Страдания Молодого Герцога или некоторые тонкости изображения инцеста

Перейдем конкретно к предмету нашего исследования – трагедии Джона Уэбстера «Герцогиня Мальфи». Вернее, к спектаклю лондонского театра «Глобус». Мой интерес связан, прежде всего, с Дэвидом Доусоном в роли герцога Фердинанда, так что именно на этом герое и будет сосредоточено в первую очередь наше внимание, хотя и не только на нем. Итак, в чем, на первый взгляд, содержание пьесы? Некая очень знатная и богатая, а также молодая и красивая вдовушка тайком повторно женится на любимом, но не шибко знатном человеке и рожает ему несколько детей. Ее братья, один из которых кардинал, а другой, Фердинанд, (которого играет Дэвид) – местный герцог, брак этот законным не признают. Очевидно они сами имеют некие виды на ее владения и богатства, поэтому несколько лишних наследников им ни к чему. Фердинанд сначала берет сестру под домашний арест и устраивает ей веселую жизнь: подбрасывает отрубленные руки, показывает восковые муляжи якобы трупов ее мужа и сына, подселяет к ней всех городских сумасшедших и все в таком роде. Наконец, эта фигня ему надоедает, и он приказывает просто пришить свою сестрицу, ну и детей, и мужа заодно. Потом он вдруг резко осознает, что поступил плохо, и начинает очень переживать и расстраиваться, в итоге сходит с ума, убивает своего брата-кардинала и сам погибает в процессе с восклицанием: «Я отправляюсь вкушать вечное блаженство!» В общем, все умерли. Поскольку я не сразу нашла текст в интернете, мне для начала пришлось ознакомиться с некоторой критикой на это произведение, критикой, соответственно, русской. Правда, авторы критических статей, на мой взгляд, пьесу не особо читали, а если и читали, то не заморачивались особо над смыслом. Ну в самом деле, не могут же критики читать ВСЕ, о чем пишут. Они так умрут от голода. Поэтому «Герцогиня» в нашей критике стандартно рассматривается как памфлет на развращенную аристократию и тиранию католического духовенства. Сама же герцогиня (у которой вообще имени нет, Мальфи (Амальфи) это лишь названия ее имения) - это благородная свободомыслящая душа, отвергающая условности затхлого западного общества, этакая Катерина Кабанова, «луч света в темном царстве». А братья, которые не рассматриваются в критике индивидуально один без другого, как будто они сиамские близнецы, – это жестокие тираны, преследующие сестру за то, что вышла замуж за управляющего. Уже после первого ЛИЧНОГО прочтения пьесы, я поняла, что эта трактовка убога и поверхностна. Основной конфликт вовсе не в противостоянии сильной независимой личности и загнивающего буржуазного общества. Если бы он был в этом, Уэбстера можно было бы считать гением, опередившим свое время. Но Уэбстер хоть, конечно, и блестящий драматург, но вряд ли гений. Справедливости ради отметим, что мотив неравного брака в пьесе действительно присутствует, но рассуждает и переживает об этом больше всего сама герцогиня. И складывается впечатление, что она больше всех беспокоится по этому поводу. Все же таки ее избранник не крестьянин там какой-то, а дворянин, владеющий землями и замками. В общем на борца с феодальными предрассудками и условностями высшего света героиня явно не тянет. Короче говоря, дело совсем в другом. И конфликт пьесы, и идея ее – иные. Но понятны они становятся, лишь если допустить одно условие: герцог Фердинанд испытывает к своей сестре совсем не братскую привязанность. Тогда многое предстает в совершенно определенном свете. И сама пьеса становится более осмысленной. Конечно, со всей уверенностью сказать, что Фердинанд питает к сестре преступную страсть – нельзя. Если меня спросят – а где об этом прямо сказано, я отвечу: нигде. Но пьеса - это не протокол допроса, а художественное произведение, в нем дозволительно иносказание и метафоричность текста. И, кстати, на английском я пока этот текст не нашла, а что до перевода, то вполне допускаю, что в свете нашей тогдашней цензуры он мог быть сильно смягчен. Шекспира у нас, например, переводят очень заретушировано, Марло вот опять же. В оригинале его пьесы, помнится, короля Эдуарда убивают кочергой в задний проход, а в нашем переводе его «душат столом». Да и в оригинале это момент удалили из большинства редакций. Не исключено, что и «Герцогиню» у нас перевели купировано. В общем, открытых указаний на инцест в пьесе нет. Попробуем разобраться со скрытыми. С тем самым пресловутым подтекстом. Еще до появления на сцене главных героев нам о них рассказывают, причем сразу вводят в курс, кто есть кто. Рассказывающий герой является условно положительным, и ему положено верить на слово. Хотя он лицо заинтересованное и объективным быть не может, но поскольку он по пьесе вроде как ХОРОШИЙ, то придется. Отношения брата с сестрой на начало пьесы вполне идиллические. Сама герцогиня не то демонстрирует, не то действительно испытывает к брату глубокое уважение и привязанность. Будь она искренней, честной и прямодушной героиней, я бы в эту привязанность вполне поверила. Но герцогиня - дамочка довольно верткая и склонная к лицемерию, поэтому в привязанности ее к брату можно и усомниться. Первый раз упоминание о браке героини происходит следующим образом: Фернандо: Сестра моя вдова: я не хочу, Чтобы она повторно вышла замуж. Боссола: Вы не хотите? Фернандо: Я. А почему – Не ваше дело. Не хочу – и basta! Вот так. Я человек еще не до конца испорченный, и при прочтении в первый раз данного диалога у меня даже нигде не екнуло и никаких подозрений не возникло. Мало ли какие у брата могут быть причины не хотеть брака сестры! Я как честный человек сразу подумала о каких-то юридических или политических тонкостях. И дальнейший диалог с сестрой на эту же тему у меня подозрений не вызывал. Наверно потому что братьев – двое, и увещевают сестру не выходить замуж они хором, причем в одних и тех же словах. Сама герцогиня восклицает что-то вроде: «Как вы спелись, репетировали, что ли, вместе?» Фернандо: Чёрт побери! Решаются вторично выйти замуж Одни развратницы. Кардинал: Постыдно это! Фернандо: И женщина запятнана такая Сильнее, чем Ливанова овца. Герцогиня: А говорят, алмаз ценней бывает, Пройдя чрез руки многих ювелиров. Фернандо: Коль так судить, то всех ценнее шлюхи. Грубо, но справедливо. Фердинанд вообще всегда демонстрирует четкую логику, особенно по сравнению с сестрой. Эта грубоватость – единственное, в чем можно усмотреть намек на его чересчур личную заинтересованность в данном вопросе, но лишь тогда, когда подозрение уже есть. А так это можно списать просто на более пылкий, чем у брата нрав. Второй брат, кардинал, имеет именно денежно-наследственные причины не желать брака сестры, поэтому и Фердинанд воспринимается по аналогии с ним именно как типичный «меркантильный» злодей. Впрочем, ему можно приписать еще и бдение родовой чести, на которой он, возможно, повернут, да и на поддержании своей высокой репутации герцога. На эту версию хорошо работает следующая фраза: Вы сестра мне. Смотрите, вот кинжал отца. Понятно? Я не хотел бы, что б он заржавел. И хотя эта фраза больше к лицу какому-нибудь Отелло, в характер хранителя семейной чести она тоже прекрасно вписывается. В общем, первый акт не дает никаких оснований подозревать Фердинанда в противоестественной склонности. Глаза у меня открылись именно в той сцене, когда братья получают письмо с известием о вторичном замужестве сестры. И открывает глаза здесь именно то, что они ОПЯТЬ ВДВОЕМ. Если их мотивы действительно были одинаковы, как нам пытались внушить в предыдущей сцене, значит и реакция должна быть одинаковой… Но их реакция совершенно несопоставима по своей эмоциональности. Кардинал негодует, злясь из-за уплывающего из рук наследства. Злясь совершенно искренне, однако, как и положено кардиналу, искусно прикрывая свою злобу пафосными рассуждениями о родовой чести и распущенности женщин. Однако с Фердинандом, который по идее должен испытывать те же чувства, творится нечто совершенно невообразимое. Он буквально впадает безумие. БУКВАЛЬНО. Вот лишь пара фрагментов из его трескучих монологов, протяженностью в общей сложности страницы три. Фернандо Я не забуду этот день проклятый, До той поры меня он будет мучить, Пока из окровавленного сердца Сестры моей не сделаю я губку, Что б ею смыть позор наш... ...О, если б мог Я на неё дворец её обрушить, Леса поджечь и вытоптать посевы, Всё погубить, разрушить, уничтожить, Как погубила честь свою она!.. ...Хотел бы я их мерзкие тела Сжечь в яме угольной, закрытой плотно, Чтоб дым проклятый к небу не взвивался, Или в смолу и серу окунуть Их простыни и, завернув обоих, Зажечь, как трут, иль мерзкого ублюдка Сварить в кипящем масле и подать Распутному родителю на ужин Перед любовною утехой. Кардинал, который поначалу пытается тоже бушевать и негодовать, постепенно офигевает от реакции брата и предпочитает самоудалиться. Ну ладно. Хорошо. Допустим. Допустим, что герцог действительно помешан на родовой чести и психует именно из-за этого. Сомнительно, но при очень большой натяжке такое можно допустить – елизаветинская трагедия все-таки! Но есть один фрагмент, который в изображение бешенства от задетой братской и герцогской гордости уж никак не вписывается! Процитирую. Фернандо Мне чудится, что слышу смех её: Гиена, настоящая гиена!.. Ах, брат мой, ну скажите что-нибудь, Иль нарисует мне воображенье Её в момент свершения греха. Кардинал Но с кем? Фернандо Наверно, с лодочником дюжим, Иль грузчиком, повозку кто сдвигает, Иль со слугой, истопником смазливым, Что в спальню к ней таскает уголь, может. И вот тут-то у меня глаза и открылись. Нет, извините. ТАКОЕ представляется в воображении только отвергнутому или обманутому влюбленному, ну уж НИКАК НЕ БРАТУ! Собственно эротические фантазии на тему сестры - это уже признак инцеста сам по себе безо всяких сопутствующих признаков. Как вообще можно было сразу этого не понять? Еще одно обстоятельство, косвенно намекающее на то, что с герцогом что-то нечисто - у всех его придворных есть жены или любовницы. В разговоре с ними это часто поминается. У его брата (кардинала!) тоже есть любовница, и это всем известно. Один герцог одинок и ни в каких порочащих связях не замечен. И, тем не менее, сам себя он неоднократно называет грешником. Интересно, в чем же его грех в таком случае? По ходу всей пьесы у герцога то и дело проскальзывают двусмысленные фразы: Фернандо Проклятье ей! Пока не загрязнила Она распутством низким нашу кровь, Куда ценнее её было тело Так называемой души её... Не слишком ли много беспокойства о теле? Да и знаменитая «сцена в темноте», когда герцог навещает находящуюся уже в заточении сестру, тоже достаточно символична. Фернандо: А вам бы лучше вечно жить во тьме, Вы слишком долго светом наслаждались. Но хватит, я пришёл сюда мириться. (протягивает ей руку мертвеца) Вот вам рука, вы ей клялись в любви, И перстень, что на ней, – подарок ваш. Герцогиня: С признательностью я её целую. Фернандо: Запечатлейте в сердце поцелуй. Я перстень вам оставлю в знак любви И руку тоже, нет сомнений в том, Что скоро вы получите и сердце. Когда же вам понадобится друг, Пошлите перстень прежнему владельцу И посмотрите, явится ли он. Даже ряд образов - рука, кольцо, сердце - уже сам по себе достаточно красноречив. Понять это можно следующим образом: «я любил тебя сильнее мужа, но ты убила мою любовь». Сразу вслед за этим герцогине показывают якобы трупы – на самом деле муляжи - ее детей и мужа. И это тоже своего рода намек: «Когда же вам понадобится друг, пошлите перстень прежнему владельцу и посмотрите, явится ли он». Думаю, в глубине души Фердинанд рассчитывает на то, что сестра, потеряв все, вернется к нему как единственному оставшемуся у нее близкому человеку. И намекает, что сам готов принять ее и простить. Конечно же, герцогиня воспринимает это все лишь как желание ее посильней помучить. Подтекста она в упор не видит, что приводит к несколько неутешительным выводам о высоте ее интеллекта. Ну и собственно в финале пьесы герцог почти открытым текстом признается нам в своем порочном влечении. Фернандо: Сестра! Сестра моя! В тебе причина Всех мук моих и всех моих страданий! Как в собственной пыли гранят алмаз, Так пагубные страсти губят нас. Заметьте – это его последние слова. Он умирает. И умирая, взывает к сестре, которой нет в живых уже довольно долго. И заявляет, что довели до смерти его страсти нехорошие. Это все равно что собственноручно признание подписать. Можно, конечно, предположить, что он упрекает за «пагубную страсть» именно ее. Но для того чтобы стать «причиной всех мук и страданий» этого как-то недостаточно. И кстати после убийства сестры герцог жестко сходит с ума, сомневаюсь, что из-за раскаяния в содеянном. И, кажется, пришла пора поговорить о самом герцоге, вне основного конфликта пьесы. Именно как о личности.