Мои алые паруса

Нажимаю кнопку на пульте, выключая запись. Молча, поднимаю нож и кладу его на стол. Руки трясутся. Оглушённая внезапно навалившейся тишиной и выжатая, как лимон, я, наверное, всё ещё не в себе. Потому что меня сейчас больше интересует совсем не то, как он сюда попал и что вообще здесь делает. - Откуда ты знаешь про алые паруса? - Погуглил, - пожимает плечами. - У меня ведь была подсказка: имя. Как оказалось, оно уже стало вполне нарицательным. Его настолько заинтересовала пара фраз из недолгого разговора с малознакомым человеком, что он полез в сеть за подробностями?! Удивление этим фактом даже на какое-то мгновение перекрывает все остальные эмоции. Но всего лишь на мгновение. И через секунду я снова чувствую паническое желание сбежать и спрятаться. Но бежать уже поздно, и, к тому же, глупо. Хотя, выставлять колючки в демонстративной самозащите тогда, когда на тебя, вообще-то, никто и не пытается нападать, не менее глупо. Но ощущение стыда и неловкости от того, что меня застали врасплох, от того, что самое сокровенное вдруг оказалось в поле зрения постороннего человека, всё ещё слишком остро. - Почему ты уверен, что знаешь, какие мои? - Знаю. Голос и сцена. Достаточно посмотреть на тебя, чтобы это понять. - Но почему ты решил, что именно это – моя мечта? Может быть, это уже вполне состоявшаяся реальность? - Тогда бы ты в нашу первую встречу представилась не концертмейстером, а певицей. Действительно. Я представилась именно так. И самое невероятное, что он это помнит. - Мне никто никогда ничего не предсказывал, – ещё пытаюсь возражать, хотя уже и так всё ясно. - Это неважно, - нетерпеливо трясёт головой. - Там ведь не столько о предсказании, сколько о мечте и её осуществлении. Ты когда поёшь, светишься изнутри. Даже сомнений не остаётся, что это для тебя не просто хобби. Это – твоя жизнь, её центр, её смысл… - Говорит быстро, взволнованно блестя глазами и оживлённо жестикулируя. Пытается меня убедить в том, что я и так знаю. И от чего так упрямо пытаюсь откреститься. – Это магия какая-то! То, как ты поёшь, как ты играешь… Я не знал, даже представить себе не мог… Его слова возвращают меня к вопросу, который было бы логично задать с самого начала: - Как ты здесь оказался? По тому, как он меняется в лице, соображаю, что он, похоже, так же, как и я, на какое-то время выпал из реальности. Он часто моргает, морщит лоб и, наконец, виновато разводит руками. - Вообще-то, я пришёл на звуки. - Ты хочешь сказать, что я своими воплями растревожила всю улицу? - Ну, не совсем. Я ехал мимо. Остановился. Подошёл поближе. А там уже несколько человек стоят и слушают. - Подожди, - в ужасе смотрю на него. – Как стоят и слушают? Где?! - На улице, возле дома. Ну, я набрался наглости, пользуясь нашим знакомством, и зашёл. Вы в курсе, что у вас дверь не заперта? Бросаюсь в прихожую. Сквозь закрытые жалюзи на окнах ничего не видно. Осторожно отгибаю одну планку и в образовавшуюся щёлку пытаюсь разглядеть, что происходит на улице. Но, наверное, выключение музыки дало понять случайным слушателям, что концерт окончен, либо с моего стратегического пункта плохо видно, что происходит за калиткой. Может, оно и к лучшему. Так никого и не увидев, отворачиваюсь от окна. Бенедикт всё ещё стоит в дверях гостиной, подперев плечом косяк, и смотрит на меня со смущением и любопытством. Обхватываю себя руками, не зная, куда деваться от его внимательного взгляда, и, вдруг, совершенно неожиданно для себя предлагаю: - Не хочешь выпить? Полбокала джина с тоником действуют незамедлительно. Ещё минуту назад меня била мелкая дрожь. Теперь же по телу разливается блаженное расслабляющее тепло, и от чувства страха и неловкости не остаётся и следа. Приподнявшись с дивана, тянусь к бутылке за добавкой. Кошусь на бокал Бенедикта, но, похоже, сегодня главный алкоголик здесь – я. Ах, да: он же за рулём, - вдруг соображаю, вспомнив его слова о «ехал мимо». - Может, сделать чай? Или кофе? С уморительной поспешностью отрицательно машет головой. - Нет, нет, спасибо, не нужно. Продолжает греть в ладонях свой бокал. - Я до сих пор не могу поверить, что можно так играть голосом!.. И это он мне говорит? Тот, чей собственный голос и мастерство владения им настолько невероятны, что завораживают не только многочисленных фанатов, но и коллег по цеху? Он – вот кто настоящий профессионал, от игры которого просто захватывает дух. А что я? Я всего лишь пою то, что написано в нотах. При драматической игре в распоряжении твоего голоса – весь возможный и подвластный тебе диапазон. При пении – мелодия и тесситура уже заданы, и выразить нужные эмоции, не выходя за рамки конкретной звуковысотности, довольно трудно. Вряд ли у меня сейчас получилось что-то настолько выдающееся. А если всё-таки получилось, то, наверное, это заслуга не столько моя, сколько Пуччини и его музыки, которая говорит сама за себя. - Если бы я хотя бы предположила, что меня кто-то слушает, то тебе бы вряд ли перепал такой концерт, - усмехаюсь я. Его вопрос короток и проницателен, как и его взгляд. - Тебя смущает публика? В точку, мистер Камбербэтч. Вы даже не представляете себе, насколько. Правильно истолковав моё молчание, он изумлённо продолжает: - Почему? Ты зря стесняешься показывать свой талант. Уверяю тебя, ты – певица от бога! - И социофоб я тоже от бога, - бурчу я себе под нос. - Что, прости? Бенедикт не расслышал. И слава тому самому, от которого у меня всё. - Дело не в стеснении или неуверенности, - медленно говорю я и, невесело хмыкнув, поджимаю губы, пытаясь подобрать такие формулировки, чтобы не пришлось объяснять несколько раз по больному. -У меня просто пропадает голос. Когда я выхожу на сцену и вижу людей в зале, я просто теряю его. И при этом даже не могу сказать, что как-то уж слишком нервничаю. Но будто срабатывает какой-то выключатель. И на выходе получается сип, хрип, визг, зажим, сбой дыхания – всё, что угодно, но не пение. - Это нормально, - испытывать волнение перед выступлением. Просто нужно побольше практики, чтобы научиться с ним справляться. - Но я не волнуюсь, - горячо возражаю я. Он понял всё не так, и мне почему-то жизненно необходимо, чтобы у него сложилась верная картина того, что происходит. -Я не волнуюсь. По крайней мере – в общепринятом смысле. У меня не трясутся руки и не подкашиваются колени. Я выхожу с одним лишь желанием - получить удовольствие от процесса и передать его тем, кто меня слушает. Я выхожу, становлюсь перед залом – и всё. Я пою так, будто бы никогда не умела этого делать. Будто у меня профнепригодность. Так поют на первом курсе желторотые студенты, только начинающие познавать свой голос. Это покатит для умиляющихся бабушек на социальных концертах, но не для большой профессиональной площадки. Я четыре года училища пыталась понять, что это за бред, и как-то его перебороть. Мои педагоги были в шоке, потому что в классе и на концерте были будто два разных человека. Я кое-как спела выпускной экзамен и поняла, что дальше идти - смысла нет. - Да. Тогда утром, в кафе, ты сказала, что твою сказку сгубили нервы. Чуть приподняв бровь, он вопросительно смотрит на меня. А я в очередной раз испытываю ошеломляющее и необыкновенно приятное чувство удивления от такого внимания к деталям, и особенно потому, что эти детали касаются меня – совершенно чужого для него человека. Мы ведь просто болтали, и это была всего лишь одна из мимолётно брошенных фраз. Он помнит, что я говорила?! Но почему это меня так шокирует? Может, потому что слишком много вокруг стало фальшивых диалогов, когда реплики собеседника часто -лишь трамплин для собственных ассоциаций? «А я», «а у меня» - такое знакомое сосредоточение на себе. Жажда поделиться своими мыслями и при этом совершенная неспособность слышать ответ… Или я снова всё утрирую? Может, всё дело в том, что меня услышал именно он? Может, именно этот факт вызывает у меня такое ощущение ирреальности и удивления? - Теперь я понимаю, что ты имела в виду. Но знаешь, ты не производишь впечатления человека, который сдался. Говорит непривычно медленно, вдумчиво, и за всем этим мне явно слышится сочувствие. Вот уж последнее, что мне нужно, - это чтобы меня жалели! - Впечатления обманчивы. Наклоняюсь вперёд и резко ставлю свой стакан на журнальный столик. Слишком резко. Стекло жалобно звенит от соприкосновения с поверхностью. -Я УЖЕ сдалась. Давай примем за факт, что я – псих и закончим на этом. И не стоит брать меня на слабо, потому что обычно я плохо ведусь на провокации. На его лице отражается смесь растерянности и изумления. - Я и не собирался. Извини, если это прозвучало так. Кажется, ему и вправду неловко. И всё из-за моей неадекватности. Какая же я, всё-таки, свинья! Не успела познакомиться с человеком, а уже веду себя как самый настоящий параноик. Ищу какие-то подвохи, подозреваю, грублю. Говорю так, будто бы он виноват в моих комплексах. Прижимаю ладони к горящему лицу. Выдыхаю. Виновато смотрю на него. - Это ты меня извини. Просто я ещё не совсем пришла в себя после…а, ладно! – отчаянно машу рукой на попытки оправдаться. – Я вела себя отвратительно. Прости, что сорвалась. - Я сам виноват. Вошёл без приглашения, подслушал то, что, видимо, не должен был, и ещё изображаю из себя психоаналитика. Прости… Он ставит свой нетронутый бокал рядом с моим. Несколько раз проводит ладонями сначала по джинсовой ткани своих брюк, потом – по обивке сиденья. Видимо, моё вечное незнание, куда девать свободные руки, передаётся воздушно-капельным путём… - Думаю, мне пора… Иду следом. Он останавливается возле двери и поворачивается ко мне. Кажется, что он что-то хочет сказать, но, то ли не может подобрать слов, то ли… тянет время? Нет, не может быть. Это всё моё больное воображение. Проекция моих собственных чувств. Это ведь я не хочу, до боли не хочу, чтобы он уходил. Хочу, чтобы он ещё задержался хоть на чуть-чуть, хочу ещё раз спеть, чтобы он слышал…Что?! Хочу ему спеть?! Хмурюсь, не в силах поверить в пришедшую мне в голову мысль. Бенедикт понимает моё выражение лица по-своему и спешит открыть дверь. Груз навалившихся на меня откровений оказывается слишком неподъёмным. Сердце колотится, как ненормальное, сбивая дыхание. Влекомая интуитивным порывом, в попытке поймать последний момент, пока он ещё здесь, рядом, поднимаюсь на цыпочки и, мало что соображая, целую его в щёку. И сразу же испугавшись того, что сделала, быстро отступаю назад. Он замирает, но тут же мягко привлекает меня к себе и целует в ответ куда-то в макушку, потому что я так и не осмеливаюсь поднять голову. И я слышу улыбку в его голосе, когда он, прежде чем отстраниться, негромко признаётся: - Наверное, это покажется очень бесцеремонным, но, знаешь… я очень рад, что ты забыла запереть дверь.