то не так, – взгляд его падает на раскрытый журнал, и он поджимает губы, опуская помрачневший, не по детски серьезный взгляд. – Мам… - М? - Может нужно его... ну.. выкинуть? Или сжечь. Я читал, что люди, чтобы избавиться от воспоминаний, проводили целый ритуал, сжигая пергаменты, на которых писали все свои несчастья. Это почти как дневник. И им вроде становилось… легче чтоли… Израильтяне вроде так делали... - Египет! – откликается с кухни звонкий голос Сандро, гремящего холодильником. - Это делали в Египте, неуч! Жрецы поджигали свитки со всеми несчастьями, что происходили с египтянами в прошедшем году, – вторая зеленая мордаха с белой полосой ткани на глазах выглянула из-за косяка. Данте одарил брата мрачным и возмущенным донельзя взглядом, но промолчал, вновь обратившись к ехидно улыбающейся саламандре. Он решил старательно, с невозмутимым видом замять свой прокол. Зато Сандро весь сиял, невероятно гордый собой и своей гениальностью, и могучей и великой памятью. - Правда, ну, тебе же неприятно даже смотреть на него. - Понимаешь сынок, записи, почти как фотографии. Переживать старые эмоции, перечитывая то, что я писала, может и частично неприятно, но это наша память, которую мы не можем просто так взять и выкинуть. Стереть, или сжечь. Поэтому – нет, – Мона решительно убрала тетрадь на место и встала с кресла. - Майки пора возвращаться, он рискует догуляться снаружи до того, как зажгутся фонари. Братья молча проводили ее зеленую спину двумя одинаковыми парами глаз, и так же молча, направились в пустующее доджо на тренировку. Им напоминать не надо, скоро к ним присоединиться и Мона. Сама же саламандра прошла в пустующую лабораторию. Среди разноцветных пробирок валялась и рация. Черепахофоны, в это время были совершенно неэффективны, хотя и хороши по габаритам, но Моне пришлось импровизировать с военной техникой, используя датчики кренгов (инопланетные технологии здесь очень пригодились), и хоть саламандра и была техником не самым лучшим, но связующее устройство она сделала достаточно тихим, но чутким. Эти твари очень реагируют на шум, поэтому громкий звонок, или голос Моны, внезапно раздавшийся посреди тишины тут же привлечет к себе их внимание. И даже не смотря на то, что днем они спят, а ночью начинается их бурная активность, мертвецы не преминут воспользоваться случаем полакомиться однорукой черепашкой. Но они полуслепы, поэтому сообщение отображалось яркой вспышкой и вибрацией, как телефон. Мона оставляла голосовые сообщения, чтобы Микеланджело мог прослушать их в месте, который считает безопасным. По передатчику они говорили только в экстренных случаях. Саламандра делала все, что в ее силах ради безопасности своей семьи – ей хватило того раза, когда кусочек Майки остался где-то там… - Эй… зеленый, пора домой, - ящерица с улыбкой поднесла аппарат к губам, прижав большой палец к боковой кнопке вызова, - пицца в духовке стынет, – ей так и не удалось приучить всю эту компанию к нормальной еде. Они все продолжают вкушать тонны изделий из теста, напичканного салями, анчоусами, сыром, маслинами и бесконечным количеством полуфабрикатов. О пользе здорового питания можно говорить хоть ночами напролет, а эта троица лоб в лоб виснет исключительно над этой сомнительной итальянской выпечкой. С продуктами в нашем закрытом городе очень напряженно – само собой, магазины больше не работают, продавцы давно превратились в груду гниющего мяса, которое просто имеет способность передвигаться. Приходится мародерствовать – на прилавках лежат запыленные упаковки, пусто и заброшено, те, кто остались попросту ходят где хотят, разворовывая все, что можно. Правда теперь это называется иначе – выживать. Пока магазинов много, и продуктовых складов в Нью-Йорке предостаточно, так что до какого-то времени мы можем существовать почти не нуждаясь. Одно плохо - других поставок не жди. Это – мертвый город. К тому же нет гарантии, что при очередном походе по магазинам ты не наткнешься на логово недотрупов. Чаще всего зомби прячутся в темных углах, часто в кафетериях спят свернувшись под столами, в торговом центре их целый павильон, эти чудовища прячутся там, где ты их ждешь меньше всего. - Майки, возвращайся.