Жизнь в нетрадиционном стиле

Проснулся он от настойчивого стука в дверь. Кто-то долго и методично барабанил по хлипкому дереву. — Войдите, — хрипло отозвался Оливер. Дверь он не запирал. У Вуда мелькнула безумная надежда, что вот сейчас в его крошечную халупу всей гурьбой ввалятся Анжелина с Троем, Алисия, Кэти и еще кто-нибудь — возможно, из школьной квиддичной команды. Но это оказалась только квартирная хозяйка, пришедшая за квартплатой. — Черт побери… — пробормотал Оливер, с трудом поднявшись на ноги и сунув руку во внутренний карман потрепанного джинсового пиджака, где лежал бумажник. Он нередко засыпал в одежде — впрочем, это было даже удобно: утром не нужно разыскивать носки по всей комнате. — Держите, — он сунул толстой беззубой тетке несколько смятых купюр. Поджав губы, она убрала деньги в свою сумочку и стала ворчливо выговаривать: — Вы почему, молодой человек, не закрываете дверь? А ну как заберется кто? — От Темного Лорда замок не спасет, — пробормотал Оливер, вспомнив события прошедшего дня. — От какого такого Темного Лорда? — мгновенно насторожилась хозяйка. — Вы что, связались с местными уличными бандитами? — Нет, миссис Рид, — поспешно заверил Оливер. — Я не связывался. И вообще, он умер уже. Это было образное выражение. — Ладно, — нехотя согласилась хозяйка. — Но дверь все равно закрывайте! Неужели не знаете, какой у нас район неспокойный? — Да здесь красть нечего, — слабо возразил Оливер, потерев глаза. — А мои тарелки?! — мгновенно взъерепенилась миссис Рид. — Хоть одна пропадет или разобьется, вычту с тебя двойную стоимость, так и знай! Оливер хотел сказать, что на такие тарелки ни один вор не польстится, но вовремя вспомнил, что ругаться с квартирной хозяйкой не следует, и молча дождался, пока она обнюхает все и уйдет восвояси. Стоило, наверное, проведать Анжелину, узнать, как она, в порядке ли рука Троя… Но Оливер не мог себя заставить — слишком больно было даже подумать обо всем, что произошло за минувший день. Хотелось элементарно забыться — в алкоголе, в грохочущей музыке, в маленьких круглых таблетках, которые Оливер никогда раньше не принимал… Что теперь терять? Зачем беречь себя, для чего? Может, нужно было умереть в битве за Хогвартс и не мучиться теперь, вспоминая разруху и кровь? Оливер бы и с радостью, да не было выбора. Поэтому, подобрав более-менее приличную одежду, он отправился в «Искру», где, напившись почти до беспамятства, сам подсел за столик к крепкому на вид темнокожему парню, который скромно покуривал что-то в своем углу. — Как тебя зовут? — выпалил Оливер без предисловий. — Крис, — отозвался тот, глянув на него с поверхностным интересом. — А тебя? — Да похрен. Пойдем в комнаты отдыха. Парень криво ухмыльнулся, обнажая на удивление белые зубы, после чего пожал плечами и сказал: — Приятно познакомиться, Похрен. Пойдем. В этот раз Оливер даже не стал беспокоиться о том, наденет ли его нынешний партнер презерватив — однажды он уже имел печальный опыт посещения маггловской больницы, «сифилис» неразборчивым почерком в диагнозе и брезгливый взгляд врача, который выписывал лечение. Теперь Оливеру было совершенно все равно, какую болезнь он рисковал подцепить от незнакомого парня. — Отымей меня так, чтоб в ушах звенело, — прошептал он, расставив ноги пошире и выпятив голую задницу. Крис забрался на кровать, нерешительно потоптался на ней коленями. — Вообще-то, я пассив, — признался он с легким смущением. — Пожалуйста, — прошептал Оливер, поерзав на покрывале. — Мне это нужно сегодня, очень нужно… Он чувствовал такое отчаяние, что готов был сдохнуть на месте. Кажется, парень все-таки уловил нотки его настроения и вздохнул: — Ладно. Оливер отстраненно смотрел, как Крис неуклюже возился с презервативом, после чего наконец кое-как пристроился к его анусу и вонзился с глухим шлепком. Оливер даже вскрикнул от неожиданности — член нового знакомого оказался внушительным. Пока Крис двигался в нем, пыхтя и покряхтывая, Оливер кусал красную наволочку с пятнами чужой спермы и что-то стонал неразборчиво, то ли умоляя брать глубже, то ли просто ноя, как девка, которую бросили на заблеванной автобусной остановке. Наконец Оливер выплеснулся на покрывало и через некоторое время услышал Криса, который кончил ему в зад с низким протяжным стоном. — Спасибо, — прошептал Оливер, обнимая вместо любовника замызганную подушку. Тот пробурчал в ответ что-то неразборчивое и, натянув штаны с трусами, пошлепал в коридор. Оливер сильно напился в тот вечер и даже, кажется, что-то принял, потому что в какой-то момент попросту перестал себя контролировать. Как ни странно, проснулся Оливер в собственной квартирке со скудной мебелью и драными обоями — правда, лежал он почему-то не на кровати, а рядом, на покрытом толстым слоем пыли полу, в луже давно остывшей рвоты и со спущенными штанами. — Твою мать, — хрипло простонал Оливер, приподнявшись и тут же со стоном рухнув обратно. Голова разрывалась от боли, к горлу снова подкатывало, и не было рядом никого, кто мог бы помочь справиться с этим кошмаром. Остаток этого дня и весь последующий Оливер лежал дома и болел, а потом опять отправился в «Искру» и, подцепив там какого-то парня, поднялся с ним в комнаты отдыха, после чего надрался до обморочного состояния и проснулся на лестничной клетке своего этажа, где нередко ночевал пьяный сосед, когда жена не пускала его домой. Такой образ жизни потихоньку входил в систему… Оливер начинал спиваться, как это некогда случилось с его отцом. * * * Джордж долго меряет свою комнату шагами, зачем-то отсчитывая их, после чего спускается на ужин по скрипучей трухлявой лестнице и садится на один из разваливающихся стульев рядом с Роном. Рон уплетает за обе щеки. Что ему, впрочем, остается? Гермиона с началом осени отправилась в Хогвартс, Гарри решил сразу поступать в Академию Авроров, а Рон и в школу не поехал, и вступительные в академию провалил — сказали, можно будет попробовать снова на следующий год, и теперь младший брат целыми днями лопает, заедая, видимо, свое горе. Джордж замечает, что Рон уже отожрал внушительных размеров живот — сам же он, напротив, так похудел, что стали выпирать острые ребра. — Джордж, — говорит Молли, с беспокойством на него поглядывая, — ты стал совсем тощий. Положи себе побольше картошки. Он делает это, чтобы не расстраивать мать, прекрасно зная, что свалит добрую половину порции на тарелку Рона при первой же удобной возможности. Отец не высовывается из-за газеты, не желая участвовать в этом фарсе под названием «семейные посиделки Уизли»; их даже семейными-то назвать можно с большой натяжкой: Джинни уехала в Хогвартс, Перси жил где-то в Лондоне со своей Пенелопой, Билл и Флер давно обосновались в «Ракушке», а Чарли вернулся в Румынию едва ли не на следующий день после финальной битвы, постоянно извиняясь и бормоча что-то о неотложной работе. Из-за развернутого «Ежедневного пророка» высовывается рука и, цапая фаршированный перчик, тут же скрывается обратно. — Кстати, утром пришло письмо от Перси, — звучит из-за газеты. — И что он пишет? — интересуется Рон, старательно обгладывая куриную ногу. — Да в основном о работе… И еще утверждает, что видел на днях Оливера Вуда. — Этого пидора? — Рон презрительно кривит лицо. — Не смей произносить за столом такие слова! — немедленно возмущается миссис Уизли, угрожающе помахивая поварешкой с дрожащими на краях мутными каплями горохового супа. Никак не реагируя на «пидора», мистер Уизли продолжает, не опуская газеты: — Перси показалось, что Вуд не узнал его. Слонялся по улицам пьяный и какой-то потерянный… Хотя, может, это вовсе не он был. Джордж, ты не знаешь, где сейчас Вуд? — Понятия не имею, — подумав, отзывается Джордж. — Сто лет его не видел. Только на битве — мельком. И то он со мной даже не поздоровался. — Так Вуд же педик, — грубо фыркает Рон. — С чего бы ему здороваться с тобой? — Да заткнись ты уже, — с раздражением осаживает его Джордж, опережая мать. Разговор заходит в тупик. Джорджу начинает надоедать тухлая атмосфера кухни, провонявшей матушкиными супами и горелыми оладьями. Вставая из-за стола, он возвращается в свою комнату и, прикрывая дверь, валится на кровать. Мать не идет следом за Джорджем, чтобы прочитать очередную лекцию о правилах пристойного поведения и заставить убрать за собой тарелки, благо к перепадам его настроения давно все привыкли и делали вид, что это нормально, что это пройдет… и в то же время понимали, что ничего уже не будет как прежде. Джорджу кажется, что он и не живет вообще, а существует — все еще существует, хотя и не хочет, хотя и мечтает сдохнуть больше всего на свете. Джордж не выходит из «Норы» уже пять с половиной месяцев — ровно столько прошло с тех пор, как не стало Фреда. Джордж и не хочет выходить — зачем?.. Лучше он просидит остаток жизни внутри этого дома, сырого, заплесневелого и прогнившего насквозь; будет слушать завывания чокнутого упыря, есть, спать, а однажды тихонько умрет в своей постели, и никуда не нужно будет спускаться, ничего не придется делать. А еще… он снова увидит Фреда… Джордж ложится на кровать брата и закрывает глаза, но долгожданное избавление не приходит, как не приходило оно и в предыдущие дни. * * * Решив, что ситуация слишком серьезная, чтобы соблюдать условности и стучаться, Анжелина трансгрессирует прямо в крошечный коридорчик съемной однушки Вуда и немедленно сносит корявую железную вешалку для пальто. Чертыхаясь, наклоняется, чтобы поднять ее. Оливер не ответил ни на одно письмо из тех десяти, которые отправила Анжелина за все время, что они друг друга не видели. Два дня тому назад она приходила и долго барабанила в дверь, но ответом послужила гробовая тишина. Где Оливер, чем он занимается, оставалось только гадать. Анжелина надеется, что Оливер здесь, в этой квартире — отсыпается или, может быть, читает книгу, и его не придется разыскивать по всему Лондону: скоро ведь ночь уже, а Трой, несмотря на устрашающую наружность, очень боится засыпать в темноте. С кухни доносится торопливый топот. Анжелина радостно вскидывается и, к своему ужасу, вместо Оливера видит толстую беззубую тетку в бесформенном сером кардигане. — А ты кто такая? — мгновенно настораживается толстуха. — Как ты сюда попала?! Анжелина не находит ничего лучше, кроме как пожать плечами. — Ну… через дверь. — У тебя что, есть ключи?! — Тетка требовательно вылупляется на нее близко посаженными глазами-буравчиками. Анжелина молчит, медля с ответом. К счастью, тетка додумывает все за нее. — Так ты, что ли, его подружка? Анжелина с готовностью кивает, успев сообразить, что имеет дело с квартирной хозяйкой. — Ну и где же твой, с позволения сказать, женишок? — язвительно осведомляется толстуха. — Я, между прочим, уже три дня прихожу за квартплатой, а его все нет, и дверь опять не заперта, хотя говорила же я, что закрывать надо, говорила неоднократно! К тому же, в ванной я обнаружила засохшую лужу блевотины — учти, я затирать за вами не стану; наблевали — убирайте сами, и вообще, нечего здесь гадить, не то выселю и найду жильцов поприличнее! Анжелина, слегка растерявшаяся от такой тирады, говорит только: — Видите ли, Оливер вынужден был уехать на несколько дней по семейным делам. Скоро он вернется и отдаст вам нужную сумму денег. — И когда это твой Оливер вернется, а?! — Хозяйка требовательно упирает руки в жирные бока. — Мне нужна конкретная дата! Знаешь, сколько квартирантов уже кормили меня своим «скоро вернусь», а потом сбегали, только их я и видела!.. Нет, я точно буду брать с него предоплату! Анжелина молчит, не зная, что на это ответить. — Ну?! — нетерпеливо восклицает толстуха. — Когда же он изволит вернуться? — Через два дня. Если его поезд не задержат, — сочиняет на ходу Анжелина. — Если задержат — пусть пеняет на себя. С этими словами хозяйка влезает в свое огромное пальто и уходит, громко топая по лестнице. Анжелина раскачивается на пятках взад-вперед, держась за виски. Куда, куда он мог подеваться? Уж не испарился же бесследно, не заплатив за квартиру, совесть бы не позволила, Анжелина знает Оливера, не в его это характере. Анжелина решает подождать его здесь. Она бродит по квартире из угла в угол, минуя убогую мебель; периодически подходит к окну и с грустью отмечает, что скоро стемнеет и Трой начнет волноваться — он и раньше-то был нервный, несмотря на то, что немногословный, а теперь, после битвы, о которой совершенно не хотелось вспоминать, страхи Троя будто бы обострились, и Анжелина старается постоянно находиться рядом, поддерживать и успокаивать, если нужно. Анжелина бросает взгляд на древние настенные часы. Не идут. Впрочем, она и без того знает, что уже около десяти часов и Оливер сегодня вряд ли объявится; в конце концов, он вообще может обнаружиться дня через два или три. Тем не менее, Анжелина нервничает — куда чертов Вуд запропастился, неужели ему не приходит в голову, что о нем могут беспокоиться, что его могут искать? Анжелина лихорадочно соображает, в какое место Оливер мог пойти в первую очередь. Он что-то рассказывал о гей-клубе, который поначалу назывался «Искрой», — потом, кажется, переименовали в «Радугу», а после — обратно в «Искру», по требованию завсегдатаев, но все это меркнет перед тем фактом, что Анжелина совершенно не представляет, где этот клуб находится. И там ли вообще Оливер? Не может ведь он пропадать в своей «Искре» целыми днями? Анжелина снова сжимает виски. Кажется почему-то, что может, что от этого нового Оливера стоит ожидать чего угодно, да только клубы все — маггловские или волшебные — как правило поздно вечером открываются, а что Оливер делает до того? В голове мелькает абсурдная мысль, что Вуд просто отправился домой, но Анжелина ее отметает как невозможную. Он ушел, вычеркнул семью из жизни навсегда. Что могло заставить Оливера вернуться? Анжелина хмурится, вспоминая его родителей — огромного громкоголосого отца, от которого несло перегаром; сдержанную, вечно поджавшую губы мать и сварливую бабушку, от которой они с Алисией не услышали тогда ни единого доброго слова. Анжелина была в доме Вудов слишком давно, чтобы помнить в подробностях тот визит — Оливер приглашал ее с Алисией погостить в зимние каникулы на несколько дней. Они обе тогда на четвертом курсе учились, и единственное, что осталось у Анжелины в памяти — неприятное впечатление о мистере Вуде, который все время был пьян и через каждое слово вставлял ругательства, а однажды за ужином его вырвало прямо на кухонный стол, и он вытер блевотину с подбородка скатертью — после этого, конечно, уже никому не хотелось доедать свои блюда. — Честно говоря, я и не помню, когда в последний раз видел его трезвым, — кисло признавался Оливер, и лицо его сразу мрачнело. — А твоя мать? Она пыталась что-нибудь с этим сделать? — спрашивала тогда Анжелина. Оливер пожимал плечами: — Конечно; она его и в Мунго отправляла лечиться, и расходились они не раз, но тут ведь такое дело — если человек сам не захочет бросить, никакая сила его не заставит… Думаю, мать просто смирилась. Он говорил об этом с пугающей обыденностью, а для Анжелины все это было в диковинку: в ее семье алкоголь употребляли исключительно по праздникам и в малых количествах, поэтому тот факт, что можно вообще не трезветь, да еще и получать от этого удовольствие, стал для нее настоящим открытием, и нельзя сказать, что открытие было приятным. Меньше всего Анжелине хочется снова оказаться в доме Вудов, но иного выхода, похоже, не видно; если Оливера там нет, она просто уйдет — что, в конце концов, сделает ей озлобленный старый пьяница, который наверняка уже и палочку держит с трудом, да и будет ли он вообще что-то делать? Анжелина надеется, что в худшем случае мистер Вуд ее попросту обругает и велит убираться, и с этими мыслями она, восстанавливая в памяти старенький двухэтажный дом, окруженный белым заборчиком, и деревья вокруг, поворачивается на месте и трансгрессирует.