Вампирские хроники

В этой главе заканивается тихое повествование о замке и начинается путешествие с целью намылить шею Алдуину) Да-да, я не удержалась, надо же что-то сделать с Пожирателем мира) Глава маленькая, так как промежуточная. Надеюсь, то вам понравится: мне трудно совмещать мой стиль с миром игры так, чтобы это было интересно и увлекательно, так что если есть замечания - говорите. Лекарства Ферана помогли: спина Тора стала гораздо лучше выглядеть, чем после моего препарата. Все-таки это не мой профиль, я не алхимик, и медикаменты у меня получаются никакие, да они не особо тут и нужны, вампиры-то не болеют. Теперь друг Сераны блаженно возлежал на моем столе для исследовательской работы, на который я предварительно постелила мягких шкур. Периодически я мазала раны мазью Садри, пахнущей морозной мириам, и Тор бормотал слова благодарности в блаженной полудреме – кажется, я переборщила со снотворным. От болеутоляющего скаал гордо отказался, а вот снотворное я ему все же подсунула. Я же не садист, ну не могу я смотреть, как кто-то мучается, тем более, ожоговые раны – самая неприятная и больная тема для любого вампира. Пока Тор отлеживался на столе, я, пожевывая кончик пера, с журналом на коленях глядела в пустоту, формируя мысли. Затем, окунув острый кончик пера в чернильницу, продолжила дописывать наблюдения: «Ожоги заживают с огромным трудом, огонь дракона необычайно силен», - Тор болезненно сморщился и я, взглянув на его обожженную кожу, немного подумав, добавила два восклицательных знака рядом со словами «необычайно силен». Я вспомнила жар адского пламени над поверхностью воды, сильные удары по камням древней сторожевой башни, которая крошилась, как песочное печенье под его силой и Криком. Воспоминания были болезненны и страшны, я не могла думать о жутком огне, когда мое лицо было поражено ожогами – перо скользнуло по бумаге, оставляя на тонком желтом пергаменте грязные следы чернил. У меня даже нет особого человека, который беспокоился бы за меня в то время, пока я была снаружи, горевал бы, если бы меня смертельно ранили, и похоронил бы мой прах со всей скорбью и любовью, если бы я погибла. Никто никогда не становился на моем пути, когда я шла туда, откуда могла не вернуться. Никто не берег меня, как берегли Серану: ее жизнь была священной для Тора, ценной для отца и значимой для свиты. Я подумала о собственном существовании среди пыльных томов книг, и опустила голову ниже, чувствуя себя так, словно вся тяжесть мира свалилась на мои плечи и пригнула меня ниже к каменному полу под ногами. Я была безликим существом без особых прав и привилегий, обо мне забывали на года и даже на десятилетия в спокойные времена замка, пока я тихо пробиралась по коридорам замка к загону триэллов и обратно в свою келью. В чем-то Серана права: мое существование несет в себе клеймо боли и позора моего происхождения. Бастард лорда Харкона, короля вампиров. В спокойные времена бастарды никому не нужны, а во времена войн за престолонаследие нас убивают первыми как конкурентов по праву крови. Безопасность – вот что я любила. Спокойное погружение в науки, пристальное изучение книг, исследования – это то, что сделали делом всей моей жизни. И, видит даэдра, я полюбила это. Может, Серана права, и мне нужно что-то кроме этого? Ведь никто не может проводить абсолютно всю жизнь в работе. - Тор, - окликнула я дремлющего скаала, - а вы в своем селении как-то развлекались помимо труда? - Нуу, - промычал юноша, разлепив сонные глаза, - мы танцевали под барабанные и дудочные мотивы, играли в догонялки и прятки, правда, всегда в пределах деревни, иногда Фрея пела, и это было так, словно ангелы спускались с небес, - его взгляд стал мечтательным, но тут же прояснился, - а тебе зачем? - Изучаю обычаи дикарей, - солгала я. - Поосторожнее с определениями, - возмутился Тор, - а не то не посмотрю, что девочка – поколочу! Я пожала плечами: эта спесь абсолютно не пугала. Чувствовалось, что он просто пытался поставить меня на место. Вспомнив, что Тор был старшим в семье, и у него были три сестры, все намного младше него по меркам скаалов, все стало ясно. Он по привычке воспринимал меня и Серану как слабейших подопечных из-за нашего пола. Да и, помимо всего, мы выглядели действительно младше: обе бледные, ниже Тора, и физически слабее. - Это кто еще кого, - фыркнула я, - прошу заметить, друг мой, что порой мудрецы побеждают искусными знаниями грубую силу. Мои аргументы состоят в том, что… Я не знаю, честно, как так получилось: норд протянул лапищу и, ухватив меня за колено, сдернул со стула, не прилагая почти никаких усилий. - У кого мускул больше, тот и прав, - он заворчал, чувствуя боль в спине, - То-то и оно. Мое самолюбие было не просто оскорблено – чувства моей значимости и величия были убито наповал. Вскочив на ноги, я почувствовала, что багровею от ярости. Аргументы кончились, и в голове сформировалось лишь одно слово, которое могло помочь мне решить конфликт: - ИЗ! – взревела я, и Тора сдуло со стола. Крик Льда не такая мощная штука, как хотелось бы, но Тору с его ожогами точно хуже не станет. Не настолько сильно первое слово, чтобы навредить, вот если Крикнуть все три… От мыслей о собственном превосходстве меня отвлек скрип двери. - Довакин, - Харкон, войдя, презрительно посмотрел на Тора, чье тело было еще все в мелком снегу и льду от Крика. То, как Харкон меня назвал, мигом заставило стушеваться. Разум говорил о том, что это не к добру: он не называл меня Довакином многие сотни лет. С того момента, как я оставила путь Драконорожденной много веков назад и начала готовиться к превращению в бессмертную. Это было давно, и тогда он отослал меня из дома, чтобы я постигала мудрость Пути Голоса. «Надеюсь, он не решит меня отправить к Седобородым снова», - обреченно подумала я, - «Судя по информации из книг об их учении, старцы не научили меня только последнему слову «Фус-Ро», но не выставлять же меня из дома только из-за этого?» Слишком мелко, слишком незначительно: одно Слово погоды не сделает, тем более, этот Крик считается слабейшим, простейшим, и не редким. - Алдуин вернулся, - объявил Харкон, подходя к моему столу и садясь в кресло хозяйки кабинета, - и он привел с собой других драконов. Король задумчиво смотрел на пламя свечей, и в его темно-желтых глазах отражался недобрый свет. Вся его поза выражала повелителя, который привык, что его приказы – это святое. Я постаралась перестать об этом думать, но получалось слабо. - Насколько мне известно, на данном этапе времени ты – единственный Довакин, - продолжил мысль Харкон глубоким и неторопливым голосом. Он словно что-то обдумывал, прикидывал, принимая радикальное для своих взглядов и убеждений решение. Словно думал, можно ли пожертвовать редким оружием из своего личного арсенала. Выгорит ли дело? - Единственный Довакин, о котором нам известно, - осторожно заметила я. Не нравится мне, куда идет этот разговор. - Правильно, - согласился лорд, и тут же его глаза хитро блеснули, - но также единственная Драконорожденная, прошедшая обучение. - Не до конца, мой лорд, - услужливо подхватила я, вымученно улыбаясь, - и к тому же, у меня уязвимость к пламени, смею напомнить. В настойчивом голосе короля послышались металлические нотки: - Знаю, но мы должны чем-то жертвовать. Драконы жгут деревни, они портят нам пищу, - в голосе отца была злость, - поганцы разорили поселение людей неподалеку от нашего острова, то самое, где мы раньше останавливались по дороге от дома и незаметно перекусывали. - Значит, у вас чисто гастрономический интерес? – подал голос из своего угла Тор, но был встречен отсутствием внимания. Все было ясно: Харкон не хотел истребления людей, беспорядков. Чем отчаяннее люди – тем хуже нам, не ровен час, озлобленные горожане кинутся истреблять вампиров, просто чтобы сделать хоть что-то, раз Алдуина им не достать. - Я купил корабль, - продолжил Харкон, - он твой, временно, после победы или твоей смерти он будет использоваться для нужд клана, как собственность. Путешествовать лучше по воде, сразу в Виндхельм . Уныло вздохнув, я окончательно осознала, что мирная жизнь кончилась и наступила жестокая реальность. Придется снова привыкать к луку и стрелам – а что сделаешь? Я не выйду к Алдуину, вооруженная лишь благими намерениями. Честно говоря, я даже не думала о невинных людях, гибнущих в огне, о пепелищах домов. За много лет такой жизни я очерствела, отдалилась, стала равнодушнее и начала воспринимать людей как стадо, как триэллов. Были времена, когда я была жива, ходила по земле, я была человеком. Я помню времена, когда дома людей были выкопаны в земле, и на поверхности были только крыши, лица моих смертных тогдашних друзей стерлись из памяти, я помню лишь их голоса. Одна из первых бардов слагала первую песнь из тех, что были написаны в пределах Рифтена, слова которой уже забылись, и никто из ныне живущих не знал слов этой песни, я помню крестьян, которые, узнав о том, что я одна из Довакинов, стирали с морщинистых лиц слезы и дрожащими руками протягивали мне то, что у них осталось после нападения дракона на их деревни, то, что они сумели отрыть на месте сожженных домов. Я не помню их лиц, лишь детали: старики, осипшими от слез голосами просящие принять их скромные подношения и от переизбытка эмоций все как один называвшие меня «дочкой», эти незнакомые добрые люди. Дети и женщины, радующиеся, что я их защищу, дымящиеся пепелища их домов и осознание того, что зиму они встретят на улице, и потому эти постоянно кашляющие малыши со стариками следующей весны не увидят. Обожженные, измазанные в крови и грязи дети пытаются выкопать из-под развалин свою мать, бледный мужчина с ужасными уродствами и окровавленным лицом, услышав о том, что в деревне остановился Довакин, прошептав «Слава богам», тут же умирает. Когда-то я много знала о страданиях людей и о боли: когда видишь бездомного ребенка с ампутированной из-за ожогов ногой и знаешь, что он умрет, когда мимо тебя по дороге едут сотни обозов беженцев и столько же телег с закрытыми гробами, потому что хоронить в открытых гробах изуродованных людей просто невозможно, после всего этого ты помнишь о чужой боли долго. Лет четыреста так точно. Обычно люди панически пытаются забыть о событиях тревожных дней, затолкать их подальше в уголки души. Я же, напротив, попыталась воскресить их в своей памяти, вернуть эмоции, которые испытывала тогда, будучи живой. Нет, ничего, словно это было не со мной или во сне. Вздохнув, я вернулась к теме нашего разговора. - Из Виндхельма мне ехать на Высокий Хротгар? – осведомилась я, но Харкон покачал головой: - Нет, ты уже выжала из стариков все знания, которые они могли тебе предложить. В Виндхельме остановитесь у той семьи, где жила Серана со смертным. Это старый город, он был одним из первых в Скайриме. Если искать упоминания о чем-то древнем, как Алдуин, то только там может быть какая-то информация, - Харкон неторопливо отошел к старому бочонку и, взяв кубок, попытался выцедить крови из медного крана, но все содержимое бочонка давно засохло. Я им попросту не пользовалась. Лорд поставил кубок и повернулся ко мне, желая услышать ответ. - Возможно, милорд, в этом есть какой-то смысл, - вежливо произнесла я, понимая, что искать способ победить Алдуина – все равно что ворошить стог сена в поисках иголки, если та вообще существует. Моя миссия провалена изначально, однако я никогда не смогу отказать королю. Разумеется, он понимал, о чем примерно я думаю. За много веков Харкон научился угадывать реакцию членов свиты, потому что изучил нас досконально. Я посмотрела на него: довольное лицо, елейная улыбка. Он никогда не подаст виду, что видит меня как на ладони, нет, он продолжит плести свои хитроумные сети, сидя в центре, как паук, будет хитрить, изворачиваться и пользоваться окружающими. Харкон – это Харкон, и его не изменить. Порой даже я не понимала его мотивов, и уж точно не могла досконально узнать содержимое его мыслей. Если в мире и был человек, который видел его внутреннее «я», то это Валерика. Была. Я бы сделала ставку еще на Серану но, видя, как они общаются, сразу твердое «нет». К слову о ней… - Милорд, вы уверены, миледи стоит отправиться в путь со мной? – это было странно, очень, очень странно. Хотя нет, его поступок был вопиюще подозрительным. Харкон, который запрещал Серане покидать замок даже просто чтобы пойти к воде, вдруг отсылал ее к черту на кулички, в город людей, сердце гражданской войны. Причем делал он это достаточно спокойно, проронил мимоходом пару фраз – и все. Никаких особых инструкций о принцессе, никакого тебе отряда телохранителей, словно Харкон вдруг забыл, что она для него важна. - Разумеется, Серайз, - лицо лорда скрасила добрая отеческая улыбка, и его черты смягчились, - тебе я доверяю как себе. На мгновение мне показалось, что он сейчас обнимет меня, в свете дрогнувшей свечи у лорда было какое-то особое выражение лица, словно он прощался с кем-то дорогим навсегда. Словно не было между нами веков, скрепленных морозом равнодушия и лжи. Наверное, тогда я поняла, что лорд прощается со мной раз и навсегда, я не вернусь домой, меня просто больше не станет. Дышать стало трудно, невероятно трудно, и я с трудом сохранила лицо: мой кровный отец в меня не верил, он думал, что посылает меня на смерть. Когда я пришла в себя и посмотрела вокруг туманным взором, Харкон уже покинул библиотеку. Тор с мрачным выражением лица смотрел на меня, я же избегала его честного взгляда: вот уж кто не таит своих внутренних терзаний. Думаю, дело тут даже не в том, что он не может скрыть чего-то, а просто не хочет. Скаалы – прямолинейный гордый народ, они не из тех, кто лицемерят и заискивают. - Мне все это не нравится, - наконец сказал юноша, неторопливо обходя библиотеку по кругу. «Мне тоже», - шепчу я про себя, но знаю наперед, что мы все бессильны.