Сердца чудовищ

…«Рау, мой Рау… Вычурная нежность, безумная гордыня, тонкая кость, мой яркий свет, мое черное солнце. Моя любимая боль, моя жизнь, моя смерть. Это ты вывернул однажды мой мир наизнанку, разукрасил его немыслимыми оттенками привычных когда-то красок. Это ты разбудил меня ото сна, забрал мечты и вручил мне цель. Ты бросал мне под ноги звезды горстями, я шел следом и развешивал по небу новые созвездия, не обращая внимания на то, как маленькие твердые огни обжигают пальцы. Рау, мой Рау. Был ли ты когда-то моим по-настоящему, кого я обнимал, чей призрак бередил мои сны ночью, а днем не давал забыть о себе ни на секунду? Я боялся признаться тебе в любви, мне не хватало слов, я кривил губы и не верил в любовь. Мы шептали друг другу нежности и делали вид, что не слышим этого. Мы были искалечены, у нас не было костылей, и мы вручили себя друг другу и шли, обнявшись, не ища другого, не пытаясь научиться ходить иначе. Рау, мой Рау! Я боялся потерять тебя и боялся удержать рядом. Мы смеялись в лицо врагам и били наотмашь, но ты успевал первым, я шел за тобой, ты наносил удар, я ставил блок: мы были единым целым, но боялись сказать друг другу об этом. Я не пытался удержать тебя, я не мог остановить твой полет, я не смел отобрать у тебя крылья и ветер под ними, я всегда только просил – негромко, сам себя не слыша, я просил… Я прошу: вернись ко мне живым»… Дюрандаль молчал, и это злило и удивляло больше всего. Он не пытался оправдываться, он не сыпал образцами колких шуточек, он не обращал внимания на угрозы и попытки договориться. Даже когда Берган, выйдя из себя, приставил меч к самому его горлу, клинок отбил не он, а мальчишка: бросился, будто рысь, охраняющая детенышей, рявкнул что-то обидное… - Да оставьте вы его в покое! – взвился и прищурился зло, закрывая опекуна собой. Странно, но в нескладном подростке, в молчаливой тени внезапно обнаружились навыки тренированного бойца – и хотя против двоих противников он бы не выстоял, Башу не хотелось драться с ним. Ему этот мальчишка был симпатичен, и убивать его только ради того, чтоб добраться до впавшего в прострацию полуэльфа… нет, на это рыцарь был неспособен. Слишком глупым это казалось – воевать с детьми. Поэтому, когда они устали препираться и Рей, кивнув собственным мыслям, сказал: - Ладно, я расскажу, что знаю, спрашивайте, - Баш вздохнул облегченно и начал спрашивать. А мальчишка начал отвечать. Нет, он сам не слишком понял, как сработала магия, заключенная в кристалле, который им отдал доктор Сидольфус. Но Гил считал, что этим он сможет их вылечить, и они решили дать ему возможность попробовать. От чего вылечить? От несогласованности – чуждая человеческому телу драконья магия медленно выжигала их изнутри, не давая возможности ни полностью распорядиться ею, ни изгнать ее из себя, ни запечатать, чтоб не беспокоила. Организм рос и сопротивлялся, драконье сердце, отобранное у не успевшего вылупиться птенца, росло тоже и пыталось забрать себе все. Да, это было больно и неприятно, вот Берган знает, каково это, быть ненастоящим, искусственно выведенной тварью, призванной расти и взрослеть только для того, чтоб однажды лечь под нож алхимиков, мечтающих о воздушных кораблях. Что? Да, они верили Дюрандалю. Он - не человек. Они были не настоящими драконами, он был не настоящим эльфом: но кровь драконьих пастырей подпитывала мозг, не дав вовремя сообразить, что из чувств истинное, а что – пришло из седой древности, требовательно постучавшись в сердце… Даже если он об этом и жалел, он не сказал им об этом ни разу, глупый вопрос. Да, Рау ненавидит Ландис – государство, породившее его, давшее ему в руки меч и неосторожно выдавшее ему правду. И Розаррию. И оккурий. Да, он бы с радостью уронил это небо людям на голову, если бы знал, где оно крепится к сфере. Но Рау никогда не делал ничего из того, на что сами люди были неспособны, более того – он ведь ничего толком не сделал, людям только дай повод – они сами с радостью вцепятся друг другу в глотки, убивать ради великих идей – это ведь так по-человечески, верно? Да, Рей не слишком верит в это. Если бы верил, не просил бы сделать его человеком. Как? Его спросили, кем он хочет стать, он ответил. Кому? А он откуда знает? Может, это вообще ему причудилось во время короткого ритуала… ну да, Рау не хотел быть человеком. Ему всегда хотелось иметь достаточно силы и крылья. Он бредил этими крыльями, чем дальше – тем заметнее. Боль с возрастом ведь усиливалась, Гилберт даже начал бояться, что не успеет его спасти, вот и спешил. Нет, он не стал бы просить у ландисийцев камень. Люди слишком любят, когда их просят – не отдали бы. Да, есть исключения из этого правила. Одно. Максимум – два или три, но насчет них Рей не уверен. Нет, он не любит людей, за что их любить? За то, что когда-то, обнаружив остывшую кладку драконьих яиц, люди их не разбили, а решили использовать? О да, конечно, это же нелюди. И то, что будет создано, как сосуд для чужого магического огня, тоже не человек. А значит можно творить все, что угодно, ради будущего собственного блага, не слишком задумываясь о неявных последствиях. Ведь Ландису так нужны были летающие корабли – буквально, не прожить без них, ага. Ах, конечно же, теперь все изменится. Теперь все будет по-другому. Все будет как в Аркадии… о, что же Вы, Баш, поперхнулись? Все будет, как в Аркадии, во времена, когда у власти стоял дом Пискрафтов. Впрочем, Ландис меньше Аркадии – управлять им и проще, и сложнее, но зато все процессы проходят быстрее – развязка будет ближе. Либо так, либо эдак, все верно. Нет, Рей не может позвать Рау обратно. Как интересно? Развести полсотни сигнальных костров? Бегать по полю и пытаться докричаться до небес. Захочет – вернется. Не захочет – в столице сгорит парочка домов рядом с дворцом. Да, потом его убьют. И Рея с Гилом убьют. И Хайнэ – как пособника, или господин Ронсенберг думает, что Вэстенфласс останется в стороне наблюдать, как убивают того, кого он десять лет подряд называл братом? И Мигеля… впрочем, с ним и так все ясно, раз уж он увязался за Хайнэ еще в Заире, ведь мог не сидеть здесь сейчас, а спать в тепле и в ошейнике. Да, все сложно. А никто не обещал, что будет просто, просили рассказать, Рей рассказал. С удовольствием повторит этот рассказ лорду-протектору, если тот пожелает его выслушать. Нет, особых надежд он не испытывает. С чего вдруг, если… - Гил! Гилберт! Да глянь же, наконец! Видишь этот отблеск в небе? Он вернулся.