Мои алые паруса

Просыпаюсь от громкого и нахального чириканья за окном. С мучительной гримасой натягиваю одеяло на голову, пытаясь хотя бы немного приглушить этот неуместный птичий базар. Но одеяло помогает слабо. Хотя, подозреваю, что тут и беруши оказались бы бессильны. Но я всё ещё борюсь с неминуемым, хотя понимаю, что доспать мне уже не дадут. Недовольно мыча, переворачиваюсь на живот, зарываясь лицом в подушку. Постель пахнет кондиционером для белья, но запах не такой, к которому я уже успела привыкнуть в доме Мелани. К тому же, помимо запаха кондиционера явственно присутствует ещё какой-то аромат – лёгкий, но хорошо ощутимый, и это определённо запах мужского парфюма. Очень знакомый, кстати. Горьковато-свежий, с чем-то древесным и цитрусовым. Кажется, именно так пахла рубашка – или в чём он там был? - Бенедикта Камбербэтча, когда я вчера впечаталась ему в грудь в дверях паба. Стоп. Бенедикт?! Остатки сна слетают мгновенно, когда я, резко распахнув глаза, одним рывком принимаю вертикальное положение. Вестибулярный аппарат немедленно мстит за подобное издевательство, и где-то с полминуты я тупо разбираюсь с чёрными кругами, плывущими перед глазами, прежде чем получаю возможность осмотреться и попытаться понять, что происходит. Хотя, чего там понимать? То, что к дому Мелани эта спальня не имеет никакого отношения, стало ясно сразу же, как только я проснулась, а мои последние воспоминания о вчерашнем вечере обрываются на том, как мы с Камбербэтчем входим в его гостиную. Так что адрес моего местонахождения – это не вопрос. Вопрос - что было потом, и почему я ничего не помню. Продолжая блуждать взглядом по сторонам, запускаю пальцы в свою растрёпанную шевелюру, машинально пытаясь придать ей человеческий облик. И в этот момент до меня доходит осознание ещё одной вещи, которая нехило добавляет баллов ко всей этой довольно сомнительной ситуации. Из всей одежды на мне – только бельё. Нет, хорошо, конечно, что есть хотя бы оно, но КАКОГО ЧЁРТА, и где всё остальное?! В панике скатываюсь с кровати, отмахиваясь от предположений - одно ярче другого, с каждым из которых острое чувство стыда становится всё сильнее и невыносимее. Надеюсь, моя одежда где-то здесь? Потому что, если мне в её поисках придётся в таком виде дефилировать по всему дому, то я просто умру на месте. - Марина! – осторожный стук в дверь, сопровождаемый приглушённым голосом Бенедикта, оказывается поистине кульминационным аккордом в этой комедии абсурда. – Ты уже проснулась? Я могу зайти? Ну, всё. Можно начинать умирать. Поспешно забираюсь обратно, закутываясь в одеяло по самый подбородок. Делаю глубокий вдох и бросаюсь в омут неизбежности. - Да, я не сплю, входи. Бенедикт приоткрывает дверь и протискивается в проём. Стараясь не смотреть на меня, и явно выглядя несколько смущённым, сразу же врубает свою любимую третью космическую, видимо, пытаясь справиться с неловкостью при помощи сотни слов в секунду. - Доброе утро! Извини, я не хотел тебя беспокоить, но у планшета сел аккумулятор, а мне, кровь из носу, надо дочитать сценарий. Я быстро, только возьму… Вероятно, мимоходом он всё же замечает, что со мной что-то не то, потому что осекается и, уже не пряча глаз, озабоченно уточняет: - Всё в порядке? - Не совсем, - нервно выдавливаю из себя. - Что, голова болит? Принести аспирин или что-нибудь в этом духе? - Нет, спасибо. С головой всё нормально. Точнее, не нормально. Ну, то есть, ничего не болит, но… - сбиваясь, пытаюсь объяснить, путаясь при этом всё больше. – Похоже, у меня проблемы с памятью. Умоляю, скажи мне, что я не сделала ничего такого, о чём уже можно начинать жалеть!.. Бенедикт с нарочитой задумчивостью ерошит волосы, тщательно выискивая ответ где-то на потолке, и затем неопределённо тянет: - Ну-у, это зависит от того, что конкретно для тебя является тем, о чём стоит жалеть. Отлично. Почему бы нам, действительно, не заняться философией с утра пораньше? Ну, раз хотите конкретики, будет вам. - Что я делаю в твоей кровати? - Я бы сказал, что ты там спишь, но ты уже не спишь, так что… - посмеиваясь, обрывает свои разглагольствования, припечатанный моим, должно быть, очень красноречивым выражением лица. Приваливается к косяку, сложив на груди руки, и смотрит на меня с интересом. Однозначно, обсуждение этой темы гораздо увлекательнее, чем какой-то там сценарий. - Значит, именно эта вещь тебя беспокоит больше всего? Окидываю его подозрительным взглядом. Вообще, если честно, меня больше беспокоит другая вещь, неразрывно с ней связанная, но, как бы так помягче выразиться… Коротко хмыкаю, судорожно стискивая одеяло. - Странно, если бы она меня не беспокоила! Я просыпаюсь в чужой кровати, в одном белье… - Ну, если бы ты проснулась без него, тогда бы, наверное, стоило начинать беспокоиться. Хотя, я бы лично не особо нервничал даже в этом случае. Ошарашенно хлопаю глазами. Вот чёрт! У меня паранойя, или он действительно забавляется? Его расслабленно-непринуждённый вид – совершенно противоположный тому, с которым он вошёл, и явно намеренный уход от ответов лишь ещё больше меня накручивают, хотя было бы с чего так дёргаться! Но я, почему-то, дёргаюсь. -Где моя одежда?.. А время? Сколько сейчас времени? Если Мел уже проснулась, а меня нет, она весь Хэмпстед поднимет на уши! - Логично, что для начала она тебе позвонит, - спокойно говорит Бенедикт - именно таким тоном, наверное, увещевают в психушке буйных пациентов – и, отлепившись от стены, вручает мне мой мобильник, предварительно взяв его с тумбочки. -Логично, – мигом сбавляя обороты, покаянно соглашаюсь я. – Прости, я сегодня туплю. Проверяю вызовы. Несколько сообщений от московских знакомых, но от Мел, слава богу, ничего. Значит, ещё спит. Ну, а с чего бы ей не спать, если на часах всего-то половина восьмого? Пока я ковыряюсь в телефоне, Бенедикт приносит из угла стул, на котором обнаруживается моя аккуратно разложенная одежда. - Спасибо, - благодарно киваю я. - А теперь, когда ты, надеюсь, закончил надо мной потешаться (при этих словах его лицо немедленно приобретает возмущённое выражение оскорблённой невинности), поможешь мне, если тебя не сильно затруднит, восстановить хронологию событий? Я прекрасно всё помню до того момента, как мы оказались у тебя. Ты провёл меня по коридору, потом у меня, кажется, закружилась голова… А дальше? Когда я успела оказаться в твоей спальне? Бенедикт в задумчивости потирает бровь и опускается на край кровати. - Вообще-то, я сам не совсем понял, что произошло. Ты повернулась ко мне и вдруг стала падать. Я испугался, думал, у тебя обморок. Но ты сказала, что тебе просто надо немного посидеть, и что это, видимо, перепад давления, так что кофе, действительно, будет очень кстати. Обалдеть! Я, оказывается, ещё что-то говорила! - И что дальше?! Надеюсь, меня сейчас не будут уличать в каком-нибудь ужасном и недостойном поведении? Бенедикт делает мелодраматическую паузу, смотрит на меня, поджав губы и, наконец, с сочувствием произносит: - Даже не знаю, как тебя теперь утешить. - Что?! Быстро оценив моё состояние, Бенедикт тут же стирает с лица озабоченное выражение и, довольно улыбаясь, - не иначе, как от мысли, что ему удалось довести меня почти до инфаркта, – сообщает: - Да ничего не случилось. Я оставил тебя в кресле и ушёл готовить кофе. - И?.. С содроганием сердца замираю, но Бенедикт лишь чуть заметно пожимает плечами. - И, собственно, всё. Пока я ходил, ты уснула. Ну, я принёс тебя сюда, положил на кровать, потом подумал, что в джинсах спать не очень-то удобно, да и блузка помнётся… Клянусь, что света не включал, и ничего не видел!.. – поспешно уточняет, видимо, боясь, как бы я окончательно не выпала в осадок от такого финала марлезонского балета, и считая, что подобная информация должна меня успокоить. Угу. Облегающая блузка с десятком пуговиц, плотно сидящие джинсы… Можно, конечно, ничего не видеть, но избежать прикосновений, причём, довольно откровенных, весьма затруднительно. Во рту мгновенно пересыхает, когда я, рвано вдохнув, набираю в лёгкие гораздо больше воздуха, чем им надо для счастья. Чувствую, как каждая клеточка кожи буквально начинает полыхать огнём, отзываясь на заботливо подкинутые подсознанием ощущения. Нет. Стоп. С трудом унимаю не в меру разгулявшееся воображение. По-моему, на сегодня истерик более чем достаточно. Но кое-кому об этом, пожалуй, знать пока ещё рановато. - О, боже, - выдыхаю тихо и совершенно потерянно. – Какой ужас! Бенедикт, заметно напрягается. Вот так, мистер Камбербэтч! Теперь моя очередь веселиться! Чувствую, что меня несёт, но остановиться не могу. Укоризненно поджимаю губы и адресую ему долгий взгляд, стараясь вложить в него всю скорбь мира, нарытую по сусекам. Кажется, выходит неплохо. Бенедикт начинает ёрзать, хмуриться, отводить взгляд, с каждой секундой теряя уверенность, и, наконец, вскакивает, в полном смущении: - Прости! Мне не нужно было этого делать. Дурацкая идея. Я не подумал…решил, что так будет лучше…у меня и в мыслях не было тебя обидеть… Закусив губу, смотрит на меня исподлобья с донельзя виноватым видом. Театральным жестом обхватываю голову ладонями. - Боже. Как же так получилось?! Меня своими собственными руками раздевала мечта женской половины человечества, а я это банально проспала! Шокотерапия: что может быть лучше! Изумление, облегчение, самоирония от понимания, что его разыграли, проносятся на его лице, стремительно сменяя друг друга, но всё же достаточно заметно, чтобы я могла насладиться произведённым эффектом. Мгновение мне кажется, что он сейчас зашвырнёт в меня подушкой, но он лишь фыркает от рвущегося наружу смеха, принимая моё право на ответную маленькую месть, и тут же услужливо предлагает: -Может, в таком случае, помочь тебе одеться? -Нет, – с трагическим видом прикрываю лицо рукой, демонстрируя полную безутешность. - Это уже будет не то. Момент безнадёжно потерян. Но тут, очень некстати, у меня перед глазами рисуется красочная картина того, как Бенедикт с видом Ленина на субботнике, тащит меня, как бревно, в спальню, а потом вытряхивает из штанов, и я, прыснув, заваливаюсь на подушку, мигом растеряв весь свой драматизм и сотрясаясь от беззвучного хохота. Вытирая выступившие слёзы, перекатываюсь на другую половину кровати. Вторая подушка несмята, простыня аккуратно разглажена… Моё старательно маскируемое любопытство, тем не менее, не укрывается от цепкого взгляда Бенедикта, и он, роясь в тумбочке, озвучивает через плечо уже сделанные мной выводы: - Не беспокойся: я спал в другом месте. Ванная – прямо по коридору. Если что – буду внизу, - добавляет, улыбнувшись, подкидывает в руке зарядку и идёт к выходу. -А что сразу «не беспокойся»? – бурчу я, садясь на колени, и продолжая кутаться в одеяло. – Может, я, наоборот, расстроилась от того, что ты спал в другом месте? Бенедикт, уже закрывший было дверь, снова приоткрывает её и просовывает в щель свою хитрую лохматую голову: -Я никогда не пользуюсь беспомощностью девушек в собственных целях. Кофе? От кофе я отказываюсь, предпочитая малодушно сбежать. Приступ куража проходит быстро, и я понимаю, что сидеть рядом, запросто глядя в глаза, у меня сейчас просто не хватит смелости. Ни сейчас, ни в ближайшие пару-тройку лет. Бенедикт кажется чуточку огорчённым и немного озадаченным, но, тем не менее, вняв моему неловкому бормотанию, отпускает меня восвояси. Дома тихо и сонно. Воздух лениво колышет наполовину раздвинутые шторы, проникая в гостиную через так и не закрытое мной перед уходом окно. Вот балда! Придирчиво оглядываюсь, но никаких следов вторжения не замечаю. На всякий случай осматриваю подоконник – детектив фигов! – но поверхность девственно бела и чиста. Ладно. Будем считать, что пронесло. Наверное, перестраховываюсь, как обычно, но открытые и оставленные без защиты и присмотра окна на первом этаже с детства внушают мне чувство сильной неуверенности, и с этим уже ничего не поделать. Подхожу к роялю, осторожно касаясь почти ослепительной в утренних солнечных лучах, лаковой поверхности корпуса. Пальцы буквально зудят от желания прикоснуться к клавишам, но не хочется будить Мел. Вздохнув, иду на кухню изучать содержимое холодильника. Выудив из недр стаканчик йогурта, опустошаю его, прямо там, не отходя от кассы, и, прихватив яблоко, возвращаюсь обратно в гостиную. Заваливаюсь на диван, закинув ноги на спинку. В таком виде меня и находит Мелани. - О, Ассоль! Ты уже проснулась?.. – приветствует она меня с высоты лестничного пролёта. – Хотя… - спустившись ниже, своим привычным взглядом отмечает мою одежду, не претерпевшую со вчерашнего дня ни малейших изменений, и делает по-своему естественно правильный вывод.- Ты что же, вообще не ложилась? - Ложилась. - Прямо здесь, на диване? - Ммм… не совсем, - уклончиво отвечаю я. Чувствую, что меня начинает срубать – сказывается недосып, и язык с трудом проворачивает даже такие лаконичные фразы. Но Мел оставлять меня в покое явно не собирается. И для того, чтобы уловить самую суть, ей, как обычно, хватает самого минимума. - Ты куда-то ходила, да? Когда я ушла спать?.. Подожди, - тут же останавливает меня. - Дай-ка, я сама угадаю. Снова мозги вправляла? – делает многозначительный акцент на последних словах. Спускаю ноги со спинки дивана и усаживаюсь по-турецки, обхватив руками подушку. - Можно сказать и так. Хотя, снова безуспешно. В общем, я ночевала у Бенедикта. - Что?! – Мелани округляет глаза, кажется, впервые на моей памяти начиная запинаться. - Ночевала… в смысле… Пожимаю плечами. - В самом прямом: ночевала. То есть, спала. Спала тоже в самом прямом смысле. Так что, Мел, ничего интересного я тебе не расскажу. - Ничего себе – ничего интересного! – всплёскивает руками и вскакивает. - Как ты вообще у него оказалась?! Рассказываю своё вчерашнее, плавно переходящее в сегодняшнее, приключение. - В общем, не знаю, как теперь ему в глаза смотреть, если снова его встречу, - горестно добавляю под конец. Но на Мел мои нравственные терзания производят совсем другое впечатление, и немудрено: её восприятие жизни всегда было проще моего. - Да брось! Не понимаю, почему ты так нервничаешь? - А, действительно, почему! – с сарказмом возвожу глаза к потолку. - Я ведь регулярно практикую незапланированные пробуждения в чужих постелях! Мне жутко стыдно, Мел, боюсь даже представить, что он теперь обо мне думает. - Да ладно тебе! Всякое случается. Мы ж не в девятнадцатом веке живём! - Но я ничего не помню! А вдруг я там, всё-таки, что-нибудь учудила неприличное, а он просто ничего не сказал из гуманных соображений? Мел скептически поджимает губы. - Ну, подумай сама: что ты могла такого учудить? Станцевать канкан на столе в одних чулках? - У меня нет чулок. - Вот видишь! У тебя даже чулок нет! О каких неприличных вещах может в твоём случае идти речь, если у тебя даже нет чулок! - А если я к нему приставала? Или без данного предмета гардероба провернуть такое физически невозможно? Мел фыркает, потом серьёзнеет и честно говорит: - Извини, но, по-моему, ты вряд ли на такое способна. - Почему? – спрашиваю, немного задетая её словами. - Потому что для этого надо считать себя самой что ни на есть прекрасной, единственной и неповторимой. А ты постоянно пытаешься при любой возможности слиться с интерьером и не привлекать к себе внимание. Вчерашний вечер – яркий пример. А уж о том, чтобы начать приставать к мужчине и речи не идёт, уж прости. Конечно, алкоголь немного снимает твои барьеры, так что, если бы он проявил инициативу, то, думаю, ты бы её поддержала. Но, судя по словам твоего прекрасного принца, с бессознательными девушками он отношения не строит. Хихикаю от немедленно возникшей в голове забавной ассоциации. - Угу. С таким принцем Спящая красавица так бы и спала дальше, потому что не могла дать разрешения на поцелуй. - Так, стоп, - смеётся Мел, приняв шутку за реальность. - Ты, похоже, сама себе противоречишь. То ты нервничаешь, из-за того, что, как ты поначалу думала, было, а теперь недовольна, что ничего не было? Ну, ты просто классика женской логики! - Да ничего подобного! – возмущённо отзываюсь я. – Мне ещё не хватало этого «чего-то» по пьяни и во сне! - Ну, тут я с тобой согласна, - ухмыляясь, соглашается Мелани. – Было бы обидно переспать с Камбербэтчем и ничего наутро не помнить. Отлично. Прямота – это наше всё. А чего, действительно, церемониться? - Так, всё, хватит! – категорично сворачиваю я разговор, принявший слишком уж откровенные формы, и поднимаюсь с дивана. Мне и так неловко от обсуждения подобных тем, а присутствие в них Бенедикта, только ещё больше усиливает моё смущение. - Пойду лучше приму душ и переоденусь. Мелани отвечает мне слишком уж понимающей улыбкой, и я, мысленно чертыхнувшись, почти бегом взлетаю наверх. - Но знаешь что? – слышу вдогонку её голос. Перегибаюсь через перила, вопросительно подняв брови. - Я впервые за три года слышу, что ты говоришь о другом мужчине. И вижу, как у тебя при этом светятся глаза. - А раньше, значит, не светились? – подтруниваю в ответ, не в силах сдержать улыбку. - Раньше и подобных разговоров не было. - Не болтай ерунды! Что там можно разглядеть через экран монитора! - Много чего. Ты меня знаешь. - О, да, Кассандра, - хмыкаю я, изобразив шуточный поклон. – Ещё как знаю! Только какая разница, что у меня с глазами, если я через две недели улетаю? Опустив голову, преодолеваю последние ступеньки. Закрываю дверь и сажусь прямо на пол, привалившись к ней спиной. И какая, действительно, разница, если для той стороны я не более чем одна из сотен, проходящих мимо?